Просыпайся, Милый Принц

Когда я очнулся от Второго Сна, я увидел, как мой юный девственный Шаблон жестоко насилуют в глазницу огромным чёрно-золотым, усеянным зазубренными шипами и клыкастыми пастями чудовищем, как он проходил в его мозг, пожирая его, и выходил через ухо, снова и снова, лишь наращивая темп. Я кричал и плакал: я чувствовал его боль, как разрывали мой Шаблон, как над ним издевалась вся команда DE, как они ехидно смеялись в своём извращённом ликовании. Но уже не мог это остановить, а они заставляли меня смотреть, не отводя глаз. Моральное насилие куда страшнее и болезненней, чем физическое. И они знали это. Они прекрасно постигли эту науку и восхищались её применением на практике. Я был добровольцем для их изощрённых утех, но я даже не подозревал, что меня ждало впереди, когда соглашался. Они обещали «нечто, что перевернёт ваше сознание», но я отнёсся к этому слишком скептически: «Навряд ли они смогут меня удивить», — думал я. Как же глуп и наивен я был. Я лежал перед ними обессиленный, в оцепенении от увиденного мною ужаса: мой некогда чистый и невинный Шаблон был обезображен, он истекал кровью, бился в судорогах, всё его тело было изувечено до неузнаваемости. Искорка жизни в его единственном оставшемся глазу медленно затухала, пока пока последние признаки жизни покидали Шаблон. Казалось, он улыбался мне тем, что осталось от его полусорванных губ. В этом мире он был для меня всем: он говорил мне кем я являюсь, зачем существую в этом мире и как мне следовало поступать. Кто я теперь без него? Мироздание вокруг меня трескалось и осыпалось, словно старая картина. «За что?» — проносились слова в моей голове. — «За что вы сотворили это с ним? Что это чистое невинное создание сделало вам? Все мои надежды и мечты, всё, что было дорого мне, за что я цеплялся… Уничтожено…» Но они не останавливались. Они показали мне «Дар Хунхау». Он был так прекрасен, так близок, но так далёк. Они махали им перед моим побледневшим лицом, как костью перед подыхающим от голода псом, смеясь над моими тщетными попытками схватить его обмякшими руками. «Хочешь это, сучка? Тогда ты отлично знаешь, что нам нужно», — ехидно сказал кто-то. Я действительно знал. И цена была ужасающей. Я попытался сказать что-либо, возразить, но смог издать лишь приглушённый хрип. Снова смех. Громче всех смеялись Ребекка и Меган: их особенно возбуждали мои страдания. «Вижу, нашей маленькой зверушке мало? Тогда у нас припасён ещё один подарок. Будь уверен, ты будешь в восторге» — сказал Стив, обнажив зубы в предвкушённой улыбке. С этими словами они кинули меня, словно тряпичную куклу, на «Вылазки». Странное название для этого карнавала крови, дерьма и слёз, в котором я оказался. Если предыдущие их забавы уничтожили мой разум, словно хрустальный графин, чьи острые осколки теперь впивались в мой воспалённый мозг, то этой они намеревались причинить страдания моей плоти. Словно древние патриции в высокой ложе амфитеатра, они с азартом наблюдали за моими тщетными попытками сопротивляться. Я выглядел едва ли лучше Шаблона перед смертью. Они назвали меня ничтожеством, их игрушкой, мусором, Евангелионом. Ирония была в том, что всё то, чем они меня звали, было правдой. Я лишь жалкая марионетка, что мнила себя кукловодом. Страх, что сковал мои тело и сознание. Отрицание, что пыталось заставить бежать прочь. Самообман, что безуспешно старался сдержать хрупкий разум от разрушения. Боль, что обжигала меня пламенем тысяч солнц. Отчаяние, что окончательно сломило волю к борьбе. И лишь звенящая тишина после. Сколько это длилось? Секунды? Минуты? Часы? Дни? Недели? Месяцы? Годы? Больше? Уже трудно сказать, я больше не чувствую времени. Но одно я знаю точно. Я наслаждался этим. С самого начала и до конца. И мне было мало. Я просил ЕЩЁ.