Латентный гей

Щеки приятно щиплет от резкой смены температуры — с минус четырнадцати на плюс двадцать пять. Ключ в моих пальцах успел стать ледяным, несмотря на близкое расстояние от парковки до подъезда элитной десятиэтажки, которое я пробежал в черных конверсах. Двадцатипятилетняя мужская пародия на Аврил Лавин, как хихикает моя вредная племянница. И это из-за того, что я люблю конверсы и дома у меня их около тридцати пар?! Я не подвожу глаза чёрным и не щеголяю в балетной пачке. Точно, вредная малолетка. В который раз закатываю глаза в пустоту, вспоминая утренние перепалки. И зачем я, называется, съездил к старшей сестре? Щелкнув замком двери, я оказываюсь в прихожей современно обставленной квартиры, прислушиваясь к тишине. Полвторого дня воскресенья, а Макс еще дрыхнет. Мда. Закидываю пуховик во внутристенный шкаф и едва уклоняюсь от неожиданной атаки когтистых лап. — Ах ты, пидор волосатый, — шиплю на притаившееся чудовище в глубине верхней полки. В ответ мне не менее угрожающе рычат. Его кошачья миссия всей жизни — гадить на вещи гостей и валять их в собственной шерсти. Но у нас с ним особая взаимная ненависть. Подожди, котяра, сейчас я покажу, кто здесь босс. Гадко ухмыляясь, аки малолетний прыщавый живодёр, я врываюсь в ванную комнату и вооружаюсь шваброй. — Вылезай, сука, — проговариваю я тоном Сталина, тыкая концом палки в шкаф. Громкое мяуканье. Возня. И на меня прыгает агрессивный комок шерсти, растопырив в полете свои лапы, обнажая когти. Благо, я обладаю хорошей реакцией, а потому спихиваю кота Макса на пол и накрываю его женским пальто кровавого цвета. Оно мгновенно морщится и закручивается, но я успеваю подхватить его как мешок. Несу в ванную, с каким-то садистским удовольствием слушая вопли маленького врага. — Твой любимый Макс не придет и не спасёт тебя. Мы здесь одни. Только ты и я, — весело нагнетаю атмосферу. — Да-а, ты за всё заплатишь. За испорченный кроссовок Адидас, порванный рукав куртки, вечно расцарапанные руки, да за всё. О, да-а. Чёрт возьми, всегда хотел быть злодеем. Не хватает только закадрового ужасающего смеха. Врубаю в душевой кабинке теплую воду и, вытряхнув туда дрыгающегося кота, быстро закрываю стеклянную дверь. Прислоняюсь к стене напротив и жалею лишь об отсутствии прохладного напитка, чтобы с высшим наслаждением наблюдать за метаниями Есенина. Макс убеждал, что белый кот, подобранный с улицы, и имя любимого поэта — самое лучшее сочетание в его жизни. После нас, разумеется. Еся визжит и устраивает акробатические номера в кабинке, скользя мордой по стеклу. Ну ладно. Хватит. А то Макс ненароком придушит меня, если его котик заработает себе психологическую травму. Приоткрываю кабинку и мокрый, тощий Еся, как ошпаренный, вылетает оттуда. Маленькая месть завершилась, господа. — Ты мне гадишь, потому что у тебя нет яиц, а у меня есть, — гордо плюю ему вслед, как гангстер, победивший в дуэльной схватке. Преисполненный благодушием, я выхожу из ванной и направляюсь в гостиную, смежную с кухней в стиле рок-н-ролл. Мы с Максом сами делали трехнедельный ремонт и подбирали интерьер на общий вкус. И было совсем неважно, что я жил в другом районе. Сейчас коллекцию грампластинок, висящих у потолка, украшают серебристые гирлянды, а в углу гостиной стоит высокая ель с блестящими шарами. Новый год уже через три дня. Из выдвижного ящика столешницы достаю блистер с таблетками от головной боли и, наполнив стакан водой, ступаю босыми ногами по тёмному ковру в огромную спальню Макса. Хмыкаю при виде голой брюнетки и лежащего, как всегда, на краю широкой кровати моего лучшего друга с приоткрытым ртом. Кладу на прикроватную тумбочку принесённое с кухни и провожу пальцами по слегка колючей щеке Макса. — Просыпайся, спящая красавица. — М-м-м, — морщится Макс, глубже зарываясь носом в подушку. — Неужели нужен волшебный поцелуй? — я наклоняю лицо близко к нему и двумя плотно сжатыми пальцами накрываю его губы. Действует эффективнее любого будильника. Чёрт возьми, я должен получать миллионы за этот метод пробуждения законченных сонь-натуралов! Правда, у него есть побочный эффект: в пальцы больно впиваются острые зубы, заставляя меня сдавленно охнуть и одёрнуть руку. — Отвали, — цедит Макс, морщась. Переворачивается на другой бок, открывая взору крепкую спину — загорелую, в отличие от моей бледной кожи, которая лишь покраснела за время нашей поездки в солнечную Америку. Нехило он вчера перебрал алкоголя. Тру пострадавшие пальцы, а затем хватаю Макса за лодыжку и со всей дури дёргаю в сторону, скидывая голой задницей на пол. — Вставай давай! — строго роняю, но тут же спешу ретироваться под не предвещающим ничего хорошего взглядом друга. На кухне я по-хозяйски нашариваю в холодильнике банку йогурта и откидываюсь на спинку стула с ложкой меж пальцев, вытянув под столом ноги. Щёлкаю пультом, перескакивая с канала на канал. Отсюда хорошо видна плазма на стене гостиной напротив меня. Полусонный Макс, наконец, выползает из берлоги, останавливая меня на новостном канале. Встаёт за спиной и берёт мою шею в захват так, что стул кренится. — Лад-дно, я понял, — хватаюсь за его руку рефлекторно, пытаясь вдохнуть воздуха. Его чёртов фетиш — душить людей. В моем случае, каждый раз заслуженный. — Прекрасно, — мило отзывается Макс и отпускает меня. — Сильно трещит? — вновь хрумкаю кусочками ананаса вместе с йогуртом после того, как отдышался. Голый торс Макса так классно смотрится с боксерами белого цвета. — Зачем спрашиваешь, если знаешь? — падает на стул напротив меня мой лучший, невъебенно лучший, друг. Обхватывает голову руками. Его влажные и темные от душа волосы вьются на лбу. — Позлорадствовать, — по-ангельски всматриваюсь в его синие глаза. — Ага, — кивает Макс, не отнимая от головы рук. Видимо, очень ему хреново. — Налить кефира? — не дождавшись невнятного «угу», вылезаю из-за стола. — Макс? — в гостиную выплывает заспанная брюнетка в черном платье, еле прикрывающем стринги. Как не вовремя. — Привет, красотка, — я мгновенно оказываюсь возле неё. — Я — Натан, его лучший друг. Нет-нет, не туда, — плавно разворачиваю её в коридор. — Сейчас нам лучше его не трогать. — Ч-что? — обалдело заглядывает через плечо брюнетка в сторону сгорбленного над столом Макса, чья спина подозрительно дрожит. — Я… — Он рассказал, что ваша ночь была самой лучшей в его жизни, — достаю из шкафа красное пальто и пихаю ей в руки, затем зимние сапоги. — Детка, ты ему так понравилась, что у него от секса с тобой болит член. Ему надо отдохнуть. Он тебе позвонит. — Но… — пытается что-то возразить брюнетка. — Ты классная, шикарная, бесподобная, — с каждым прилагательным я толкаю её, беспомощно пищащую, к выходу, — умопомрачительная, роковая, нереальная… — дверь захлопывается перед её носом, — … шлюха. — Я не брал у неё номер телефона, — смеется Макс, потирая глаза ладонью от выступивших слез. — Обожаю, как ты избавляешься от моих баб. — Я старался, — закатываю глаза и ставлю перед ним стакан с кефиром. — Ты хоть знаешь, кого выгнал? — прищуривается друг и выдерживает эффектную паузу. — Это была дочь директора крупнейшей компании по производству алкоголя. — Да хоть презервативов, — фыркаю я и указываю на стакан. — Пей, а я найду что-нибудь поесть. — Хорошо, мамочка, — изображает вселенское мучение. — Видишь, какие у меня способности. И мамочка, и ассистент, и пинатель твоих баб за дверь. Требую повышения зарплаты, звезда, — заявляю я, сканируя холодильник. — Я подумаю, — оборачиваюсь на сдавленный голос и удовлетворяюсь белыми губами Макса. Знаю, что ненавидит кефир, но надо. — Нат, возьми пачку из второго шкафчика, — просит друг. Исполняю просьбу, и в ней обнаруживается пачка сигарет «Винстон». — Ты же бросил, — недовольно выгибаю я бровь, вертя пачку в пальцах. — Мне одну сигу, — Макс впаривает мне честный-святой взгляд. — Ага, — я бросаю пачку в мусорную корзину через приоткрытую дверцу столешницы. — Изверг, — стонет Макс, закрывая лицо ладонями. И он прав, потому что он всегда был добрым, мягким человеком, а я — его противоположностью. Через полчаса мы уже приканчиваем легкий салат, предусмотрительно приготовленный домработницей Макса, и расслабляемся, потягивая по глотку вино. — Она согласилась на анал, я был у неё первым, — ядовито-обворожительно делится Макс, уже чувствующий себя значительно бодрее. У моего лучшего друга есть маленький недостаток. Он — жуткий бабник. Молодые девушки и взрослые женщины для него как коллекция красивых марок. И, конечно же, он любит ими хвастаться. — Латентный гей, — оскаливаюсь, наблюдая за ним из-под полуприкрытых ресниц. — Ха-ха-ха, — с сарказмом протягивает друг, поднимая глаза кверху. Эта подколка в его адрес давно стала такой привычной, что Макс уже смирился с ней. — Я серьезно, — улыбаюсь во все тридцать два. — У тебя просто мужика нормального не было. — Давай попробуем, — вдруг выдает Макс. — Что? — не понимаю. — Я давно хотел эксперимент, — теперь его очередь ослепительно улыбаться, откинувшись на спинку стула. — Подожди… — я давлюсь вином, надрывно кашляя. — Ты-ы… ты хочешь переспать с мужиком? — Нет, с тобой, — еще шире улыбается и следом ошеломляющее. — Пассивом. Я замираю, уставившись на него во все глаза. Он издевается? — Я дружу с тобой столько лет, — вздыхает Макс, видя мое неверие. — И хочу с тобой попробовать. Думаю, ты не будешь против. Вот тут он прав. Мы с Максом дружим с первого класса, а в четырнадцать лет я в него влюбился. В летнем лагере впервые поцеловал его. Макс тогда резко оттолкнул меня, наорал и свалил. Это была наша первая ссора и последняя. Потом мы помирились и пообещали друг другу, что больше никогда не расстанемся. Естественно, с возрастом взгляды и приоритеты изменились. Мы повзрослели, стали сдержаннее в плане чувств: Макс — по бабам, а я — по мужикам. Все довольны и счастливы. — Ты уверен? — недоверчиво разглядываю его, ощущая как в горле пересохло. — Или ты перебрал вина? Я не хочу получить по морде, когда протрезвеешь. — Я не пьян, — смеется Макс, поводя плечами, и неловко произносит. — Вообще-то я об этом задумался, когда ты мне подарил на прошлый новый год анальную пробку. — Это была шутка! — восклицаю я, по-прежнему не веря, что Макс, мой Макс, хочет быть снизу. Ладно бы актив, но пассив! Конечно, многие натуралы желают попробовать всё в сексуальном плане и спят для этого с геями. Это нормально, интересно, полезно. Но Макс… Макс! Конченый натурал на протяжении многих лет и вдруг пассив? Слишком неожиданно, сладко, возбуждающе. — Я знаю, — отмахивается друг, нахмурившись. — Тем не менее, мне захотелось попробовать. А кроме тебя я никому не доверяю. И опыта у тебя достаточно, — на последних словах он уже тихо смеется, прикрыв глаза. Ох ты, черт. — Это… — не нахожу слов. — Знаю, — наслаждается моей растерянностью Макс. — Когда? — стараюсь изо всех сил не показывать своего противного волнения. — Позанимаемся музыкой и вечером, — складывает руки на стол мой лучший друг, опираясь на них подбородком. — Ладно, — под его взглядом я ощущаю себя вновь тем самым четырнадцатилетним мальчиком, боящимся признаться лучшему другу в любви. Внезапно в поле моего зрения появляется Еся, не успевший просохнуть. Да что за гадкий котик! Пришёл мне всё напортачить. — Пошли в студию, — подгоняю Макса, на что он согласно кивает. В коридоре оборачиваюсь и показываю фак шипевшему Есе, закрывая за собой дверь в звукозаписывающую студию. — Никак не могу наладить некоторые биты, — серьёзнеет Макс, махнув мне рукой за стеклянной перегородкой, мол, записывай. — Сосредоточься, — показываю большой палец, а другой рукой нажимаю на кнопки. В наушниках льётся бесподобная музыка, которую может создать только Макс. Я всегда верил, что он станет известным музыкантом. Мы говорили о музыке часами, сидя у него или у меня дома. Обменивались мнениями о популярных музыкальных стилях и мечтали создать что-то новое, ни на что не похожее, своё. В студенческие годы зависали в обшарпанных студиях, всё записывая и записывая любыми средствами музыку, которую слышали только мы двое. В конце концов, его талант заметили и всё изменилось. Наша общая мечта сбылась. Он стал кумиром среди молодежи, заработал денег, купил двушку своим родителям, затем себе — в центре города, а я стал его ассистентом и правой рукой. Идёт четвертый час, трек уже давно записан до самых нужных битов, но Макс продолжает играть на синтезаторе, словно оттягивая предстоящее. Нас разделяет стекло. Я смотрю на его пальцы, перебирающие белые клавиши, на приоткрытые, чётко очерченные губы, на мягкое свечение в глазах. Он становится таким невесомым, когда растворяется в музыке. Не выдерживаю и включаю наш законченный трек в динамиках и прислоняюсь плечом к косяку двери в кабинку. Макс поднимает голову, улыбается. Это придаёт смелости. — Потанцуем? — и, как всегда, не дождавшись ответа, я беру его за руку и тяну вверх. Макс смеется, прикрывая глаза длинными ресницами, но послушно поднимается. Только вот теперь я не знаю, что делать и недавний порыв мне кажется глупым. Держу его за руку так, готовый в любой момент отпустить, отпрянуть от него. Но долго судорожно размышлять не приходится: Макс сжимает мою ладонь. Доверительно. И этим как будто все отпускает… Я прижимаюсь к нему, осторожно обвив его шею руками, а он накрывает мою талию своими. Робко утыкаюсь в его ключицу, не смея провести носом по голой коже. Вдруг это слишком? Его грудь вздымается и опускается, тёплое дыхание согревает мой затылок. Мы одновременно делаем шаг в одну сторону и, естественно, спотыкаемся, разряжаем неловкость смехом. Следующая попытка удачнее, и мы уже медленно, но всё-таки двигаемся по крохотной комнате. Как, должно быть, странно мы выглядим со стороны: двадцатисемилетний мужчина в одних боксерах и на два года младший его лучший друг-гей в белой футболке и джинсах. — Трек нереальный, — выдыхаю ему на ухо. — Ты отлично справился. — Если ты так говоришь, значит, так и есть, — лукавит Макс. Под припев вдруг поднимает мою руку вверх, и я скромно кружусь. Затем он усаживается на круглый стул, увлекая меня за собой на его колени. Музыка заканчивается и начинается вновь. От Макса пахнет шампунем и вином, я тянусь к его губам, но он отклоняется. По инерции. Бездумно. На лице нет отвращения. — Это ничего не испортит в наших отношениях, — заглядываю ему в глаза, находя в них сомнение. — Это просто поцелуй. Молчит. Лёгкие словно сжимают тисками. — Ты целуешь шлюх, а меня не можешь? — усмехаюсь, отводя взгляд. — Неужели тебе настолько противно? — начинаю слезать с него, но меня удерживают. — Дай время, — прикрывает глаза Макс, а затем открывает. И в них я вижу небо, которое падает на меня. В действительности же он просто накрывает мои губы своими, проводит по ним зубами и сплетается с языком. Вишневые стены странно искажаются, или у меня просто плывет в глазах от переполняющих эмоций и чувств. Господи, Макс, ты охуенный! Наверное, я произнес это вслух, потому что лучший друг смеется мне в губы и углубляет поцелуй. Внезапно, очень внезапно, я чувствую давление на бедре. Задыхающийся Макс останавливается и смотрит на меня так, как будто я взял его член в руку и насильно заставил возбудиться. Ты не конченый натурал, Макс. Ты конченый идиот. Снова целую его, не давая ему и передышки, чтобы накрутить себя. — Пошли? — поднимаюсь с его колен и протягиваю руку. Помедлив, он хватается за нее и следует за мной к выходу из студии, вырубая по пути музыку. Сердце колотится, кажется, что Макс слышит эти удары через руку. Идем по тёмному коридору, не включая свет. За широкими окнами сгущаются сумерки, и кружится снег. В спальне мы с Максом быстро разбираем мятую постель, скидывая всё на пол, оставляя лишь подушку и мягкий матрас. Одновременно падаем спиной на кровать плечо к плечу и замираем, глядя в потолок. — Слушай… — подаю я голос. — Ты можешь просто трахнуть меня. И не надо притворяться, что хочешь эксперимента. Макс поворачивается ко мне. — Но я правда хочу быть снизу, — и уверенно добавляет, — с тобой. — Почему сейчас? — как-то горько улыбаюсь, имея в виду совсем не секс. — Прости, — выдыхает Макс и нашаривает в полутьме мою ладонь, сжимает. — Мне придется убить тебя, чтобы простить, — из меня вырывается нервный смешок. — Убей, — соглашается Макс то ли серьёзно, то ли в шутку. Я поворачиваюсь к нему боком и провожу носом по его голому плечу. Закрываю глаза, вдыхая его естественный мужской запах тела. Вспоминаю, как мы, будучи хилыми семиклассниками, стояли перед зеркалом в трусах и с сосредоточенным видом искали на себе признаки взросления… Прижимаюсь к нему теснее, скользя губами по пульсирующей шее. Макс обвивает меня одной рукой и перекатывается, нависая надо мной. Сначала вслепую целует кончик носа, заставляя меня тихо рассмеяться, а затем спускается ниже. Обхватываю его горячую спину руками, не менее желанно впиваясь в его губы. Мне всё равно, какую позицию я буду занимать в сексе. Я просто хочу Макса, своего лучшего друга. Или уже не друга? Поцелуй становится всё глубже, а дышать труднее. Назло хорошему возникают неприятные мысли. Как он целовался с бабами? Они лучше, чем я? Впрочем, следующее сладкое движение губами стирает все мысли прочь. Громадные рекламные буквы, установленные на крыше дома напротив, зажигаются и отбрасывают красноватую, мягкую тень на профиль Макса. Трогаю его скулу ладонью, желая удостовериться, что всё это не сон. — Сними, — рвано шепчу, расцепляя объятия. Макс берёт край моей футболки и выворачивает через голову, оторвавшись от губ на мгновение. Прикосновение его обнажённой кожи к моей подобно вспыхнувшему пожару. Я задыхаюсь, не в силах справиться с чувствами. Вслед за футболкой в полет до ближайшей стены отправляются и мои джинсы. Подаюсь ему навстречу бёдрами, трусь об него, но лучший друг обнимает меня и вновь перекатывается. Теперь я лежу на нем верхом. — Давай, — он приподнимает уголки губ, глядя прямо в глаза. Только теперь понимаю, что Макс правда хочет этого. И совсем не ради эксперимента. Вдыхаю и выдыхаю. Цепляюсь за резинку его боксеров и под чувственным взглядом тяну вниз, освобождая стоящий колом член. Избавляюсь и от своих. Мы всегда были похожи в размерах. — Подложи под себя, — сую ему в руки подушку, а сам приподнимаюсь и достаю из выдвижного ящика тумбочки флакон смазки, и отрываю презерватив от двухметровой ленты пакетиков. Шуршу последним и раскатываю резинку по своему члену. — Ты выглядишь так, словно впервые водишь авто, — не выдерживает Макс и громко смеётся, закрыв глаза кончиками ладоней. Вот зачем я тогда разрешил ему занять пассажирское место в моей первой поездке на девятке? Теперь он припоминает мне это при каждом удобном случае. Засранец. — Я пытаюсь не облажаться, — шикаю на него, осторожно проталкивая в сжатое отверстие смазанный палец. — Расслабься… Вот так… Хорошо… — Мне кажется или даже в постели ты невыносимый зануда? — морщится Макс сквозь смех от второго пальца. — Это называется заботой, — я беру в рот его полуопавший член и размеренно двигаюсь в его заднице. — Ох… — выгибается Макс, явно не ожидавший минета. — Нат, не… Свободной рукой накрываю его рот, чтобы не нёс ерунды. Тихие стоны и сжимающиеся в кулак ладони становятся вознаграждением за мои старания. Аккуратно, медленно растягиваю его тугое отверстие, мешая боль с удовольствием. Щелкаю крышкой флакона и обильно смазываю ладонь. Три пальца уже входят тяжелее, член в моем рту вновь обмякает, а сам Макс неосознанно отползает от меня бедрами. Удерживаю их, не прекращая интенсивно работать языком, и как можно чаще задеваю простату пальцами. — Это… — жмурится Макс от вспышек удовольствия и делает вывод, — … круто. Не будь сейчас члена в моем рту, я бы гордо расплылся в улыбке от уха до уха. Вскоре Макс уже сам подается бёдрами навстречу моим пальцам, его член твердеет. Я отпускаю его, чем вызываю недовольный вздох и нависаю над ним, опираясь на локти. Пара секунд на размышление, и я останавливаюсь на текущей же позе — миссионерской. Пусть Макс и захотел быть снизу, он всё же является убеждённым активом. Не хочу, чтобы он чувствовал хоть малейший дискомфорт и неловкость от секса. Но почувствует все равно. — Постарайся расслабиться, — в горле сухо от волнения и возбуждения. Но отчего-то не могу двинуться, какой-то ментальный блок. — Нат… — улыбается лучший друг, гладя меня по плечам, успокаивая. — Я потерплю. Смелее. Пассив уговаривает актива. Издаю смешок от такой нелепости. Как ни странно, это подействовало. Приставляю головку члена к скользкому от смазки входу и медленно давлю. Макс рефлекторно сжимается, и я морщусь от боли, но затем он, сдавленно выдохнув, расслабляется. Упирается мне в грудь ладонями, словно желая контролировать проникновение. И я подчиняюсь: толкаюсь и останавливаюсь каждый раз, когда ему нужно. — Ты как? — пытаюсь разглядеть его выражение лица, когда, наконец, вхожу в него до упора. — Так, как чувствует себя человек с членом в заднице, — хрюкает Макс из относительной темноты и хватает меня за предплечье. — Спокойнее, Нат. — Будешь тут спокойным, — фыркаю я, сгорая от возбуждения, и жалуюсь: — Больше не могу. — Ладно, — дает «добро» лучший друг. Двигаюсь назад и толкаюсь вновь, постепенно увеличивая темп. Отрывистые вздохи Макса превращаются в глухие стоны. Уже не сдерживая себя, я вбиваю его в матрас рваными движениями, действуя больше инстинктивно, чем разумом. Наклоняюсь к нему и присасываюсь к шее губами, а пальцы мнут его плечи. С каждым толчком вперед я загораживаю спиной красный отблеск из окна, и красивое лицо Макса с приоткрытым ртом то освещается, то темнеет. Он впивается пальцами в спину, подается бёдрами и тяжело дышит в моё плечо. Меняю слегка угол проникновения, и Макс громко стонет, выгнувшись подо мной. Не знал, что он такой чувствительный. Изнутри поднимается волна теплой нежности, я утыкаюсь в ямку между его ключиц, даже двигаясь уже как-то по-другому. Хочется что-то сказать Максу на ухо, что-то давнее и простое, но вместо этого издаю оглушающий вопль. Если бы я не был так занят Максом, нежась в нашем собственном мире, то давно бы услышал боевое шипение, доносящее откуда-то из темноты. Еся, решив, что хозяина обижает его злейший большой враг, с разбегу запрыгнул на кровать и вонзил когти в самую мягкую часть моего тела. Макс не сразу соображает, почему я ору с изменившимся лицом. Я стремительно разворачиваюсь и пытаюсь убить одной рукой адского котика в костюме ангела. «Ангел» отважно набрасывается на меня и сочно раздирает острыми когтями всё, до чего может дотянуться. Мне остается только прикрывать лицо локтями. — Еся! — рыкает Макс, пытаясь вылезти из-под меня, отбивающегося от его исчадия ада. — Пошёл вон! От злого окрика хозяина Еся отпрыгивает от нас на край кровати и встает на дыбы. Под повторным криком Макса он растворяется в темноте. Всё. Этому коту не жить. Я дёргаюсь с серьёзным намерением догнать Есю, чтобы сделать из него коврик перед унитазом. — Дыши, — хватает меня за плечи Макс, зная, что у меня сейчас всё лицо в красных пятнах от бешенства. — Я сам его накажу. Потом, — и виновато улыбается. — Лучше дотрахай меня. Несмотря на боль, сглаженную временным адреналином, и подозрительно влажные места на теле, у меня все ещё крепко стоит. Как и у него. Отложив изощренное убийство Еси на потом, я возвращаюсь к своему Максу. Вновь провожу по члену смазкой и без предупреждения вхожу в уже податливое тело, заставляя лучшего друга охнуть и вцепиться в меня. Двигаюсь в нём резко, быстро, срывая злость на нём. Однако Максу, видимо, нравится такой темп, потому что он всё цепляется и цепляется за меня, желая то ли оттолкнуть, то ли притянуть к себе ближе. Очень скоро я чувствую приближение разрядки и хватаюсь за член лучшего друга, надрачивая. Оргазм накрывает Макса с головой, он сильно содрогается подо мной, изливаясь в мою ладонь, сжимает меня внутри, и я кончаю, толкнувшись в него до упора. Удовольствие острыми искрами пронзает всё тело, затмевая все мысли и эмоции. Наваливаюсь на Макса всем весом, прислоняюсь лбом к его плечу и слушаю наше прерывистое дыхание. — Ради такого и не геем станешь, — трогает мою взмокшую шею Макс и низко смеётся. А спустя несколько ударов бешено стучащего сердца неуверенно произносит. — Может… повторим потом? Я улыбаюсь. Далекая, недосягаемая звезда долго падала, чтобы блестящей искрой свернуться в моих раскрытых ладонях.