Здравый смысл маршала Ройенталя

Темной-темной ночью рядовой Шварц стоял в карауле. Пост ему доверили ответственный: он охранял имперский космодром на Феззане, уже, можно сказать, официальный столичный космодром, хотя до сих пор в этом его секторе в основном чалились военные корабли. Накануне на борт своего флагмана «Тристана» прибыл маршал Ройенталь, так что, можно сказать, рядовой Шварц охранял самого маршала, покуда тот не отправится на Хай… ну, то есть согласно своему боевому заданию, которое узнает уже на борту, распечатав кайзерские директивы, зиг он хайль триста раз. Зачаленный над планетой имперский флагман закрывал небо как грозовая туча, да и время было неспокойное. От кого угодно можно ждать диверсии. Терраисты все никак не утихомирятся, возникая всюду, где их не ждут; голденбаумские недобитки, обломки старой империи, которые спят и видят, как бы навредить кайзеру Райнхарду; ну и не будем забывать, что у нас тут идет война с республиканцами, а высокоморальные принципы Яна Вэньли уже созрели для физического устранения нашего верховного главнокомандующего… ну на крайняк ему и Грозовой Орел сгодится. Устранить Ройенталя это все равно, что одну голову нашему дракону оторвать. Мы во вражеском кольце, но броня крепка и дестроеры наши быстры. Нам кайзер дал стальные руки-крюки, а вместо сердца… Легкие звонкие шаги по аэродромному покрытию заставили рядового Шварца вздрогнуть: он рванул с плеча винтовку и рявкнул: − Стой, кто идет! – и жалобно добавил: − Стрелять буду. Он и впрямь чуть не пальнул в темную ночь, когда его похлопали по плечу сзади. − Вольно, караульный. Благодарю за бдительную службу. Рядовой Шварц чуть сквозь асфальтобетон не провалился от стыда. Перед ним стоял белобрысый коротышка в имперском мундире такого цвета, что его и впритык в ночи не заметишь, сказать по правде. Гораздо худшим было то, что на плечах коротышки серебром горели маршальские эполеты с аксельбантами, а красная мантия не оставляла вообще никаких сомнений, даже если бы каждый военнослужащий рейхсфлота не знал главнокомандующего военно-космическими силами Рейха маршала Миттермайера в лицо. Маршал был пьян, что естественно. Никто не видел их с Ройенталем вдвоем так, чтобы хоть один из них был трезв, а некоторое время назад они наверняка были вдвоем. Дружеский визит на высшем уровне. Куда стыднее было то, что он, Шварц, будучи на посту, это пьяное лицо чуть мимо себя не упустил, а лицо потом могло бы и заикнуться насчет «ну и бдительность у тебя, друже Ройенталь»… − Все в порядке, караульный. Не спрашивать же документы у маршала? А если нету у него документов, что, задерживать его за нахождение в неположенном месте? Да у него по умолчанию доступ чуть не в кайзерскую спальню… Стоп, рядовой, это уже фантазии. Рядовой Шварц вытянулся и козырнул. Маршал, как ему казалось, незаметно отряхнул с рукава мундира белый порошок, похожий на аспирин. * * * Несмотря на статус совершенной секретности, наложенный военным министром сразу же, как только ему доложили о возникновении нештатной ситуации, в дело было вовлечено столько людей, что утаить шило в мешке оказалось практически невозможно. Учения по гражданской обороне проводились на Феззане достаточно часто, чтобы кто-то игнорировал сперва летящие по «зеленому коридору» машины «скорой помощи», а после – мобильные лаборатории химической и бактериологической защиты. Сектор космопорта, занятый флотом маршала Ройенталя, был объявлен в карантин и обнесен желтой лентой, за которую не пускали даже журналистов из кайзерского пула. Лишенные доступа к информации, они сидели в кафе космопорта, курили, пили кофе и строили различные предположения, степень бредовости которых ограничивалась только чувством самосохранения: ни о какой свободной прессе в пределах Нового Рейха, разумеется, не могло быть и речи. Кому-то посчастливилось взять интервью у адмирала Биттенфельда: командир «Черных улан» привычно предположил, что во всем виноват Оберштайн. Журналисты привычно догадались, что Биттенфельд не в курсе. Примчался Ураганный Волк Миттермайер, расшугал выставленную охрану и прорвался на борт – единственный, у кого не было допуска, и единственный, кого это не остановило. Из этого следовал очевидный вывод: что бы там ни случилось, оно нанесло удар непосредственно маршалу Ройенталю, и маршал Ройенталь не в состоянии справиться с этим своими силами. Никому не удалось повторить этот трюк. Некоторое время спустя пул оживился: кто-то видел, как на борт «Тристана» поднялся «имперская ищейка» Кесслер. Этот вышел, но, будучи окружен, сказал, что никаких комментариев для прессы давать не вправе, прежде чем не доложит непосредственно кайзеру. Все увольнительные с «Тристана» отменены. Тем, кто находился в увольнительной на момент происшествия, в категорической форме предложено поселиться в гостинице на территории космопорта под бдительным оком военной полиции. Эти тоже строили свои предположения. Через три часа откуда-то стало известно, что маршал Ройенталь в коме и подключен к аппарату искусственного обеспечения жизнедеятельности в бортовом медицинском блоке. На самом корабле массовые случаи недомогания различной степени тяжести. И все это неприятно напоминало террористический акт. * * * Бортовой медблок залит мертвенно-белым светом: под ним и микробу не затаиться. Маршал Ройенталь лежит на больничной койке-трансформере, в каждой вене у него по капельнице, на лице маска ИВЛ, двигать он может только глазами – и то видно, что это ему в тягость. На второй койке, рядом, полулежит маршал Миттермайер, одетый по форме «вольно», то есть в расстегнутом кителе и без мантии. У него круги под глазами от недосыпа, в остальном он очевидно здоров и полон жизни. Нет ничего, что он не сделал бы ради друга. Между койками стоит ящик пива. Миттермайер время от времени об него запинается, когда встает, Ройенталь страдальчески скашивает глаза. − Я тут давеча узнал из одной книги, в честь кого назван твой флагман, Оскар. Ройенталь рисует глазами в воздухе вопросительный знак. − Так звали одного йоркшиского ветеринара. Кстати сказать, как с тебя писан. Или ты с него. Он был страстный дон-жуан и обожал темное пиво . Со стороны Ройенталя доносится скорбный вздох. Увлеченный развиваемой мыслью, Миттермайер не замечает его страданий. − Ты представляешь, и Оскар там тоже есть! Он там тоже как с тебя писан. Он там эээ… кот. Чрезвычайной живучести кот, и очень общительный – он посещал собрания и даже ходил в кино, и был чрезвычайно любим женщинами, и я считаю это совпадение добрым знаком. Ты уверен, что твоя мама не читала эту книгу? Еще один вздох, исполненный такого трагизма, что для доброго друга становится невозможно это игнорировать. − Что тебе нужно, Оскар? Доктора позвать? Отрицательный знак глазами. − Утку? «Нет-нет-нет!» Глаза, полные мольбы, устремлены на пиво. − Но как? На лице Миттермайера отражается напряженная работа мысли. Ройенталь что-то сигнализирует ему глазами. Смотрит на пиво, потом на капельницу, снова на пиво… − Оскар… ты уверен? «Да!» − Хорошо! – неожиданно соглашается Ураганный маршал. – В любом случае хуже тебе не будет. Пиво превосходно способствует выведению токсинов. Ты мне доверяешь, Оскар? «Да!» − Ну спасибо, − Миттермайер открывает банку и заливает ее в капельницу. На лице Ройенталя появляется умиротворение и блаженство. − В конце концов я уверен, что ты на моем месте сделал бы для меня то же самое! * * * В резиденции военного министра тишина. Впрочем, иначе тут и не бывало: никакая нештатная ситуация не повод бегать и орать, это непрофессионально, а непрофессионалы в этот департамент не попадают. Пауль Оберштайн сидит за рабочим столом, в руках у него секретный циркуляр кайзера: присоединиться к расследованию силами вверенного ему департамента. Это означает позволение воспользоваться «другими» средствами. Это также означает, что «чистюля» Кесслер потерпел неудачу. Впрочем, в задачи военного министра не входит устранение Кесслера. По крайней мере сейчас. Пока незачем, а там посмотрим. Через полчаса на его столе появляются медицинские отчеты работающей на «Тристане» карантинной бригады, еще через 10 минут Фернер докладывает о том, что вся дежурная смена космопорта арестована и опрошена под запись. По мере ознакомления с материалами лицо Оберштайна становится все задумчивее. Он отпускает Фернера и, оставшись в одиночестве, достает из сейфа папку с грифом «Совершенно секретно: доступ никому не предоставлять!» Ниже, крупно: «Сценарий». Некоторое время медлит, словно стоит перед нелегким выбором. Потом снова вызывает Фернера и диктует ему депешу, адресованную кайзеру. «Ваше Величество, зиг банзай. Поскольку кризис маршала Ройенталя миновал, а выздоровление его проходит под неусыпным наблюдением врачей и лично маршала Миттермайера, полагаю, что в моем непосредственном присутствии на борту «Тристана» нет необходимости. Предоставляю в Ваше распоряжение своего подчиненного Ланга и поручаю ему непосредственно и лично провести весь комплекс дознавательских действий. В целях чистоты следственного эксперимента убываю в неизвестном направлении. Ваш навсегда Оберштайн». * * * − И вот представь, идем это мы с Фрейдом, беседуем, а в темном переулке к нам навстречу Эдип со сфинксом, и говорят: «Гоп-стоп!» − И? − Щас расскажу. Говорят, в загадки играть будем. Не отгадаете − дальше не пойдете. − Ну? − Ну а куда деваться? Ты этого сфинкса видел? Башка – во! Зубы – ВО! Соглашаемся. И тут эта тварь спрашивает: «Что у меня в карманцах?» − Погоди. Вот тут-то вы бы их и подловили. Какие у сфинкса карманцы? − А это был австралийский сфинкс, сумчатый! Медблок флагмана оглашается хохотом. − А дальше что? − А дальше проснулся я от собственного истерического ржача, а Фрейд там остался – туда ему и дорога. − Ну и хрен с ним, если они его сожрут – невелика потеря. Первым перестает смеяться маршал Ройенталь. Делает глазами «смиррррно» и «рравняйсь!» Миттермайер с полусекундным опозданием смекает, в чем тут дело, вскакивает со своей койки и вытягивается во фрунт. На пороге стоит кайзер Райнхард в белой норковой мантии, сзади теснится охрана и кайзерская свита. − Нам доложили, − ледяным голосом говорит он, − что угроза жизни Ройенталя миновала. Мы немедленно прибыли, чтобы засвидетельствовать нашу заинтересованность в здоровье нашего вернейшего и старейшего боевого товарища, и заверить, что кто бы ни был виновен в сей циничной диверсии – ответственности он не минует. Засим кайзер поворачивается и уходит, дел у него еще много. Кортеж следует за ним на лимузинах. Оба маршала медленно отходят от потрясения. Миттермайер бледен как полотно. Ройенталь глазами пересчитывает банки. − Сколько? – беззвучно спрашивает он. − Я тебе только что шестую залил. Ройенталь издает сдавленный стон. − Что, врача? − Нет. Утку. * * * Через три дня Ройенталь оправился настолько, что добился от врача позволения присутствовать на внеочередном заседании Генштаба. Его оживленно приветствовали, и пока ожидали кайзера, маршал успел поздороваться с Валеном, раскланяться с Меклингером, пожать руку Айзенаху и оскорбить Биттенфельда фразой, составленной настолько витиевато и изысканно, что тот уже минут пять, нахохлившись в углу, пытался ее развязать. Затем они с Миттермайером заняли свои места по правую и левую руку пустующего кайзерского кресла – эти места принадлежали им по праву, как старейшим и вернейшим сподвижникам Райнхарда фон Лоэнграмма. Прибежал Мюллер, запыхавшийся и румяный, и с извинениями присоединился к обществу. Адмирал Лютц был на задании, а потому отсутствовал. Оберштайна все не было: предположили, что он по обыкновению своему наушничает и явится с кайзером одновременно. Действительность, однако, потрясла всех. Двери, покрытые позолоченной резьбой, распахнулись, и на пороге появилась кайзерин Хильда в сопровождении усиленного наряда личной гвардии. Все тут были военные, никому не понадобилось объяснять, что ситуация чрезвычайная. Все встали, даже Ройенталь: кайзерин жестом велела ему не беспокоиться. − Счастлива видеть вас здоровым, маршал, и при исполнении ваших обязанностей. − Счастлив служить кайзеру и Рейху со всей преданностью, диктуемой здравым смыслом, − ответствовал Ройенталь. Кайзерин приподняла бровь, но ничего не сказала. − У меня для вас, господа, крайне неприятное известие. Кайзер, − она вздохнула, − тяжело заболел. Нет, не тем. Консилиум затруднился с определением болезни, но симптоматика в точности соответствует тому, что в недавнем времени было зафиксировано в случае маршала Ройенталя. Все вздрогнули и посмотрели на Ройенталя. Тот слегка покраснел и заерзал. − Не хотите ли вы сказать, мадам, что… − Пока не хочу, − отрезала та. – Но имею право думать в пределах отведенной мне логики. Вы, несомненно, в данном случае такая же жертва, как и Его Величество, но поскольку вы не умерли, а кайзер определенно заразился после визита к вам – я не сбрасываю вас со счетов. Миттермайер подумал, что Хильда Мариендорф никогда не симпатизировала Оскару Ройенталю. − Направленный на борт «Тристана» уполномоченный Ланг также стал жертвой этого таинственного заболевания, но ему повезло меньше – он скончался. Таким образом, можно считать доказанным, что источником заражения является флагман маршала Ройенталя. В настоящий момент на судне установлен строжайший карантин, посещающим его рекомендовано не покидать зону отчуждения без процедуры дезинфекции. Тишина за столом стала гробовой. − Таким образом, у нас на руках не только правительственный кризис, но и эпидемия, − подытожила Ее Величество. – И я рассчитываю, что Генштаб примет на себя часть этой ноши. − Что говорит по этому поводу отсутствующий герр Оберштайн? – спросил Миттермайер. Хильда кивнула: − Хороший вопрос. Я уведомляю вас, господа, что герр Оберштайн покинул свой пост без соответствующего на то разрешения от кайзера или лиц, замещающих кайзера в период вынужденной нетрудоспособности. В комнате раздался гул возмущенных голосов: мол, вот вам и виноватый. Хильда покачала головой. Она выглядела очень уставшей. − Герр Оберштайн оставил мне крайне невразумительное письмо с объяснением его поступка. Я хотела бы обсудить его с вами. Адмирал Мюллер, прошу вас, зачитайте. Мюллер вскочил на ноги, вскрыл конверт, снова до подворотничка покраснел и вслух прочел: − Мадам, я вынужден оставить занимаемый пост по причинам как этическим… Биттенфельд хмыкнул и сложил руки на груди. − …так и практическим. Начну с того, что в моих руках находится информация, позволяющая – если Рейх отреагирует в традициях его бесславного прошлого и неустойчивого настоящего! – уничтожить одного из высокопоставленных офицеров Генштаба. − То есть он, получается, был в курсе? − Моя этическая проблема заключается в том, что действия упомянутого лица, вне зависимости от того, насколько они были осознанны, будучи истолкованы верно и направлены в нужное русло, полностью удовлетворяют целям и задачам, которые я ставил перед собой – то есть служат на благо Рейху, Галактике и человечеству в целом. Поскольку я не в силах сделать этот выбор между своим долгом и совестью, я предоставляю кайзерин руководствоваться ее здравым смыслом и желанием нести благо вверенному ей народу. Тут Мюллер сделал паузу и вытер испарину со лба. − Прогноз по кайзеру неутешительный, − голос его прозвучал испуганно. Хильда кивнула. − «Я также лишен иллюзий относительно себя, а потому спешу покинуть эту Галактику, вверяя ее тем, кто лучше меня». Это все. И что все это значит? − Это значит, что виновник всего этого бардака присутствует за этим столом, и Оберштайн предлагает решить это дело между ним и мною, − сказала Хильда. – На этом я вас покидаю. Меня ждут государственные дела. * * * − Вы? – если целью вошедшего было удивить императрицу, он своего добился. − Да, мадам, − смиренно сознался маршал Миттермайер. – В создавшейся ситуации виновен один только я, и готов своей жизнью ответить за причиненные беды. По лицу кайзерин было видно, что она в шоке. Если бы это был, например, Ройенталь, она бы не колебалась, но Миттермайер… она всегда считала его самой надежной своей опорой. − Что это было? − Контрабандный инсектицид под кодовым названием «Машенька». Поставщик клятвенно уверял меня в том, что эта штука совершенно безвредна для людей, так оно и оказалось. − Безвредна?!! − Совершенно верно. Страдают только тараканы, а после происходит отравление организма токсинами, здесь важно как можно скорее очистить организм от шлаков. Сказать по правде, я не ожидал, что у Ройенталя так далеко зашло… − Понятно. А предвидеть визит кайзера на обработанную территорию вы не могли. − Совершенно верно. Я также не ожидал, что Ланг умрет. Видимо, там в принципе не осталось ничего… человеческого. Он неловко развел руками: − Мадам, я могу только надеяться, что организм кайзера справится с выведением токсинов. Существуют же системы очистки крови, и надо давать ему как больше жидкости… − При нем лучшие врачи, будем считать, что азы они знают. Кайзер – тяжелый случай. Как вы на это решились? − У меня были некоторые разведданные, − осторожно ответил Миттермайер, − проанализировав которые, я понял – надо что-то делать. Медлить преступно. − Могу я ознакомиться с этими документами? − Разумеется. Миттермайер через стол протянул кайзерин красную папку с надписью «Сценарий». Хильда пролистала снабженный иллюстрациями текст, глаза ее округлились. Лицо Миттермайера напротив нее выглядело простодушным и очень честным. Обманываться не следовало. − Кроме того, − сказал он, − мне-то уж его тараканы надоели больше, чем кому бы то ни было другому. Мне-то все это приходилось *выслушивать*. Кайзерин размышляла, постукивая пальцами по столу. − И что мне с вами теперь делать? По какому разряду квалифицировать ваши действия? − Герр Оберштайн предложил вам два варианта, мадам. − Даже три. Первый консервативный: предъявить вам обвинение − в покушении или в непродуманных действиях! − признание вы уже дали. Второй вариант: оставить «Тристан» в зоне отчуждения, рассчитывая, что это ваше средство со временем выветрится. Я даже могу вас не выдавать, учитывая ваше раскаяние и отсутствие злого умысла. − Простите, мадам, но я не раскаиваюсь. − Вот как? − Давайте перейдем сразу к третьему варианту, мадам. Смотрите, что у нас в руках. Средство, с помощью которого мы можем устранить влияние на психику негативных моментов прошлого. Исходя из опыта всей этой галактической бойни, осмелюсь сказать, что нет никакого преимущества у одной государственной системы против другой: все решают люди. У людей есть шанс стать лучше. − То, о чем говорил Оберштайн? − Да, и то, чего он имел основания опасаться в отношении самого себя. Он не был уверен, что не разделит судьбу Ланга. − Но негативный опыт тоже опыт, и то, что вы предлагаете, не есть ли своеобразная форма насилия над личностью? − Возможно, мадам, я недостаточно умен, чтобы ценить способность человека творить зло под влиянием воспоминаний о перенесенных страданиях и несправедливости. Опыт останется, мы же не память стираем. В конце концов, разве ж мы не тираны – железной рукой загнать человечество к счастью? Мы за это много лет миллионы людей в космической бойне уничтожаем. Я полагаю, это способ хорошим людям стать сильнее. Хильда, в сторону: − Ну да, а плохие просто умрут. Но в чьи руки мы можем доверить эту… ну, слово «бомба», наверное, неправильное? − Мюллер совершенно чист, − тут же сказал Миттермайер, как будто держал эту кандидатуру наготове. – За Генштаб в утреннем составе, и за адмирала Лютца я тоже ручаюсь. Айзенах если и перенесет легкое недомогание, то все равно ничего не скажет. − Биттенфельд? − Тараканы питаются мозговой деятельностью. Биттенфельду ничто не угрожает. − Что насчет вас лично? Вы были в самом сердце «Тристана» без каких-либо средств индивидуальной защиты. Вы не заболели. − Смею предположить, я полностью иммунен. Меня касательно этого дела мучили только совесть и похмелье. − Тогда решим так. Вы лично примете на себя ответственность за сплошную обработку кораблей рейхсфлота. Правительственные и гражданские объекты поручим Кесслеру. Космические базы − адмиралу Мюллеру, пожалуй. Маршалу Ройенталю… − Хайнессен, − подхватил Миттермайер. – Я вас уверяю, сейчас вы не найдете для Новых Территорий лучшего гауляйтера. * * * Как и следовало ожидать, очередное масштабное предприятие, порученное Миттермайеру, превосходно продумано, подготовлено и обеспечено, и происходит незаметно для внешнего глаза. Несколько лет назад этот в высшей степени перспективный деятель ухитрился захватить Феззан и сменить на нем государственный строй без каких-либо потрясений для мирных жителей планеты. Так и теперь. Рисовка сериала отныне напоминает советские рекламные плакаты 30х годов. С небывалым энтузиазмом идет строительство народного хозяйства Нового Рейха. Контрабандисты, не успевшие вовремя свалить и застрявшие в космопорте, стройными рядами вливаются в гражданский флот империи. Успевшие − уныло болтаются в глубоком космосе, язвительно комментируя Галактические Новости. Постепенно язвительность сходит на нет, сменяясь глубокой неприкаянностью и ностальгией. По всей империи из учреждений выметают трупы внедрившихся туда терраистов. В границах Рейха резко повышаются трудовая дисциплина и счастье в личной жизни. На старом кладбище планеты Один основательно промазаны могилы голденбаумской династии. Одним прекрасным солнечным днем над Хайнессеном, семафоря о сдаче, появляется изерлонская флотилия. Для нее расчищают зеленый коридор и встречают цветами и хлебом-солью. По аппарели «Улисса» скатывают огромную пробирку, в которой закупорен хорошо одетый рыжеватый хлыщ. Командует выгрузкой коммодор Форк, красивый молодец с открытым лицом и залихватским чубом. − Вот, − говорит он встречающему маршалу Ройенталю, − от нашей лабораторий – вашим. Ничто его не берет! Ройенталь смотрит на экземпляр с глубоким академическим интересом. − А пистолетом не пробовали? – задумчиво спрашивает он. Позже изерлонская делегация в полном составе приглашена в резиденцию гауляйтера на семейное чаепитие. Адмирал Ян скромно отказывается от бренди. − Пожалуй, − признается он, − я наконец своими глазами вижу идеальное общество. Возможно, что это конец света. Или его начало. Примерно в это же время в новом императорском дворце на Феззане адмирал Мюллер, возвращаясь поздно после очередного заседания Генштаба (а кто подумал плохое, тот совсем даже и неправ!), сталкивается в пустынных коридорах с невысоким белокурым незнакомцем, одетым в оранжевый летный комбинезон. − Юлиан Минц? – удивленно спрашивает Мюллер. Тот поворачивается, и Мюллер видит, что ошибся. Тот молод, как Юлиан, и у него те же ухватки профессионального пилота, но, тем не менее, Мюллер сказал бы, что Юлиану до этого – как пешком до Другой Далекой Галактики. − Я оставил крестокрыл на площади у фонтана, − говорит тот. – Я слышал, у вас тут есть чудодейственное средство, способное осчастливить все человечество. Нельзя ли мне получить образец? * * * На круглой двери жилища магистра Йоды написано: «Пиво пить ушел я!» * * * Над бескрайними полями Вестеросса на Старков, Ланнистеров и Таргариенов выпадает белая субстанция. Нет, это не снег. * * * Глубокой ночью Лисбет Саландер, склонившись над ноутбуком, пишет вирус «Mashenjka». * * * Клерик Тетраграмматона Джон Престон начинает тренировки ган-ката.