Фобия

Они сидят в заброшенном убежище, закрывшись на ненадежный засов и подперев дверь древним полусгнившим диваном. Сидят на полу, подобрав под себя ноги, словно бродяги из Добрососедства, и с завистью вспоминают теплые очаги в мусорных баках, которые заменяет тусклая, то и дело грустно подмигивающая двум нечаянным посетителям, красная лампочка аварийного освещения. Сухой щебень и пыль шуршат под их телами, когда они двигаются. Ник - по привычке, Нора – пытаясь удобнее расположить свое затёкшее тело. Снаружи громыхает нещадно, почти каждые пять секунд. Тоскливо-зеленая пелена на все небо, рожденная в недрах Светящегося моря, скрыла под собой почти все Содружество, пугая и усмиряя утробной дрожью. Медленно и текуче проходят минуты под аккомпанемент грохота. Может, уже часы. Ник знает наверняка, но слабо верит цифрам, по-человечески доверившись субъективному восприятию. Они сидят достаточно долго, чтобы тепло в их телах после долгого и изнурительного рейда на поверхности постепенно ушло. Живое и переменчивое у Норы, механическое, четко выверенными порциями регулируемое, у Ника. В промозглом подвале царит сырость, и каждой клеточкой тела Нора начинает ощущать как подбирается к ней знакомое отвратительное чувство, спазмами в горле подсылая к ней верный признак ее надвигающегося проклятия. Женщина старается сильнее укутаться в теплую не по сезону куртку, но холоду заброшенного подвала все равно, он не делает исключений, все дальше пробираясь, проскальзывая щупальцами-иглами в свою новую жертву. Ник знает, что такое страх, видел его не единожды – за две жизни достаточно, чтобы возненавидеть. Его механические глаза моментально улавливают, как заострились черты лица Норы, обычно мягкие и нежные. Как боязливо сжимается она в комок где-то в углу. Как разгорается в ее глазах страх. Буквально за секунды из храброй женщины Нора превращается в загнанного, напуганного и беспомощного, дикого зверька. Ник понимает, что хладнокровно вынести это зрелище он не в состоянии. Без промедлений синт встает с места и идет к ней. Бетонная крошка как первый снег зимой хрустит под его ботинками, вызывая к жизни старые, истертые и чужие воспоминания. Он садится рядом, чуть поодаль, уважая ее право на личное пространство, точно выверив расстояние, которое можно счесть за подобающее. Нора ни секунды не раздумывает – страх пробрался достаточно глубоко, чтобы вовсю уже играть на тонких ниточках-нервах истерзанной души. Она отчаянно цепляется за любой шанс на избавление и торопливо устраивается у Ника под боком. - Я немного замедлю циркуляцию хладогента, это повысит температуру моего тела, - объясняет Ник, пока стягивает с шеи галстук. Нора смотрит на него изумленно и испуганно, но молчит. «Физически он ведь не человек» - убеждает она себя, но все же испытывает приглушенное страхом чувство неловкости, когда Ник расстёгивает плащ и рубашку, обнажая свое синтетическое тело. «Должно хватить» - с надеждой думает он и неуклюже обнимает зашуганную и оторопевшую Нору, стараясь не оцарапать ее нежную кожу своей ущербной рукой. Очередной хлесткий удар радиоактивной агонии рассекает пространство надвое, заставляя содрогаться воздух и пылью осыпаться старый диван. Валентайн не соврал. С каждой секундой тепло грубых объятий – для нежности анатомия синтов места не оставила, - все сильнее исходило из него, спасительной аурой обволакивая Нору, и растекалось дальше, в стороны, теряясь в прохладной и мертвой темноте. Этого почти хватает, чтобы снова сделать чувствительными кончики пальцев, но не более. - Можно мне… - она не договаривает, потому что не знает, как описать это острое, терзающее чувство голода к теплу. Яркому и всепоглощающему. Родному. Ник понятливо ослабляет хватку и, на секунду замешкавшись, все еще прислушиваясь к своим ощущениям, женщина крепче прижимается к синту, не зная, куда деть руки. Старается устроиться поудобнее, возится, на что Ник фыркает. Одной – целой, – рукой он подхватывает женщину, сажая себе на колени. Ее ладони по инерции касаются источающего жар тела синта, и Нора, воспаленным от постоянных страхов сознанием, шлет к черту неуместную неловкость. Всем телом она прижимается к теплому, уютному, такому желанному сейчас Нику. Прячет лицо у него где-то в районе шеи, с благодарностью трется о теплую обшивку прохладной щекой. Жар растекается живительными волнами, оставляя балансировать на призрачной границе между сознанием и бархатистой, синтетической пеленой удовольствия. С каким-то звериным отчаянием Нора то обнимает, то комкает ткань чужой рубашки, то, сама того не замечая, гладит мужчину по плечам. Ник молчит. Ник малодушно, не признаваясь самому себе, наслаждается моментом близости. Аккуратно гладит в ответ жмущуюся к нему Нору руками по спине и старательно запоминает каждую секунду этой вынужденной нежности.