Колыбельная для аврора

Гарри устал. На самом деле он устал еще месяц назад, когда вытаскивал из перестрелки Рона, а потом мотался к нему в Мунго, глядя, как медленно и неохотно затягиваются уродливые шрамы на веснушчатой коже. И сердце стыдливо-неистово долбилось в грудную клетку от тщательно скрываемых слез Гермионы. Его не винили. Никто не винил. Даже она. Но ему это было не важно. Он и сам выгрызал себя поедом. Поздно заметил. Поздно прикрыл. А если бы не успел? А если бы Рон не выжил?.. Все эти “если бы” злыми пиявками вонзались в мозг, впивали острые зубы в самую душу, ввинчивались в сердце. Есть в их дурацкой работе какой-то предел, который нельзя оправдать никакими перегрузками и двойными дежурствами. Вечерний маггловский паб с его одуряющей музыкой и рвущей барабанные перепонки пышногрудой рыжей солисткой стал в этот месяц для Гарри его единственной отдушиной и прибежищем. В хмельном мареве посреди ревущих басов он делал глоток за глотком и жадно затягивался, чувствуя, как в легких оседает блаженная горечь едкого дыма. Гарри облокотился о шершавый стол и закрыл руками лицо. Два часа ночи. Время, когда приличные люди давно уже спят. Даже хриплый голос развязной красотки стал чуть надсадней и глуше, видимо, выдохлась даже она. Самое время пойти домой, чтобы лечь спать. Но спать тоже сил не было. Гарри знал, что и во снах снова будут мелькать Непростительные, рассекать надвое беззащитную спину и рыжий затылок, а голубые глаза округляться в недоуменном “за что?”. Оттого и хотелось сидеть вот так целую вечность, скользить взглядом по темной исчерканной столовыми приборами столешнице и не думать ни о чем. Ни о чем. И пускай завтра голова опять будет налита свинцом, а сам он будет прилежно вслушиваться в приказы начальства, пытаясь разобрать в них хоть слово. — Скучаете, господин аврор? До боли знакомый надменный голос. Гарри раздраженно поднял лицо: — Что тебе нужно, Малфой? — злобно выдохнул он. Весь этот месяц мерзкий невыразимец таскался за ним словно нарочно. Как будто и без него не было тошно. Словно решив окончательно превратить в ад его жизнь. Шпионить его за ним приставили что ли? Нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на насмешливый пристальный взгляд в очередном авроратском коридоре. И от каждого такого взгляда в груди разгоралась старая добрая ненависть, стараясь заслонить собой остальное. Не думать. Не хотеть. Не мечтать. Запечатать навсегда слабость и тягу, столь постыдную для аврора. Истошно ревела гитара, в пику ей подвывала девица, а ледяные глаза холодно и презрительно мерили Гарри с ног до головы так, что он разозлился бы еще больше, если бы это было только возможно: — Что. Тебе. Нужно? Малфой, небрежным движением затянутой в черную лайку кисти, поправил безупречную серую мантию и нагло уселся напротив, вызвав законный прилив еще более сильной злости. — Вот смотрю я на тебя, Поттер, и не понимаю… — изящно-надменный враг снова окинул его цепким презрительным взглядом. — В кого ты такой тупой? Гарри, чувствуя, как в висках начинают долбиться агрессивные молоты, коротко выдохнул через нос, стараясь сдержаться и не врезать белобрысому гаду промеж глаз заклинанием. — Что ты делаешь в таком месте, Малфой? Папочка тебя не одобрит, — процедил он, задыхаясь от ненависти и отводя глаза в сторону сцены. Какое-то время Гарри рассеянно разглядывал фигуристую певицу, неудачно пытающуюся взять особо высокие ноты, и успокаивался. Все его всколыхнувшиеся чувства таяли так же быстро, как и появлялись, забитые усталостью и рассеянные алкоголем. Малфой снисходительно кивнул, будто подтверждая справедливость замечания, и тоже пренебрежительно оглядел голосистую певичку с гитарой, поморщившись, посмотрел на запятнанный поттеровскими отпечатками стакан и пепельницу, набитую окурками до отказа, а после перевел брезгливый взор на самого Гарри, вполне дополняющего собой неприглядную картину маггловского паба. — Идем, — коротко приказал он, вставая с места. Его голос звучал так, словно он имел полное право приказывать Поттеру, а тот не имел права его ослушаться. — Да пошел ты… — аврор внутри Гарри попытался возмущенно вскочить, но в этот момент стол, пол и даже сцена вместе с рыжей певицей неожиданно подло качнулись и поехали влево. Малфой цепко ухватил его за запястье, жестко сминая рукой бордовую грубую мантию: — Идем, Поттер, — из холодного голоса внезапно исчезла привычная ирония, и он прозвучал чуть тревожно. — Ку… да? — прохрипел Гарри, инстинктивно вцепляясь пальцами одной руки в уплывающий край стола, а второй в Малфоя. Он и не ожидал, что успеет так набраться, пытаясь отогнать видения с недоуменным, перечеркнутым ожогами лицом Рона. Но Малфой крепко держал его за предплечье. — На улицу. Потом ко мне, — отрывисто пояснил тот, и Гарри сквозь тяжелый дурман постарался связать эти слова со здравым смыслом, но у него ничего не вышло. — Еще раз, — пробормотал он то ли ему, то ли себе, то ли почти пустому стакану, собирая свой мир по крупицам. — Ясно, — Малфой с силой сжал его руку повыше локтя, уверенно отдирая от стола, и направил к выходу легким тычком в спину между лопаток. — Вначале на улицу. От его прикосновений, от вопящего под музыку зычного голоса, от оживленного гула вокруг в голове зашумело особенно сильно, и Гарри, почему-то больше не сопротивляясь, гонимый настырной рукой, пошатываясь, побрел из зала. Легкий ветер общупал его глаза и щеки, нахально пощекотал ноздри, и сознание чуть просветлело. Гарри попытался сфокусировать взгляд на ненавистном Малфое. Ненавистном в эту минуту. О том, что он испытывал к нему все прочее время, Гарри предпочитал вовсе не думать. — Стой так, — Малфой сжал обеими руками его плечи и, пытаясь поймать ускользающий взор, приказал: — Аппарируем. Слышишь, Поттер? Гарри понимал, что обязан сопротивляться беспримерной слизеринской наглости, должен хотя бы возмутиться, наконец, для приличия. Но последнее время ему уже было настолько плевать на все, что он лишь кивнул головой, позволяя Малфою перемещать себя куда угодно, как старый комод. Гарри еще успел заметить на красивом бледном лице секундное изумление, словно тот не ожидал от него столь быстрой капитуляции, а потом все закружилось и исчезло в серой спирали. — Где мы? — Гарри понимал, что по-прежнему говорит аврорскими рублеными фразами, но на большее его уставший мозг был попросту неспособен. Темная комната с картинами на стенах, столы, кресла, гребаные цветы на изящных пузатых тумбах с гнутыми ножками. Позолота. — М-музей? — предположил он, даже не пытаясь угадать, зачем Малфою понадобилось в ночи тащить его в храм искусства. — М-мэнор, — передразнил его тот и грубовато подпихнул в спину к ближайшему дивану с бордовыми гобеленовыми розами, широкому и вполне уютному на вид. — А-а, — глубокомысленно выдал Гарри, безропотно позволяя Малфою усадить себя, как безвольную куклу, на дорогую расшитую ткань. Он уже совершенно отказывался понимать, что происходит, но почему-то послушно подчинялся тому, кто точно знал, что делает. Пусть даже это был Малфой. Чуть покачиваясь, Гарри расфокусированно смотрел на школьного врага, который внезапно присел перед ним на корточки, стянул и небрежно отбросил на пол перчатки, уверенно потянувшись к завязкам на его шее. — М-м? — недоуменно спросил Гарри у проворных кистей, ловко справляющихся с крючками и застежками на его мантии. Видимо, от всего этого в голове у него случилось короткое замыкание, потому что он, даже не пытаясь что-либо предпринять, просто сидел и тупо смотрел на то, как его раздевают изящные точеные руки. Малфой коротко фыркнул, не прекращая своего занятия: — Поттер, твой словарный запас поражает воображение. И в чем-то даже восхищает. Непривычно-заботливым движением он стащил с Гарри мантию, швыряя ее домовику, который уже давно возник в комнате и теперь мялся неподалеку с огромной подушкой и пледом. От еле уловимого кивка ушастый эльф спешно кинулся к дивану: укладывать и взбивать заветную подушку. — Ботинки? Сам снимешь? Или снова прикажешь мне возиться? — Са-ам, — Гарри неловко покачнулся, зачем-то стараясь послушно наклониться к полу, и непременно полетел бы вниз, если бы Малфой не поймал его за плечи и не удержал на весу. Гарри снова недовольно замычал, борясь с одуряющей усталостью и алкогольной мутью, и попытался скосить глаза на своего невольного спасителя. Тот теперь был к нему так непозволительно близко, что Гарри даже сумел разглядеть чуть смущенные глаза с темно-серыми всполохами, непривычные розовые пятна на бледных скулах и уловить, как тонко и нежно пахнут светлые волосы. И если это должно было отрезвить и заставить его отстраниться, то это явно было в каком-то другом измерении, но не в том, где Гарри давно и окончательно потерял нить всякой логики и принял фантасмагорию за данность. Вместо этого он неожиданно провел носом по светлому виску и с силой вдохнул в себя легкий запах. — Лимон? — сипло поинтересовался он. Малфой снова коротко усмехнулся, даже не делая попытки отодвинуться: — Лайм. Давай, Поттер, соберись. Ботинки. — Угу, — Гарри зачем-то еще раз втянул в себя аромат, словно пытаясь распознать запах неизвестного лайма, и несколько раз проехался носом туда-сюда по нежной коже между глазом и ухом, не замечая, как ошарашенно застыл его визави. Впервые за долгое время Гарри ощущал тепло, правильное, нужное, растекающееся в груди летним солнцем, и мозг отключался с коварным блаженством, позволяя телу творить все, что захочется. — Ложись. Гарри почувствовал, как сильные руки валят его куда-то в давно забытый комфорт, и покорно откинулся на спину, полностью расслабляясь. — Ботинки? — еле выговорил он, чувствуя, как его обволакивает непривычная в аврорском быту мягкая свежесть. — Разберусь. Гарри, который позволил себе совершенно непрофессионально забыться в незнакомом обнимающем тепле, благодарно закрыл глаза, почувствовав, как его щиколотки касается теплая ладонь. — Сдурел? — невнятно выдохнул он, откровенно наслаждаясь каждым уверенным прикосновением к саднящей коже. — Давно уже. Странно, что ты не заметил. Сквозь накатывающую дремоту Гарри ощущал, как ласково гладят его лодыжку чуткие пальцы, как нежно пробегаются по голени, разминая, лаская, знакомясь, — бережно поглаживают косточку, осторожно спускаются ниже к своду стопы, туда, где давным-давно всё свело от усталости. Как накрывают его сверху пушистым пледом заботливые незнакомые руки. И проваливаясь в сонный покой, на границе снов и яви, когда правда так остро-очевидна, всем существом ощущая неуемную благодарную нежность, он пробормотал, наконец-то решаясь признаться в этом самому себе: — ...так люблю тебя... Мал… фой… давно уже... люблю… без памяти… подыхаю… как хочу… спать. И уже почти не заметил, как недоверчиво вздрогнула и замерла рука, сжимая его стопу все сильней, не увидел, как склонилось над ним изумленное лицо, заигравшее неверящим счастьем, жадно всматриваясь в него с веселой насмешкой, любовно изучая. — Умеешь же ты все испортить, Поттер. Никакой в тебе нет романтики, авроратский осел, — услышал Гарри в ответ ласковый шепот, и тихий заботливый выдох пощекотал его ухо: — Ты не виноват ни в чем. Всё хорошо будет. Расслабься и спи. И Гарри, почему-то мгновенно ему поверив, сквозь сон почувствовал, как краешка его рта коснулись чуть дрожащие горячие губы, и даже с ленивым наслаждением умудрился ответить на поцелуй и, последним усилием цепляясь пальцами за непривычную чужую ладонь и заранее жалея её отпускать, стремительно полетел куда-то в сладкие яркие сны, в которых они теперь, как и наяву, будут только вдвоем. Навсегда.