Судьба и обстоятельства

Маргарет сидела перед зеркалом, пока Диксон укладывала густую копну ее непослушных волос в простую прическу. Ее мысли витали в образах предстоящего вечера. Привыкшая к обычаям общества, она ужасалась своей нервозности, которая не покидала ее в течение дня, хотя на лице не было и намека на возрастающее беспокойство. Посмотрев внимательнее на отражение молодой женщины перед собой, она увидела, что ни одна бороздка не испортила безмятежную ясность ее бровей и ни одна тучка не задержалась в ее светлых серо-голубых глазах. И все же под этим холодным спокойствием внешности шевелилось укоренившееся и беспокойное волнение, которое наполнило ее живот, словно крошечные мотыльки кружились в предвкушении того, что произойдет. «Я уверена, что все будут восхищены, увидев тебя! И, конечно, нетерпеливо предложат свои поздравления по поводу вашей помолвки с Джоном» Слова Фанни об интересе людей относительно их предстоящего брака внезапно вызвали у нее желание убежать и скрыться от неизбежного любопытства людей, она чувствовала себя кроликом, который хотел убежать от оружия охотника. Эта трусливая идея, рожденная непредсказуемо и нелепо в ней, однако в одно мгновение была раздавлена с вызовом ее крепкой и устойчивой верой в себя, которая разрушила до основания те громыхающие сомнения, которые устремились свергнуть ее невозмутимость. О! Какой жалкий дух завладел ей, чтобы заставить ее так думать? Она не была слабонервной или глупой, и определенно она не была трусихой, которую было легко запугать! Она была сама себе хозяйкой, обладала собственным мнением и независимостью! Конечно, совершенно естественно, что ее новый статус будущей жены Джона будет пробуждать некоторое внимание со стороны гостей Фанни. Она не могла ожидать, что будет иначе, и знала, что это точно произойдёт, как в море всегда бушуют приливы и отливы. Она должна будет противостоять их вопросам с приятной любезностью, которой была обучена в юные годы, зная, что все будут оценивать ее по ответам и, несомненно, исследуют ее ценность для милтонского общества, в котором она балансировала на самом краю. Этих людей она увидит сегодня вечером. Люди, с которыми ей предстоит встретиться, уже знали ее, хотя не были близко знакомы. Странно однако, что она боялась не того, что они не примут ее, ведь она была мятежной молодой леди, чей одинокий голос отчетливо поднялся на обеде у Торнтонов и стойко защищал недовольных и отчаявшихся людей, а того, что они вообще не захотят ее слушать. Она знала себя достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не будет отстраненно и самодовольно молчать, если они будут высказывать мнения, с которыми она не будет согласна — даже если, как случилось на другом обеде, она подвергнет себя осуждению. Она улыбнулась сама себе на это твердое признание. Мельком взглянув на Диксон, которая по-прежнему была занята ее волосами и удивительно молчалива, сосредоточившись на своей задаче, она почувствовала, что если бы служанка была в курсе ее мыслей, то без сомнения объявила бы, что ее упрямство и боевой дух, способные подниматься в ней словно гром среди ясного неба, были неопровержимым доказательством крови Бересфордов в ее венах, так явно не хватающей ее матери, тете и Эдит. Она позаботилась о своем вечернем туалете, хотя откинула под плохо скрытым огорченным взглядом Диксон множество платьев, которые заняли большую часть поверхности кровати. Зеленое покрывало на кровати выступало под струящимся потоком ткани, который извивался между холмистыми и красочными островами. В конце концов она остановила свой выбор на одном и выбрала темно-синее шелковое платье, которое не носила раньше и которое она позволила Эдит уговорить себя приобрести несколько месяцев назад. Теперь, смотря на отражение перед собой, она не сожалела о настойчивости Эдит. Простота покроя и спокойная мерцающая элегантная ткань безупречно подходила ей, что даже Эдит, которая первоначально думала, что оно будет очень скучным без украшений в виде кружев и красивой оборки, должна была признать, что выглядело оно очень хорошо. Диксон, наконец, вставила последнюю сверкающую заколку в тяжелую, скрученную в узел прическу Маргарет. Нежный жемчуг с переливающейся изящностью вспыхивал среди своих собратьев, словно звезда, мерцающая на каштановом небосводе. — Теперь все, — воскликнула Диксон с улыбкой явного удовлетворения, посмотрев на отражение Маргарет. — Вы выглядите очень хорошо, мисс Маргарет. Достаточно хорошо, чтобы украсить лучшую гостиную на Харли-стрит и, определенно, званый обед молодой миссис Уотсон, будьте уверены. — Спасибо, Диксон, — любезно ответила Маргарет, поворачивая голову вбок, чтобы рассмотреть прическу. — Отрадно знать, что я не опозорюсь. В конце концов, я не желаю, чтобы люди подумали, что мистер Торнтон женится на чучеле. — Как это чучело! Не Вы, мисс Маргарет! — едко ответила Диксон, выглядев несколько ошеломленной. — На мой взгляд, Вы слишком хороши для Милтона. Я только надеюсь, что мистер Торнтон знает, как ему повезло. — Я уверена, что он знает, Диксон, — сказала Маргарет, ее глаза засветились, как и лицо, когда она вспомнила тот случайный взгляд на незнакомой станции, который объявил о том, что Джон вернулся в ее жизнь. Губы Диксон сжались в тугую линию от отчаяния, хотя она предпочла не высказывать свое мнение о том, что Маргарет было бы лучше остаться в Лондоне, где она вышла бы замуж за красивого и хорошо воспитанного мистера Леннокса — как думала и ее дорогая тетя, — чем за грубого милтонского фабриканта. Она начала деловито приводить в порядок туалетный столик, излишне суетясь, когда перекладывала расческу и гребень Маргарет, прежде чем подойти к кровати, чтобы разобрать платья, которые лежали в беспорядке. — Я слышала, этот обед у миссис Уотсон будет грандиозным событием. Бедный мистер Картрайт не знал, что делать с мясниками, когда на него возложили столько требований. Маргарет встала со своего стула и пригладила складки на юбке. — Уверена, что мистер Уотсон хочет все сделать правильно, — сказала она, не желая быть вовлеченной в сплетни Диксон. — В конце концов, не так необычно желать, чтобы званый обед прошел успешно. — Ну, Вы можете быть уверены, что она не будет прятаться под бушелем, — ответила Диксон, когда она бегала от кровати к шкафу, встряхивая и кладя платья на место. — Из того, что я слышала, сейчас она настолько богата, что использует каждую возможность, чтобы это продемонстрировать. — Думаю, что ты слушаешь слишком много сплетен, — упрекнула ее Маргарет, поглядев через окно во двор. Уже начинало темнеть, и ночь стала украдкой ползти над городом. — И разве миссис Уотсон не может делать все, что захочет, со своими деньгами? Диксон остановилась на полпути к шкафу, в руках она держала голубое льняное платье, которое разлилось каскадом по ковру. Лицо вспыхнуло, потому что она почувствовала себя неуютно. — Я бы не назвала миссис Адамс из лавки сплетницей, мисс Маргарет, — противостояла она защищаясь. — По твоим словам она, очевидно, мало работает, а больше дискутирует с теми, кто часто посещает ее магазин. Почему она разговаривает в такой легкой манере со своими клиентами? — порицала Маргарет, не находя другого выхода, как защищать характер и дела Фанни от слухов, хотя она хорошо знала, что Фанни была сама подвержена такому же мнимому занятию. — Все может быть. И я не сомневаюсь, что молодая миссис Уотсон сделала очень хорошую партию, выйдя замуж за мистера Уотсона, но она никогда не будет занимать такое же положение, как Бересфорды. — Я не думаю, что она будет желать этого, — размышляла Маргарет. — Кроме того, здесь все по-другому. Деньги можно заработать и потерять, если дела будут идти в гору или потерпят крах. Я это уже видела. — Новые деньги — так Ваша дорогая мать часто называла их. У нее, конечно, для этого было совсем мало времени. — Она рассказывала тебе что-то? — Маргарет отвернулась от окна, чтобы резко встретить взгляд своей служанки. — Да, мисс. Много раз она сожалела о том дне, когда должна была оставить Хелстон, — она печально покачала головой, глядя на голубой водопад у своих ног. — Она не хотела находиться здесь. Несколько раз она говорила, что не понимает, как Вы и Ваш отец можете счастливо существовать среди таких людей. У нее не было друзей. Люди в Милтоне были слишком грубы для леди, такой изысканной и благородной, как она, — выражение на лице внезапно стало еще печальнее. — Сейчас она, по крайней мере, обрела покой, и я рада этому, потому что её страдания разрывали мне сердце. Несколько минут Маргарет не говорила вовсе, наблюдая печаль на лице Диксон. Она, конечно, знала о нежелании своей матери общаться с теми, с кем ей пришлось столкнуться, когда они переехали в Милтон. Ее хрупкое здоровье было слишком слабым и лишило ее всякого желания завести знакомства ради тех, кто был рядом с ней. Вместо этого она становилась слабее и слабее с первого дня их прибытия, дым и жестокость этого места разрушили ее хрупкий дух, словно ржавчина разъела железо, пока небольшая борьба, которая продолжалась в ней, не угасла, как пламя свечи. Все ушло, вся боль и страдания остались позади. Диксон оставалась еще некоторое время погруженной в свои мысли, ее лицо выражало горе от потери той, которая была дорога ей. Затем совершенно внезапно она вышла из забытия и продолжила убирать платья, чем подтолкнула Маргарет выйти из грустных и тревожных воспоминаний. Она посмотрела на суетящуюся Диксон и подумала о богатстве Фанни, приобретенном смелостью одного человека в спекуляции, и о деньгах своей матери. — Ты говоришь о старых и новых деньгах, Диксон, — сказала она философски. — Но, по сути, их нельзя разделить. Конечно, важнее то, как их заработали. В конечном счете кто скажет, что предки сэра Джона сделали свое состояние, не причинив вреда другим? — она взяла свою красивую индийскую шаль, которая висела на спинке стула у окна, и начала аккуратно ее складывать, чтобы положить в шкаф. Диксон, если и собиралась ответить на наблюдение Маргарет, то упустила этот шанс, потому что их прервали коротким стуком в дверь, которая немедленно открылась, разоблачив Джейн, стоящую в дверном проеме. Она взглянула искоса в сторону Диксон и сделала короткий реверанс Маргарет. — Простите, мисс, но хозяин интересуется, готовы ли Вы. Он спрашивает, можете ли Вы прийти непосредственно в его кабинет. Маргарет вежливо кивнула в согласии. — Конечно. Я сейчас приду. — Спасибо, мисс, — Джейн сделала короткий реверанс и поспешно ушла, проворно ступая по коридору, оставив дверь приоткрытой в ожидании, что Маргарет немедленно покинет комнату. — Вы ведь не хотите заставлять хозяина ждать, — начала Диксон, ее лицо выглядело как у охранника, не желающего отправлять заключенного на виселицу. Маргарет увидела это и беспечно улыбнулась. Диксон с негодованием ворчала. — О, Вы можете смеяться, мисс Маргарет, но по моим наблюдениям, мистер Торнтон не слишком заботится о приличиях, и, несомненно, ему ничего не стоит прийти сюда, чтобы забрать Вас, если Вы слишком долго заставите ждать его. — О, Диксон, он же на самом деле не людоед, которого ты делаешь из него, — ответила Маргарет, спокойно направившись к двери, ее настроение было приподнято в ожидании увидеть его. — Я уверена, это неправильно, что Вы собираетесь в его кабинет, — добавила Диксон с сомнением, слишком несдержанно желая предупредить Маргарет об опасности того места, как она хорошо знала от домочадцев, которое было его личной комнатой и куда даже его мать не рисковала войти. — Я должна сказать, мисс Маргарет, для меня будет облегчением, когда Вы благополучно вернетесь в Лондон, окажетесь вне досягаемости этого мужчины и снова будете под присмотром своей тети Шоу. *** Он откинулся на стуле и задумчиво посмотрел на дверь. Его мыслями завладела Маргарет, и он не мог сосредоточиться на работе. Он пытался заняться делами, но раболепно позволил сердцу управлять его мыслями, и ее очаровательный образ устремился в тихую гавань его разума. Он достал часы и посмотрел на время, сильно нахмурив брови. Джейн уже определенно сказала ей, что он желает видеть ее. Он сжал губы и встал, глядя на узкую улицу, заключенную в сумрачный свет быстро исчезающего дня, где толпились люди, а телеги медленно тянулись по дороге домой. Он отвернулся от мира, который шумел внизу, задаваясь вопросом, наступит ли когда-нибудь время, когда он не будет ждать в обнадеживающем предвкушении ее прихода. Сердце забилось в ожидании увидеть ее. Он находил острое облегчение от своей неугомонности, ходя взад и вперед по комнате. Время от времени он останавливался, чтобы достать часы из жилета. Почему она не появлялась? Раздался легкий стук в дверь, который прозвучал в его сердце словно фанфары, побуждая поспешить к ней. С размахом открыв дверь, он, как и надеялся, увидел перед собой Маргарет. Она была такой красивой, что у него перехватило дыхание. Выражение ее лица было ласковым и любопытным, когда она скромно стояла перед ним, сцепив перед собой руки. — Джейн сказала, что ты желаешь поговорить со мной. — Да, хочу, — он отступил на шаг, чтобы впустить ее в комнату. Его взгляд не покидал ее, когда она изящно прошла мимо. Он закрыл дверь со щелчком, и в тот же миг барьеры этикета упали, словно дерево от топора дровосека, и он бессознательно протянул к ней свои руки. Она, не колеблясь, с готовностью бросилась в его объятия, заставляя его сердце зажечься от чистой любви к ней. Он привлек ее в свои теплые объятия, блаженствуя от ее рук, когда они властно обернулись вокруг его шеи. Он вспомнил, как давным-давно жаждал почувствовать их, как тогда в первый раз, во время бунта, и как среди руин любви он чувствовал себя опустошенно и яростно все отрицал. Перспектива того, что он никогда снова не узнает этого удовольствия, приносила ему такую боль, что казалось, что излечиться было невозможно. Все потому, что его никогда не покидала страстная необходимость в ее прикосновении. Казалось, они стояли так вечно, неподвижно в центре комнаты. Ее голова мягко устроилась у него на груди, а его щека прижималась к ее ароматным волосам. Когда наконец они пришли к легкому и одновременному согласию, он увидел, что ее глаза светились тем же счастьем, которое он чувствовал у себя внутри. Он убрал заблудившийся завиток ее волос за ухо, задержавшись на мочке, которую он нежно потер между пальцами, увидев на ее лице удовольствие от своего прикосновения. Целомудренно он мимолетно коснулся губами ее щеки. — Я начал задаваться вопросом, что с тобой сталось. — Я не думала, что заставила тебя ждать. Джейн только что пришла и сообщила, что ты ждешь меня, — ответила она, смотря на него в очаровательном замешательстве. Его глаза исследовали ее, ища и находя любовь, которую он искал. — Ты знаешь, как мое сердце горит от любви к тебе? Как я желаю, чтобы ты была рядом, когда ты вдали от меня? Она поднесла руку к его лицу, кивая в негласном согласии, когда ее указательный палец проскользил вдоль сильных, напряженных линий его красиво вычерченного подбородка. — О, Джон, ты оставил мне совсем мало сомнений на этот счет с момента моего возвращения. Я не могу ощущать себя более ценной, чем когда я с тобой. Ее прикосновение было словно огонь, обжигающий кожу, но все же она казалась такой бесхитростной, не зная о своем влиянии на него. Он отстранил ее руку от своего лица и крепко взял ее. Бриллиант заблестел на ее обручальном кольце, легкость которого он почувствовал против указательного пальца. Он не отреагировал на это, ощущая, что его затягивают глубины ее глаз. Он чувствовал, что уже оказался в опасности, его притягивало, словно магнит, ее неотразимое очарование. Взгляд блуждал по ее лицу, прежде чем задумчиво опуститься на розовые губы, которые он жаждал поцеловать. Спокойная, изучающая улыбка появилась на его губах, когда он сказал ей о чувствах, которые держал в сердце. — Всю свою жизнь я провел в жесткой дисциплине, ничего не чувствуя, потому что никогда не любил. Но теперь я оказался в других водах, я нашел землю, которая безумно соблазнительна. Я как лодка, плавающая в неизведанном море, так отчаянно люблю тебя и сильно желаю тебя. — Тогда мы оба лодки, потому что я чувствую то же самое, — ответила она, когда сердце заняло свое место рядом с его сердцем, словно они сформировали одно целое, соединившись навечно. Придет ли солнце или буря, он знал, что всегда устремится защитить ее и наделить счастьем и радостью, какие только были в его силах. — Я хочу тебе что-то подарить, прежде чем мы уедем, — сказал он, призывая свои мысли вернуться в настоящее, к одной из причин, почему он попросил ее прийти. Она удивленно посмотрела на него, словно не могла понять его. — Оставайся здесь, — покинув ее любящие объятия, он повернулся и целеустремленно зашагал к письменному столу, беря с его скудно обставленной поверхности маленькую коробочку, которая стояла, скрытая за чернильницей и пером, и терпеливо ожидала, когда ее обнаружат. Повернувшись к Маргарет, он увидел, что она была удивлена не меньше, чем раньше. — Дай мне свою руку, моя дорогая, — попросил он таким горячим и убедительным тоном, что она сделала так, как он просил, хотя он прочитал в ее неуверенном поведении продолжающееся в ней замешательство, которое отражалось в ее взгляде. Он протянул руку, и его глаза захватили ее. Застенчивая, ребяческая улыбка появилась на его губах, когда он разжал пальцы, чтобы показать маленькую бархатную коробочку, которая лежала у него на ладони, и нежно опустил ее в протянутую руку Маргарет. Короткий вздох сорвался с ее губ, когда она пристально посмотрела на роскошно украшенную коробочку. — Что это? — Открой ее, — убеждал он, его голос немного дрожал, потому что он надеялся, что ей понравится то, что он выбрал. Весь день он ждал момента, чтобы подарить ей этот подарок на память, и теперь он был в предвкушении ее реакции, чувствуя необъяснимую нервозность. Бог знает, сколько времени он потратил в ювелирном магазине, желая что-нибудь купить. Он увидел, как она кивнула головой, принимая его слова, и осторожно открыла коробочку. Внутри она увидела пару сережек, которые мерцали словно две золотые переливающиеся капли, обхватившие скромный жемчуг. Ему показалось, что их простота, без показной роскоши или вульгарности, очень подходит ее вкусу и грациозности, которая была так присуща ей. — Они тебе нравятся? — спросил он с возрастающей тревогой, когда тишина нависла над ними, и она продолжала смотреть вниз. Ее губы слегка разделились, словно безмолвно воскликнув. — Я надеялся, что они тебе понравятся, но… — О, Джон! Я не знаю, что сказать, — наконец сумела произнести она, когда ее взгляд поднялся на него, выражая сокрушительную благодарность и любовь. — Они красивы! Действительно прекрасны! Я не могу поверить, что ты так хорошо знаешь мой вкус. Затем она наклонилась к нему, чтобы быстро прикоснуться своими губами к его губам. — Спасибо, — прошептала она. — Боюсь, что ты слишком щедр ко мне. — О, моя дорогая, это все бледнеет по сравнению с тем, что ты дала мне, когда согласилась стать моей женой, — с легкостью он коснулся ее уха, в котором не была надета сережка. — Ты наденешь их сегодня вечером? — задумчиво спросил он, вдохновленный тем, что она с удовольствием приняла подарок. — Они сочетаются с заколками в твоих волосах. Она встретила его взгляд, и ему показалось, что ее глаза засветились доверием и невозмутимостью. — Ты поможешь мне? — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Он смотрел на нее с ребяческим ожиданием, когда она осторожно взяла из коробочки одну сережку и протянула ему. — Ты не наденешь их? Тут ведь нет зеркала? — Но я не сделаю тебе больно? — внезапно неуверенно спросил он, это предложение было неожиданно рискованным, ведь раньше он никогда никому не помогал надевать женские украшения. Она покачала головой, развлекаясь его беспокойством. — Нет, не причинишь, Джон. Он не думал о том, чтобы отказаться от ее просьбы, хотя он чувствовал трепет оттого, что она предложила ему такое. Нежно захватив мягкую мочку пальцами, он уверенно надел сначала одну сережку, а затем так же усердно другую. Прямые черные брови были сосредоточенно сведены на переносице, пока он совершал эту маленькую услугу, убежденный мелодичной гармонией ее сладозвучного голоса. Это не заняло много времени, и он отступил на шаг, распираемый от гордости, взяв ее маленькие ручки в свои и крепко их сжав. Он держал ее чуть на расстоянии, скользя по ней взглядом. — Моя жемчужина, — пробормотал он в благоговении, медленно захватив ее лицо, которое как раз было наклонено к нему. Сережки, которые он только что надел, скромно мерцали на ее ушах. Они еще больше подходили ей, чем он даже мог представить. Он разрешил глазам опуститься на замечательно пышный силуэт ее тела, который так совершенно был подчеркнут элегантным платьем. — Ты выглядишь очаровательно. Ни одна женщина не может быть прекраснее тебя, — сказал он хрипло, по голосу можно было понять, что он бесконечно почитает ее. Он обхватил лицо обеими руками, устойчиво держа ее в своем объятии. В ответ ее пальцы ухватились за рукава его пиджака, подминая тонкую шерсть крепкими пальчиками. Но он не переживал об одежде. Принуждаемый силой ее красоты, которую он так обожал, он приблизился к ней, чувствуя, как утопает в соблазнительном оазисе ее податливых губ. Она слепо погрузилась в него, завороженная моментом, захватившим их. Он ощутил, как огонь разжегся в ее глубине от поцелуя, который отражал его любящую привязанность. — Я думаю, что нахожусь в серьезной опасности, позволяя себе слишком много вольностей в твоем присутствии, — сказал он с сожалением, прежде чем заставить себя оторваться от нее, управляя своим желанием, пока он полностью не потерялся в ее захватывающем очаровании. — Я не чувствую себя в опасности, находясь с тобой, Джон. Его губы скривились в подозрительной улыбке, потому что она не знала о борьбе, которая каждый день велась внутри него. — Возможно, ты слишком доверяешь мне. Она покачала головой, опровергая его слова, словно это была неправда. — Я так не думаю. Ты человек чести — независимо от того, что ты думаешь сам. — Честь может быть тяжелым испытанием, — его губы отразили вымученную улыбку. — Моя любовь к тебе так сильна, Маргарет. Я жажду тебя слишком сильно, — его глаза буравили ее, обжигая такой силой, что она была бессильна отвести от него взгляд. — Когда ты спустилась вниз тем вечером… Когда положила мою руку на себя, ты сделала меня своим, — сказал он. До сих пор никто из них не говорил или упоминал о том, что произошло между ними. Он увидел, как мягкий румянец завладел ею от его слов. Она отвела взгляд, словно воспоминание об этом устыдило ее. Но он не позволил ей спрятаться от него, не тогда, когда он так сильно любил и уважал ее. — Мое сердце бьется как вторая половинка твоего сердца, Маргарет, до сих пор я не могу найти отличие между ними. Его честность витала в воздухе, словно сверкающий маяк. Даже теперь он не мог отделаться от ощущения ее сердца под своей рукой, чем она воспламенила его душу. Так же, как она, он положил ее руку себе на грудь, где быстро и сильно билось его сердце. Их сердца бились в унисоне, словно находились в одном теле. — Теперь они как одно, — его взгляд глубоко погрузился в нее. — Можешь ли ты почувствовать, как мы похожи? Она кивнула. Вдруг ее руки задвигались по его груди, решительно касаясь его и чувствуя мышцы, которые находились под гладкой бледной жилеткой и ситцевой рубашкой, вверх и вниз, вверх и вниз, долгими гипнотическими ласками. Без слов, не способный противостоять сильным ощущениям, которые она пробуждала в нем, он взял ее руки и обвил их вокруг своей шеи. Одним движением он притянул ее тело ближе, услышав тихий возглас удовлетворения. Ее аромат окружил его, усеянный подобно невидимой росе по ее коже. Когда его губы задвигались по лицу, оставляя легкие поцелуи, она отбросила голову назад, выгибая длинную шею цвета слоновой кости, словно приглашая его исследовать ее теми же легкими поцелуями, которые заставили все ее тело покалывать. Возможно, что он снова обрел здравый смысл насчет того, что было правильным, или ощутил, что она беспрепятственно разрешила ему продолжить его ласки, но внезапно он отстранился от нее. Глаза наполнились раскаянием оттого, что он так нуждался в ней. Он увидел, как расширились ее глаза, словно она пыталась понять причину его внезапного действия. — О, Маргарет, ты так обворожительна, что способна отвлечь меня от того, что мне необходимо сказать тебе, — вздохнул он, тряся в отчаянии головой от собственной неумолимой склонности в желании любить ее, но отказавшись от того, чего он хотел. — Ты что-то желаешь сказать мне? — спросила она, возвращаясь на эфирных крыльях в реальность, где огонь спокойно мерцал за решеткой, небо за окном стало более черным, а свечи отбрасывали множество теней на стены. Он наклонил свою голову, слегка касаясь ее сережки. — Это касается банковского перевода. Она пристально посмотрела на него, страсть обратилась в надежду и новый духовный подъем. Он почти мог видеть, как ее тело стало напряженнее в ожидании ответа. — О, Джон, все уже решено? Ты можешь пользоваться деньгами? Он усмехнулся ее напрасному волнению и оказался пойманным такими же эмоциями. — Они на месте, — сказал он. — Теперь я в состоянии привлекать средства. — О! Джон! Это замечательные новости! — с искрометным рвением она бросилась в его объятия, восторг был таким открытым, что она, казалось, светилась перед ним. Она напомнила ему, какую он почувствовал радость, когда разрешились дела. — У тебя снова будет фабрика! — Именно благодаря тебе, моя любимая, — сказал он, потому что он не позволит ей забыть, что она спасла фабрику Мальборо. — Я не смогу забыть то, что ты сделала. — Мне хотелось сделать что-то для тебя, — призналась она тихим и спокойным голосом, который противоречил ее характеру и силе духа. Затем она улыбнулась ему с солнечным сиянием, которое предсказывало мысли о более счастливом будущем, чем она осмеливалась мечтать. — Ты любишь меня, Джон, поэтому это больше, чем я могу попросить, и больше, чем я когда-либо пожелаю. *** — Маргарет! В желтом шелковом платье с экстравагантной оборкой и аккуратными светлыми локонами, сильно колеблющимися при ходьбе, к ней поспешно шла Фанни Уотсон через грандиозный холл своего роскошного дома. — Ты приехала! Как замечательно! — она с энтузиазмом схватила Маргарет за руки, вполне смущая ее теплотой своего приветствия. — Добрый вечер, Фанни, — ответила Маргарет кивком, признавая восторженное приветствие хозяйки дома, когда Джон легко снял плащ с ее плеч и передал служанке, которая стояла неподалеку с плащом его матери и его шляпой. — О! — воскликнула Фанни, когда ее внимание захватили вновь прибывшие гости, входящие в дом. — Вот и мистер и миссис Хампер! Здравствуйте! Проходите и поздоровайтесь с моей будущей золовкой! — Здравствуйте, мисс Хейл! — мистер Хампер вышел вперед, лицо немного покраснело от двойной порции бренди, которую он выпил, пока ожидал, когда его жена закончит со своим туалетом. Он взял ее руку и шутливо пожал с жизнерадостной любезностью. — Могу я пожелать Вам всевозможного счастья? — Маргарет склонила голову в подтверждении. — И Торнтон! Вам также мои поздравления! — Спасибо, — ответил Джон, принимая предложенную руку мистера Хампера и крепко пожимая ее. — Я должен сказать, что Вы оказались довольно темной лошадкой. Я думал, что Вы закоренелый холостяк. Фанни рассмеялась, и ее рука взмахнула в воздухе с преувеличенной выразительностью. — О, мы все так думали! Несомненно, мама и я уже было отказались от мысли, что какая-нибудь молодая леди выйдет за него замуж, — она поймала довольно устрашающий взгляд своей матери на свою бестактность, и ее смех внезапно утих. — Мы, конечно, восхищены, что Маргарет согласилась стать его женой. Возможно, она научит его, что в жизни есть намного больше вещей, чем фабрика Мальборо. — Я уверена, что мне не нужно его учить этому, Фанни, — ответила Маргарет, косо взглянув в сторону миссис Торнтон, которая стояла чуть позади них, рядом с миссис Хампер, на ее лице была обычная чопорная торжественность. Терпеливая улыбка растянулась на ее губах, когда она приготовилась вынести предстоящий вечер, получая от этого такое же удовольствие, как и всегда в таких случаях. Чувствуя руку Джона, обхватившую ее за талию, Маргарет бессознательно приблизилась к нему, находя комфорт в его молчаливой поддержке. — Действительно, тебе не нужно меня учить, — заговорил он, когда его пристальный взгляд слился с ее, и давление его руки, покоящейся на ней, стало более ощутимым. — Я не стал бы Вас обвинять, Торнтон, если бы Вы больше никогда не пожелали появиться на фабрике, когда такая прекрасная молодая леди ожидает Вас дома. Маргарет покраснела от открыто выраженного восхищения этого мужчины, потому что она не привыкла получать комплименты в компании и чувствовать себя в центре всеобщего внимания. В конце концов, раньше такие комплименты всегда охотно дарили Эдит. — О, извините меня, мисс Хейл, — торопливо продолжил мистер Хампер, увидев, что Маргарет чувствует себя неуютно, и ощутив из-под шали острый локоть, которым в бешенстве пихнула его жена. — Боюсь, что мы, жители севера, склонны говорить то, что думаем. Надеюсь, что Вы воспримите мои слова за комплимент в Ваш адрес. — О, теперь Маргарет достаточно знает наши северные обычаи, чтобы обижаться! — сказала Фанни, прибегая к обязанности хозяйки дома в разговоре гостей. — Уверена, что Маргарет вполне способна ответить за себя сама, — сказала миссис Торнтон, чтобы напомнить своей дочери, что у Маргарет были свои мысли и мнения, чтобы дать ответ. — Фанни права, — повторила Маргарет. — Я пробыла в Милтоне определенно достаточно долго, чтобы понимать, что здесь люди говорят то, что думают. — Возможно, мы должны подняться наверх? — предложил Джон, вопросительно смотря на свою сестру. — Я уверен, что Фанни будет удобнее в гостиной, где она сможет сесть, если захочет, не так ли, Фанни? Фанни, конечно, согласилась с этой превосходной идеей, хотя она была несколько раздражена тем, что Джон раньше нее предложил пойти в гостиную. Тем не менее она повела своих гостей по грандиозной старинной лестнице в гостиную. — Ну вот, мы здесь, — объявила Фанни, ее глаза искали Маргарет, словно она хотела прочитать ее реакцию от вида комнаты. — Садитесь и располагайтесь поудобнее. Гостиная была большая, подобно которой Маргарет раньше не видела. Высокие, искусно сделанные потолки раскрылись над ними. Две большие люстры были теплого оттенка слоновой кости, которые великолепно светились и блестели от изобилия свечей, и мерцали от кристаллов. На них переплетались ярусы из свечей, подобно бесконечным цепям, на которых подрагивали капельки воды, словно им не давали упасть вниз. Сами стены были украшены фигурными ветвями виноградной лозы и цветами, которые покидали маленькие экзотически яркие птицы. Помилованные от этой суеты высокие окна, завешанные тяжелым бархатом, были подобно гордым авангардам по обеим сторонам от центральной французской двери, которая при более благоприятной погоде открывала проход на большой балкон, протягивающийся вдоль комнаты. Фанни уселась на один из мягких диванов, расположенных близко к огню, в то время как другие женщины, миссис Торнтон, Маргарет и миссис Хампер, любезно последовали за хозяйкой дома, занимая места на диванах. Маргарет оказалась сидящей рядом с миссис Торнтон и напротив Фанни. Мистер Хампер и Джон остались стоять, и достаточно скоро, по побуждению мистера Хампера, переместились на другую сторону просторной гостиной, где они могли поговорить более свободно. — Я слышал, что у Вашего сына дела идут хорошо, — сказал Джон. — Я рад. Всегда приятно узнать, что кто-то достиг успеха. — Да. Он был очень удачлив, найдя себе партнера, который видит положение вещей так, как он, — он рассматривал Джона с задумчивым выражением и интересом в глазах. — Итак, что насчет Вас, Торнтон? Я не видел Вас некоторое время, хотя недавно слышал разговоры, что Вы вновь открываете фабрику Мальборо. Это правда? — Так и есть, — уверено ответил Джон с достоинством, какое было присуще его характеру. Он снова станет хозяином своей судьбы. Теперь он не имел никаких причин, чтобы не подтвердить ту информацию, которую так жаждал добыть мистер Хампер. Все формальности с банком были улажены, поэтому не было необходимости отрицать слухи, а можно было усладить слух тем, кто интересовался его предыдущими неудачами и кто до сих пор занимал себя тем, что строил бесполезные догадки. — Итак, фабрика Мальборо воскресает? Это хорошо, — размышлял мистер Хампер, потирая свой округлый подбородок и лукаво смотря на Джона. — Должен сказать, что Ваша фабрика возрождается совсем как феникс из пепла. Удача на Вашей стороне, учитывая, что Вы отказались присоединиться к спекуляции, которая могла спасти Вас. Мне кажется, спекуляция — хороший способ быстро заработать деньги. Сликсон организовывает какое-то рискованное предприятие и хочет, чтобы я присоединился. Должен сказать, что над этим стоит серьезно задуматься. — Каждый человек решает для себя сам, стоит ли ему ввязываться в подобные дела, хотя я чувствую, что они несостоятельны. Если участники потерпят неудачу, все, что они вложили, пропадет. Это никак нельзя будет компенсировать. — Думаю, что Уотсон может с Вами не согласиться, — ответил мистер Хампер, громко рассмеявшись. — Он был удачлив. В этом нет его заслуг, ему просто повезло. Маленькие оценивающие глаза мистера Хампера заблестели от радости, когда он весело хлопнул Джона по спине. — Ну, я полагаю, что Вы можете позволить себе считать себя добродетельным, если у Вашей невесты достаточно денег для Вас обоих, да, Торнтон? — он посмотрел через комнату на Маргарет, которая по-прежнему сидела со спокойным самообладанием на диване. Ее руки были небрежно соединены на коленях, а глаза следили за разговором, происходящим вокруг нее. Он определенно не мог оклеветать Торнтона за его вкус. Она была бесспорно хорошенькой женщиной — и достаточно молодой, чтобы у нее сформировались определенные взгляды. Факт того, что ей повезло с родственниками, только делал ее более желанным уловом. Джон заметил скрытое и хищное выражение на красноватом лице мистера Хампера и жадный блеск, который заиграл в его глазах, словно он не видел никакого стыда, высказав свою оценку теперь, когда его жена была старательно занята разговором с миссис Торнтон и не обращала внимания на мужа. Руки Джона сжались в кулаки, костяшки побелели от напряжения. Лицо ожесточилось, когда он понял главную причину внимательного взгляда мистера Хампера. Он ужаснулся ситуацией того, что ценность Маргарет скорее измерялась достоинством ее красоты и богатства, чем теми личными свойствами характера, которые заставили его преданно полюбить ее. Умеряя гнев, который сочился в его крови и заставлял ее неистово кипеть, он тем не менее устремился сдержать свой нрав под контролем. Уважение к Фанни и ее гостеприимству не давали ему действовать так, как ему бы хотелось в других обстоятельствах. — Не у каждого есть мотивы, в которых деньги — главная цель, — жестко ответил он, обрывая эти предположения оживленным пренебрежением. — Я определенно не согласен с таким мнением. В действительности я нахожу его чрезвычайно оскорбительным, независимо от того, что остальные в Милтоне могут сказать по этому поводу. — Конечно, это не правда! Такой благородный человек, как Вы! — воскликнул Хампер, неловко прочищая свое горло, когда поймал грозный взгляд собеседника на свое безобидное и шутливое высказывание. — Я, конечно, не могу говорить за остальных в Милтоне, но, как я помню, мисс Хейл очень впечатляющая леди. И действительно, — продолжил он в попытке успокоить Джона и польстить человеку, который смотрел на него мрачно и с плохо скрываемой враждебностью, — Вы должны считать, что Вам повезло найти такую красоту, потому что подозреваю, есть много мужчин, которые бы хотели занять Ваше место. *** Прибывали еще гости, многие из которых были знакомы Маргарет и Джону, и удивительно любезно поздравляли их с предстоящим браком. Миссис Торнтон испытывала гордое материнское удовольствие, согреваясь комплиментами, что ее сын впечатляюще вернулся в промышленность и милтонское общество. Она даже выглядела довольной, хотя ирония определенно не оставляла ее, когда миссис Сликсон, изможденная и нервная женщина, едва бывавшая в свете, сказала ей, как удачно, что Джон выбрал «для женитьбы такую тихую, довольно незаметную особу, а не одну их тех ужасных, самоуверенных молодых леди, которые, к сожалению, развелись в Милтоне». Тем временем Фанни Уотсон становилась всё более взволнованной — ее муж должен был поздно вернуться домой, и теперь она не знала, стоило ли звать гостей к столу или подождать появления Уотсона. О боже! Если бы только он поскорее пришел! Как она получит одобрение за свои усилия, если обед будет испорчен? Служанка стояла у нее за спиной, ожидая инструкций, но этим она только досаждала Фанни еще больше, пока в конце концов она не приняла решение начать обед, чтобы из-за долгой паузы гости не почувствовали беспокойство, что их так и не накормят. Если его сестра была в мучительном волнении, касающегося начала обеда, то Джон был занят более приятным делом, последние десять минут тайно наблюдая за Маргарет с другой стороны комнаты, когда Сликсон говорил ему что-то относительно импорта хлопка в Англию. Хотя он следил за его словами и давал ответы на заданные ему вопросы, он всегда осознавал присутствие Маргарет. Он желал подойти к ней, чтобы присвоить ее внимание, но этого не произошло, пока не объявили обед. Тогда он свободно устремился в ее сторону, подходя к ней, когда она заканчивала довольно высокопарный разговор с миссис Хендерсон. — Надеюсь, ты простишь меня за вмешательство, но могу я сопроводить тебя к столу? — даже в присутствии других людей его глаза, казалось, имели способность проникать к ней душу. Под его исследовающим взглядом она дала ему свою руку и ощутила дрожь, которая потом только усилилась. Однако соблюдая абсолютное самообладание и нормы этикета, она контролировала свои эмоции, идя с ним под руку. В столовой она увидела сверкающий, почти ослепляющий длинный стол со снежной, узорчатой скатертью, на которой располагалось все, что требовалось для банкета, который был тщательно продуман Фанни Уотсон. Двенадцать столовых приборов, великолепное сверкающее серебро и блестящие бокалы находились в готовности перед каждым высоким стулом из красного дерева. Посередине стола были зажжены красиво украшенные канделябры, белые длинные свечи которых отбрасывали свет, освещавший стол. Несколько украшенных пирамид из фруктов были расставлены на некотором расстоянии друг от друга вместе с графинами с шерри и водой. Все было расположено продуманно, в пределах легкой досягаемости, если гостю что-нибудь понадобилось бы. Мистер Уотсон прибыл к большому облегчению своей жены как раз тогда, когда все сели за стол. Маргарет показалось, что он был в раздражении оттого, что должен был уволить одного из прядильщиков, хотя он тут же поспешил извиниться за задержку. Он не терял времени и сообщил гостям причину своего опоздания. Он заверил их, что эту досаду быстро исправит хорошая шутка. — Итак, что Вы сделали? — спросил мистер Сликсон, когда Джордж Уотсон закончил свои объяснения. Мужчины и женщины повернулись к хозяину дома, который сидел во главе стола. Уважаемый многими в этом кругу, полный и седеющий мистер Уотсон откинулся на стуле и едко рассмеялся, что покоробило благосклонность Маргарет к классу, представители которого гордились своим положением, имея возможность получить наибольшую прибыль. — Прогнал негодяя! Его предупреждали достаточное количество раз! — он схватил бокал с вином и отпил из него. — Знаете, он имел наглость сказать мне, что с ним грубо обращались! Его собственное поведение больше похоже на грубое обращение! — он презрительно усмехнулся. — Что ж, скоро он узнает, что значит грубое обращение. Маргарет мельком взглянула на Джона, который сидел рядом с ней, чтобы увидеть, что он уже наблюдал за ней, словно пытался прочесть чувства, которые слова мистера Уотсона вызвали в ней. «Он определенно не филантроп», — воспоминание о словах Джона, сказанных ей, когда она спросила его, каким человеком был мистер Уотсон, эхом отразилось в мыслях. Тогда она знала, что он защищал ее от правды о том, что происходило на некоторых фабриках и что переносили рабочие. Но сейчас из уст мистера Уотсона она узнала о сложных отношениях, которые происходили между хозяевами и рабочими, обильно украшенные отсутствием сострадания. — Насколько я вижу, у Вас был небольшой выбор, — сказал мистер Сликсон. — По моему опыту, в тот момент они считают, что им все может сойти с рук. Им нужна твердая рука, которая будет держать их в узде. — Да, — пришли к общему согласию другие мужчины и даже женщины, строго кивнув. Под столом его тайные действия закрывали обильные складки скатерти, которая свисала к его коленям. Джон переместил свою руку к руке Маргарет, которую она положила к себе на колено, внимательно следя за разговором между мужчинами. Он взял ее за руку и кратко сжал ее. Когда он убрал руку, чтобы взять бокал с вином, она молча взглянула на него — их взгляды говорили друг другу о том, что они понимали мысли другого. — Эта последняя забастовка должна была научить их, что мы, хозяева, не будем поддаваться им, — пробормотал мистер Хендерсон с дальнего угла стола, отрезав щедрый кусок жареного барашка, который, несомненно, был одним из требований Фанни, которое она поставила мистеру Картрайту в мясной лавке. Тем не менее мистер Сликсон, так часто в прошлом слушающий мнение Джона по различным деловым вопросам, теперь посмотрел на него через украшенный стол с любопытством. — Вы, конечно, не согласны, Торнтон? — спросил он, отпивая из бокала прекрасное вино. — Я согласен с тем, что человека нужно было уволить, — бесстрастно ответил Джон, твердо встречая пристальный взгляд мистера Сликсона. — Он был явно непригоден к работе. — Непригоден! Человек представлял опасность для всех работающих на фабрике! — дал отпор мистер Уотсон. Внимание Джона зафиксировалось на нем. Его голос был сильным, это был голос человека, полностью уверенного в себе и своем месте в обществе, несмотря на недавние трудности. — Я не оспариваю этого. — Я и не надеялся! Он заслужил то, что получил. Это заставит других думать, прежде чем они попытаются сделать то же самое. — Ты ведь также нанял его жену? — спросил мистер Сликсон. — Да, верно. — Прогонишь и ее? Я бы так и сделал. — Но если она не сделала ничего неправильного? — прервала его Маргарет, не способная дольше сдерживать свое молчание. О! Пренебрежительное отношение, с которым они говорили об этих людях! Она осознавала, что внимание каждого упало исключительно на нее. Но ее не напугали удивленные взгляды, которые, казалось, говорили ей о неверии, что она нарушила границы мужского мира. Как женщина, она знала, что мужчины едва ожидали, что у нее есть какое-то мнение вообще, но это не помешало ей высказать свои мысли. — Определенно, это только сделает их положение более отчаянным, если Вы также уволите жену, особенно, если у них есть дети, которых нужно кормить. Мистер Уотсон пристально посмотрел на нее с беспечной задумчивостью человека, непривычного иметь возражения от кого-либо и в последнюю очередь от женщины, такой, как она. — В этом случае, мисс Хейл, я решил оставить женщину. С этим, я уверен, Вы согласитесь. Заметьте, я сказал ей, что буду держать ее до тех пор, пока она не создаст проблемы. В ту же минуту она отправится вслед за своим мужем. — Уверена, что она очень благодарна Вам за Вашу благосклонность, мистер Уотсон, — сказала Маргарет. — Она будет молчать и держать голову опущенной, если у нее достаточно ртов, которых нужно кормить, — пробормотал мистер Хампер, чье мнение о Маргарет немного упало в свете ее склонности выражать свои мысли, которую он не видел в своей жене. В действительности ему представлялось, что Торнтон мог бы попробовать укротить ее язык. — Что ж, она почувствует себя беззащитной, как на ладони моей руки, если создаст проблемы. Так что она будет делать то, что я скажу. В душе Маргарет вздрогнула от слов мистера Уотсона. От Джона она поняла, что он не обращался со своими рабочими доброжелательно. Но использовать такую власть над ними! Конечно, она наблюдала, как Джон обращался с одним из своих рабочих, когда думал, что тот преднамеренно подвергает опасности жизни тех людей, которые работали на него. Но он никогда, даже давая ей объяснения своих действий, не пытался восхвалить свои методы управления как мистер Уотсон, в котором читалась мания величия. В действительности ей казалось, что один глаз у них всегда был наточен на прибыль, поэтому эти мужчины едва почувствуют необходимость заниматься исследованием жизней своих рабочих за пределами адских границ фабрик. — Вы думаете, я грубо обошелся с этим человеком, мисс Хейл? — спросил мистер Уотсон, его внимание по-прежнему было обращено к Маргарет, когда она без аппетита смотрела на еду на своей тарелке. — Я определенно не могу потворствовать этому, — ответила она, поднимая свой взгляд на него в чрезвычайно спокойном вызове. — Вы по-прежнему защищаете их, мисс Хейл? — спросил мистер Хендерсон. — Должен сказать, что это бесполезное занятие. — Почему, мистер Хендерсон? — потребовала Маргарет, не способная остановить себя противостоять ему, прямо и безнаказанно встречая его взгляд. — Когда есть столько возможностей, чтобы сделать жизни этих людей лучше. — Лучше! Погодите, мисс Хейл. Они сами должны помочь себе! — Если бы они могли получить достойное образование, то многие могли бы попробовать улучшить свою жизнь, — продолжила она, чувствуя укоряющий взгляд миссис Торнтон и чуть заметную улыбку Джона, когда она сделала свое присутствие за столом более ощутимым. — Не думаете ли Вы, что для того, чтобы произошли эти улучшения, нужно что-то поменять? — ее взгляд переходил от одного человека к другому, кто наблюдал за ней за столом. Желание говорить о сострадании побуждало ее двигаться дальше. — Я слышала однажды, как моя мать говорила отцу, что смог — это все, что знают люди Милтона, что они не хотят учиться. Я не верю, что это правда. Определенно, никто не хочет оставаться в неведении и быть на уровне ребенка, чтобы люди выше их по положению управляли ими. Мистер Уотсон покачал головой, не согласившись с ее страстными словами. — Вы достаточно скоро узнаете, как работают эти вещи, мисс Хейл, и придете к такому же выводу, что и мы. Если дашь людям хотя бы крошку, то они возьмут у Вас все, что смогут. Вы можете думать, что мы жадные до прибыли, но они виноваты точно так же, хватаясь за все, что они могут получить, — его внимание переместилось к Джону, который сидел в стороне, но следил за разговором. — Уверен, что Торнтон согласится со мной, не так ли, Торнтон? Посмотрев на его профиль, Маргарет видела, каким равнодушным он был, столкнувшись с вопросом мистера Уотсона. — О, я знаю, на что они способны, — хладнокровно ответил он, не желая удостаивать заявление шурина своим согласием. — Тогда Вы больше чем кто-либо должны это понимать, — мистер Уотсон наклонился вперед и взял графин, чтобы наполнить свой стакан. — Я прекрасно все понимаю. Я владелец фабрики, как и Вы, и, когда фабрика Мальборо вновь откроется, я буду вести дела в такой же манере, как делал раньше. Я, конечно, без колебаний оштрафую любого работника, если он не будет придерживаться правил, но я не вижу смысла применять суровые меры, которые только приведут меня к отчуждению от рабочих. Я по-прежнему стою на том, что между двумя сторонами нужно достигнуть гармонии, и, если есть спорный вопрос, его необходимо решить быстро и спокойно. — Вы забываете, что имеете дело с неграмотным людом, Торнтон. Он не знает, что такое разум, несмотря на надежды мисс Хейл. Ропот согласия прошелся по столу. — Не все из них такие, — сказал Джон, поворачиваясь к Маргарет и даруя ей взгляд такого почтения и преданности, что ни у кого за столом не осталось сомнений в силе чувства, которое было между ними. — Я согласен с Маргарет относительно потребности в образовании, если дать им надежду, чтобы они устремились к чему-то лучшему для самих себя. Мой собственный опыт общения с теми, кто уже имеет пользу от обучения, хоть это и были элементарные знания, показал мне, что это единственный путь к прогрессу. Уотсон, однако, остался непреклонным. — Что ж, желаю Вам всего хорошего в Вашем эксперименте, Торнтон, хотя я не вижу смысла в нем. По своему опыту мне кажется, что те, кто получил малую степень образования, являются вероятными возбудителями проблем и зачинщиками забастовок в нашем городе. — Возможно, они единственные, у кого есть наглость противостоять проблемам, которые существуют в нашей системе? — спросил Джон, его прямые брови изогнулись вверх. — А если так, разве не разумнее иметь таких людей на своей стороне, чем делать их своими врагами? — О вы, мужчины! Все эти разговоры о делах! — воскликнула Фанни. — Вы знаете, что леди это действительно весьма скучно слушать. Мистер Уотсон посмотрел на свою молодую жену через стол и улыбнулся, благодарный, что она не видит необходимости пытаться понять дела так, как мисс Хейл. — Прошу прощения, моя дорогая. Мы немедленно прекратим и поговорим о чем-нибудь другом. *** Маргарет сидела с застывшей улыбкой и изредка подносила к губам чай, который ей предложили. Вокруг нее болтали другие женщины, радуя друг друга мыслями о добродетели в поисках правильной няни. Они продолжали обсуждение, когда Фанни гордо предложила им посмотреть свой план для детской, а мужчины тем временем задержались в столовой. Если за вечер Маргарет узнала что-то о милтонском обществе, так это то, что мало что изменилось с тех пор, как она потеряла уважительное отношение к тем, в чьих руках находилось множество жизней. Проблемы по-прежнему остались, и почти не было надежды, чтобы их разрешить. Женщины, многие ужаснувшиеся ее независимым мнением на обеде, казалось, не проявляли никаких чувств к тому, что было так решительно сказано мужчинами. Когда Маргарет рассеянно слушала их разговоры, она увидела пустоту их жизней, что предвещало ее будущее, словно темное облако навсегда хотело завлечь ее в ловушку, если она позволит поймать себя. Она видела более ясно, чем раньше, как жизни этих леди были сильно связаны с мужьями, они были так погружены в согласие, что, казалось, любое личное мнение, которым они могли обладать до брака, было поглощено идеалами и стремлениями своих мужей. Наконец мужчины вернулись в гостиную, принеся ей некоторое облегчение. Она встретила глаза Джона, когда пошла к окну, чтобы размять свое тело после долгого сидения, читая в его взгляде, как в зеркале, отражение собственных чувств. Она увидела радость, что он вернулся в комнату, где была она. Он подошел к ней в ту же минуту, освобождаясь от своих собеседников. Его взгляд крепко сцепился с ней. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. О! Как красив он был! Он держал себя размеренно, выдержанно и достойно. Никогда она не видела, чтобы он выглядел настолько неукротимым. Мужчина, поднявшийся над неудачами, которые безуспешно пытались одолеть его. Она видела, что к женщинам он был почтителен и внимателен, с мужчинами он говорил твердо, сохраняя логику мыслей. Она видела уважение, которое по-прежнему мерцало на задумчивых лицах тех, кто слушал его речи, даже если они не соглашались с его откровенными аргументами. На обеде он был согласен с ней в отношении обучения тех, кому никогда не предоставлялась такая возможность. Он не уступил, согласившись с остальными мужчинами, но она знала его уязвимое место — глубокую потребность любить ее и быть любимым в ответ. Медленно она изучала человека, который держался на публике с железным самообладанием. Она хотела узнать больше, проникнуть глубже через внешний слой, пока не достигнет самой сердцевины, которую он только начал позволять ей мимолетно видеть. Он приблизился к ней в одно мгновение, не теряя времени. — Я думал о тебе, с тех пор как ты вышла из столовой, — пробормотал он. Он слегка наклонился к ней, осмотрев комнату, где другие гости разговаривали друг с другом. Губы едва двигались, хотя она чувствовала силу его слов. — И я о тебе, — призналась она с равной искренностью, голос был таким тихим, что только он слышал отражение ее чувств. — Я ждала, когда ты придешь. — Я польщен, что по мне скучали, — ответил он, страстный шелковый голос достиг ее задумчивого сердца. — Только я сожалею, что не могу показать тебе мою благодарность так, как я того желаю. Густой румянец залил ее щеки, когда она поняла скрытый смысл его слов. — Джон! — ее взгляд оставался прикованным к свечам в подсвечнике, она не осмелилась встретить его взгляд. — Как я сохраню самообладание, когда ты говоришь такое? — Что же я могу поделать, если я полностью поклоняюсь тебе. — Джон! Ты действительно не должен монополизировать Маргарет! Они оторвались друг от друга, потрясенные вторжением другого голоса. Нежный обмен словами нарушила Фанни, которая поспешила к ним, крича тем самым о своей обычной назойливости. — Я не знал, что монополизирую ее, — ответил Джон, его внимание вынуждено было оторваться от его очаровательной невесты, чтобы сосредоточиться на порицающей его сестре. — Ну что ты! Иди и поговори с мужчинами — они обсуждают машины и надеются услышать твое мнение, — досаждала она, жестикулируя в сторону мужчин, которые стояли на другой стороне гостиной от женщин и их банальной болтовни. — Маргарет будет в порядке, разговаривая со мной. Мы почему-то этим вечером едва сказали друг другу пару слов. Джон с сожалением повернулся к Маргарет, не имея другого выбора, как оставить ее на попечение своей сестры. — Извини. — Конечно, — милостиво она освободила его от своей компании, чувствуя сожаление оттого, что он так скоро был оторван от нее. — Кажется, он очень заботлив к тебе, должна сказать, и очень внимателен, — заметила Фанни, глядя на отступающую высокую фигуру брата. — Я всегда видела это, особенно после того ужасного бунта. — Ну, это все в прошлом, — сказала она, наблюдая, как Джон присоединился к довольно оживленному мужскому разговору. Он был на целую голову выше некоторых из них, когда он смотрел вниз на собеседников. Она заметила его невозмутимое, анализирующее выражение, когда он слушал их, словно он полностью оценивал положение и предубеждение их комментариев в своей голове, прежде чем устремиться добавить свой голос в дебаты. — Теперь все уладилось. — О, да, всегда лучше забыть то, что неприятно, — вздохнула Фанни, обратив внимание на своего мужа, ее глаза потемнели. — Мой бедный Уотсон. У него такая проблема с одним из своих рабочих. То, что он говорил за обедом, только вершина всего, — ее рот скривился, словно она увидела перед собой что-то ужасное. — Я знаю, что ты имела в виду, когда говорила за обедом об образовании несчастных бедняков, но в действительности, Маргарет, у них нет здравого смысла для образования, иначе они были бы благодарны только за то, что имеют работу. Мой муж прав, они не больше, чем дети, и нуждаются в таком же обращении. — Тогда, возможно, проблема заключается в его обращении с рабочими? — предположила Маргарет, ее одинокий голос, выражающий мнение, отличное от Фанни, отразился в воздухе, словно звон колокола, который был ответом на все грубые слова, сказанные за обеденным столом. Она прочитала немедленный испуг в широко раскрытых глазах Фанни и ее приоткрытом рте и вынуждена была продолжить объяснение в попытке уменьшить боль, которую, как она поняла, вызвала. — Я сожалею, если ты думаешь, что я говорила невпопад этим вечером, Фанни, просто… Ну… Возможно, для всех выгодно приложить усилия к более открытому общению с рабочими, как предложил Джон. Разве так не будет лучше? — продолжила она, ее слова были хорошо продуманными и уважительными, поэтому они звучали разумно. — Что ж, это определенно не дало никакой пользы Джону, когда у него появилась идея открыть столовую. Должна сказать, что мама не видела в этом смысла и я тоже, — возразила она, ее раздражительность от вопроса по поводу обращения ее мужа со своими рабочими всплыла наружу, несмотря на все усилия противостоять этому. Она беспокойно опустила свою руку на складки платья. — Он все же потерял свою фабрику. — Но ты же не согласна с жестоким обращением с рабочими? — продолжила Маргарет, не веря ей. — Конечно, нет! — упрекнула ее Фанни, выглядевшая весьма уязвленной от продолжавшегося допроса Маргарет. — Но что неправильного в том, чтобы сделать кому-то выговор, когда это требуется? — Предполагаю, это зависит от того, в какой форме делается выговор. — Ну, я, несомненно, ничего не знаю об этом! — раздраженно ответила Фанни, она взволнованно крутила пальцы перед собой. — Что мой муж предпочитает делать на своей фабрике, это его дело. Я не думаю о том, чтобы вмешиваться. — Ты когда-нибудь говорила с ним о фабрике и его ежедневной работе? — Почему я должна хотеть говорить с ним о чем-то подобном? Конечно, бывают моменты, когда он говорит об этих вещах, но я не поощряю этого. Господь знает, сколько бесконечного шума из-за фабрики я должна была вытерпеть от Джона и мамы. Маргарет поморщилась, ее мысли вернулись к разговору с Джоном об его отце и ранней жизни, которую он был вынужден вести в борьбе, чтобы достаточно обеспечивать мать и сестру. Ей было грустно видеть, как ранняя самоотверженность Джона, чтобы сделать ее жизнь комфортной, прошла незамеченной и почти не признанной Фанни. — И тебе никогда не было любопытно узнать о людях, которых нанял твой муж? — спросила Маргарет после недолгого колебания, ее любопытство несло ее вперед в попытке постичь характер Фанни. — О боже, нет! — воскликнула Фанни, ее губы исказились в презрении. — У них нет ничего общего со мной и никогда не будет! Я знаю, что тебе нравится ходить по всему Милтону, но Уотсон вполне непреклонен в том, что я не должна это делать, особенно сейчас, когда я жду ребенка. Да ведь улицы так небезопасны! О! Он идет сюда! Без сомнения, он скажет мне, чтобы я села и отдохнула, потому что он боится, что я слишком сильно напрягаюсь! — она жеманничала, когда Уотсон подошел, чтобы присоединится к ним у окна. — Я полагаю, что моя жена проследила за тем, чтобы Вам было удобно, мисс Хейл? — спросил он, его лицо выражало любезную вежливость, несмотря на их противостояние за обедом. — Да, спасибо, — сказала она. — Мы говорили о рабочих фабрики. — И для чего двум молодым женщинам, таким, как вы, говорить об этом? — спросил мистер Уотсон, выглядевший встревоженным признанием Маргарет. — Я бы подумал, что сейчас Вам скучна такая тема, мисс Хейл, а тема свадьбы более праздничная и интересная для таких леди, как вы. — Я спросила Фанни, желала ли она когда-нибудь узнать о жизни рабочих, — продолжила Маргарет, отказываясь уходить в сторону свадебной болтовни. — Ну, я уверен, моя дорогая девочка сказала Вам, что ее мало интересуют такие вещи, мисс Хейл. Маргарет кивнула. — Да, она так и сказала. — Я не мог взвалить на нее такой груз, — сказал он, даруя Фанни благоволящий взгляд, говоривший об его привязанности. — Особенно в это деликатное время, — продолжил он. — И я бы хотел предостеречь Вас от прогулок по улицам, мисс Хейл. Я говорил с моим знакомым врачом, и ему кажется, что в районе Хенкли была вспышка холеры. Фанни заметно побледнела от слов своего мужа, ее рот невольно открылся с тревожным вдохом. — О, нет! — Боюсь, что так, моя дорогая, — серьезно подтвердил мистер Уотсон. — Хотя есть надежда, что она будет оставаться под контролем и не распространится дальше по городу. — А это возможно? — спросила Маргарет, потрясенная такими новостями. Мысли неизбежно обратились к Николасу, Мэри и маленьким детям Баучера. Мистер Уотсон пожал плечами, выражение лица опровергало отсутствие надежды. — Кто может сказать, мисс Хейл? — Ну, Маргарет, ты теперь не сможешь ходить в Принстон, — сказала Фанни с тенью снисходительности, бросив Маргарет сочувствующую улыбку, которой не хватало искренности. — Как сказал Уотсон, она может распространиться, словно пожар, по городу. — Мы не знаем, свирепа ли она так же, как в прошлый раз. Еще слишком рано судить, — сказал Джон, вернувшись к Маргарет, и добавил разумную мысль к утверждениям Фанни о неизбежной опасности. — Я не могу вспомнить этого, но мама говорила мне, что в прошлый раз погибли сотни людей, — продолжила Фанни, не напуганная Джоном, а решительно настроенная привлечь внимание Маргарет к опасности, которая блуждала по загрязненным улицам города. — Вы действительно не должны жить в центре города, это слишком опасно. — Ты хорошо пережила опасности, когда жила там, Фанни, — решительно ответил Джон, зарабатывая угрюмый взгляд недовольства. — Я думаю, что слышала о Хенкли от своего отца, — сказала Маргарет. — Я уверена, он говорил, что это часть старого города, хотя, возможно, я ошибаюсь. — Нет, твой отец был прав, — ответил Джон. — Он расположен на изгибе реки, которую со всех сторон окружают фабрики, но многие из них сейчас не работают и превратились в руины. Ирландские семьи и нищие, которые вынуждены жить друг с другом в лачугах, теперь в основном ютятся там. Многие скажут тебе, что это один из беднейших районов Милтона, и он представляет собой мрачное зрелище для тех, кто рискует попасть в ту часть города. Маргарет встретила его взгляд, который одновременно захватывал и отталкивал ее. Она вспомнила по описаниям своего отца, что-то место было более адским, чем фабрики. Ее отец сожалел о страданиях людей, которые жили среди нищеты полуразрушенных домов, стены которых не впускали свежий воздух и достаточно света, где во время разлива реки подвалы наполнялись грязью, которая портила воду. Нищета, такая жестокая и неумолимая, проникала везде, преследуя своих жертв, словно зверь, который был вечно голоден. Болезни часто пробуждались там с тревожной частотой, злобно ударяя по слабым и уязвимым, для которых смерть часто была окончательным спасением. — Ты говоришь так, словно был там. Джон кивнул. — Один раз. Я должен был поехать туда по делам магистрата. — Что будут делать власти? — спросила она хмурясь. — Если там такая вспышка болезни, какой будет их курс действий? — Я думаю, что они отгородят территорию и очистят ее специальными средствами, как уже делали раньше. Она увидела, как с умным видом мистер Уотсон согласился со словами Джона. — А те, кто покинет свои дома? Что будет с ними? — О, Маргарет! Честное слово! — ворчливо воскликнула Фанни, подбрасывая руки вверх, словно сопротивляясь разговору. Она не могла понять, почему такая неприятная тема так интересовала Маргарет. — Можем мы поговорить о чем-нибудь другом? Я чувствую, что меня начинает тошнить. Маргарет покраснела. — Конечно, — сказала она извиняющимся тоном. — Прости, Фанни. Я не хотела расстроить тебя. — О! Ты не расстроила меня. Я просто уверена, что есть более приятные вещи, о которых можно поговорить. В конце концов, нас не должно волновать, что случится с этими людьми. *** Из-за завешанных окон пасмурный осенний свет солнца отражал приглушенное сияние, отбрасывая в сторону скользящую, отступающую темноту, который привел Маргарет из туманной области ее мечтаний в сознание. Раздавались звуки громыхающих телег, когда они ехали вдоль Мальборо-стрит, их присутствие означало пробуждение Милтона. Люди давно поднялись со своих кроватей и теперь перемещались по большим, шумным фабрикам, словно кусочки обломков в бурлящем потоке промышленности. Некоторое время она лежала под одеялом, просто слушая теперь знакомые звуки и думая, как быстро она привыкла ожидать, чтобы они наполнили ее слух, когда она пробуждалась каждое утро. Как будет странно вернуться на Харли-стрит, где образ жизни был более спокойным. К тому времени, как она спустилась вниз, еще не было восьми часов, поэтому она была смущена обнаружить, что Джон уже покинул дом. Миссис Торнтон гордо сообщила ей, что он встречается со своим прежним агентом в Ливерпуле, чтобы обсудить поставки хлопка. Несколько раз, сидя за столом вместе со своей будущей свекровью, она задавалась вопросом, что он сейчас мог сказать или сделать. Она думала, что он планировал возобновить отношения с теми, с кем раньше вел дела, и начал это, дав объявление о поиске рабочих, которые будут работать за машинами. Те, кто прежде работал с ним и знал его, имели шанс вернуться. Хотя ей было интересно, не встретят ли это неприветливо другие хозяева, которые установили зарплаты ниже, чем хотел платить Джон, ведь это могло привести к тому, что они потеряют часть своих рабочих. Перспектива провести последний день в Милтоне без его компании расстраивала ее. Хотя она сожалела, что так должно быть, она полностью понимала тот факт, что фабрика должна быть его приоритетом. Определенно, вчера она открыто увидела оживление в его глазах, когда он говорил ей о денежном переводе. Она увидела мужчину, больше не обремененного неудачами, которые окружали его. Вместо этого она увидела человека, готового отважиться построить успешное предприятие на хрупком фундаменте. Она не могла быть более горда за него. Она не могла более любить его. Она провела утро, помогая Диксон упаковывать свои вещи для поездки в Лондон и разговаривая с миссис Торнтон, которая была оживлена силой духа, который толкал ее готовиться к предстоящей свадьбе единственного сына. У нее уже были определенные идеи насчет блюд, пока Маргарет безропотно слушала ее, все это время задаваясь вопросом, видел ли когда-либо Милтон такое празднование, которое, как она поняла, было запланировано по случаю их свадьбы. — Он заслуживает самого лучшего, — сказала миссис Торнтон более чем один раз на протяжении разговора, обычная твердость в ее глазах ощутимо смягчалась всякий раз, когда она произносила его имя. В полдень она пошла на прогулку, смакуя перспективу просто некоторое время побыть в одиночестве. Ей казалось незначительным планировать маршрут, потому что все, чего она желала, это быть вдалеке от приготовлений к отъезду и рассерженного бормотания Диксон, которая должна все переупаковывать. Она хотела побыть в одиночестве со своими мыслями, хотя постоянное движение на улицах не предоставляло уединения. Здесь суетились жители Милтона, постоянно чем-то занимаясь в обширных тенях бдительных гигантов, внутри которых совмещались сильный шум и оглушающий лязг машин, наполненных визгом и ревом мощного пара в моторах. Это могучее сердцебиение вызывало неустанный импульс на каждом этаже и в каждой комнате дома. Она видела изможденные, уставшие лица мужчин и женщин, шедших ей навстречу, но слишком занятых собственными мыслями, чтобы замечать ее или пожелать ей хорошего дня. Еще, как ни странно, она ощущала себя похожей на них. Они не были безликой массой, как считали те, с кем она провела званый обед прошлой ночью. Они были членами общества, которые заслуживали уважения, как и другие люди. Но разве люди, среди которых она обедала, поймут это? В конце концов, они сами показали свое отношение, оставаясь изолированными и отделенными от тружеников Милтона. Разве непосредственная близость к тем людям и обширные знания о фабриках, которые они обслуживают, не могло дать толчок к тому, чтобы в них созрел росток сострадания, который они могли бы поддерживать? Она подняла свои глаза на серый безграничный свод над ней, где виднелось слабое сентябрьское солнце, бледный диск которого едва был виден за густой, металлической завесой, предлагая крошечную надежду, что придет яркий день, если оно сможет проникнуть сквозь оболочку из дыма, с которой боролось. Ноги несли ее вдоль Маркет-стрит, где находились лучшие магазины Милтона с элегантными фасадами и безукоризненным внешним видом, прося прохожих зайти и приобрести множество великолепных изделий, прежде чем улица привела ее на центральную площадь, где были сложные конструкции массивных складов, предвещавших успех города. Здесь на нее сильнее давила суматоха, просачиваясь в каждую ее клеточку и наводняя мысли, где толпились мужчины, словно пчелы у горшка с медом, и обменивались новостями. Когда она ненавязчиво и никем не узнанная пробиралась через них, потоки противоречащих разговоров отразились в ее голове. Они говорили о ценах на хлопок, о фирме в Америке, которая внезапно обанкротилась, оставляя, по-видимому, несколько фабрик без поставщика, о перспективе спекуляции, которая даст возможность много заработать, если будет успешной… Она почти захотела быть одной из них, чтобы быть в состоянии остановиться и поговорить с ними как равная. Но она мешкала, потому что природа ее пола мешала ей свободно присоединиться к ним. Пройдя центр города, она последовала к кладбищу. Люди, среди которых она только недавно находилась, растаяли вдалеке. Здесь дул лишь прохладный ветер, общаясь с призраками тех, кто давно умер, и невидимый крутился среди могильных камней и деревянных крестов, которые торчали из земли. Несколько минут она стояла на вершине холма, как она часто делала в прошлом. Ветер натянул подол ее юбки и волосы, словно пытался подвинуть заколки, которые так безжалостно держались на своем месте. Он вынуждал ее время от времени смахивать упавшие кудри с глаз, когда она смотрела вниз на серые улицы и дымоходы, кратко следуя взглядом по протягивающейся реке, но даже тогда она теряла ее из виду время от времени среди нагромождения городских построек. Она пыталась определить расположение фабрики Мальборо, но все дымоходы были похожи, их длинные, долговязые структуры доминировали над горизонтом, словно руки детей, соперничающие за внимание своего учителя. Она осознала, что с фабрики Мальборо еще не поднимался дым, были там и другие неработающие фабрики, поэтому у нее не было возможности найти фабрику Мальборо. Так много оттенков серого… Она не знала, что их может быть так много. Находясь в своих мыслях, она вспомнила, что мистер Уотсон говорил насчет холеры, появившейся в районе Хенкли, и немедленном предположении Фанни, что она распространится по городу, принося с собой хаос. Конечно, она знала, что это такое. Отец, работая частным учителем в семьях среднего класса, рассказывал ей, что случаи заболевания брюшным тифом отнюдь не были необычными для небольших, изолированных районов города, которые время от времени происходили там. Даже Джон подтвердил это, когда она спросила его по пути домой прошлой ночью, подходя к теме тихим философским тоном голоса, в котором не было раздражения и истерики, как у его сестры. — Это факт жизни в Милтоне, — просто сказал он, соглашаясь с тем, что она уже считала истиной. — Там, где есть перенаселенность и чрезвычайная нищета, всегда будут болезни. И все же… Крошечный голос внутри нее боялся, что может произойти, если болезнь не смогут сдержать, если она поразит город целиком, губя своих жертв и принося опустошения. Она хорошо знала смерть, она, кто испытал так много потерь в своей жизни, задрожала про себя, словно ветер проник ей под кожу и остудил кровь. Было невыносимо думать об этом. Она съежилась от мыслей о возможных последствиях, думая не только о тех, кто ежедневно жил в угрозе поражения, но и о себе и Джоне. Она знала, что никогда не сможет вынести его потерю. О! Какой унылой она позволила себе быть! Раздосадованная своим печальным потоком мыслей, которые уносили ее все глубже, она в нетерпении отогнала их от себя. Она не должна думать так! Действительно не должна! Если бы Бесси была по-прежнему жива, она бы как в старые времена пошла навестить ее, жаждав, что подруга подбодрит ее и освободит от таких пафосных размышлений. Бесси! Ноги понесли ее к непримечательной могиле, отмеченной только крестом, которая находилась на дальнем конце кладбища. Она встала на колени на влажную землю рядом с могилой, скучая по подруге и желая только того, чтобы она появилась перед ней и они могли поговорить еще раз. — Мисс? Что Вы здесь делаете? Тут ужасный холод. Как долго она сидела там, она не знала, но в ее безмолвный мир ворвался знакомый, озабоченный голос, и она повернулась. Маргарет отвлеклась от своих мыслей, увидев Мэри, стоявшую рядом с ней. У нее было бледное лицо и взъерошенные волосы, руки обернулись вокруг ее тела, укутываясь в мягкую шаль, которая едва служила защитой от холодного воздуха. Тонкий хлопок ее юбки бился от порывистого ветра об ее ноги. Немного скрытые в шали холодные, белые руки, несмотря на неприветливую погоду, собрали скромные дары зелени и золотые листья приближающейся осени с несколькими дикими цветами, которые росли поблизости, который связял в простой букет протянувшийся плющ. Маргарет подумала, что букет был прекрасен в своей простоте — он показывал то, что шло от сердца, не был вызывающим, а подчеркивал желание вспомнить и проявить дань памяти. — Я думала о Бесси, — сказала Маргарет, чувствуя, что должна объясниться перед немного застенчивой Мэри после того, как она ее обнаружила. — Надеюсь, что ты не возражаешь, Мэри. Мэри покачала головой и встала на колени рядом с ней, наклоняясь вперед, чтобы положить свой скромный букет на могилу сестры. — Это немного, я знаю, но я хотела что-то принести, когда шла сюда. — Уверена, что она будет тронута твоей добротой, — ответила Маргарет с нежной уверенностью, касаясь плеча Мэри, выразив этим жестом свое сострадание. — Ей также понравится, мисс, что Вы помните о ней, — сказала она. — Она очень ценила Вашу дружбу. Она всегда говорила, что нет молодой леди такой же красивой и такой же доброй в своих делах, как Вы. — Я сидела здесь и думала, насколько сильно я хочу с ней снова поговорить, — призналась Маргарет, движимая добротой слов Мэри. — Я так скучаю по ней, Мэри. Есть так много всего, чем я хотела бы поделиться с ней и услышать ее мнение, — она смотрела на могилу, чувствуя твердый, болезненный комок от эмоций, поднявшийся в горле. — Она не должна была умереть такой молодой. — О, мисс, — прошептала Мэри, ее голос колебался от бесчисленных эмоций, которые вызвали в ней искренние слова Маргарет, и она нежно схватила Маргарет за руку в надежде дать ей небольшое утешение. — Я знаю, что Вы скучаете по ней. Я тоже. Папа всегда говорил мне, что все не должно было быть так и он должен был уйти первым. Маргарет крепко сжала руку Мэри, и они долго сидели в молчании, потерявшись в воспоминаниях. Они смотрели на могилу, где росла высокая трава, которая, как толстое одеяло, защищала молодую девушку от холода, лежащую в вечном сне под ней. *** Уже было одиннадцать часов, когда Джон вернулся к женщине, которая упорно отказывалась идти спать, прежде чем не узнает, что он в безопасности пришел домой. Он выглядел уставшим, когда вошел в гостиную. Поначалу он, казалось, не осознавал ее присутствие, когда он снял свою шляпу и пиджак, словно сбросив груз путешествия, которое он только что совершил. Его мать, изнывая предыдущие два часа от головной боли, удалилась в свою комнату, не в силах оставаться дольше, несмотря на желание быть здесь, но все же она неохотно оставила Маргарет у затухающего камина. Она не подумала зажечь свечи, когда они стали затухать, вместо этого Маргарет удовлетворенно расположилась на стуле и закрыла глаза, нырнув в беспокойный сон, который был изгнан в ту же минуту, когда она услышала его шаги. В комнате была полутьма, поэтому, когда он повернулся к огню, она нашла его взгляд, остановившийся на ней. Не малую степень удивления выдало его лицо. — Маргарет! Я не думал, что ты по-прежнему здесь! — воскликнул он, сделав шаг к ней. Блестящие глаза переполнились восторгом, обнаружив, что она ожидала его возращения. Она встала и подошла к нему. Она внезапно почувствовала прилив бодрости оттого, что покорливо ожидала его возвращения. — Я сказала твоей матери, что не лягу в постель, пока не узнаю, что ты дома. — Тогда я удивлен, что она не с тобой, — его взгляд вспыхнул, словно проверяя, что они действительно были одни. — Она была здесь еще полчаса назад, но страдала от головной боли весь вечер, — улыбнулась она. — Я не думаю, что она была довольна мной, когда я отказалась удалиться. В его глазах плескалась ирония. — Я не могу винить ее, ведь она знает о моих чувствах к тебе, моя дорогая, — он поцеловал ее в лоб, показывая привязанность. — Итак, продвигаются ли свадебные приготовления? — спросил он, закрывая дверь гостиной, чтобы позволить им некое уединение. Он знал, что если один из слуг захочет войти, то сначала они услышат стук, извещающий о его присутствии. Он подошел к дивану и сел на него, начиная расслабляться. — Я верю, что так. Все в руках у твоей матери. Мне почти ничего не нужно делать. Он посмотрел на нее, тщательно изучяя ее, словно пытался понять ее чувства. — Ты не возражаешь? — Нет, — ответила она, стремясь успокоить его. Она по-прежнему стояла перед ним. — Думаю, мысль о том, что она делает это для тебя, делает ее счастливой. Он улыбнулся. — Ей определенно нравится этим заниматься, хотя боюсь, что любая надежда на тихую свадьбу, к сожалению, потеряна для нас. — Я не могу поверить, что это произойдет и что через три недели мы будем женаты. Это кажется нереальным. — О, это случится, — ответил он нисколько не сомневающимся голосом. — Мы всегда можем бросить свадебные приготовления потому, что они не помешают тебе войти в церковь вместе со мной в день нашей свадьбы. Уверенность его тона послала дрожь по ее телу и побудила возразить уверенности, которую она читала на его игривом лице. — А если у меня не будет свадебного платья? — она прошла по комнате к буфету и налила ему немного бренди. Она сделала это, не спросив у него и не предложив, потому что ей казалось совершенно естественным создать вокруг него уют, чтобы увидеть, как он расслабляется и отбрасывает заботы после напряженного дня. Он принял стакан из ее протянутой руки. Глаза мерцали благодарностью, которая родилась от заботы, проявленной к нему. — Спасибо, — он сделал глоток, и ей показалось, что напряжение покинуло его лицо. — Насчет платья, я бьюсь об заклад, что твоя тетя и кузина смогут гарантировать, что тебе будет что надеть, даже если каждая швея в Лондоне будет работать день и ночь. Она рассмеялась на его забавные слова, словно перед ней возник образ сотен женщин, всю ночь шьющих платье для нее, а Эдит управляла ими, раздавая приказы, чтобы они ничего не пропустили. Конечно, этого не могло быть в реальности. Свадьба была так близко, что она не могла представить, чтобы надеть что-нибудь другое, кроме своего любимого платья, и это было бы не так уж плохо. В конце концов, ее главным желанием было выйти замуж за Джона. — Ты мне расскажешь, как прошел твой день? — спросила она, отталкивая легкомыслие о свадебных платьях в сторону. — Подойди и сядь рядом со мной, скажи мне, что ты желаешь узнать, — своей свободной рукой он показал на диван, и она комфортно села рядом, чувствуя безопасность, исходящую от его руки на своих плечах, которая привлекла ее ближе так, что ее голова покоилась чуть ниже его плеча. — Твоя мать сказала, что ты ездил в Ливерпуль в надежде встретиться со своим прежним агентом, — сказала она. — Я поехал поговорить с человеком, с которым вел дела в прошлом, чтобы посмотреть, могли ли мы возобновить старые отношения. — И ты доверяешь этому человеку? — Я знаю его много лет. — Но он доверял поставщику, который не смог выполнить твои заказы на хлопок, не так ли? — спросила она, думая, как эти капризные колебания в торговле могут играть с судьбой человека, словно случайный бросок костей. Он кивнул, поднеся бренди к губам, хотя в его словах не было оттенка горечи. — Он не мог знать, что хлопковая фирма, от которой мы зависели, вынуждена будет закрыться. Мне не повезло, как и другим, — затем он улыбнулся, его возрожденная уверенность сквозила в каждой клеточке. — Есть предприятие в Америке, семейное, а не огромное, которое может обеспечить стабильные поставки хлопка по хорошей цене. — Но они надежные? — Я думаю, что да. Они создали приличный список клиентов за последние пять лет, предпочитая иметь дело с теми, кто будет платить вовремя. — И они готовы поставлять хлопок на фабрику Мальборо? — На это есть надежда. Кроме того, я закажу различные детали, чтобы привести машины в готовность. Он потягивал бренди все это время, иногда предлагая ей попробовать его вкус так, что она почувствовала, как тепло начинает лизать ей горло и блуждает внизу, излучая незнакомое тепло внутри нее. — У тебя еще есть список имен, который Николас однажды дал тебе? Я имею в виду тех рабочих, которые снова захотели работать с тобой? — спросила она, когда воспоминание о списке всплыло в ее мыслях. — Он в моем офисе на фабрике, — сказал он. — Хотя некоторые из них, как Николас, может быть, уже нашли другую работу. — Но Николас вернется, чтобы работать на фабрике Мальборо. Я уверена в этом. — По всей вероятности, что так, моя дорогая, но он не может оставить свою теперешнюю работу в один день и прийти на фабрику Мальборо на следующий. У нас не такой порядок вещей. Он будет обязан — как и любые другие рабочие на местных фабриках — отработать время уведомления. — Как долго оно будет длиться? — На фабриках установлено правило, что уведомление должно быть подано за четыре недели до нужного срока. — Но это кажется так долго. — Это защищает владельцев фабрик. Фабрика не сможет работать эффективно, если рабочие внезапно уйдут, не отработав нужное время. А для фабрики Мальборо всегда найдутся те, кто захотят здесь работать. Маргарет размышляла над его словами, принимая во внимание механизмы производства. Она понимала, что ей еще так много всего нужно изучить. В своем невежестве она позволила себе поверить, что, как только поступит денежный перевод, все немедленно заработает. — Я сожалею, что меня не было сегодня, чтобы разделить с тобой твой последний день здесь, — сказал Джон после недолгого молчания. Его мысли вернулись от фабрики к тому, что не давало ему покоя — что она завтра оставит его и вернется в Лондон. — Все в порядке, — успокаивающе сказала она, посмотрев на него. Она увидела вину в его глазах, которую он чувствовал, находясь на расстоянии целый день. — Я понимаю, что у тебя были вопросы, которые нужно было решить сегодня. Весь день он старался отодвинуть перспективу ее отъезда в дальние тайники своего разума, избегая мыслей об этом, вместо чего он настраивал разум на дела, которые он обязан был сделать. Большую часть дня он успешно управлял собой, призывая свои мысли к делам. Он был сосредоточен на фабрике и на том, что требуется, чтобы она вновь заработала. Ему удалось победить грусть от того, что он должен был разлучиться с ней, но сейчас он не мог больше отрицать этого. Это вышло из укромных закоулков его разума без милосердия, и эту мысль нельзя было больше подавлять. Он поставил стакан в сторону, взгляд остановился на ее лице, когда он смахнул назад опустившийся на лоб завиток ее волос. Его брови внезапно сошлись, словно от жгучей боли, разрывающей его тело. — Я не могу вынести мысль, что останусь без тебя, Маргарет. Теперь, когда я нашел тебя, мысль, что ты оставляешь меня… невыносима. — О, Джон, — пробормотала она, задыхаясь, словно волна того, что завтра случится, полной силой нахлынула на нее. Она знала, что не проведет с ним время, как она уже привыкла, особенно как сейчас, поздним вечером, когда домочадцы удалялись в свои комнаты, и они могли остаться наедине. Она почувствовала, как ее сердце заболело от воспаленного сожаления, ощутила тяжесть в груди, когда предстоящее расставание стало более ощутимым. Но у нее был долг перед своей семьей. — Я должна поехать к Эдит и тете Шоу. Я не могу нарушить обещание, данное Эдит. Ты ведь понимаешь это, правда? — она встретила его взгляд и почувствовала, как утонула в нем, когда искала в нем необходимое понимание. Печально он кивнул головой, подтверждая ее слова. — Как я могу не понять, моя дорогая? Благоговейно он погладил ее щеку, пристально посмотрев на нее с нежным заверением. — Я не буду пытаться остановить тебя завтра, хотя я был бы лжецом, если бы не признал, что это очень заманчиво. Он притянул ее руку к своим губам и поцеловал пальцы, один за другим. Поцелуи были словно теплые снежинки, которые рассыпались по ее коже. Он повернул ее руку и прижал свои губы к запястью, которое не скрывалось под тканью. Ее сердце забилось, но удары отбивали печальную мелодию. Мог ли он слышать ее? Знал ли он, что этот элегический крик сердца хотел отогнать мысль, что она должна разлучиться с ним? «Я не хочу оставлять тебя… Я не желаю быть без тебя…» Их дыхания смешались, и она осознавала, что они стали дышать более тяжело. Его тепло укрывало ее, словно защитный плащ, а его замечательный захватывающий аромат мускуса насыщал воздух. Она подняла голову, чтобы посмотреть на его лицо, пытаясь прочитать эмоции в его глазах. Его зрачки были зафиксированы на ней и расширены, глаза были такие же черные и бездонные, как ночь, укрывшая Милтон. Взгляд опустился на ее губы, когда он оторвал свою руку от нее и провел пальцем по их полной, восхитительной мягкости. Ее губы разделились со вздохом. — Я думаю, что буду голодать без твоих поцелуев, — хрипло пробормотал он. У него перехватило дыхание от перспективы, что он будет находиться не с ней, его глаза заблестели от порывистых эмоций, которые бушевали в нем. — Никогда не сможет мужчина любить тебя больше, чем я, Маргарет. — О, Джон, я тоже люблю тебя. Так сильно, — ее глаза до краев наполнились непролитыми слезами, когда ее пальцы двинулись к тыльной стороне его шеи и к коже над воротником его рубашки и шейного платка. Она позволила себе почувствовать его контуры, словно она пыталась зафиксировать в своей памяти его аромат, ощущение его кожи под своими пальцами и воспоминание об его поцелуях. Они пристально смотрели друг на друга, их разум, как один, говорил рукам заключить другого в объятия в естественном желании обладать друг другом. Их губы встретились в медленном, томном желании, уступая подавляющему крику сердец. Она чувствовала, как в ее животе крутилось тепло не из-за выпитого бренди, а от чистой и неутолимой эмоции, которую он высвободил внутри нее. Его взгляд обжигал ее так, что она ощущала себя пойманной в его пламени. Она почувствовала, как голос совести исчезал, в то время как ее тело стало следовать врожденным инстинктам. Ласки, которые он сейчас даровал ей, заставляли ее дрожать под его поцелуями. Она сильнее прижалась к нему. Он застонал, встречая силу чувств, которые также охватили ее. Его язык исследовал ее губы с такой убедительной нежностью, что она неслышно застонала под напором от его действий. О! Как сильны были его поцелуи. Как она приветствовала их, возвращая каждый поцелуй с таким же рвением, с каким он их предлагал. Ее пальцы занялись его черными волосами, страстно перебирая их, перед тем как тонкие пальцы устремились к темному шейному платку, который обвивал его шею, словно змея, охраняющая его. Она почувствовала, как шелковая ткань натирает ей кожу, когда она вдруг развязала платок, едва понимая, что заставило ее стянуть его и освободить обтянутую шею. Она чувствовала, как ткань сдалась под ее настойчивостью, но она сопротивлялась импульсу, который заманчиво поднялся в ней. Она по-прежнему сдерживалась от того, что она желала, понимая те осаждающие чувства, какие были так таинственны по своей природе. — Маргарет… Я люблю тебя… Маргарет… — закричал он, сердечно заверяя ее. — Я так сильно люблю тебя! — И я тебя, — нетерпеливо ответила она, ее дыхание стало настолько прерывистым, что голос казался таким же хрупким, как тонкая шелковая нить. Маргарет перенесло в возвышенный рай любовного заключения — такой обожаемой и лелеемой она была. Она оказалась неудержимо втянутой приливной волной крайнего восторга, находя убежище и комфорт в знакомстве с ним, когда она чувствовала, как он реагировал на нее. Но как своевольно было ее сердце! Как сильно оно желало свободно летать с ним! Только его прикосновение могло расплавить ее, превратить в жидкость кости, когда он ласкал ее спину сквозь платье и прослеживал пальцами позвоночник, который был спрятан под слоями платья и обнаженной кожей, прежде чем его пальцы выразительно проскользили по изгибу ее талии. Он гладил ее такими медленными, опьяняющими движениями, что она трепетала от блаженного ощущения. Внезапно он оторвал от нее губы, и она ощутила на себе его жаркое дыхание. Он склонил голову к ее шее, вкушая ее, словно она была медом, без притягательной, захватывающей сладости которого он не мог жить. Он прослеживал контур изящной ключицы под мягкой кожей цвета слоновой кости. Застонав от чувств, которые бились в ней, она сильнее прижалась к нему, восторженно наклоняя свою голову назад и поворачивая ее чуть-чуть в сторону, чтобы предоставить ему пространство для продолжающихся ласк. Она нуждалась в его поцелуях, желала почувствовать его желание, ищущее ее кожу, которая была так восприимчива к его прикосновению. И затем она упала… Ее голову охватило головокружение от такого сильного водоворота эмоций. Кроме того, с великолепной ясностью к ней пришло понимание того, что он с ней, держит ее в объятиях и никогда не позволит ей уйти… *** Он опустил ее на подушку, которая лежала на подлокотнике дивана так, что ее голова могла уютно устроиться на ней. Он навис над ней, его лицо было близко к ее лицу, когда он смотрел на нее. Веки закрывали ее глаза, кожа цвета слоновой кости рассеивала великолепное, очаровывающее свечение. Восхитительные губы, глубоко окрашенные, ожидали его поцелуя. Он мог видеть, как от дыхания ее грудь легко поднималась и опускалась, и остро ощутил желание сделать так, как он уже делал раньше. Он хотел нежно положить свою руку на нее, чтобы почувствовать биение ее сердца. Он должен… Он так долго гордился своим почитанием ее, но все же он был мужчиной. Он был склонен к ошибкам и обладал недостатками, как и другие… Но угроза, что она оставит его и он будет разлучен с ней, наконец разбила все его отговорки на хрупкие осколки. Его пульс забился быстрее, когда он слепо последовал воле невнятному голосу, чтобы медленно положить свою руку к ее сердцу. Ее трепетному сердцу! Как он неистово чувствовал себя, когда он освободил свою руку из сдерживающей его тюрьмы. Он услышал ее внезапный вздох потрясения, ее дыхание участилось, когда она ощутила смелость его прикосновения. Ее глаза расширились, когда она пристально посмотрела на него. Но она не оттолкнула его руку. Она не отскочила от его наглости. Его взгляд, обжигающий ее, был сильным и в то же время нежным. Сердце чуть не остановилось, когда он ощутил линию, которая опускалась вниз к ее груди. Его пальцы жаждали и ужасно нуждались скользить по ней, исследуя ее округлую красоту, как он никогда не осмеливался ранее… — Маргарет… — он хотел сказать ей, как много она значила для него, как сильно он жаждал ее, но слова не приходили. — Все в порядке, Джон, — прошептала она, затаив дыхание из-за его смелого прикосновения. Щеки пылали, словно она не могла поверить в свое распутство, дав разрешение на такой жест. Ее бездонная любовь к нему вспыхнула словно факел и зажглась внутри нее. — Разве мое сердце не сказало тебе этого? Неуверенно он скользнул вверх к аккуратному, кружевному вырезу ее платья и нерешительно проследил пальцами края, исследуя ее красивое декольте. Он медленно и нежно изучал ее, боясь напугать ее страстностью, которая потрясла его душу. Какой мягкой и гладкой была ее кожа! Он услышал глубокое дыхание, мягкие и неконтролируемые вздохи от удовольствия. Он был потерян, он едва сдерживал эмоции. Она не могла знать, какое глубокое влияние она на него оказывала тем, что она позволяла ему это. А потом… Словно мучаясь от жажды, которую нельзя было подавить, он поцеловал ее, возвращаясь снова и снова к эликсиру ее губ, отчаянно пытаясь остановить себя требовать слишком многого от нее, стараясь быть нежным, когда один поцелуй следовал за другим. Но этого было недостаточно, чтобы погасить пламя, которое неистово разожглось в нем. Словно соблазнительница, а не ангел, она прижала свое тело к нему. Ее страстная реакция на него была равна ему. Он почитал ее, как не парадоксально, в той же мере, как он поглощающее желал ее. Сильное желание потребовало свободы и кричало о том, чтобы эгоистично соединиться с ней и обрести счастье. Зов крови заглушил голос разума, который отчаянно пытался вернуть его к сдержанности и самоконтролю, когда он оказался бессильно пойманным в водовороте опрометчивой, непослушной страсти. Он не мог ничего слышать, кроме пульсирующего потока, который мчался и крутился в непреодолимом океане пламени, охотно поглотившем их обоих, когда он чувствовал под собой ее движения и вздохи. Его тело было в огне и свирепо горело от желания. Мысль о том, что они вскоре должны будут расстаться из-за правил приличия и удалиться в свои спальни на ночь, преследовала его расплавленные мысли, словно осколок ярко окрашенного стекла, выпавшего из мозаики. Перед глазами изменилась картинка. Он не мог отказаться от нее… Не сейчас, еще нет… — Останься, — выдохнул он, от страсти выпустив хриплый, несдержанный крик, который вырвался из недр его естества, где были не властны логика и разум. — Останься… О, моя дорогая, позволь мне оставить тебя со мной…