And I saw, what it was, that I had done to you

Его слова о вечной любви к Елене впиваются в сердце раскаленными осколками, и Бонни вдруг кажется, что она забыла, как дышать. Она стоит, застывшая, как мраморная статуя, не в силах пошевелить даже кончиками пальцев, не в состоянии сказать хотя бы одно слово. Широко распахнутые изумрудные глаза пытаются разглядеть что-то в голубых, будто арктический лед, хотя Бонни сама не знает, что хочет там увидеть. В горле огромным мерзким комком собирается все то, что она еще не успела сказать. Она ведь писала целую речь, писала ее несколько недель, постоянно сбиваясь и до крови закусывая губы. Она хотела рассказать ему, как мучилась эти два года, как старалась выжечь из себя чувства к нему, как боялась засыпать по ночам, потому что в каждом сне выдела его. — Прости. Она даже не понимает, кто сказал это – она или он. Голос кажется каким-то чужим и отстранённым, и Бонни совершенно не узнает чей он. Деймон делает шаг назад, от нее, и ведьма вдруг понимает, что ее руки сами тянутся к нему, пытаясь удержать. Она старается собрать воедино остатки своей воли и огромным усилием заставляет себя опустить руки. Деймон смотрит на нее, как на раненую птицу, с сожалением и болью, и Бонни становится от этого еще хуже. На ватных ногах отворачивается от него к камину, потому что каждая секунда под его обжигающим взглядом кажется ей вечностью в агонии. Деймон стоит за спиной Бонни, и не может понять, почему ноги совершенно его не слушаются. Ему надо уйти, исчезнуть, прекратить всматриваться в острые напряжённые плечи ведьмы, но он стоит, словно его ноги примерзли к полу. Он слышит, как ее сердце бьется через такт, и точно знает, что это из-за него, из-за той боли, что он только что принес ей всего одним именем. Когда он слышит ее судорожный вдох, ноги, наконец, починяются ему, и он пятится к двери, не в состоянии оторвать взгляд от девушки. Когда входная дверь закрывается за Деймоном, Бонни отпускает себя. Слезы обжигают щеки, а боль в груди разрастается, будто ураган, грозясь унести с собой осколки разбитого сердца. Она с силой зажимает виски, пытаясь не сойти с ума от всех нахлынувших одновременно чувств, и опускает голову. Какая же дура! На что надеялась, чего ожидала? Елена. Это всегда Елена. Вчера, сегодня и завтра. Он всегда будет выбирать ее. — Дура, — шепчет сама себе, когда боль смешивается с кровью и начинает медленно растекаться по всему телу. В голове предательский голосок шепчет о том, что все это нереально, что все это сон, но Бонни прекрасно знает, что все это не так. Она сделала выбор и, наверное, никогда не простит себя за это. Но все это реально. Она прижимает руку к груди, пытаясь утихомирить боль, но это ни черта не помогает. Она пульсирует в такт сердцебиению, разрастается, оставляя после себя только пепелище. Собственный беззвучный крик оглушает, Бонни хочется закрыть уши, будто она и вправду кричит, но ни малейший звук не нарушает мрачную тишину гостиной особняка Сальваторе. Проходит несколько минут, прежде чем ведьма, наконец, может нормально дышать. Боль не уходит, и даже не уменьшается, но почему-то вдруг становится все равно. Бонни быстро вытирает слезы, будто боится, что кто-то может сейчас войти и увидеть ее в таком жалком, для нее, состоянии. Разворачивается, чтобы уйти из этого дома, который одним своим видом приносит море боли, но увиденное заставляет ее оцепенеть. Деймон, стоящий в комнате все это время, выглядит потерянным, словно побитий щенок. Он всматривается в лицо ведьмы, будто видит ее впервые. — Бонни, я…, — он хочет что-то сказать, но слова застревают в горле, путаются в голове. Полчаса назад ему казалось, что хуже, чем видеть боль в ее взгляде, нет ничего, но теперь он понимает, что был чертовски не прав. Сейчас в ее взгляде боль смешалась с обречённым спокойствием и безразличием, и от этого у вампира в горле пересыхает, будто он бродил в пустыне несколько недель, лишая его возможности сказать хоть слово. Ведьма быстро приходит в себя и походит к Деймону. Смотрит ему глаза, чуть наклонив голову вправо и крепко сжав руки. — Не надо. Ты уже все сказал. Голос девушки тихий и хриплый, пересохшие губы едва двигаются. Она улыбается кончиками губ и уходит, оставляя Деймона наедине с мыслями. С мыслями о том, не соврал ли он ей, а самое главное – себе, когда сказал, что всегда будет любить только Елену.