Блаженны забывающие

Для середины октября довольно тепло и солнечно - может быть, поэтому золотистые кучки опавших листьев, аккуратно сложенные дворником вдоль парковой аллеи, кажутся тебе маленькими песчаными холмами. Долгое ожидание выматывает, хотя тебе оно, определённо, даётся легче, чем твоему непоседливому помощнику. Бедняга Фрэнсис выглядит почти доведённым до отчаяния затянувшимся бездельем и скукой. Со своей скамьи ты видишь, как он опускается на корточки перед одним из этих холмиков, достаёт зажигалку - щелчок, и сухая листва мгновенно занимается пламенем, быстро добирающимся до спрятанных в глубине веток. Тишина воскресного утра оглашается их возмущённым треском, и что-то в твоей груди, давно забытое и погребённое под пыльным ворохом воспоминаний, откликается на этот звук - встрепенувшись, оно начинает пробиваться на свет из тёмного затхлого подвала памяти. - Зачем ты это сделал? - Сэр?.. Бледно-голубые глаза смотрят на тебя с недоумением, которое, впрочем, через мгновение сменяется страхом. Глупо. Задавать вопросы, на которые нет ответов. Всё равно, что спросить, почему ты не можешь отвести взгляд от этих крошечных искр, пляшущих над беснующимся рыжим пламенем костра. Чертовски глупо. Ты молча отворачиваешься и, поднявшись с места, идёшь к машине, оставляя несчастного Фрэнсиса наедине с нарастающим чувством необъяснимого дискомфорта. Сейчас это трудно представить, но без малого восемь лет назад ты был почти уверен, что больше не сможешь смотреть на огонь. Никогда. Вот только для человека, потерявшего всё, слово "никогда" перестаёт иметь значение, как и любые постоянные величины. Никогда никому не доверяй. Никогда ни на кого не полагайся. Никогда не ставь работу превыше семьи. Никогда не оставляй любимых надолго. Всё это утратило смысл в тот момент, когда треск пожираемой огнём древесины внезапно стал громче всех остальных звуков: монотонных причитаний соседей, лая чьей-то взбесившейся собаки, даже воя пожарной сирены. Вместе с этими искалеченными останками того, что ещё сегодня утром было символом твоей веры в будущее, трещало и что-то глубоко внутри тебя. Но сломалось оно гораздо позже. Оно продолжало держаться, когда ты забирал из морга то, что осталось от твоей Эмили и крохотного существа внутри неё, которому так и не суждено было родиться. Когда не слишком вежливый работник городского крематория передавал тебе урну с их прахом и когда ты развевал его над Гудзоном. Оно всё ещё издавало предсмертные хрипы, когда представитель страховой компании показывал тебе заключение комиссии, проводившей расследование факта пожара. Когда детектив, с семьёй которого ты и Эмили устраивали пикники на заднем дворе вашего дома, удручённо качал головой, что-то бормоча об участившихся случаях краж в окрестностях Инвуд Хилла. Ты продолжал слышать этот омерзительный треск, когда искал ублюдков, лишивших тебя смысла жизни. Для человека, знающего закон лучше тех, кто его написал, а криминальный мир - лучше тех, кто в нём живёт, найти двух наркоманов в зачуханном притоне на окраине Манхеттена оказалось слишком легко. Ещё легче оказалось спустить курок и наблюдать, как по грязной бетонной стене растекаются иссушенные героином мозги. Ни тот, ни другой так и не поняли, что произошло, и ты не уверен, что нуждался в их понимании. И даже после этого что-то внутри упрямо не хотело сдаваться, заставляя тебя каждую ночь задыхаться, безуспешно пытаясь исторгнуть из лёгких едкий дым и сплюнуть пепел, осевший на стенках глотки; и, просыпаясь в холодном поту, видеть в темноте её безжизненные голубые глаза с навсегда застывшим в них немым укором. Будто одержимое, оно хваталось за последнюю призрачную надежду, питаясь твоей скорбью и твоим сожалением, когда ты шаг за шагом преодолевал ступени, ведущие на крышу отеля. И лишь когда ты стоял на краю, обозревая с высоты этот грязный убогий бессмысленный мир, обдуваемый холодными бесчувственными ветрами, огонь, полыхавший внутри, наконец перегорел и ненавистный треск прекратился. Изумлённый, ты прислушался к внутреннему голосу и услышал... благословенную тишину. Твоя душа, упрямо не желавшая умирать, сдалась в тот самый момент, когда ты закрыл глаза и, отвергнув всё, что когда-то считал важным, рассмеялся в лицо своему прошлому. Признать поражение оказалось на удивление легко. Потому что нет смысла в страхе перед тем, что уже произошло. Нет смысла в сожалении о том, чего уже не вернуть. Нет смысла хранить воспоминания о тех, кого больше нет. Запах горящего дерева, преследовавший тебя долгие недели, растворился в холодном воздухе ночного Нью-Йорка, и вместе с ним из сердца выветрилась боль, оставив вместо себя зияющую пустоту. Не слишком достойное завершение не слишком достойной жизни, но разве сейчас это имело значение? Устало улыбнувшись, ты прошептал в пустоту, раскрывшую тебе жадные объятья: - Блаженны забывающие... - Ибо не помнят они своих ошибок. Мягкий вибрирующий голос, раздавшийся за твоей спиной, закончил мысль, которая должна была стать для тебя последней. А стала первой в твоей новой жизни. Обернувшись, ты увидел перед собой человека, который ещё вчера олицетворял собой твоё разочарование в себе и твоей работе, твою ненависть к этому городу. А теперь... глядя в его внимательные карие глаза, ты не чувствовал ничего. - Джеймс Уэсли, верно? - его спокойствие, будто выдыхаемое с воздухом, медленно заполняло пространство между вами. - Я наблюдал за Вами... какое-то время. Надеюсь, Вы не станете винить меня в моём... любопытстве. - Значит, Вам должно быть известно, что моя адвокатская карьера закончилась. На самом деле этот разговор, как и ситуация в целом, казались тебе не вполне реальными. Окажись всё это галлюцинацией, ты бы даже не удивился, и всё же... Ветер усилился, нещадно хлеща тебя в спину и играя с полами дорогого пальто твоего неожиданного собеседника. Таких клиентов, как он, - богатых, властных, амбициозных - ты повидал достаточно, чтобы в конце концов согласиться с Эмили: эта работа однажды убьёт твою душу. Ты едва не усмехнулся от осознания ироничности новоприобретённого подтекста этой фразы. - Так чего Вы хотите? Мистер Фиск. Он рассмеялся, одарив тебя восхищённым и слегка изумлённым взглядом. - Я знал, что не ошибся в Вас, - его лицо снова стало серьёзным. - Я хочу... предложить Вам единственную вещь, в которой Вы нуждаетесь. - Разве не очевидно, что мне уже ничего не нужно? - Не лгите себе, м-р Уэсли, - он сделал шаг тебе навстречу, - Мы оба знаем, что Вам нужна причина остаться и продолжать делать то, в чём Вам нет равных — добиваться своих целей. - Моих целей? - в этот раз ты не смог сдержать усмешку. - Всё, чего я добился, это бессмысленная беседа с Вами на крыше отеля. Вы всерьёз полагаете, что оно того стоило? Фиск тяжело вздохнул и сделал ещё один осторожный шаг в твоём направлении. - Возможно, это прозвучит жестоко... но да. - Он вперил в тебя пристальный взгляд, будто ожидая возмущённую реакцию на свои слова. Вчера ты не задумываясь врезал бы за них, но сейчас... всё, что ты почувствовал, это удивление, разбавленное толикой скептицизма. Твоё молчание позволило Фиску продолжить: - Я хочу, чтобы Вы поняли меня правильно... То, что с Вами произошло... ужасно, и я ни в коей мере не преуменьшаю масштабов Вашего горя... Но если попытаться отбросить эмоции, Вы увидите то, что вижу я... человека, которому нечего бояться, потому что... нечего терять. Человека, свободного от прошлого и открытого для новой жизни. Единственное, чего Вам не достаёт, чтобы её начать, это цель. Я могу дать Вам цель, м-р Уэсли. Не нужно быть гением, чтобы понять: Фиск просто собирался использовать тебя в своих собственных целях — не более. Найти человека, отчаявшегося, лишившегося принципов и убеждений, безразличного к своей судьбе, заполнить его внутреннюю пустоту собственными идеями и превратить в инструмент своей борьбы за власть — беспроигрышный план. Но разве то, что он сказал, не было правдой? Нечего терять, нечего бояться, не о чем жалеть — разве не твои мысли он только что озвучил? Что ж, м-р Фиск, довольно игр... - Позвольте мне сказать, что вижу я, - ты медленно вдохнул и посмотрел ему в глаза, - Вы потратили достаточно времени на наблюдение за мной, продолжаете его тратить на уговоры — стало быть, Вы нуждаетесь во мне гораздо больше, чем я в Вас. Поэтому я повторю вопрос: чего Вы хотите, м-р Фиск? Какое-то время он продолжал молчать, словно раздумывая над ответом, а потом двинулся вперёд и, достигнув края, остановился рядом с тобой, его правое плечо почти касалось твоего, и ты мог слышать его тяжёлое дыхание. Ты не поворачивался, но отчего-то знал, что его взгляд был устремлён не вниз, а вдаль — туда, где во тьме мерцали огни Адской Кухни. - Я люблю этот город, - в его мягком голосе ты уловил едва различимые горестные нотки, - Вы вольны не верить мне, но это правда. Мне больно видеть, как он гниёт заживо, оскверняемый отбросами, вроде тех, кто лишил Вас дома и семьи... Я хочу спасти это место, хочу помочь ему возродиться. Но... прежде чем построить новый город - город, которого люди заслуживают, нужно разрушить старый. И Вы абсолютно правы: мне нужна Ваша помощь. Ваши бесценные знания, Ваш ум, способности, Ваша проницательность и целеустремлённость. Я хочу предложить Вам работу, м-р Уэсли. Он умолк, позволив тебе обдумать его слова. Но, если быть честным, тебя не слишком заботил их смысл: тебе больше не было дела до этого города. Возможно, вчера ты ещё желал ему захлебнуться в собственном дерьме или сгореть ко всем чертям, но сегодня... сегодня тебе хотелось просто забыть о нём. Нет, кое-что другое завладело твоим вниманием, пробившись сквозь выстроенную тобой стену безразличия. Искренность Фиска, его непоколебимая убеждённость в собственной правоте, но главное - боль, прорывающаяся сквозь с трудом сдерживаемую ярость - живая, настоящая, почти физическая боль. Она убедила тебя поверить ему. Она убедила тебя остаться. Ты повернулся, подставляя лицо ветру, позволяя ему смести с твоих плеч остатки пепла сгоревших воспоминаний. И стоять рядом с Фиском вот так - плечом к плечу - внезапно показалось чем-то очень естественным, само собой разумеющимся и по-своему правильным. - Я согласен, - произнёс ты и, вглядываясь в далёкие холодные огни, добавил, будто обращаясь к самому Нью-Йорку: - Но должен быть честен: я не разделяю Вашу любовь к этому городу. - Я понимаю. И всё же... - ты не видел его лица, но по голосу понял, что Фиск улыбнулся, - Дайте ему шанс. Полюбить Нью-Йорк тебе так и не удалось - впрочем, это ничуть не мешает тебе отдавать всего себя мечте Фиска. Но, как и восемь лет назад, ты делаешь это не ради его мечты. А ради него. Потому что твоя вера в Уилсона Фиска сравнима разве что с его верой в этот город. Потому что на самом деле влюбляться во что-то - это просто медленно забывать о своей неприязни. - Сэр?.. Словно из ниоткуда перед тобой возникает лицо Фрэнсиса. Пожалуй, из всех знакомых тебе лиц это читать легче всего: сейчас, например, на нём написано беспокойство и отчётливое желание как можно скорее отсюда убраться. Наверное, стоит сказать ему какие-то слова ободрения, но ты лишь вопросительно поднимаешь бровь. - Вы просили сообщить, когда м-р Фиск покинет здание... - интересно: давно он сидит в машине вместе с тобой? - Хотите, чтобы я..? - Нет. Спасибо, Фрэнсис. В конце концов сопровождать Фиска всюду, где твоё присутствие ему необходимо, - исключительно твоя привилегия. Или обязанность. Ты уже давно не видишь разницы между двумя этими понятиями. Ты улыбаешься и выходишь из внедорожника, в очередной раз оставляя прошлое там, где ему и место - среди сгоревших надежд и забытых мертвецов. Как и восемь лет назад, Фиск продолжает заполнять твою пустоту собой, и дым продолжает оставаться просто дымом, а треск костра - просто звуком ломающихся сухих веток.