«Глупый маленький мальчик, — говорил Повелитель мух, — глупый, глупый, и ничего-то ты не знаешь».
Его сестра лежит перед ним. Она всё еще жива; её агония растянута и мучительна. Мейбл захлёбывается алыми сгустками крови, стекающими из разбитого рта. Диппер тянется вперёд, чтобы утереть алую струйку рукавом толстовки. Кто-то из прохожих панически всхлипывает и требует немедленно вызвать скорую помощь. Диппер знает: это бессмысленно. Ловит мысль краем сознания, срывая горло криком, но это понимание слишком ясное и глубокое, чтобы надеяться, что всё может сложиться иначе. Говорят, что близнецы всё делят на двоих. Чувствуют страх, переживания, боль друг друга. У его сестры сломан позвоночник. У неё пробоина в голове. Дыра в черепе, из которой вытекает кровь и еще что-то полупрозрачное, похожее на мутную воду. Если вглядеться, за белыми осколками костей и слипшимися от крови прядями волос можно увидеть серые ткани еще живого мозга. Дипперу кажется, что это его голова разбита. Что содержимое его черепа сейчас вытекает на асфальт, мешаясь с пылью и грязью. Вызывать врачей слишком поздно. Прощаться слишком поздно. Мейбл — а значит, и Диппера тоже, ведь он не сможет, просто не сумеет выжить, если её не станет, — уже не спасти. Когда приезжает скорая, сразу три человека пытаются оттащить его, цепляющегося пальцами за окровавленный свитер сестры, в сторону.***
Утро начинается хорошо и привычно. Билл будит его осторожным поцелуем в висок. Руки под одеялом обвивают талию и тянут ближе. Прижимают к гибкому тёплому телу, ведут вверх от колена по бедру. Щекочущему шёпоту на ухо: — Доброе утро, — почти удаётся рассеять остатки тягостного сновидения. Несмотря на сонливость, Диппер открывает глаза с облегченным выдохом. Он не помнит, что ему снилось. Помнит только, что сон был неприятным, тяжёлым, слишком болезненным. Ресницы всё еще влажные, а горло чуть саднит, как если бы ночью он срывался на крик. Возможно, так и было. Билл наверняка в курсе, но Диппер не уверен, что хочет задавать ему этот вопрос. Забыть о таком — проще. Сновидение всё еще цепляется за сознание изворотливыми тёмными щупальцами. Вгрызается в мысли так, что кажется: если сосредоточиться, то получится обо всём вспомнить. Вот только эти воспоминания Дипперу не нужны. Вместо этого он любуется тем, как пляшут пылинки в воздухе, подсвеченном полупрозрачным рассветом, и, когда Билл целует его в плечо, сам подаётся навстречу. — До начала занятий еще шестьдесят восемь минут, — тихо говорит Билл. Его голос после сна еще немного хриплый, и сам он — разморенный, растрёпанный и сонный. Лениво улыбнувшись, Билл переворачивает его на спину и садится ему на бёдра. Потягивается, прогибаясь в позвоночнике, а когда Диппер, не удержавшись, опускает руки на его талию — дурное сновидение забывается окончательно, — скептически смотрит сверху вниз. — Еще шестьдесят восемь минут, ты сам сказал, — Диппер перемещает ладони чуть ниже. — Мы успеем. И даже если нет, эй, я вполне могу позволить себе пропустить один семинар. — Можешь, — соглашается Билл. — Но сегодня случай, считай, особенный. Он перехватывает запястья Диппера и разводит их в стороны. — Выглядишь восхитительно, — насмешливо тянет Сайфер, — не устаю любоваться. Диппер, быстро облизнув губы, намеренно ёрзает под ним и смотрит, улыбаясь, прямо в глаза. — Всё в твоих руках. — Поразительный энтузиазм, — подушечкой большого пальца Билл неторопливо проводит по тыльной стороне его запястья. — Какая жалость, что промежуточный тест сам себя не напишет. — Слушай, ты не... стой, — Диппер удивлённо моргает, — какой ещё тест? — По физхимии, малой. Что, уже забыл? Он прав — Диппер действительно напрочь о нём позабыл. На секунду ему даже кажется, что Билл ошибается. Но, поспешно воскресив в памяти своё расписание, он понимает, что в самом деле был в шаге от того, чтобы крупно облажаться и, возможно, даже пролететь с повышенной стипендией. — Чёрт, — Диппер утомлённо закрывает глаза, — я был уверен, что мы пишем его в четверг. — Но ты готовился? — Само собой, — Пайнс произносит это возмущённым тоном, хотя в действительности уже принимается лихорадочно вспоминать, сколько задач по прошедшим темам он успел решить во время домашней подготовки, и не осталось ли у него формул, обязательных к повторению. Билл, словно прочитав его мысли, ухмыляется и поднимается на ноги. Он, как всегда, лёг спать абсолютно голым, так что в то время, пока Билл собирает разбросанную по полу одежду, Диппер, даже погружённый в раздумья о предстоящем тесте, неосознанно любуется каждым его движением. Они вместе уже почти шесть лет, но иногда Дипперу кажется, что он так и не успел привыкнуть к присутствию Билла рядом. Билл, он... словно нездешний. Чужеродный, как если бы его вдруг вырезали со страниц книги, когда-то любимой, но с годами погребённой под завалами памяти, и вклеили, книжного, нереального, в настоящий мир. С каждым годом Диппер любуется этой его чертой всё сильнее. Сайфера нельзя назвать ни хорошим человеком, ни идеальным бойфрендом. Но рядом с Биллом он всегда чувствует себя в безопасности. На своём месте, как кусочек паззла, идеально вошедший в цельное полотно. Пристальное внимание Пайнса не остаётся незамеченным. Билл в ответ легко улыбается, после чего неожиданно предлагает: — Иди в душ, Сосна. Приведи себя в порядок. Я пока сооружу нам что-нибудь на завтрак. Диппер едва заметно хмурится: подобная отзывчивость Сайферу, как правило, не свойственна. Билл всегда по-своему заботился о нём, но создавал при этом столько шума и надуманных неудобств, что посторонний человек мог бы по незнанию подумать, будто основной целью Билла Сайфера является вовсе не забота, а превращение его, Диппера, жизни в кромешный ад. Так или иначе, внезапный порыв великодушия заканчивается в считанные секунды. — Чтобы начать хоть немного смахивать на человека, — говорит Билл, останавливаясь в дверях, — тебе непременно нужен холодный душ. И по меньшей мере литр крепкого кофе. И расчёска. А в идеале — бумажный пакет на голову. Хотя я, разумеется, не настаиваю, но… Он ловко уклоняется от брошенной в него подушки и скрывается в коридоре. Спустя пару секунд Сайфер принимается радостно звенеть посудой на кухне, и Дипперу, уже начавшему бормотать заученные формулы себе под нос, не остаётся ничего, кроме как последовать его совету и отправиться в ванную комнату. Они наспех завтракают омлетом, и, пока Диппер давится обжигающим горьким кофе, Билл проверяет его знание рандомных терминов из учебника. В конце концов, они решают, что Пайнс готов к предстоящему тесту, и, хотя до начала занятий остаётся еще почти полчаса, Сайфер подвозит Диппера на машине. Сам Билл, собирающийся после этого вернуться домой, никуда не торопится. Уже три года как закончив учёбу и получив диплом юриста, он работает не по графику — на службу его могут вызвать в любое время, и чаще всего он сам не знает, когда начальству потребуются его услуги. Зачастую подобный график неудобен, но Диппер не имеет ничего против. Специфика работы Билла до сих пор ему непонятна, однако это значит, что большую часть суток Билл может проводить рядом с ним, так что жаловаться, в общем и целом, не на что. — И помни, что я рассчитываю на высший балл, — наставляет его Сайфер, пока Диппер выходит из машины. — Надери задницы этим придуркам, Сосна. Покажи, кто здесь самый крутой. Он уезжает, и по пути на занятие Диппер встречает Мейбл, ждущую у дверей. Сестра, ничуть не стесняясь окружающих, обнимает его и целует в щёку. Этот семинар у них совместный, так что они садятся как можно ближе друг к другу, но через целое сиденье: как подсказывает опыт, в противном случае преподаватель непременно рассадит их в разные концы аудитории. — Успела подготовиться? — интересуется Диппер. Он знает, что его сестра терпеть не может физхимию и начинает учить её в лучшем случае за один вечер до проверочных работ. К счастью, на этот раз Мейбл улыбается и кивает: — Более чем. Спорим, я напишу лучше тебя? — Спорим, — соглашается Диппер. — Хотя не думаю, что у тебя будут с этим проблемы. Я совсем забыл, что сегодня тест. Представляешь? Если бы Сайфер с утра не предупредил, я бы и не вспомнил. Мы вчера поздно легли, потому что Билл весь вечер… — Эй, Бро-Бро, давай без подробностей! — тут же перебивает Мейбл. Она забавно кривится и несильно тычет его кулаком в предплечье. — Ты же знаешь, какое у меня живое воображение. Еще немного лишней информации, и эта картинка отпечатается у меня на сетчатке. Навсегда. Выжжется там и будет преследовать меня вечно. Честное слово, я хочу этого еще меньше, чем ты. Она улыбается так заразительно, что Диппер невольно отвечает ей тем же. Почему-то сегодня он особенно рад видеть сестру, хотя они и без того, даже после переезда Диппера к Биллу, встречаются каждый день. Но именно в это утро вид Мейбл — жизнерадостной и весёлой — заставляет его почувствовать себя лучше. Когда в аудиторию входит преподаватель с охапкой тестов, Диппер уже почти не испытывает тревоги.***
Первая половина работы проходит без особых затруднений. Он быстро заканчивает с разделом «A» и переходит ко второй, более сложной части. Всё оказывается не так плохо. Может, наскрести высший балл в этот раз не выйдет, но правильных ответов наверняка будет достаточно для оценки «отлично». Он не зря два курса подряд подолгу корпел над учебниками. Все задачки решаются без проблем, а нужные формулы, заученные наизусть, приходят на ум сами собой. Но во время решения пятой задачи Дипперу становится дурно. Поначалу он списывает это на волнение. Приступ нервозности, не больше. Перед глазами темнеет, голова начинает кружиться, а к горлу подкатывает тошнота. Как бы плохо ему ни было в этот момент, проблемы с самочувствием проходят почти сразу, и Диппер решает не беспокоиться об этом до конца теста. Его накрывает снова, когда он уже готов отметить вариант с правильным ответом. На этот раз тошнота сильнее; Диппер с трудом давит рвотный позыв, и ему вдруг становится так холодно, словно на дворе глубокая зима, и все до единого окна открыты. Вот только сейчас — солнечный и тёплый октябрь, и в помещении тепло почти до духоты. Это не похоже на симптомы отравления, ни даже на озноб при сильной простуде. Где-то за окном отчётливо слышен визг тормозов и чей-то оборванный крик, после чего доносится звук удара. Глухой и влажный. Неприятный до мороза по коже. Можно подумать, что на дороге сбили пешехода, и Диппер взволнованно смотрит в сторону окна. Он не понимает, почему никто из сидящих в аудитории не проявляет ни малейшей тревоги. Спустя секунду до него доходит — в студгородке не разрешается проезд транспортных средств. Все автомобили стоят вне его территории, на специальной парковке. Наверное, кто-то прогуливает пару и смотрит кино с ноутбука, забыв убавить громкость. Было бы на что обращать внимание. Спустя немного времени тошнота проходит, но холод — промозглый, пронизывающий до костей — исчезает не до конца. От него остаётся некое подобие ледяного дуновения. По коже бегут мурашки, и мелкие волоски встают дыбом. Диппер зябко сутулится и не может даже улыбнуться, когда чувствует на себе пристальный взгляд сестры. На шестой задаче Диппера вырывает из размышлений чей-то крик. Он узнает в этом крике тот, что был услышан ранее, и мысленно посылает к чёрту недоумка, смотрящего фильм без наушников во время занятий. Секунды утекают одна за другой, а крик всё не затихает. Диппер думает, что он звучит слишком долго, чтобы быть простой частью кино. Это ужасно нервирует. В первые секунды слышен издалека, совсем приглушённо, но с каждой секундой становится всё отчётливее и громче. Кричит мужчина — Диппер различает истошное «Нет, нет, нет!», повторяемое в бешеном исступлении. Затем следуют рыдания, сбивчивые, истеричные и жуткие. Всё это повторяется замкнутым кругом. Кажется, будто кто-то поставил аудиозапись на бесконечный повтор. Диппер откладывает тест в сторону и в изумлении оглядывается по сторонам. Все вокруг, включая его сестру, продолжают заниматься своими тестами и будто вовсе не слышат ничьих голосов. Те отдаются в висках вспышками острой слепящей боли. Громкость всё нарастает. В этом крике столько отчаяния, столько ужаса и страдания, что Диппер едва удерживается от того, чтобы заткнуть себе уши. Почему все ведут себя так, будто ничего не слышат? Не услышать это невозможно, голос уже совсем близко — кажется, тот, кто кричит, стоит прямо за дверью. Диппер думает, что эти звуки должны ввергать его в неподдельный ужас, но чувствует лишь раздражение от гудящей в голове боли и искреннее непонимание. Складывается впечатление, будто он — единственный, кто слышит крик, и это в самом деле жутко, но здесь, посреди залитой солнцем аудитории, в окружении двух сотен других студентов, бояться толком не получается. Это нервы, совершенно точно. Последние месяцы выдались не из лёгких. Диппер сжимает ручку так крепко, что белеют костяшки пальцев, и стискивает зубы. Мейбл, уже давно заметившая его напряжение, беззвучно шевелит губами, спрашивая: в чём дело? — но Диппер в ответ может лишь молча покачать головой. Крик не затихает. Он становится громче. Еще громче. Ледяная дрожь сменяется жаром. Опаляет изнутри, встаёт в горле горячим комом. Отдаёт тошнотворным металлическим привкусом на корне языка. Сердце в груди колотится как сумасшедшее, словно хочет пробить грудную клетку, прорваться наружу. Окровавленный свитер. Одна туфля на ноге; вторая, с порванным ремешком, лежит на асфальте в паре десятков метров. Диппер не дышит. Каждый вдох обжигает внутренности жидким огнём, и он всё-таки зажимает уши ладонями — ручка падает на пол, но он не слышит ни звука падения, ни даже удивлённого возгласа Мейбл. Пожалуйста, хватит кричать, думает он. Это невыносимо, пожалуйста, перестань. Он не чувствует, как Мейбл обнимает его за плечи и тянет из-за парты, пытаясь вывести из аудитории. Разбитый череп. Пробоина в голове. Серое и красное в зияющей дыре. Диппер смотрит на свою мёртвую сестру, лежащую на дороге, и только тогда понимает, откуда берётся крик, уничтожающий его, ослепляющий до кровавого марева перед глазами, рвущий барабанные перепонки. Это кричит он сам.***
Билл приезжает почти сразу. Всего через десять минут он находит Мейбл, сидящую в коридоре у кабинета врача. — Меня не пустили, — беспомощно говорит она, — сказали, что нужно ждать здесь. Билл садится рядом и едва заметно хмурится, когда Мейбл прячет заплаканное лицо в отвороте его пальто. Он выглядит растерянным — проходит несколько секунд, прежде чем Сайфер осторожно протягивает руку и обнимает девушку за плечи. — Испугалась? — спрашивает он. Мейбл всхлипывает. Её голос звучит глухо и сдавленно. — Он кричал, — говорит она, запинаясь, — сначала мне показалось, будто его что-то отвлекало от теста. Он не мог усидеть на месте, постоянно оглядывался по сторонам. Потом вдруг склонился над партой и зажал уши руками. Стиснул зубы, зажмурился. Я пыталась позвать его, но он как будто не слышал. И у него носом пошла кровь, а потом он закричал, жутко, очень громко, и это было… Мейбл всё еще тычется лицом в тёмную ткань пальто и потому не видит, что вместо тревоги и страха во взгляде Билла застывает отчётливое выражение досады. — Тише, Звёздочка, — мягко произносит Сайфер и гладит её по волосам. — С ним всё будет хорошо. Уверен, это был стресс и ничего больше. Вспомни, как плохо он перенёс это лето. После сердечного приступа у шестёрочника… мы все боялись, что Форд не сумеет выкарабкаться. Но твоему брату было страшнее всего. Диппер к нему очень привязан, ты же знаешь. Его слова немного успокаивают Мейбл. Она всё еще всхлипывает, но, по крайней мере, перестаёт плакать. — Двое одногруппников помогли донести его до медпункта, — говорит она, — и всё это время он был в полном ужасе. Кричал так громко, что звенело в ушах, и всё пытался вырваться и взять меня за руку. Когда у него вышло, он сжал мою ладонь очень крепко и не выпускал, пока его не передали врачу. — Возможно, ему почудилось что-то жуткое, — Билл пожимает плечами, — кошмар с твоим участием. И он испугался за тебя не меньше, чем ты за него. — Наверное. Я почти уверена, что всё в порядке. В смысле… это же Диппер, верно? Он сильный. И у него есть мы. Всё будет хорошо. Но я никогда прежде не видела его в таком состоянии, это было просто… — Знаешь, — перебивает её Сайфер, — если хочешь, можешь остаться сегодня у нас. С ночёвкой. Выделим тебе спальное место, проведём вместе целый вечер. Полагаю, так вам обоим будет спокойнее. Мейбл, отстранившись, отвечает ему слабой улыбкой и благодарным кивком. Они сидят на скамейке перед медпунктом еще порядка пятнадцати минут, прежде чем дверь распахивается, и из кабинета выходит Диппер. Он бледен и держится на ногах с заметным трудом. Кровь с его лица уже смыли, но та успела перепачкать футболку. Кровавые разводы на ткани выглядят донельзя жутко. Сам Диппер в таком состоянии — тоже. Диппер поднимает голову и встречается взглядом с Биллом. — Ты приехал, — удивлённо констатирует он. — Твоя сестра позвонила сразу, как только передала тебя врачу, — Билл ухмыляется, делая шаг навстречу. В следующую секунду он одним рывком поднимает его на руки. Будто вовсе не слыша протестующий крик, удобно перехватывает так, чтобы одна рука пролегала у Диппера под коленями, а вторая держала спину. — Тебя шатает, — сообщает он, целуя возмущённого Пайнса в лоб, — знаю я тебя: не дойдёшь до машины и свалишься мешком где-нибудь в коридоре. — А что сказал врач, Бро-Бро? — Мейбл, несущая сразу две сумки, — свою и брата — с трудом поспевает за быстрым шагом Сайфера. — С тобой всё хорошо? Диппер кивает, смущённо глядя на сестру сверху вниз. — Говорят, что дело в стрессе. Прописали мне таблетки, дали освобождение от занятий на эту неделю и отдельную справку для профессора Картера — чтобы тот разрешил переписать тест. Вроде как ничего страшного. Сказали, что нужно больше отдыхать и по максимуму снизить уровень тревожности. Можно подумать, я о чём-то тревожусь. Всё в полном порядке! После того, что было летом… ну, всё наладилось, не так ли? Я чувствовал себя замечательно. Ума не приложу, откуда взялись кошмары. Мейбл взволнованно хмурится, а Билл, не выказывая ровным счётом никаких эмоций, молчит всю дорогу. Лишь после того, как они доходят до машины, близнецы располагаются на заднем сиденье, а он сам садится за руль, Сайфер смотрит в зеркало заднего вида и спокойно интересуется: — Так что ты всё-таки видел, малой? Диппер неопределённо пожимает плечами и кидает на сестру расстроенный взгляд. — Я и сам толком не понял, — говорит он. — Кажется, кого-то сбила машина. Я был там. Наблюдал за всем со стороны. Рядом со мной кричали, очень долго, и этот крик чертовски меня напугал, вот и всё. Врёт. Разумеется, врёт, и знает, что Билл различает его враньё с первых же слов. Но эта ложь предназначена не Биллу — она для Мейбл — и потому Сайфер, раздражённо сжав пальцы на руле, молчит. — Я сегодня переночую у вас, — Мейбл берёт брата за руку и опускает голову ему на плечо. — Билл предложил остаться. На случай, если тебе опять приснится что-то плохое. — Спасибо, — Диппер смотрит на Мейбл, но Билл знает, что его благодарность предназначена им обоим. Благодарить не за что, думает он, стиснув зубы. Если одна реальность уже начала переплетаться с другой, это значит, что он не справился с возложенной на него задачей. Недооценил своё Сосновое Деревце и силу его сознания. Не выполнил свою часть сделки — и если обычно ему плевать на соблюдение контракта, то сейчас Билл чувствует раздражение, смешанное с еще скрытой, но уже хорошо различимой яростью. Ему слишком нравилась эта игра. Слишком нравились и этот мальчишка, и жизнь, которую он создал для них обоих. Биллу Сайферу не хочется терять всё то, к чему он приложил столько усилий. — Закажем пиццу? — предлагает он, выезжая на главную дорогу. — Мы давно не проводили время втроём. Устроимся в гостиной, врубим Нетфликс. Будет весело. Билл знает: он всё еще может остановить это. И он, конечно же, остановит.***
В темноте комнаты не видно ничего, кроме очертаний кровати — такой же, как кровать Диппера, но идеально заправленной и пустой, — и размытого квадрата окна. Уже три ночи, и прохладное лунное сияние льётся через стекло, хотя почти не даёт света. Диппер не спит. Не может уснуть. От усталости сильно кружится голова, а мысли кажутся тяжёлыми, стылыми и неразборчивыми. Он ведь почти успел оттащить её прочь. Уже сжимал пальцы на крае свитера, когда инерция бега вынесла Мейбл на дорогу, прямо под колёса автобуса. Многотонная стальная махина протащила безвольное, похожее на тряпичную куклу тело еще пару десятков метров вперёд, прежде чем смогла затормозить. Первое, что увидел Диппер, бегущий следом, — брошенную туфлю с порванным лакированным ремешком. Второе — прядь волос, пропитанную кровью. Спутанная в ком, она лежала на асфальте прямо посреди дороги; в солнечных лучах кровь казалась очень яркой, а на корнях волос можно было различить оторванные кусочки кожи. А если бы он среагировал чуть раньше? Если бы держал крепче? Если бы мог поменяться с ней местами? Если бы, если бы, если. Когда в другом конце комнаты, у двери, вспыхивает яркий лазурный всполох, Диппер почти не удивлён. — Пришёл позлорадствовать? — спокойно интересуется он. — Или выразить соболезнования? Билл подлетает ближе. Его единственный широко распахнутый глаз смотрит на Пайнса с нечитаемым выражением. — Ни первое, ни второе. Нет, Сосновое Деревце, — ладонь, холодная и неприятная на ощупь, опускается Дипперу на плечо. — Я пришёл помочь.***
— Треугольник? — переспрашивает Билл. — Ты серьёзно? Я был чёртовым жёлтым треугольником? Несмотря на то, что после очередного жуткого сновидения Диппер всё еще дрожит в леденящем ознобе — почему он не успел, почему не смог оттащить её назад, — воспоминания об увиденном сне быстро растворяются, и он не удерживается от нервного смешка. Билл зарывается пальцами в волосы у него на затылке, неторопливо перебирает мягкие пряди, и Диппер жмурится в дрожащем и остром удовольствии. — У тебя был цилиндр, — сообщает он. Билл тут же картинно прикладывает ладонь к лицу. — И галстук-бабочка. Такие красивые, угольно-чёрные. Знаешь, ты был ужасно похож на викторианского джентльмена. — Жёлтого, — уточняет Сайфер, — светящегося треугольного джентльмена. — И одноглазого, да, — Диппер, не выдержав, всё-таки смеётся. Кошмар постепенно отпускает его. Размывается в тёплых прикосновениях Билла и его губах, на мгновение прижавшихся к виску. Дышать становится чуть легче. — Вот это фантазия, — Билл качает головой. — Скажи, Сосенка, у тебя еще со школы остались какие-то психологические травмы, связанные с геометрией? — Господи, Билл. — Тебя избивала твоя учительница математики? Или ты, возможно, отравился пачкой дорито и был вынужден пропустить выпускной бал? Диппер шутливо бьёт Сайфера кулаком в плечо, но тот лишь крепче сжимает руки и ухмыляется: — Или ты из тех ребят, которых с детства пугали страшными злыми иллюминатами? — Ну ты и придурок, Сайфер. — А с чего ты решил, что это был я? — с любопытством спрашивает Билл. — В смысле, как ты вообще додумался идентифицировать красавчика вроде меня в одноглазом жёлтом треугольнике? — Понятия не имею, — Диппер пожимает плечами. — Просто знал это, и всё. Вроде как… это было очевидно, понимаешь? И мне кажется, что в этом сне мы с тобой не были друзьями. Я разозлился, когда ты пришёл. Думал, что ты собираешься причинить мне вред. — Если учесть, что сны очень часто бывают проекцией внутренних сдержанных переживаний, — наставительно говорит Билл, — самое время мне смертельно обидеться и уйти. Неужели за эти пару дней, что ты торчишь дома, я ухитрился чем-то так сильно тебя оскорбить, а, Сосновое Деревце? — Меня оскорбляет сам факт твоего существования, — фыркает Диппер и тут же прикусывает губу, потому что ладони Сайфера забираются ему под футболку и, двигаясь очень медленно, ведут вверх по животу. — Но с этим я давно смирился, так что всё в порядке. Билл в ответ весело смеётся и с силой опрокидывает его спиной на кровать. Сам ложится сверху и накрывает ладонью возбуждённый член через ткань белья. — Смирился, значит? — неторопливо переспрашивает он и, улыбнувшись, облизывает губы. — Ну, это ты очень зря. Его ладонь на члене легко сжимается, и он льнётся к Дипперу ближе, теснее, пока тот, окончательно выбросив остатки своего мучительного кошмара из головы, сам не тянется к нему за поцелуем.***
Ближе к ночи Диппер вновь засыпает, и ему видится совсем другой сон. Смутно знакомый город, сошедший с ума и сплошь объятый пламенем. В небе, налитом карминовым цветом, гигантской глыбой висит каменная пирамида, похожая на могильную плиту для целого города, а её создатель — тот самый демон, присвоивший себе имя Билла, — заходится неприятным электрическим смехом и протягивает к Дипперу руки. — Забудь обо всём, Сосновое Деревце, — весело говорит Билл. — В этом мире больше нет места для героев.***
Весь следующий день они не вылезают из постели. Билл отпускает его разве что до ванной комнаты, и завтракают они прямо в кровати остатками вчерашней пасты и свежесваренным кофе. В результате Диппер опрокидывает почти полную чашку на кровать, и Билл, изобразив искреннее негодование по этому поводу, набрасывается на него и смахивает на пол обе тарелки. Спустя полчаса Диппер чувствует себя усталым, хорошо оттраханным и абсолютно счастливым. Они снова идут в душ — отмываться от кофе и пасты — на этот раз вдвоём, а потом меняют постельное бельё и возвращаются в кровать. Они пересматривают «Ходячих мертвецов» — Билл обрушивает столько критики на каждую серию, что вскоре Диппер не выдерживает и выключает сериал. После этого они, отбирая друг у друга ноутбук, пытаются играть в «Outlast», но Билл быстро оставляет эту идею, потому что Диппер подскакивает на каждом пугающем моменте, и это, во-первых, чертовски раздражает, а во-вторых — противоречит всем указаниям университетского врача. Когда заниматься оказывается решительно нечем, Диппер тянется к сумке с учебниками, лежащей рядом с постелью, и Билл незамедлительно бьёт его по рукам. — Никакой зубрёжки, Сосна, — категорично заявляет он и отпинывает сумку в противоположный угол. — Тебе сказали посвятить эту неделю отдыху. Вот и будь послушным мальчиком. Отдыхай. — Да всё со мной в порядке, — возмущается Диппер. — Я не могу просто взять и забить на учёбу. Ты представь, как много нового материала мне придётся пропустить. Я отстану от программы, а сессия совсем скоро, и... — Не отстанешь. Ты же умный, — ухмыляется Билл. — Хочешь, почитаю тебе вслух? — О спектроскопических методах анализа? Билл заходится хохотом. — Вообще-то, я надеялся на Стейнбека. — И в результате я горько разрыдаюсь у тебя на плече. Ну, нет, — Диппер в притворном ужасе распахивает глаза. — Давай лучше Голдинга. Он почти уверен, что Билл выберет «Повелителя мух». Так оно и выходит. Сайфер умеет читать вслух так долго, что у любого другого уже давно бы сбилось дыхание и сорвался голос. А Биллу всё нипочём. Это его удивительная способность всегда была Дипперу по душе. Час сменяется другим, третьим; комнату заливает багрянцем заката. Вскоре свет гаснет, сменяется рыжими бликами фонарей, и Диппер тянется к ночнику, чтобы у Билла не устали глаза. Каждая прочитанная им строчка едва слышна, но звучит с таким завораживающим выражением, что Дипперу кажется: он мог бы слушать Билла целую вечность. Диппер опускает голову Сайферу на грудь и закрывает глаза. История всё больше укачивает его. Обдувает терпким солёным ветром, пришедшим с моря, баюкает отдалённым гулом мальчишечьих голосов и шелестом стоящего поодаль леса. Сквозь пелену сонливости и давно знакомых строк в этой печальной недетской сказке Дипперу чудится что-то смутно знакомое. Лазурное пламя на открытой ладони. Обрывки чьих-то фраз: помоги мне. Сделай так, чтобы больше не было больно. Забери меня. Убей меня, если нужно. Спаси меня. Билл вдруг осекается и склоняется ниже, чтобы поцеловать его в еще влажные после душа волосы. Сырая земля под ногами, душное, жаркое пекло и ровные ряды одинаковых надгробий. Диппер сам не замечает, как ресницы становятся влажными, и дыхание сбивается горьким спазмом в груди. Он не понимает причину, не думает о ней — мысль ускользает и ее оставляет за собой ничего, кроме неясной щемящей боли. Билл стирает его слёзы и гладит, успокаивая, по волосам. Грустно улыбается. Накрывает его глаза ладонью. Становится чуть легче. «Что, неправда? — говорил Повелитель мух. — Разве ты не маленький, разве ты не глупый?». Тихо шелестит перевёрнутая страница. Мейбл пришлось хоронить в закрытом гробу. Диппер цепляется за рукав Билла так, словно тот — его единственная надежда остаться на плаву. Диппер захлёбывается прохладными сумерками, и те, как морская вода, разъедают горло и лёгкие прогорклой солью. Он сжимает его руку и едва дышит. Плохо соображая, что делает, открывает глаза и целует тыльную сторону его ладони. Замирает, продолжая касаться губами костяшек. Пусть уйдёт, думает он. Пожалуйста, пускай всё это исчезнет. Растворится в памяти, растает, как мимолётное сновидение, в льющемся сквозь окна рассвете. Ему кажется, что он сходит с ума. Он помнит фиолетовый свитер на фотографии. Этот же свитер был на ней, когда автобус протащил её по дороге. Перемолол кости в крошево, разорвал мышцы, превратил некогда красивое и гибкое тело в кровавое месиво. Билл не спрашивает, что с ним, и не лезет с бессмысленными разговорами. Он лишь продолжает читать, утешая, убаюкивая своим рассказом. — Останься со мной, Сосновое Деревце, — просит он перед тем, как перевернуть очередную страницу. Диппер, проваливаясь в спасительное забытье, не сразу понимает, что эта просьба — совсем не часть книги. — Не возвращайся туда. Не надо. Диппер и рад бы послушаться — но сознание окончательно покидает его, кошмары растворяют в себе, накрывают, удушая, с головой. «Никто тебе не поможет. Только я. А я — Зверь».***
На следующее утро Билл находит Диппера в ванной комнате. Он просыпается от звука бьющегося стекла. Звуки доносятся из-за закрытой на замок двери, и Билл, с трудом подчиняя себе такую сложную для человеческой оболочки магию, щёлкает пальцами и отпирает дверь приглушённой магической вспышкой. Диппер сидит на полу. Его правая рука изранена, одежда перепачкана в крови. Вокруг него разбросаны осколки зеркала — сверкающая стеклянная пыль и острые грани. В одном из осколков Билл видит собственное отражение. Отражение совсем не похоже на него — оно уродливо искажено пугающей гротескной улыбкой, хотя Сайфер не улыбается, и он, недовольный игрой света, спешит отвести взгляд в сторону. Его трясёт от злости и бессильного раздражения. Он катастрофически не успевает. Теряет и самого Диппера, и его сознание, утекающее, как песок сквозь пальцы. Впору клясть себя за то, что он так недальновидно и нелогично, так по-человечески успел привязаться к этому нелепому мальчишке. Когда-то сильному, несмотря на внешнюю хрупкость, а сейчас — разбитому вдребезги. Зеркало, разлетевшееся осколками, всегда можно склеить. Некрасиво и криво, получив пугающую мозаику с пляшущим отражением в каждой грани, но это возможно. С Диппером всё сложнее. По нему прошла трещина; кажется — тронь, и трещина углубится, сломает его так, что обратно уже не вернёшь. Всё это время Билл собирал его дурные сны. Излечивал; уничтожал воспоминания, как липкую паутину, опутавшую больной измученный разум. Но теперь его сил недостаточно, чтобы справляться с этим как прежде. Впервые за многие тысячелетия он не знает, что сказать и нужно ли вообще что-либо говорить. — Необходимо перевязать руку, — Билл делает шаг вперёд. — Ты поранился, бестолочь. Постарайся хоть сейчас не совершать лишних телодвижений, ладно? Он ступает по возможности аккуратно, дабы не пораниться об осколки зеркала, но один из мелких острых кусков всё равно глубоко царапает босую ступню. Билла передёргивает — боль не причиняет большого дискомфорта, однако он до сих пор не привык к полноте ощущений человеческого тела. Он поднимает не сопротивляющегося Диппера на руки и выносит из ванной. Опускает на кровать — тот молчит, кусая губы и пряча взгляд, — и, не оборачиваясь, идёт на кухню за чистой водой и аптечкой. Когда он возвращается, Диппер сидит в той же позе, что и прежде. Глаза закрыты, рот судорожно сжат. Кровь стекает с руки на чистые простыни. Билл опускается на пол рядом с постелью и кладёт широкую миску с водой себе на колени. — В любом случае, это было глупо, — он начинает смывать кровь с повреждённой руки, одновременно следя за реакцией Пайнса. Тот, вздрогнув, впервые поднимает на него взгляд. Усталый, покрасневший и больной. Вот дерьмо, думает Билл, но проглатывает эти слова и лишь растягивает губы в улыбке: — Мне тоже не нравится моё отражение по утрам, Сосновое Деревце. Но это не повод калечиться и портить ни в чём не повинные вещи. С другой стороны, — он касается пальцами краешка его рта, — это зеркало было полной безвкусицей. Давно нужно было его разбить. Тут я с тобой абсолютно согласен. Он видит, что Диппер, чей пустой взгляд так и не обрёл осмысленности, безмолвно шевелит губами. Будто хочет что-то сказать — но не произносит ни слова. — Скажи мне, — просит Билл. — Давай, малец. Ты знаешь, что можешь мне довериться. Мы обещали друг другу, помнишь? Я говорил, что всегда буду рядом. Что бы ни случилось. Я просто хочу знать, что происходит. Диппер в ответ вырывает руку из его ладоней. Кровь из особо глубокого пореза продолжает сочиться, стекая по загорелой коже тонкой струйкой, и Диппер стирает её кончиками пальцев. Затем — всё так же молча — подносит руку к лицу Сайфера. Перепачканные в крови пальцы касаются лба. Ведут по нему изогнутые линии. Верхняя дуга — нижняя — узкий вертикальный зрачок. — Единственный зрячий глаз, — говорит Диппер, улыбаясь одними уголками губ, — я его помню. Следующие две алые полосы крест-накрест перечёркивают нарисованное око. Улыбка исчезает с его лица так быстро, словно её не было вовсе. — Никому не доверяй, — шепчет Диппер едва различимо. За весь оставшийся день он не произносит больше ни слова.***
Биллу так и не удаётся уговорить его нормально отдохнуть. Апатия, заставляющая Диппера лежать, подтянув колени к груди и уставившись в ближайшую стену пустым остекленевшим взглядом, то и дело сменяется приступами повышенной активности. Его нервозность становится похожей на одержимость. Билл знает причину, как знает и то, что не может в полной степени прекратить это, и потому смотреть на Диппера ему сейчас почти тошно. Тот не может устоять на месте и, порывисто бросаясь из угла в угол, до тёмных кровоподтёков кусает губы. Сбивчиво шепчет нечто скомканное и едва различимое, а потом, упёршись спиной о подоконник, давит пальцами на закрытые веки с такой силой, что Билл даже опасается, как бы он тем самым не навредил себе. Когда Билл подходит и отнимает его руки от лица, Диппер криво улыбается и, скалясь искусанным ртом, тянется к нему за поцелуем. Несмотря на неожиданный порыв, в его поведении больше нет ничего знакомого. Диппер не похож на себя. Он жаден и голоден, как это часто бывало с ними обоими, но сейчас кажется совсем другим человеком. Посторонним. Чужим. Даже более отстранённым, чем в те годы, когда был еще ребёнком, жил в настоящем мире и считал его, Билла, своим заклятым врагом. Билл не отвечает ни на поцелуй, ни на прикосновения податливо льнущегося тела, так что Пайнс берёт инициативу в свои руки. Проталкивает язык ему в рот и делится вкусом собственной крови. Сам стягивает с них одежду, а когда Сайфер, нахмурившись, обхватывает его лицо ладонями, отстраняется с застывшей во взгляде ледяной злобой и толкает Билла спиной на кровать. — Реальность — иллюзия, — тихо смеётся он и садится Биллу на бёдра. — Вселенная — голограмма. — Бредишь? — с подчёркнутым спокойствием осведомляется Сайфер. Вместо ответа Диппер склоняется над ним и языком вычерчивает под его правой ключицей широкую ломаную линию. Когда та изгибается третьим углом, Билл узнаёт её и, не сдержавшись, чертыхается вслух. Диппер наспех смазывает пальцы лубрикантом и принимается растягивать сам себя. Прогнувшись в спине и зажмурившись, он проникает внутрь сразу тремя пальцами, отчего с его губ срывается первый едва различимый стон. В любое другое время зрелище было бы восхитительным. Билл, наблюдая за ним, не делает ничего лишнего. Лишь проводит по его груди и животу кончиками пальцев, не столько лаская, сколько пытаясь увидеть привычный отклик на свои прикосновения. У него почти получается. Диппер свободной рукой перехватывает его запястья и отводит в сторону, а потом — сразу на всю длину, размашисто — насаживается на возбуждённый член. В конечном итоге секс помогает. Совсем немного. Билл узнаёт своего Диппера, когда, не выдержав, подхватывает под бёдра и, не выходя из него, опрокидывает спиной на подушки. Диппер удивлённо выдыхает и тут же подаётся навстречу. Вскрикивает от острой боли из-за особенно грубого рывка и сменяет крик стоном, отчаянно цепляясь за его плечи. Вскидывает подбородок, позволяя целовать и вылизывать открытую шею. — Билл, — говорит он. — Билл, пожалуйста… Билл смотрит ему в глаза. Билл узнаёт его. Он думает, что теперь, хотя бы на пару дней, всё вернётся на круги своя. Он почти уверен в этом, пока Диппер, пошатываясь, едва держась на ногах от усталости, не поднимается с постели и не открывает ящик письменного стола. Билл лениво наблюдает за ним, даже не пытаясь остановить. Диппер всё равно его не услышит — потому что Диппер уже не здесь. Сайфер молчит, и его затапливает отчаянная, тоскливая злость, когда он видит, как в серых сумерках на стене расцветают багряные строки. Размашистая, яркая надпись. Перепачканная краской кисть выпадает у Диппера из рук, и тот вдруг оседает на пол. Обхватывает руками собственные колени, издаёт полузадушенный всхлип. Билл подходит к нему и осторожно, стараясь не потревожить, возвращает в постель. Заставив улечься рядом и обхватив тесным кольцом рук, целует в макушку и шепчет, ни на секунду не замолкая, на ухо, что всё будет хорошо. Надпись на стене — никому не доверяй — в оранжевых отблесках фонарей кажется глянцевой и совсем тёмной. Билл думает, что продолжать бороться бессмысленно. Он уже проиграл.***
В следующие два дня его подозрения становятся неопровержимыми. Диппер уже лучше контролирует себя — воспоминания больше не доводят его до отчаянного исступления, до приступов паники, до срывающего горло крика, но их всё больше, и каждое из них — куда более отчётливое и глубокое, нежели обычно. И Билл не знает, может ли он сделать с этим хоть что-нибудь. Когда Мейбл приходит навестить их, Диппер не отвечает ни на её приветствие, ни на тёплые порывистые объятия. Он отстраняется и глядит на неё с таким холодным непониманием, что Мейбл на несколько секунд теряет дар речи. — Я хочу, чтобы она ушла, — говорит Диппер, обращаясь к Сайферу. — Скажи ей: пускай проваливает. Билл переводит взгляд с него на Звёздочку и медленно качает головой. — Эй, не будь таким засранцем, Сосна. Она всего лишь пришла тебя навестить. — И это было бы очень мило, — в тон ему отзывается Диппер, — если бы она была настоящей. Ну, думает Билл, на этот раз он определённо перегибает палку. — О чём ты говоришь, Бро-Бро? — в голосе Мейбл отчётливо начинают звучать слёзы, и Билл, порядком уставший от всех этим драм, утомлённо возводит глаза к потолку. — Я — настоящая! Вот же я, рядом с тобой. Взгляни на меня, братишка, давай поговорим, я просто хочу… — Ты мертва, — обрывает её Диппер. Каждое слово звучит сухо и жёстко, и он неотрывно смотрит в пол, избегая отчаянного взгляда сестры. — Тебя нет уже очень давно, Мейбл. Мне жаль. — Посмотри на меня. Пожалуйста. Диппер отстраняется от её протянутой руки и, развернувшись, молча скрывается в их с Биллом спальне. Дверь за ним закрывается с глухим стуком. Мейбл, кажется, уже собирается кинуться вслед, но Сайфер вовремя перехватывает её и, удерживая на месте, говорит тихо и очень отчётливо: — Лучше оставь его, — он легко сжимает пальцы на поникшем плече Звёздочки, отчего та наконец переводит на него взгляд. — Ему лучше сейчас побыть одному. Не переживай из-за этого, хорошо? Он уже принялся за прописанный курс препаратов. Пара недель, и всё будет в порядке. Я обещаю. Он знает, что этих слов будет недостаточно, и потому подкрепляет их мощным ментальным вмешательством. Это выматывает его, но, как и ожидалось, действует безукоризненно. Мейбл растерянно смаргивает слёзы и утирает лицо рукавом свитера. — Прадяди послали ему открытки, — тихо откликается она дрожащим, надломленным, но теперь уже лишённым подавляемых рыданий голосом. — Не забудьте проверить почтовый ящик. — Ладно, — уверяет её Билл. — Не забудем. — Они приедут, если ему не станет лучше. — В этом нет нужды, — он успокаивающе проводит ладонью по её волосам. — Всё будет хорошо. Я в этом абсолютно уверен. Ну, скажи, Звёздочка: разве я когда-нибудь тебя обманывал? Мейбл молчит почти минуту, пряча взгляд и очень знакомым, свойственным Дипперу жестом прикусывая нижнюю губу, и вдруг признаётся: — Я удивлена, что ты всё еще здесь. Билл вопросительно вскидывает брови. — Думала, я уйду? Оставлю его в таком состоянии? — Думала, — она неуверенно пожимает плечами. — Ты знаешь, мы все к тебе привязались, но… ты не похож на человека, которому легко можно довериться. Не обижайся, ладно? Просто мне всегда казалось, что ты оставишь его, если всё станет плохо, а ты… Билл, даже зная, каким будет ответ, и не желая его слышать, всё равно спрашивает — из чистого упрямства: — А я — что? — Я в тебе ошибалась, — Звёздочка отзывается слабой и тусклой улыбкой. — Прости меня, Билл. Ты ведь действительно любишь его, верно? Билл невольно издаёт полный скептицизма смешок. — Нет, — огрызается он. — Не мели чепуху, Звёздочка. Я его не люблю. Я не люблю вообще никого. Любовь — просто дурацкая развлекаловка для идиотов, и ничего больше. — Пусть так, — её улыбка становится самую малость ярче. — Называй как считаешь нужным. Но, знаешь, несмотря ни на что, на этот раз я очень рада, — Мейбл договаривает это, уже шагнув за порог, — что вы есть друг у друга. — Звёздочка, я... — Спасибо тебе за всё, Билл, — говорит она и оборачивается, стоя на первой ступени лестницы. — Ты только спаси его, ладно?***
— Я помню, кто ты, — говорит Диппер, когда Билл заходит в их общую комнату. — Помню, что ты сделал. Со мной. С моей семьёй. Со всем нашим измерением. Его голос звучит глухо и зло, но он не отстраняется и позволяет Биллу сесть рядом. Билл не отвечает. Он смотрит на багровую надпись на стене и молчит, пока Диппер едва осознанным, порывистым жестом сжимает его ладонь. — Так почему? — спрашивает Диппер почти отчаянно, когда тишина, тяжёлая и горькая, заполняет комнату до краёв. — Какого чёрта я всё еще тебе верю? Воздух в спальне кажется густым и затхлым. Дышать тяжело. Говорить — тоже. Билл переводит взгляд на его лицо. На секунду ему кажется, что Диппер вот-вот заплачет, но глаза у него сухие, а сам он, осунувшийся, бледный и больной, выглядит так, будто в любую секунду может потерять сознание от бессилия. Не встретив сопротивления, он укладывает своё Сосновое Деревце в постель и накрывает сверху одеялом. Сам садится рядом, прижавшись спиной к стене. Диппер застывшим взглядом смотрит в потолок, но Билл знает, что он внимательно слушает: его плечи вздрагивают, когда Сайфер произносит: — Потому что я тебе не врал. Он ловит абсурдность своих слов за хвост еще раньше, чем Диппер успевает возразить, и, криво ухмыльнувшись, объясняет: — То есть, я не врал тебе здесь, в том, что касалось… — Да, — перебивает его Диппер. — Я понял. — В самом деле? — Шесть лет, — Диппер переворачивается на бок и встречается с Биллом взглядом. — В конце концов, мы провели вместе шесть лет. Даже если это было шуткой… ну, она бы не затянулась так надолго. По условиям сделки тебе не нужно было оставаться рядом. Тебе даже необязательно было жить в этом мире. Билл улыбается. Ничего другого он от Диппера и не ожидал. Этот парень сам задал ему вопрос и сам же на него ответил. Правда, не до конца. Остаётся еще сотня, тысяча, бесконечное число нюансов, которые Билл не смог бы ему объяснить, даже если бы захотел. Он никогда не думал, что проиграет. Не думал, что доведёт их до этой точки на горизонте событий прошлого. Диппер смотрит на Сайфера холодно и неприязненно, и это странным образом не согласуется с каждым из его слов. — Ни один трикстер не будет действовать себе во вред. — Окей, — Билл пожимает плечами, — всё так и есть. Ты абсолютно прав, малой. Я даже спорить не собираюсь. — Ты остался, потому что хотел этого. — Всё именно так. — Зачем? Билл стискивает челюсти, не зная, что на это ответить. Сам он не задавался такими вопросами хотя бы потому, что не привык подвергаться самокритике. Да и зачем анализировать каждый свой поступок, если действовать — без оглядки и напролом — куда интереснее? Он не искал себе оправданий. Когда опустил ладонь Дипперу на висок и лишил его сознания — всяких проблесков света — вверг в беспробудное состояние комы, то старался, чтобы мальчишке не было больно, не из жалости и сострадания, а просто потому, что это показалось ему правильным и нужным поступком. Когда он, проведя три ночи незримой тенью у его больничной койки и изо всех сил сопротивляясь ритуалам вызова, которые раз за разом проводил Форд, принял решение последовать за Сосновым Деревцем в мир, сотканный из всех его хороших воспоминаний, надежд и детских иллюзий о благополучном будущем, им руководили не расчёт и не логические умозаключения. Просто Билл хотел сделать это — и он сделал. Как всегда. Он принял человеческую форму, исходя из взятых в сознании Диппера представлений об идеальной внешности. А потом, взглянув на смазливого до тошноты красавчика в зеркальном отражении, ухмыльнулся и густо смешал это безобразие со смутными ассоциациями Пайнса о старом-добром ублюдке Билле Сайфере. В этом действии тоже не было никакого смысла. Но это было правильно. В конце концов, он отыскал Диппера и его сестру и почти два месяца, оберегая и помогая по мере возможностей, наблюдал за ними со стороны. Он знал, что рано или поздно Сосновое Деревце обратит на него внимание. Мальчишка всегда был слишком наблюдательным и догадливым. Так и случилось. — Ладно, — кивает он. — Скажи, малой: ты помнишь, как мы с тобой познакомились? Диппер хмурится, продолжая изучать его напряжённым взглядом. Биллу не нужно читать его мысли, чтобы понимать: Пайнс клянёт себя за то, что не догадался раньше. Прожил с ним шесть лет, был близок так, как не сближался ещё ни с кем, помимо семьи. Планировал совместное будущее, был уверен, что они проведут вместе счастливую и долгую жизнь. И всё это время, доверяя без оглядки, даже не подозревал, кем Билл являлся на самом деле. Человеческая любовь — паршивая штука, думает Сайфер и с трудом удерживается от желания податься вперёд и взять мальчишку за руку. Хорошо, что он по природе своей неспособен испытывать ничего подобного. — Шесть лет назад, — осторожно начинает Диппер, — нам с Мейбл было пятнадцать, и мы уже жили в Гравити Фолз. Иногда нам приходилось уезжать, чтобы на пару дней навестить родителей. После одного из таких визитов мы вернулись домой и узнали, что в городе появился новый житель. О тебе мало что было известно — ходило множество слухов, и все бредовые. Ты не привлекал к себе особого внимания, но в какой-то момент мне начало казаться, что ты нас преследуешь. В смысле, я видел тебя везде, — Диппер вдруг против воли слабо ему улыбается, — мы шли в кафе Сьюзан — и ты всегда сидел с книгой и чашкой кофе за барной стойкой. Мы заглядывали в библиотеку — ты всякий раз оказывался в читальном зале. Ходили за покупками в супермаркет, и ты стоял в соседней очереди на кассу. Ты как будто… предугадывал наши действия наперёд. Знал, куда я пойду и что буду делать. Сейчас я понимаю. А тогда это казалось мне чем-то из ряда вон выходящим. — Я наблюдал за тобой, — Билл согласно кивает. Он всё-таки не удерживается: отстраняется от стены и ложится рядом с Диппером — лицом к лицу. Протягивает руку и мягко обводит кончиками пальцев линию его заострившейся скулы. — Хотел знать, что у меня всё получилось. Что с тобой всё в порядке. — Хочешь сказать, ты не собирался… — Понятия не имел, — перебивает Сайфер, — что всё выйдет именно так. Ты удивишься, но для меня это было ещё большим сюрпризом, нежели для тебя. Считай, что поначалу мне было просто… любопытно. Но только поначалу. — А потом я увидел, как ты разговариваешь с Фордом, — Диппер едва ли осознанно тянется вслед за прикосновением его пальцев, но вовремя обрывает себя и закрывает глаза. Тем не менее, его рука показывается из-под одеяла — Билл крепко сжимает протянутую ладонь и придвигается ещё ближе. Теперь мальчишка жмётся к нему, прячет лицо в перекате его плеча, и Билл уже привычным жестом гладит его по худой, с острыми выпирающими позвонками, спине. — Форд был от тебя в полном восторге. Сказал, что ты лучше кого-либо в этом городе разбираешься в технике, хотя учишься на юриста. Ты помог ему с созданием парочки его личных изобретений, которые прежде существовали только на чертежах, и в благодарность он позвал тебя к нам на ужин. — Все эти два часа ты прожигал меня таким подозрительным взглядом, что мне кусок в горло не лез, — Билл издаёт негромкий смешок. — А после ужина зажал в углу и спросил, знаю ли я, какая уголовная ответственность ожидает тех, кто пристаёт к пятнадцатилетним девочкам. — Я действительно думал, что ты следишь за нами из-за Мейбл, — судя по голосу, Диппер всё-таки выдавливает из себя невесёлую улыбку. — В смысле, не мог же я на полном серьёзе полагать, будто ты… — Видел бы ты своё лицо, когда я пригласил тебя выпить кофе. — Понятия не имею, почему я согласился, — Диппер горячо выдыхает и на секунду прижимается губами к его шее, открытой над вырезом футболки. — Ты на меня как-то повлиял, я прав? — Вовсе нет. — Так или иначе, — он замирает, когда Билл зарывается пальцами в его волосы, — я сказал «да», и всё завертелось само собой. Ты перевёлся на дистанционное обучение и остался в Гравити Фолз. Уезжал пару раз в неделю, но это было не так плохо, учитывая, что всё прочее время мы могли быть вместе. Ты был со мной. Помогал подготовиться к вступительным экзаменам, и даже Мейбл подтягивал по всем нужным предметам. Я был уверен, что мне с тобой немыслимо повезло. В смысле, то, что у нас было... — Это было круто, — заканчивает за него Билл. — Да. Я в курсе. Голос Диппера болезненно срывается, и Билл почти уверен, что чувствует, как у мальчишки на глазах выступают отчаянные и злые слёзы. — Потом мы переехали сюда. Сняли эту квартиру. Поселились вместе. Никому не доверяй. Вдребезги разбитое зеркало. Единственный зрячий глаз. Условием сделки было избавить мальчишку от боли — но, кажется, Билл сделал всё только хуже. Добавил к утрате сестры новую утрату. Отнял вторую жизнь вслед за первой. Отнял вообще всё, что у него было. Пускай нехотя. Пускай. Нет никакой разницы. В такие моменты Билл чертовски рад, что неспособен испытывать человеческие эмоции в полной мере. Ему и того, что осталось, хватает с лихвой. Диппер сбивчивым шёпотом зовёт его по имени, и всё, что Билл может ему ответить, это: — Я тебя не обманывал. — Знаю, — Диппер сдавленно кивает ему, не отстраняясь и с силой сжимая в пальцах отвороты его футболки. — Только это хуже всего. Я помню эту жизнь куда лучше, чем прошлую. Но моих воспоминаний достаточно, чтобы знать: тебе нельзя верить. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Ты пытался разрушить Вселенную и едва не уничтожил всю мою семью. — Это было очень давно. И это было не с тобой. Посмотри на меня, Сосновое Деревце, — услышав это прозвище, Диппер вздрагивает, но позволяет Биллу обхватить его подбородок и, отстранившись, поднимает взгляд. — Я дал тебе обещание, и я облажался. Мне жаль. Правда. Но теперь, когда ты помнишь, я могу попытаться всё исправить. Если ты доверишься мне. Если заключишь новую сделку. Он знает: Диппер не должен был вспоминать. Билл пообещал ему, что боли больше не будет. Что всё исчезнет. Сменится новой жизнью, в которой Диппер будет счастлив, и его сестра останется жива, и всё, что случилось прежде, навсегда исчезнет в осколках разбитой памяти. — Я помню, как она умерла, — говорит Диппер сорванным тихим голосом. — Если это было шесть лет назад, если это было не со мной... почему я помню? — Она всё еще жива. Она приходила сегодня повидаться с тобой, помнишь? — Не она. Нет, — Диппер кусает губы и, кажется, едва не срывается на крик, так что Билл приподнимается на локтях и, нависая над ним сверху, прижимает к постели. Его ладонь опускается Дипперу на горло и скользит ниже, к груди. Пайнс захлёбывается собственным горьким вдохом и, не отрывая взгляда от его лица, продолжает уже спокойнее: — Здесь нет никого настоящего и живого, кроме тебя. — Почём знать? — Билл пожимает плечами. — Может, я тоже ненастоящий. Твоё сознание могло создать меня благодаря защитным механизмам психики, или я сам, скажем, добавил в твою новую жизнь этот маленький элемент. Исключительно шутки ради. Это было бы вполне в моём духе. — Я просто знаю, — Диппер упрямо смотрит на него исподлобья и хмурится, тщетно пытаясь подобрать правильные слова. — Знаю, что ты настоящий. — Очень наивно и очень глупо, Сосна. А глупым и наивным ты никогда не был. — Дело не в этом. — И в чём же? — Я бы узнал, — Диппер вдруг тянется вперёд и, продолжая быстро, сбивчиво говорить, почти касается губами его губ. — Если бы это был не ты, я бы понял. Теперь, когда я тебя знаю… было бы нетрудно. Билл позволяет себе ухмыльнуться. — Очаровательно. Только имей в виду: это изменится, как только я заново очищу твою память. — Ты можешь это сделать? — Не знаю, — честно говорит Билл. — Зависит от того, почему ты начал вспоминать. Полагаю, ты просыпаешься. В таком случае всё, что мне нужно сделать — это углубить твоё бессознательное состояние. Сделать так, чтобы ты не смог выбраться. Чтобы остался на этой грани, и тогда — несомненно. Всё будет, как прежде. — Мне следовало взять красную таблетку, — Диппер до боли сжимает пальцы на его плечах. — А я второй раз подряд выбираю синюю. Хочу остаться в матрице. Как настоящий слабак, выбираю дешёвую иллюзию вместо реальности. — Ты не слабак, Сосновое Деревце, — Билл опускает ладонь ему на лоб и поднимает отросшую чёлку, чтобы сразу затем, склонившись ниже, прижаться губами к звёздным линиям родимого пятна. — Никто не виноват в том, что твоя реальность больше не имеет смысла. Поверь: эта жизнь, даже будучи ненастоящей, ничем не уступает прочим. Я был во многих измерениях. Видел такое, что ты себе и представить не можешь. Кто знает: может, твой настоящий мир в действительности тоже — не более чем чей-то затянувшийся сон? Вместо ответа Диппер целует его. Порывисто и неловко, глубоко, притягивая к себе так тесно, что Билл едва может дышать. Диппер обхватывает коленями его талию и выгибается, выгибается навстречу, трётся пахом о его живот и ни на секунду не закрывает глаза. Билл не уверен в том, что это действительно необходимо. Диппер лишь пытается забыться, выкинуть весь этот разговор, всё это сумасшествие из головы, затмить эмоциями своё прогорклое отчаянное безумие. Ненужная футболка летит на пол. От привкуса крови на языке мутит, ледяные ладони на распаленной жаром коже обжигают холодом. Затея заведомо проигрышная. Но Сайферу наплевать.***
Много позже руки у Диппера дрожат, и он, снова впавший в оцепенение, куда больше напоминает живого мертвеца, нежели того, с кем Билл провёл последние шесть лет. Диппер шепчет ему: Помоги. Спаси нас. Пускай она снова будет жива. Пускай всё вернётся. Точка невозврата заполняет собой всю их комнату. Каждый выдох и каждое слово. Она — в переплетённых пальцах и отравленных ядом мыслях. Она заполняет изнутри. Она сводит с ума. Билл знает, что если он согласится, если заключит сделку, всего этого больше не станет. Он не сможет вернуться. Сознание Диппера создаст его из осколков памяти — бесцветным отражением и иллюзией. И, что бы там ни говорил этот мальчишка, он никогда не узнает, что рядом с ним — не настоящий Билл Сайфер. Что Билл навсегда останется по ту сторону. Соблюдая условия сделки. Охраняя его мёртвый сон. — Но ты вернёшься? — тихо спрашивает Диппер, когда Билл протягивает ему руку, объятую синим пламенем. — Всё останется на своих местах? — Да, — врёт Сайфер и вдруг коротко, сухо целует тыльную сторону его запястья. — Я обещаю. Диппер улыбается ему слабой изломанной улыбкой, а потом сжимает его ладонь в своей. — Спасибо, — говорит он. — Наверное, у меня больше не будет возможности сказать это. Если я забуду... спасибо тебе, Билл. За всё. Я... Он не успевает договорить. Мир перед глазами меркнет, рассыпается осколками разбитого зеркала. В каждом осколке — улыбка. Широкая и пугающая. Чужая. Диппер проваливается в темноту, но до последнего чувствует, как его рука сжимает чужую ладонь, а короткий выдох на ухо: — Прощай, Сосновое Деревце, — кажется ему отголоском сна. Того дурного, неприятного сна, в котором кто-то кричал, и туфля с порванным ремешком лежала посередине дороги, и выдранный ком волос, тяжёлый и блестящий от крови, в солнечном свете выглядел глянцево-чёрным. Диппер забывает их, как всякое неприятное сновидение, рассеивающееся невидимой дымкой в первые минуты пробуждения. На короткий миг он чувствует себя свободным и очень, очень лёгким, как будто ни в нём, ни в его мыслях больше нет никакого веса. Он знает, сам не понимая, откуда: этот сон к нему уже не вернётся. Никогда.***
Когда Диппер открывает глаза, ему кажется, что он упускает что-то очень и очень важное. Как будто из памяти выдрали кусок и оставили внутри тяжёлую, давящую своей пустотой дыру. Эти мысли исчезают бесследно, когда тёплые руки обвивают талию, тесно притягивают к себе, и Билл губами коротко жмётся к его виску. — Доброе утро. Билл улыбается. Билл переворачивает его на спину и садится ему на бёдра. — Знаешь, — весело говорит он, — до начала твоих занятий ещё шестьдесят восемь минут. Солнечные пылинки пляшут в узких полосах полупрозрачного золотого рассвета. У Билла замечательная улыбка, и Диппер смотрит на него, не отрывая глаз, чувствуя: с каждой секундой тяжесть в груди становится всё менее ощутимой. Она никогда не исчезнет полностью. Ни завтра, ни через год, ни даже через десять. Но Диппер пока ничего об этом не знает. Билл рядом с ним; перед началом семинара Мейбл, как всегда, будет ждать его у входных дверей. Они обнимутся при встрече, а потом, в аудитории, привычно сядут рядом друг с другом. Жизнь, тёплая и размеренная, идёт своим чередом. В конце концов, ему не на что жаловаться: у Диппера Пайнса всё хорошо. Он счастлив.