Ты — тайфун

Вершители человеческих судеб, мы — есть судьи и на наши плечи ложатся судьбы умерших случайно, напрасно по чьей-то вине людей, которых через бюро отправляют к нам, чтобы мы, когда образуется накалённая ситуация, связанная в большей степени со страхом умереть (ведь у них нет воспоминаний о том, что они уже мертвы), показали истинное лицо, — и мы смогли бы им приписать вердикт, отправив тем в самым в «Ад» — небытие или «Рай» — перерождение. Мы, как правило, живые куклы, но без эмоций. Нам они чужды, но бывают ужасные исключения, когда даже мы, безэмоциональные человекоподобные изощрённо созданные существа, становимся перед стеной, которую, если раньше могли либо обойти, либо перепрыгнуть, либо разбить, — не в силах сделать малейшего движения, а она растёт и вверх и вдоль, становясь из маленькой стены во что-то большое, могущественное и неприступное. И таким строением стало для меня появление странной блондинки с сильным макияжем и с причудливой заколкой-игрушкой в виде мишки в пучке на макушке. Никогда не знаешь, что откроют двери лифта и кто переступит порог. И переступила она, — та, что пробудила во мне то, чего я был лишён. Хоть на краткий миг, но я смог понять этого Декима, хотя всё равно призираю его и считаю, что ему давно пора бы принять решение насчёт той брюнетки, но почему-то он ещё колеблется… Если б кто знал, как сложно быть судьёй с зарождающимися человеческими эмоциями!.. Уже с первого её появления и последующих за собой восхитительных возгласов, я понял, что мои монотонные непримечательные дни, превратятся во что-то движимое, живое… И началась игра. Она — безрассудная, готовая на неожиданные поступки, ради… как она назвала? Своего идола — Харады. Весёлая, но крайне бойкая. Открытая и такая экстравагантная. Она — будто тайфун, ворвавшийся в тихое течение. Но, к сожалению, решение, что предстоит мне — оно подобно чаше золотых весов, упавших на мои плечи и с каждым часом становятся тяжелее. Я много раз спрашивал себя: куда её отправить и почему я всё ещё в раздумьях?.. Часами стою за стойкой, прокручивая в голове картины, но не в силах принять решения. Напротив, я стал большее внимание уделять ей. Косые взгляды в её сторону, скрытое наблюдения за ней, когда мой чёрный четвероногий напарник начинал к ней ластиться, а она, весело смеясь, брала в руки, а потом сравнивала его с каким-то поп-певцом и танцором её идола. Я хоть и злился, но в этот момент мой взгляд ловил её нежную, очаровательную и бесподобную улыбку — что заставляло меня терять дар речи, а потом наши взгляды соприкасались, и она из милой девушки, превращалось в ходячего двуногого индивида, возмущённо что-то говорившего при этом надувая губы, грозя указательным пальцем, но и я не бездействовал. Легко брав её под мышку, бросал в комнату и запирал, а после, облокотившись спиной об стену, прислушивался, как она продолжала «граммофонить», а моё сердце билось, я ощущал на своей руке теплоту и хотел, чтобы это продолжалось, но всякий раз передо мной вставала картинка того, кто я есть и что должен сделать. Я знаю одну вещь: я борюсь сам с собой и делаю вид, что она меня раздражает, а на самом деле боюсь дать трещину скорлупе, потому что понимаю, что если ни я, то кто-нибудь другой выдаст приговор и как бы я не хотел, сражался, вмешалась бы Нона — и всё закончилось. Да и почему это так важно? Ведь она — просто фрагмент, а после моего решения, она уйдёт из моей памяти, как растаявший снег на ладони. И вот я принял его: отправить в бездну, силясь, я схватил её за запястье, чувствуя, что сам весь дрожу, ноги, будто одеревенели, в горле пересохло, а глаза стали слезится. Она в это время, как всегда, возмутилась и постаралась вырвать руку, я сжал её сильнее, дёрнул на себя, довёл до лифта и небрежно отпустил, при этом ничего не сказав обошёл её и, делая вид, как будто рад от неё избавится, сомкнул руки на груди, облокотившись плечом о стену, при этом я почувствовал, как мои губы самопроизвольно расползлись в ехидную улыбку. Она тихо вошла лёгкой походкой в лифт, двери которого ещё были открыты и произнесла слова, которые эхом пронеслись через меня. Её голос звучал так, как будто она была простужена, а на самом деле по её щекам текли маленькие прозрачные ручейки. Неловким движением она их вытерла. — Спасибо за то, что позволили провести те дни с Харадой, за ту игру и за то, что отсрочили решение, — а после посмотрела на меня пронзительно, как будто передо мной стояла не та оптимистичная девчонка, не принимающая всё всерьёз, а кто-то другой. Потом преподнесла руку к волосам, в этот момент двери лифта начали медленно закрываться; я будто бы примёрз, а на губах застыли немые слова, моя одеревеневшая рука была поднята, а её сняла ту самую заколку и лёгким движением, кинула по направлению ко мне, а после, опустив голову так, что чёлка скрыла её глаза, она тихо произнесла: — Харада, я иду к тебе, — и двери лифта закрылись, унося в бездну её душу и саму её, а я остался стоять, глядя на то, как яркое солнце потускнело, как моя жизнь превращается в серые будни. Прошло достаточно времени, пока я не сдвинулся с мёртвой точки, взяв причудливую заколку, нацепив на запястье, которую с минуты разглядывал, а после ринулся к своему рабочему месту, похоронив в своей памяти Маю и те чувства. Мир стал чужд, и я, путём этого метаморфоза, похоронил нового себя.