Феминистическая осада Изерлона

Частная вечеринка с чаем и печеньем у графини Грюнвальд. Присутствуют: императрица Хильда, Аннерозе фон Грюнвальд, Эванжелина Миттермайер, Ортанс Кассельн, Фредерика Гринхилл-Ян. Гостиная имеет гламурный вид в староимперском стиле: всюду вышитые подушечки с розочками и котиками, на столе серебряный сервиз. В чай добавляют сливки. На ломберном столике брошены карты, в кресле – недовязанный детский чепчик. В компании царит уныние и некоторая неловкость. Хильда (осторожно): - Девочки, а может, мы и впрямь переборщили с этим законом? Фредерика: - Это демократический принцип, Ваше Величество. Меньшинство должно подчиняться воле большинства. А кто у нас меньшинство после ста пятидесяти лет этой бессмысленной кровавой бойни? Большинство – это мы, а они просто горстка мелких свинячьих шовинистов. В Рейхе сложилась тяжелая демографическая ситуация, хронически не хватает мужчин. Антиалкогольный закон несомненно послужит оздоровлению нации. Ортанс: - Надо дать им время, и они поймут, что все сделано для их пользы. Когда мужчина отучается от бутылки, он понимает, что в жизни есть и другие радости – семья, дети, общение. Эва Миттермайер просто виновато молчит. Хильда: - Сбежал даже Фернер с кобелем Оберштайна, кто бы мог подумать. И теперь в результате у нас остались только эти двое. Кивает на ковер, где Феликс отбирает погремушку у Алекса. Фредерика (задумчиво): - Крепость Изерлон неприступна. Эва: - И… и что мы теперь будем без них делать? Аннерозе (хладнокровно): - Спроси лучше, что они будут без нас делать! Эва: - Что-что… а что они делали во время всех этих полуторагодовых командировок в основном сериале? Пить до зеленых Кирхайсов – прошу прощения, леди Аннерозе! - буянить и палить из Торхаммера в белый свет! Вытирает глаза платочком. Дамы переглядываются. Эва явно слабое звено коалиции. Хильда: - Дорогая, отставить коллаборационизм и соглашательcтво. У них принцип, и у нас – принцип. Ресурсы Изерлона ограничены, так, Фредерика? Фредерика: - Не совсем. На Изерлоне есть оранжерея, а спирт можно гнать из чего попало. Правда, овощи, выращенные гидропонным методом, имеют низкое содержание сахаров, и, соответственно, брожение пойдет хуже. Грубо говоря, качество спиртного будет очень низким. Я не понимаю, как Юлиан, такой спокойный рассудительный мальчик… Эва (перебивает): - Низкого качества?! Силы небесные… Они же потравятся! Ортанс: - Милая, мы тут все в схожей ситуации. И Фредерика тоже очень волнуется за Мюллера, но понимаешь, это тот случай, когда ради гармонии в семье и в обществе мужчина должен поступиться чем-то неважным. Хильда: - Запрет на употребление алкоголя детьми до тридцатилетнего возраста и молодыми отцами. Возможно, это было слишком жестко? Ортанс: - Некоторые остаются детьми и в более позднем возрасте. Мужчины – они вообще сущие дети. Но даже если мы в принципе готовы пойти на некоторые мелкие уступки, мы не можем сделать это сразу. Они должны понять, что хлопать дверью – не метод, что согласие постигается в переговорах, а не ультимативно. Как правильно заметила леди Аннерозе, мы должны доказать, что они без нас не могут. И это будет… Все хором: - Третье взятие Изерлона! Хильда: - Графиня Грюнвальд, я назначаю вас главнокомандующей вооруженными силами Феминистического Рейха. Аннерозе-сама: - Хай! * * * Разобрав из холодильника холодное пиво, мятежные шовинистические силы расселись в большом командном центре, том самом, где экран во всю стену. Начиналось все как будто неплохо, однако Дасти Аттенборо сказал, что основой обороны Изерлона всегда были бдительность и быстрое реагирование. Юлиан: - Мы должны определить цели и средства нашей акции. Призрак Яна Вэньли, сидящий на столе, согласно кивает. Поплан: - Средство мы уже определили. Если они отказывают нам в выпивке, мы откажем им в исполнении супружеского долга. Ну и не супружеского тоже. Вот увидите, - прихлебывает, - сами прибегут. А это и есть цель! - Ничего подобного, - твердо говорит Кассельн. – Наша цель – подвигнуть на уступки феминистическое лобби, сформировавшееся вокруг непьющей императрицы. Имперцы – Миттермайер и Мюллер – выглядят слегка смущенными. Если первому не привыкать играть против антинародного режима, то Мюллер пока невинен как дитя и даже не совсем понимает, почему он здесь. Вероятно, по привычке держаться подле Ураганного и делать, как он. Биттенфельд: - Я слышал, где-то тут Торхаммер. А можно мне?.. Ну вот что делать с этим младенцем? Не дашь пострелять – будет дуться и испортит компанию. Ну и вообще, свобода у нас, или что? Юлиан: - Пойдемте, я покажу. Уходят. Оставшиеся тупо смотрят друг на друга. - Ну, что дальше? Кассельн: - Дальше – по второй. - А дальше, - осеняет Аттенборо, - надо выбрать командующего, чтобы он возглавил оборону и говорил нам, что делать. Эээ… Миттермайер: - Юлиан? Кассельн: - Я против. Юлиан пороху не нюхал, и не знает повадок врага. Ну, в смысле… Разгорается небольшой, но яростный спор о девственности Юлиана. В результате сходятся на том, что опыта у него в самый раз столько, чтобы пасть легкой добычей вражеских происков. Вален: - А давайте Меклингера выберем? Фернер: - Я против. С Меклингером мы вообще никогда не падем. Давайте просто… просто… - оглядывает присутствующих, задерживаясь взглядом на призраке Яна, - назначим командующим обороной старшего офицера. Ы? Миттермайер: - Я? В обороне?!Силы небесные, за что?! Демократы: - Ага! Как штурмовать Изерлон, так пожалуйста, а ты позащищай попробуй, почем фунт! Не жрамши, не спамши… Миттермайер в панике оглядывается: похоже, присоединяясь к компании, он не рассчитывал на большее, чем поваляться спокойно с бутылочкой пива вдали не столько от феминизма, сколько от премьерских обязанностей. Ему, собственно, все равно, где пить. Вот если совсем негде… Из дальнего кресла ему салютует ухмыляющийся призрак адмирала Меркатца. - Шнайдер, вы будете моим заместителем. Вы знаете Изерлон и, - мстительно, - способны подчиняться приказам без предварительного обсуждения и голосования. Вы, Кассельн, как лучше всех изучивший уловки противника, назначаетесь Чиф-Адвайзером. Кстати, что у нас с припасами? - Гидропонная оранжерея обеспечит нам закусь. Есть еще консервы. Сколько-то продержимся. Поплан: - Топлива хватит? Кассельн (честно): - Пива мало. Но Дасти обещал запустить аппарат. Миттермайер: - Да, и дайте мне на связь Биттенфельда. Биттенфельд… не приведи господь, эта штука выстрелит! * * * - Говорил же, сами прибегут, - философски заявляет Поплан, наблюдая перемещение звездочек на экране. – Быстро они. Видать, приперло. Эй, свистать всех наверх! У нас гости. Пьяные, но свободные шовинисты стекаются в зал. Толпа пропускает к монитору главкома и его группу. Имперцы держатся плотно, инстинктивно стараясь не смешиваться с толпой. Прочих это слегка раздражает, но повода для взрыва пока нет. - Входящий звонок от подходящего флота, чиф-коммандер! Миттермайер (запахиваясь в алую мантию и садясь нога на ногу): - Давайте сюда! На огромном мониторе, занимающем всю площадь огромной стены, появляется леди Аннерозе в черном имперском мундире и белой мантии с эполетами. Золотые волосы ее распущены, взгляд холоден, как лед. Имперцы, рассевшиеся в вольготных позах, взлетают «смирно» как подброшенные. Демократы: - Оп-ля! Призрак Яна падает со стола. Все хором: - Ну нельзя же так! Аннерозе: - Господа шовинисты, волей Ее Величества я назначена главнокомандующей вооруженными силами Феминистического Рейха. Ее Величество полагает ваш мятеж незаконным и противоречащим как нормам общественной морали, так и здравому смыслу, и предлагает вам сдаться на взаимовыгодных условиях. Миттермайер: - Взаимовыгодных – это каких? Аннерозе: - Маршал, я вижу, вас опять подрядили на неблагодарную должность. Мои соболезнования. Итак, наши условия: вы признаете полное и окончательное поражение и возвращаетесь в любящие объятия жен и возлюбленных, с возмещением нанесенного им тяжелого морального ущерба и отработкой простоев. Зал неприлично ржет, Кассельн из-за спины подсовывает Ураганному Волку бутылку холодного портера. Оно срабатывает: Миттермайер не глядя, рефлекторно отпивает из горла, поскольку от этого эмоционального удара поддых у него во рту пересохло. Аннерозе сводит брови, потому что жест маршала выглядит вызывающе и до крайности… демократично. Поплан (в воздух): - Посылать к черту столь прекрасную даму было бы неуважительно, как вы считаете? Но я сторонник равенства полов. Миттермайер: - Графиня, это не переговоры. Аннерозе: - С мятежниками не может быть переговоров. Это ультиматум. Если вы не примете наши условия, вы будете морально уничтожены. Не хотите по-плохому, по-хорошему хуже будет. Дасти (в сторону): - Или я не в курсе, или лично этой белобрысой соплячке никто не отработает вынужденные простои? Имперцы: - Несссссметь порочить имя графини Грюнвальд! Дасти (невинно): - А что, у меня устаревшие сведения? Поплан (про себя): - Тоже мне лилия… подувядшая. Аннерозе: - Маршал Миттермайер, для вас есть личный звонок. Вы ведь не откажетесь говорить с семьей? Миттермайер: - Куда ж я денусь-то? (связисту) - Переведите в каюту. * * * Каюта маршала Миттермайера – нормальная берлога одинокого шовиниста, пяток пустых бутылок, на диване вчерашний мундир, в мусорной корзине вчерашние носки. Маршал включает видеофон и вздрагивает. На экране круглая рожица Феликса с ямочками на щеках и первыми зубами. Феликс (тянется пухлыми ручонками): - Папа… папа! У Миттермайера жуткое ощущение дежа-вю. - Вот вырастешь, сынок, - грустно говорит он, - поймешь! Это битва и за твое будущее. Черт, может есть что-то такое в том, чтобы сражаться за свободу? * * * Третий день идут тяжелые бои за Изерлон. Голос Биттенфельда в динамиках: - Флот противника в радиусе поражения Торхаммера! Миттермайер (вскакивая и жестикулируя бутылкой): - Отворачивай! Отворачивай, говорю! Совсем отворачивай, на другую сторону станции. Если эта штука выстрелит, я лично порву тебя на тысячу маленьких полосатых тигрят! Биттенфельд(пыхтя): - Не надо меня пугать, командир! Я и так напуган! Так воевать… я столько не выпью! В динамиках булькает. Призрак Яна закрывает лицо беретом. Поплан (в оранжевом комбинезоне, пошатываясь): - Так и лезут под главный калибр, прямо по Фрейду. Командир, может, пора? Миттермайер: - Давайте! Оставляю это вам, отгоните их или выманите – как получится. Еще полчаса такой войны, и мы все тут поляжем. Голос Поплана в динамиках: - Ну что, девочки, погоняемся? Кто-нибудь хочет настоящего летчика? Незамедлительный ответ: - А ты не Шенкопф, а я была б так рада… Поплан (огорченно): - Тьфу! Световые сигналы на мониторе морзят: - Мужики, открывайте шлюзы и сдавайтесь. Оператор морзит в ответ: - Фигу! Свободу не пропьешь! Феминистический флот: - Вы столько не выпьете! Изерлон: - А вот и выпьем! Фернер: - Эй, сами-то поняли, что сморзили? Собака поднимает голову и воет. Под мониторами, глядя на звезды и заложив руки на поясницу стоит до омерзения трезвый призрак Оберштайна. Призрак Зеекта высовывается из сплит-системы, некоторое время смотрит на этот сумасшедший дом, качает головой и утягивается обратно. Включаются динамики, призывно звучит «Ты так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то…» Биттенфельд (озверевший от любовной попсы): - Если они запустят «Муси-пуси», я за Торхаммер не отвечаю! Шнайдер: - Министр пропаганды у них реально хороша. Кассельн (угрюмо): - И я даже знаю, кто это. Появляется Аттенборо в обнимку с десятилитровой бутылью первача. Бутыль холодная, в «слезе» конденсата. - Эй, шовинисты, бросайте дурью маяться! Это – первый! Налетайте, пробуйте! Голос Поплана в динамиках: - Эй, оставьте! Голос Биттенфельда в динамиках: - А я? Я тут один, я тут ничей. Юлиан (кашляя и вытирая слезы): - Гадость какая-то, и машинным маслом воняет! Аттенборо: - Тссс! Держи лицо! Юлиан приосанивается и протягивает стакан за добавкой. Монитор шипит, рябит, на нем появляется Катерозе, перемазанная мазутом и маслом. С ее «спартанца» сняты капоты, девушка возится среди проводков и железяк, явно не понимая, что делает, обдирая пальцы, ломая ногти и почти плача от ненависти. Шовинисты: - Нет, вы только гляньте, вон оно каково – без нас! Что, весело? Входит Поплан со шлемом под мышкой, не глядя принимает граненый стакан. - Чё она делает? О господи, это же топливопровод! Так, девочка… эй, слышишь меня? Глянь сюда и слушай! Положь колдобину со стороны загогулины, и что есть мочи звездани плюхалкой по кувыкалке, а кады чвокнет, отскочь дальше, прикинься ветошью и не отсвечивай. Поняла? Катерозе: - Не работает! Поплан: - А для этого надо сказать волшебное слово… Катерозе: - Б$#! Все: - Умница! Фернер переглядывается с призраком Оберштайна. Оберштайн кивает: все, все срежиссировано! * * * Каждый, кто этим утром заглянул в командный центр, там и остался. Сперва заняли посадочные места, потом стали строиться по стенам. На огромном экране ловко шинкует баклажаны Эва Миттермайер. В зале стоит мертвая тишина, слышно только дыхание. Феминистический Флот транслирует кулинарную передачу «В помощь братьям по разуму (меньшим)». - Это очень просто. Нарезаете баклажаны кружочками толщиной в палец… нет, палец нарезать не надо, это обычная ошибка новичков. Розенриттеры заворожено следят за мельканием лезвия. - Точно так же режете помидоры – колечками. И одну крупную луковицу. Берете сотейник… Все: - Что? Эва: - Ну сковородку такую, высокую и с толстым дном. На дно кладете слой баклажанов. Не забыли, это такие синенькие? Кстати, о синеньких… что-то вы неважно выглядите, друзья мои. Поверх баклажанов укладываете слой помидоров, сверху – слой лука. Каждый слой обильно солите и перчите. Овощ, как известно, перцем не испортишь. Общий вздох: - Правильная баба! Фернер: - Спокойно, это пропаганда! - Все пропитываете сметаной. Если овощи остались, можете положить сверху еще этаж – в той же последовательности. И снова – сметаной. Закрываете крышкой и ставите на огонь, где оно тушится без доступа воздуха. Все должно кипеть в сметане, пока баклажаны не станут… ааа! Помогите! Вихрь юбок на весь экран, мельком – хорошенькие ножки, не «супер-зашибись-такнебывает», а в самый раз, чтобы каждый уважающий себя шовинист не возражал бы иметь это в собственности. Эва взлетает на стол и застывает там, поджав одну ногу и обтянув подол вокруг коленей. Лицо ее выражает несрежиссированный ужас. Насладившись Эвой, камера отъезжает и крупно показывает худую, траченную молью мышь. Маршал Миттермайер в тигрином прыжке размазывается по монитору. Мюллер и Шнайдер бережно отскребают командира, уговаривая того думать чем-нибудь кроме спинного мозга, и мягко, но настойчиво возвращают в кресло. С той стороны – выстрел, мышь разлетается на кровавые ошметки, белый кафель корабельного камбуза забрызган алым. Фредерика Гринхилл Ян невозмутимо сдувает дымок со ствола. Призрак Оберштайна с кривой улыбкой оборачивается к Фернеру. Фернер: - Ага, шеф. Но фрау Миттермайер они явно не предупредили. Поплан, как школьник, вскидывает вверх руку с карандашом, зажатым между пальцами: - Простите, мэм, какими должны стать баклажаны? Эва: - Ммммяггггкккими. Поплан (помечая): - Спасибо, мэм. Эва (овладевая собой): - А на самом ли деле это настолько вкусно, насколько выглядит, вы можете спросить у маршала Миттермайера. Конец связи. Мюллер: - ? Миттермайер молча сглатывает. В подавленном настроении шовинисты тащатся в столовую. Маршал некоторое время брезгливо ковыряется одноразовой вилкой в стандартном, чуть подогретом пайке, потом одним раздраженным движением сметает пластиковое корытце в мусор. Кассельн (Байерляйну и Поплану): - Надо поговорить. Отходят в сторону. Кассельн: - Вам не кажется, что командир может оказаться слабым звеном? Байерляйн (округляя глаза): - Маршал? Да как вы могли подумать? Если бы вы видели, как он сворачивает личное в бараний рог? Кассельн: - Что может быть более личным, чем желудок? Эва Миттермайер – это спецназ, ну, вы видели! Я предлагаю принять экстренные меры. Поплан: - У меня есть план. Обернем их тактику против них самих. Помидоры, баклажаны и лук вы мне обеспечите? Байерляйн: - Сметана, главное – сметана! Кассельн: - Главное – перец и соль. Если много перцу, никто не заметит, что чего-то не хватает. Будет, не вопрос. И вот еще что. Байерляйн, я на вас рассчитываю: командир не должен просыхать. Вы меня поняли? * * * Ураганный Волк немного взвинчен и слегка небрит, глаза блестят, шерсть на загривке встопорщена. Байерляйн сладко спит щекой на столе. Мюллер ворчит: - Нашли кому поручать. Чтоб вы знали, на равных с командиром держался только маршал Ройенталь, и то говорят, что после командир Ройенталя на себе уносил. Юлиан: - Э, вот если бы Ян Вэньли был жив… Поплан, в переднике и колпаке, со смешанным чувством гордости и трепета ставит перед руководством дымящиеся миски. Призрак Яна за соседним столом с интересом принюхивается. - Ну? Столовая замирает, когда Миттермайер зачерпывает тушеные баклажаны краешком ложки. Качает головой с видом легкого разочарования и еще чего-то вроде «я так и знал». Поплан балансирует на грани инфаркта. - А про чеснок-то она и не сказала, - резюмирует командир, отправляя в рот вторую ложку. Столовая разражается здоровым гоготом, ситуация разряжена, Поплан на седьмом небе. Ложки грохочут по мискам, баклажаны имеют небывалый успех. Каспер Линц подходит к повару сзади и бьет того по плечу. Поплан приседает от неожиданности: - Дружище, - говорит Линц, - розенриттеры хоть сейчас готовы на тебе жениться! - Но-но, - парирует Поплан. – Кто посмеет кока не уважать, будет варить себе сам. Кашу из топора по старинному народному рецепту. - Зачем из топора? – «не понимает» Линц. – У нас еще ремни и ботинки не съедены. Или я забыл – не ты всегда хотел быть принят в нашу дружную семью? Поплан: - В шведскую если только. У шовинистов возникает чувство, что они еще продержатся. Еще бы, они только что отразили атаку, можно сказать, отборных частей противника. С гоготом, подбадривая друг дружку шутками и прибаутками, они возвращаются в зал командного центра, рассчитывая насладиться растерянностью врага. Даже призраки сегодня какие-то… более плотные, что ли. И только Алекс Кассельн пребывает в нехорошей задумчивости. Ему чудится какой-то подвох в том, что в рецепте от Эвы Миттермайер не обнаружилось никакого подвоха. Как будто она хотела, чтобы у нас получились эти дурацкие баклажаны. А это значит, мы ступили ногой в силок. На мониторе – гимнастический зал, посередь него – Фредерика Гринхилл Ян в облегающем костюмчике. На полу матрасик. Звучит веселая ритмичная музыка. Призрак Яна Вэньли (мысленно): - И это моя записная книжка? Шовинисты с трудом переживают пятнадцать минут аэробики на основе самбо и кунг-фу, время от времени восклицая только: «а я и не знал, что так можно!» и «а она потом развяжется?» Имперцы, включая призраков, ослабляют воротнички. Розенриттеры сидят смирно, как первоклассники. У призрака адмирала Яна на лице – годы бесцельно прожитой жизни. Передача заканчивается, и в ту же секунду адмирал Мюллер с грохотом вылетает прочь. Имперцы: - Держите его! От полноты чувств и от отчаяния он может выброситься в шлюз! Демократы: - Эээ… а вы знаете, есть более дешевый способ… Имперцы (возмущенно): - Как вам не стыдно? Это же имперский гроссадмирал! Поплан: - Не приведи господь так выслужиться. По ритмичным гулким ударам Юлиан и адмирал Вален обнаруживают Мюллера в корабельном гальюне. Адмирал методично бьется головой об алюминиевую дверцу кабинки. Друзья заворачивают ему локти к лопаткам и оттаскивают назад. Дверца распахивается, оттуда выпадает призрак Яна Вэньли, который, оказывается, бился головой с другой стороны двери. То ли еще будет. * * * Надо отдать должное Феминистическим Силам, ночью они не атакуют. Нет никаких трансляций, Изерлон предоставлен сам себе и в основном спит. Приемные сигналы, буде поступят, переводятся на Биттенфельда, который тоже смежил тяжелые веки и причмокивает во сне, нежно прижимаясь щекой к Торхаммеру. Мечется по постели Поплан, бормоча: «полфунта муки, столовая ложка масла»… В столитровых кастрюлях подходит тесто для пирогов. С начинкой, правда, вышел облом. В рецепте от бесхитростной Эвы фигурировала печенка, но когда Поплан с ножом к горлу пристал к Кассельну, тот смог предложить ему только свою. Внезапно обнаружился один неприятный факт: сколь баклажаны ни перчи, мясом они не становятся. В попытках опровергнуть этот закон на Изерлоне извели весь перец. Разложение затронуло и верхи. Ураганный Волк смахивает нечаянную слезу, услыхав, что «важней всего погода в доме», а Поплан раскатывает тесто, напевая: «Зайка моя»… Розенриттеры не спят. Полегши на койках, они поют хором, поддерживая боевой дух. Поют «Возьмемся за руки, друзья» и «Здесь птицы не поют, деревья не растут»… Ну то есть этот стон у них песней зовется, а от выхлопа не то, что птицы не поют, а и мухи дохнут. К счастью, на Изерлоне были мухи, но если б были… В каюте адмирала Мюллера завелся агрессивный полтергейст, который не дает адмиралу жизни. Все знают, что это ревнивый призрак адмирала Яна, но доказательств нет. Поэтому Мюллер не спит, а культурно выпивает с адмиралом Валеном. Адмиралу Валену прошлой ночью снилась невеста покойного адмирала Лютца. Вален полагает, что, вероятно, что-то такое было в баклажанах. Говорят, видели призрак Райнхарда фон Лоэнграмма. Кайзер-де играл в шахматы с призраком Патричева, но слух не подтвердился. В сравнении с сестрой призрак вылинял начисто. А еще на станции завелся ангел. С полом его осажденные пока не определились, но оно пьет пиво, как все, и имеет при себе двустволку, за что уважаем как свой. Правда, иногда оно что-то по собственному выбору красит, но спасибо хотя бы, что не поет. Изерлон держится не на энтузиазме, как в первые дни, а на одном лишь нежелании уступать. По всему видно, близится последний бой. В командном центре на стене оптимистический баннер: «Пиво – жидкий хлеб, водка – жидкое мясо! Проживем на бутербродах!» И только Дасти Аттенборо не смыкает глаз на боевом посту: куда там Биттенфельду с Торхаммером. Туда-сюда ходит Дасти в раздумьях вдоль гигантского змеевика, меняет канистры по мере заполнения, поглаживает покрытые конденсатом трубки. Ему доверено сердце Изерлона! Пока работает аппарат, крепость стоит! * * * - Крепость Изерлон, ответьте! Биттенфельд (спросонья): - Ась? Кто там? - Вас вызывает «Беззаботный». Мы – свободные феззанские коммерсанты, приветствуем вашу благородную освободительную борьбу! Мы прорвали блокаду и привезли вам блага цивилизации: чипсы, сникерсы и свежайшее порно! Эй? Что вы делаете? Что это? - Отворачивай! Сматываемся! Мне рассказывали, это Торхаммер! Мужики, вы там что, совсем охре… - Порно! – рычит удовлетворенный Биттенфельд. – Скрутите его в трубочку и… Нашли что тащить на Изерлон. Ненавижу эту демократическую бестактность! Удирая от Изерлона на всех парах, «Беззаботный» был заодно обстрелян осаждающими: бегло, неаккуратно, но как-то стервозно, что оставило по себе неприятный осадок. Милые бранятся, только тешатся! * * * Как назло, Эва не использует искусственные протеины общевойскового ГОСТа, а только отборную вырезку с рынка, особенно подчеркивая, что «иначе ничего не получится». Поплан однажды попытался – от отчаяния, но был убийственно обшикан главкомом, а розенриттеры намекнули, что беф-строганоф четвертого сорта рубится с будкой, курятником камбузом и поваром, и отказались это есть. Поплан в отместку отказался их кормить. Проголодавшись и осознав, десантники признали, что пошутили. Поплан признался, что не шутил. Розенриттеры: - И что теперь? Поплан: - А теперь вы каждый раз будете отрабатывать свою жрачку! Розенриттеры: - ? Поплан: - Ну стишок там расскажете с табуретки, танец с саблями… Ладно, можно с топорами. Только чур не повторяться! Розенриттеры собираются в кружок и совещаются. Из кружка доносятся протестующие вопли и урчание в животах. Затем кружок расступается, оставляя посреди кухни Каспера Линца, очень несчастного на вид. Розенриттеры: - Он споет! Линц (неуверенно): Хороши весной в саду цветочки, Еще лучше девушки весной… Поплан: - Нет, нет, нет! Все сначала! Я не верю, что ты голодный. Линц (слегка зверея): Как много девушек хороших, как много ласковых имен… Хор: …а мне досталась с гнусной рожей и мерзким именем «Антон»! Ранее не замеченный Фернер выразительно кашляет из темного угла, розенриттеры с перепугу ломают строй. Поплан: - Мальчики, вы не поняли. Я хочу услышать ваше best. В груди Линца начинает клокотать. Лицо его краснеет от бешенства, мужики, видавшие командира в самых страшных боях, пригибаются. Линц (оперным супермегабаритоном): Скатерть белая залита вином, Спят цыгане все непробудным сном. Лишь один не спит, пьет шампанское А любовь свою за цыганскую! Вы сгуууубиииилииии меня, очи черныеееееее! Унесли навек моеееее счааааастьееее! Ангел оплывает на пол лужицей сиропа, в которой плавает двустволка. Поплан (радостно): - Я знал, я знал! Розенриттер – птица гордая, не пнешь – не полетит! Издевательства продолжаются полчаса, после чего Линцу удается-таки напеть кастрюлю щей со сметаной. Розенриттеры хмуро и злобно жрут, потом долго и с упоением точат топоры на сцуку-Поплана. Поплан, напротив, спокоен и даже где-то счастлив. Он настолько добр, что долго беседует об искусстве с адмиралом Меклингером, заглянувшим на звуки концерта, и даже дарит тому кастрюлю теста. Ему она лишняя, с начинкой не решилось, а так – чего б не порадеть искусству? Кастрюлю до обиталища адмирала тащат два пленных розенриттера, они же наблюдают из-за угла, нафига она ему сдалась. После бегут с донесением к начальству. Меклингер лепит женщину. Прекрасное женское тело, разумеется ню, водруженное на перевернутую кастрюлю, служит великолепным украшением холлу. Адмирал нарекает создание Венерой Меклингера и с чувством исполненного долга уходит спать. И только Линц, заткнув берушами уши, вдумчиво изучает нотные листы с записями оперных партий из библиотеки Изерлона. Завтра батальон опять жрать запросит. Среди ночи стук в дверь и собачий лай будит Фернера. Не понимая, кому он тут нужен, кроме призрака Оберштайна – а тот входит без стука и сквозь стену! – Фернер торопливо натягивает штаны. На пороге – расстроенный и убитый Меклингер. - Я прошу вашей помощи, - говорит он. – Кто-то похитил мою Венеру. Вы единственный трезвый человек в этом дурдоме, к тому же у вас есть опыт аналитической работы. И собака. Фернер кривится: чтобы вы знали причину, адмирал, по которой я трезв! При трезвом-то призраке бывшего начальства глоток, знаете ли, нейдет в горло. Тем не менее он берет собаку на поводок, и все трое идут на место хищения. Там только кастрюля-постамент. Адмирал-художник настолько убит несправедливостью происходящего, что Фернеру даже становится его жаль. - Не переживайте, - утешает он. – Если ее украли, значит, она действительно представляла собой значительную ценность. Меклингер светлеет лицом, но все же просит спустить собаку. Далматин как будто не возражает поработать: бодро берет след, ведет по коридору, по лестнице вниз, направо… Останавливается подле двери, запертой на сенсорный замок, умильно скулит и виляет хвостом. Фернер бледнеет и меняется в лице. - Там нет вашей Венеры, - говорит он. Меклингер: - А что там? Фернер: - Неважно. Даю вам слово, что вашей Венеры там нет! Меклингер: - У вас там женщина, Фернер? Фернер (в отчаянии): - Ладно, я скажу, но я рассчитываю на то, что вы джентльмен. Как вы знаете, мой покойный чиф-коммандер завещал мне собаку. Я знаю, никто не испытывал к моему начальнику особой любви, но он умер, и такова была его последняя воля. А собака ест только вареную курицу… Меклингер: - Так вот где вы их прячете! Все знают, что собака избалована домашней кухней не хуже главкома, и гарнизон уже неделю ищет этих кур! Фернер: - Если они найдут кур, собака умрет с голоду. Меклингер: - А зачем вы вообще ее сюда взяли? Фернер(трагическим шепотом): - Вы понимаете… она еще и пьет! А ей нет тридцати! К тому же призрак ходит, проверяет. Фернер дергает носом. Принюхивается. За ним принюхивается Меклингер. Медленно, но уверенно оба идут на запах свежей выпечки. Собака нехотя плетется следом. Меклингер: - О ужас! Розенриттеры отпрыгивают в стороны, как нашкодившие дети. Над ними на блюде высится женское тело, покрытое золотистой корочкой и источающее дивный аромат. Но ужас Меклингера, очевидно, вызван не тем, что его Венера загорела… Тесто оказалось дрожжевым! За несколько часов Венера дошла. - Розенриттеры, - говорит Линц, - любят аппетитных женщин! Ваша, адмирал, Мегера – произведение, исполненное подлинного эротизма. Мимо невозможно пройти, чтобы не ущипнуть… то есть, не отщипнуть! Скифская каменная баба! Мегера Меклингера! Адмирал-художник делает шаг назад и складывает руки на груди, словно отрекаясь от всего происходящего. Он близок к тому, чтобы совершить суицид. Это хуже вандализма, это – каннибализм! - Ножку, - добивает его Линц, - хотите? * * * - Что там сегодня в анонсе? - Блинчики с икрой и медом, а потом какое-то ток-шоу «Мужчина и женщина: новый взгляд на старые отношения». Ведущая Ортанс Кассельн. Алекс вздрагивает, увлеченные разговором розенриттеры проходят мимо. - Блинчики посмотрим, а ток-шоу должно быть скучища. Кулинарные передачи традиционно собирают полный зал. Так происходит воспитание мазохистов. В командирском кресле царит Поплан, и тишина стоит убойная – он записывает. Остальные просто смотрят: иногда им показывают мясо. Тут же и командующий: стоит, скрестив руки на груди, как гвоздями прибитый, и тоже предается визуальному пиршеству. Правда, кажется, меню у него другое. «А вкусно ли это, спросите…» Кассельн хотел глушить вражескую пропаганду, но нарвался на мятеж. Все мужчины Нового Рейха любят Эву Миттермайер. На диванчике в студии Ортанс Кассельн и Фредерика Гринхилл Ян с коктейлями в руках. - Есть мнение, - молвит Ортанс, не глядя в камеру, - что мужчины вымирают как вид. Женщина была создана господом после мужчины, второй, не для того, чтобы служить его нуждам, а потому, что первым опытом господь остался неудовлетворен! Приблизительно через сто пятьдесят лет их генетический комплекс перестанет воспроизводиться вообще. С учетом этого, мы не должны позволить застать нас врасплох. - Но что же в таком случае ожидает человечество? – спрашивает Фредерика. – Вырождение и гибель? - Да ничего подобного. Ничто не стоит на месте: к нашим услугам генная инженерия и вегетативное размножение на основе клонирования. Подумайте сами, дорогая, если исключить функции размножения, что заставляет вас терпеть рядом с собой это скверно воспитанное домашнее животное, которое к тому же плохо пахнет и вечно норовит сожрать что попало? Зрители хихикают. Алекс хотел бы сквозь палубу провалиться. - Но, - робко возражает Фредерика, которая как будто и потерпела бы, и ничего, - без них наше существование лишится определенной пикантности. Личные отношения, семейные узы… - Вот именно – узы! В наш век космических технологий женщина с образованием вполне способна обеспечить себя и воспитать ребенка… - Ну да, - не выдерживает Кассельн, - все это как нельзя более о тебе, дорогая! Ортанс сладко улыбается, прибирает фредерикин завиток той за ухо и нежно целует ее в щечку. Кассельн с грохотом падает в обморок. Юлиан как бы невзначай переходит на другую сторону зала, подальше от адмирала Меклингера. Не то чтобы, но на всякий случай. Кто их знает, какой у них будет адекватный ответ. - Пора! – рявкает Каспер Линц. – Три-четыре! Краснознаменный хор розенриттеров (дружно): А муж обеих убил топором, а после пошел за пивОм, ца-ца! В общем смятении никто не замечает, как пробирается на выход Ураганный Волк: сперва быстро, потом спотыкаясь, в конце – нашаривая рукой стену, хватая ртом воздух и сгибаясь пополам от острой боли. * * * Трансляция прервана, на мониторе связи в командном центре Феминистических Сил – разгневанное лицо ангела. Ортанс: - Что-то не так? Ангел: - Что-то?! Боюсь, на этот раз вы хватили через край. Вы уже выигрывали, но этот глупый ход может свести на нет все ваше преимущество. Представляете, если они дадут адекватный ответ? Фредерика прижимает ладони к щекам: - Юлиан! Ангел: - Не бойтесь. Солдат ребенка не обидит. Фредерика: - Он – почетный розенриттер, а сегодня… сегодня восьмое число! Ангел: - Спокойно, мэм. Сказано – не слэш, значит – не слэш. Отвечаю. – Озирается. – У меня нештатная ситуация. Ждите, я с вами свяжусь. Фредерика: - Кто это? Лицо как будто знакомое. На чьей он стороне? Ортанс (недобро): - Двурушничает, полагаю. И не он один! * * * Спустя четверть часа спохватываются Мюллер и Байерляйн. Миттермайера обнаруживают в туалете, где командующего мучительно рвет желчью на пустой желудок. Обессилевшее тело переносят в командирскую каюту, туда же вызывают Юлиана, Шнайдера и Кассельна. Взмыленный Поплан прибегает сам. Его тут же хватают за грудки. Байерляйн: - Это диверсия! Чем ты его накормил? Поплан: - Я накормил? Эта избалованная сволочь отказывалась жрать в двадцать восьмой, восемьдесят седьмой и девяносто четвертой сериях, и нынче уже третий день как крошки в рот не берет! Кассельн ахает: - А трансляции смотрит? Да у него ж небось желудок сам себя в собственном соке переварил. Будят и транспортируют корабельного врача. - Язва, - лаконично говорит тот. – А чего вы хотите: нервы, пустой желудок и алкоголь. Ему нельзя сладкое, острое, горькое, соленое, горячее, холодное, жирное, молочное… Мюллер: - Доктор, он будет жить? Доктор пожимает плечами и впадает в кому. Кассельн: - Никто не должен об этом знать! Ни те, ни наши. Шнайдер, вам придется взять на себя общее руководство обороной. Считайте, командир пал в бою. С зеленым змием. Шнайдер (задумчиво): - Ну со змием-то он как раз был на одной стороне… * * * В кресле командующего Шнайдер чувствует себя неловко: ему всегда казалось, что эта роль писалась под других людей. Он очень рассчитывает на Юлиана, который обещал суфлировать. В тот момент, когда на мониторе появляется гроссадмирал Грюнвальд, новоиспеченный командующий нечаянно обнаруживает у себя в руке бутылку. Кассельн рядом словно бы и ни при чем. Шнайдер машинально отпивает из горла. Так вот ты откуда есть пошел, наш добрый шовинистический салют. - Итак, - говорит леди Аннерозе, - вы соглашаетесь на переговоры. - Не хотелось бы, - отвечает галантный Шнайдер, - чтобы вы поняли нас превратно, мэм. Боевой дух Изерлона высок. Камеры показывают баннер про «бутерброды» и другой: «Утопим Фрейда в мальвазии!» - …однако то, что Феминистические Силы продолжают нас осаждать, заставляет нас думать, что мы некоторым образом вам необходимы. Посему мы предлагаем внести поправки в предмет наших разногласий. Мы настаиваем на снижении возрастного ценза до двадцати лет… Девятнадцатилетний Юлиан Минц: - Но почему?!. Голос его одинок. - …и на исключении пива из списка алкогольных напитков. - Я передам Ее Величеству ваши пожелания, - говорит Аннерозе. – Я лично уполномочена принять только полную и безоговорочную капитуляцию. Шнайдер: - Об этом речи пока не идет. Но я хотел бы предварительно оговорить конвенционную политику в отношении раненых и военнопленных. Аннерозе оборачивается за пределы фокуса камеры: - Миссис Гринхилл-Ян, мы брали кого-нибудь живым? Фредерика: - Никак нет! Аннерозе: - Значит, у вас есть раненые. Хорошо, мы пришлем к вам согласительную комиссию. Откройте шлюз для челнока. Конец связи. Ортанс: - С комиссией надо бы поосторожнее. Они говорят – «раненые», а может то у них рота розенриттеров в белой горячке. Эва (встревожено): - А почему переговоры вел Шнайдер? Аннерозе думает вслух: - Если они впустят нас в шлюз, мы должны извлечь из этого максимум выгоды. Изерлон испокон веку брали троянским конем. Опасность для нашего представителя несомненно существует. Я не могу приказывать в этом деле. Добровольцы есть? * * * Кассельн: - Испокон веку Изерлон брали троянским конем. Это диверсия. Аттенборо: - Согласен. Одна пилочка для ногтей, и вы не представляете, во что они могут превратить аппарат! Юлиан (немного подумав): - Полагаю, это действительно так. Традиционно для командующего больше чести захватить крепость штурмом, чем получить ее в результате переговоров по взаимному соглашению. Линц: - Значит, они засылают к нам табун троянских кобыл? Вау! В кружевном камуфле! Эй, мы можем настаивать на личном досмотре! Имперцы в шоке. Поплан (хладнокровно): - Я предложил бы вам свои услуги, но у меня как раз тесто подошло… Шнайдер: - Ок, Линц, я поручаю это вам. Но помните, это чрезвычайно деликатное задание. Обыскал – женись или застрелись! Поплан (невинно): - Обыскал чужую жену – сматывайся! * * * Фредерика: - Черт, они настаивают на личном досмотре! Аннерозе: - Не то, чтобы я с самого начала исключала такую возможность… Ладно. У меня есть план. Дайте мне связь с Изерлоном. Мы отвлечем их внимание. * * * Юлиан: - Я полагаю, они попытаются отвлечь наше внимание. Все: - Интересно, как? Давайте посмотрим? Шнайдер: - И вот еще что. Мы не должны дать их комиссии ни малейшего повода сделать вывод, что без их твердой руки мы совсем опустились. Необходимо немедленно убрать этот демократический срач! Бутылки сдать, ковровые дорожки пропылесосить, гальюны вычистить! Крепость должна блестеть, как у кота… известная идиома. Юлиан, поручаю это вам. Юлиан (офигевая): - Командующий, позволю себе напомнить, крепость Изерлон имеет 60 км в диаметре, в эти гальюны гадил, я извиняюсь, миллионный контингент, не считая гражданских… Шнайдер: - Это приказ! Юлиан: - Слушаюсь! Ну хоть ангела в подмогу дайте! Шнайдер: - Я бы рад, но его уже запросил Линц. У них там горячее всего. * * * В небольшой драке, вспыхнувшей перед воротами шлюза, полковник Каспер Линц отстоял за собой право первого обыска. Маленький шаттл уже нырнул в шлюз. Подается воздух, выравнивается давление. Розенриттеры ждут. Линц (в переговорное устройство): - Оставайтесь на месте для личного досмотра, мэм. Что у вас с собой? Искаженный динамиком голосок: - Корзинка. Линц (нетерпеливо): - Что в корзинке? Оружие, наркотики, долла… Голосок: - Пирожки и горшочек маслица! Розенриттеры (хором): - Ик! Линц (язвительно): - И вы несете их больной бабушке? Входит в шлюз. Пулей вылетает из шлюза прежде, чем по расчетам подчиненных успел бы хоть тесемку развязать. Глаза блуждают, волосы дыбом. Мужики: - Такую страшную прислали? Линц: - На ней… на ней платьишко в цветочек… и тууууфельки с ремешками! Губки бантиком, - тихо плачет. - Мужики, спасайся кто может, это Ураганная жена! Мужики (хором): «А вкусно ли это, спросите у маршала Миттермайера»? Линц: - А маршал Миттермайер пробивает кулаком бронеплиту! А розенриттера, - всхлипывает, - розенриттера просто разрывает на куски! Пусть Волк сам ее обыскивает. Бросает топор и удаляется по коридору грохочущей рысью в направлении командного центра. Мужики, подумав, следуют примеру командира. Эва Миттермайер терпеливо ждет в шлюзе. Появляется ангел и выпускает ее. Эва: - Извините. Где тут МОЕ? Ангел кивает и прикладывает палец к губам. Они идут по пустому коридору, переступая брошенные топоры. Эва бережно несет плетеную корзинку, накрытую салфеткой. За поворотом упираются в «кирпич». За «кирпичом» слышен звук работающего пылесоса. * * * Сбежавшим от шлюзов розенриттерам не так-то просто пробиться в командный центр, в котором заняты все козырные места. Приходится толпиться в дверях, тянуть шеи и спрашивать: «Ну что там?» Вместо любовной попсы звучат знойные арабские мотивы. На мостике на фоне звездного неба стоит гроссадмирал Грюнвальд, запахнувшаяся в статусный плащ, который одним движением сбрасывает, убедившись, что среди зрителей яблоку негде упасть. Вокруг пояса Аннерозе платок с бубенчиками, на щиколотках – звенящие браслеты. Бюстье расшито бисером и бахромой, зеленая юбка в пол прозрачна, льется и ластится к ногам. Гроссадмирал босиком и ритмично дрожит атласной кожей, начиная с правого бока, по кругу. Поют, текут и извиваются белые руки, она гнется назад, касаясь волосами пола. Так не бывает, нет, так точно не бывает! Изерлон забывает дышать. Движения грудной клеткой вперед, назад, по диагонали, по кругу – во всех плоскостях. Толчки бедром. А что она делает плечами! Тихий стон расходится концентрическими кругами. В таком отчаянии они не были даже при Вермиллоне: ни та, ни другая сторона. В дверях образуется давка. Аттенборо: - В шлюз, говорите? Шнайдер: - Шлюзы такой нагрузки не выдержат. Что вы там говорили про альтернативный вариант? Смотрят друг на друга и начинают тихо, но безостановочно ржать. Аттенборо: - Альтернативный вариант не поможет. Этот засранец Юлиан запер все гальюны, а больше – где? Чем мы можем ответить? Уговорить гроссадмирала Мюллера на стриптиз? Шнайдер: - Вы с ума сошли? Мюллера! Да нас стопчут, Торхаммер с мясом вырвут. Разве только призрак Реннекампфа: есть малый шанс, что испугаются и убегут. Вот если бы гроссадмирал Кирхайс был жив… Аттенборо: - А что бы он сделал? Шнайдер: - Сдался! * * * Обессилевшая Аннерозе падет в кресло. - Все, девочки. Сделала, что смогла, надеюсь – сработает. Коли уж на престарелом императоре зажигало… Если сейчас кто-нибудь у них станцует фламенко, я – пас! * * * Адмирал Меклингер: - Ну, я мог бы и фламенко отчубучить, прямскажем. Но – зачем? Вина тут нет, а водку и пиво я не пью… надоел кабак! * * * Первое, что видит Эва Миттермайер, когда перед ней отъезжает дверь – широкую спину, покрытую синим плащом. Призрак адмирала Ройенталя сидит за столом в каюте Миттермайера. С ним призрак Кирхайса и еще один – какой-то лохматый брюнет в ненашей военной форме. На столе карты, в стаканах – водка. На койке, лицом к стене, в позе больной несчастной креветки молча страдает ее ненаглядное сокровище. Эва включает принудительную вентиляцию: призраков сворачивает жгутом и неумолимо вытаскивает в трубу. - Не могу сказать, как давно я мечтала это сделать! Садится на краешек койки, берет с тумбочки стопку писем. Первое начинается так: «Дорогая Эва, когда закончится это досадное недоразумение…» Последнее: «Любимая, если я вернусь…» Вытирает платочком уголок глаза. Миттермайер поворачивается в полусне и утыкается лицом в бедро, обтянутое шелком в мелкий цветочек. Вдыхает. Бормочет, не открывая глаз: - Эва… опять снишься. - Ну вот зачем, - ласково пеняет жена, поглаживая всклокоченный волчий загривок, - тебя понесло на Изерлон? Ведь можно выпивать дома, культурно, в библиотеке… От этих друзей одни неприятности. Вольф (невнятно, в ароматный шелк): - Ты мне уже неделю это твердишь… Эва: - Милый… а ведь ты не пьяный! Ну-ка, погляди на меня! Силы небесные, да ты зеленее призрака Кирхайса! Печень? Миттермайер (разлепляя глаза): - Да ведь и ты… на самом деле! Язва, говорят. Вздыхает и еще теснее прижимается лицом. - Вы нас захватили, да? Именно эту минуту выбирает Поплан, чтобы сунуться в каюту с «командир обедать будете, не будете, ну как хотите». - Вы, - Эва обращается к нему, как к представителю покоренной нации, - овсянку на воде готовить умеете? Поплан: - Ик! Он не станет… Эва: - Спорим? С койки, сдавленно: - Поплан, проиграешь. Поплан (пятясь): - Ну, какая-то птичья еда на складе есть… Осторожно закрывает дверь и удирает со скорбной вестью. Ураганный Волк пал! Ест овсянку из рук женщины! Эва: - Знаешь, дорогой, я тут послушала ток-шоу Ортанс Кассельн. Она умнейшая женщина, ты ведь согласен? Знаешь, это вот, насчет невоспроизводства мужской генной комбинации меня реально тревожит. Миттермайер мычит что-то невнятное. - Я тут подумала: надо же успевать! Ангел вешает на дверь табличку «Осторожно, окрашено» и удаляется с довольной улыбкой. * * * Сдача Изерлона сопровождалась многочисленными сценами грабежа и насилия. Командование Феминистического Рейха не смогло – или не захотело! – сдерживать низменные порывы своих солдат. «Оторвитесь, девочки», - такие слова молва приписывает гроссадмиралу Грюнвальд. Когда к крепости пристыковался десантный бот, в последний решительный бой вступили розенриттеры. - Отступайте вглубь, - распорядился Линц, глядя на переборку, которая вибрирует и плавится, - мы их задержим, сколько сможем, а там, глядишь, первая волна спадет. Шнайдер и Кассельн покорно следуют его приказу, оглядываясь на ходу. В проплавленную брешь вступает Особый Женский Батальон в черной коже и сетчатых чулках. Прежде, чем завернуть за угол, они успевают увидеть, как Каспер Линц перехватывает рукоять топора и откашливается. В коридоре за ними вспухает ослепительная как взрыв в вакууме «Nessun Dorme». Наполняет тесное внутреннее пространство Изерлоне, разносится по акустическим и вентиляционным системам, по лифтовым шахтам, грохочет и нет в мире ничего кроме… Спать нельзя нам этой ночью… Особый Женский окружает Линца, смыкается, накрывает массой и в полном составе ему сдается. Аттенборо стоит на посту до последнего, им приходится приковать его к змеевику, чтобы, фигурально выражаясь, спустить мятежный флаг. Гроссадмирал Грюнвальд лично заворачивает на аппарате кран. Затем ее задумчивый взгляд останавливается на бьющемся в оковах Дасти… Маршал Миттермайер до самого вывода войск остается в заложниках, и его никто не видит. Только Поплан после рассказывает о чудовищных лишениях, которым тот подвергался в плену. Поплану не очень верят. Ходит слух, что над Миттермайерами ангел с двустволкой простер крыла и в обиду их не дает. Сам играется. Юлиана Минца не нашли вообще. Время от времени кто-то слышит звук работающего пылесоса, но попытки идти на звук ни к чему не приводят. Шнайдеру предстоит войти в историю с черным клеймом человека, сдавшего доселе неприступную крепость. Всю ночь адмирал Мюллер лично выплачивает колоссальную контрибуцию Фредерике Гринхилл Ян. Под их дверью, соприкасаясь плечами, сидят Призрак Шенкопфа с Призраком Ройенталя. Призрак Шенкопфа (грустно): - Ты думал, ты крутой, Ройенталь? Вот и я так думал. Пододвигается, давая место унылому Призраку Яна. Выстроенные на последний парад имперцы имеют вид ошалевший и растерзанный, а форму – криво застегнутую. Демократы тоже пребывают в шоке – от успеха, которым пользуются имперцы. Сей факт оказывает сильнейшее воздействие на общественные настроения, наглядно демонстрируя массам насущную необходимость врастания демократического крыла в тело Нового Рейха. Алекс Кассельн ставит точку в дневнике и критически оглядывает комнату, служившую ему пристанищем в эти незабываемые дни. Стук в дверь. Он давно его ждет. Дверь задраена, по стенам – канистры со спиртом. Живым не возьмут. А если будут ломать – он взорвет себя вместе с Изерлоном. - У него там коньяк! За дверью гул возмущения. Знали бы, что интендант заныкал коньяк, выкинули бы мерзавца в шлюз. С другой стороны – иначе какой бы он был интендант? - Дорогой, пожалуйста, не воображай себе, - слышит он в переговорное устройство. – Я всего лишь не могу открыть банку с оливками. Мартини без оливки – деньги на ветер. Сверни ей крышку, и можешь сидеть хоть до второго пришествия… то есть, до следующего штурма. Алекс вздыхает и под всеобщие аплодисменты собравшейся в коридоре публики открывает дверь. Ему суют банку. - Спасибо. Ты свободен, дорогой. Кассельн вздыхает. Идиот – это карма. Не обменять ли свою жену на миттермайерскую? Правда, кто ж ту отдаст? Возвращается, чтобы забрать сумку-переноску. Как это в том анекдоте? Добровольно и с песнями? Ортанс: - Так вот куда девался кот! А мы думали, он сбежал! Он и сбежал! Каково вы думаете, жить мужчине, залюбленному до треска в ребрах, и с другой стороны – под угрозой кастрации? А я ему валерьянки… И было ему хорошо. И мне было хорошо. Каникулы. Флот отваливает, оставляя на Изерлоне ограниченный контингент. Шнайдеру предстоит ответить за бунт, мятеж и безобразия лично перед Ее Величеством. Бывшие шовинисты бросают последний взгляд на крепость Изерлон. О ужас! Она покрашена!