***
Первыми приезжают Матсукава и Ханамаки, сдавливая меня в крепких объятиях, от которых проминаются косточки. Мы не виделись уже лет шесть, но они не особо изменились, только возмужали. Я же стал совершенно худым, с впалыми щеками и залегшими теперь до конца жизни синяками под глазами. И у меня появилась еще одна неотделимая конечность в виде трости, из-за которой я часто сравнивал себя с треногой. Потекли вопросы, рассказы, старые воспоминания, которые вызывали улыбку и невозможную боль в груди, но ее уже не залить морфием. И никто из нас не решался заговорить о том, кого я ждал больше всего – чтобы не огорчать. Матсукава привез подарок от бывших первогодок – дерево, которое я должен буду посадить. Не ребенок с домом, так хоть это. Мы сидели за разобранным во дворе дома столом, мама все выносила новые блюда из дома. Ханамаки играл песни на гитаре, рядом со мной сидела моя старшая сестра, когда послышался звук подъехавшей к обочине машины.***
Это безумные студенческие вечеринки. Это безумные бывшие школьницы, а иногда и школьницы, которые с головой окунаются во взрослую жизнь, чем мы с тобой частенько пользовались. Найти на все готовых молодых развратниц не составляло особого труда, потому что я был красавчиком, а ты моим лучшим другом, тоже, кстати, далеко не уродом. Девки отчаянно клевали на твои руки: мускулистые, с торчащими венами и смуглой кожей, из-за которой все мышцы казались еще рельефнее. Это было мной отмечено, как и многое другое, во время совместного втрахивания очередной девушки в кровать, иногда по-отдельности, иногда и вместе одну. И я бы соврал, если бы не признался сам себе – мне это нравится. Нам уже давно намекали, что мы больше, чем просто лучшие друзья, а я с ними соглашался. Потому что Иваизуми был совершенно неотделимой для меня частью, которую не хотелось отдавать никому. И я действительно его любил, но не настолько пошло. Я просто любил его так, что без него точно бы увял и умер. И ничего не менялось около года. Очередная обманчиво невинного вида девушка едет с нами ко мне домой. Она выглядит настолько пряно, что в сознании всплывает ощущение, похожее на стыд за наши будущие действия. Тебе всегда такие нравились. Мне же нравились те, что темпераментнее. От рюш ее платья сливочного цвета рябило в глазах, поэтому я отвернулся в окно, однако оставив свою ладонь на ее голой коже между подолом платья и верхом гольф. И как всегда первое впечатление обманчиво, а рюшами не скрыть настоящее. По сути, этой девушкой мы угодили друг другу. И милая на вид, и темпераментная. Я как можно скорее снимаю с нее платье, от которого у меня грозит начаться эффект Доплера, ты приказываешь мне оставить на ней гольфы. Гребанный фетишист. Пока бедняжка старается поместить в своем прелестном ротике оба наших члена, я с издевкой лапаю тебя за зад, за что тут же получаю кулаком в плечо и отшатываюсь, с мокрым звуком вытаскивая член. Ты занимаешь полностью ее рот. Ну что ж, я пока могу довольствоваться ее рукой. Гольфы сползли, теперь видны красные колени, на которых она стояла до этого. Ты сзади, я спереди. Ты толкаешь ее рот своими фрикциями навстречу мне, звонко шлепая кожей о кожу. Бедняжка давится, мне бы даже было ее жаль, но она сама хочет не меньше. Мне надоело смотреть на ее заплаканное лицо и пузырящуюся слюну, так что я поднимаю взгляд на тебя, наблюдающего за тем, как член пропадает в теле девушки. А я наблюдаю за светотенью на твоем торсе. И я действительно ревную, пока ты тоже не поднимаешь взгляд на меня. Мы часто так делаем, смотрим друг на друга, иногда ведя диалоги взглядами, типа «Эй, ты видел, как она может? А что, если я сделаю вот так?», но сейчас мы просто смотрели друг на друга. За окном проехала одинокая поздняя машина, освещая фарами поочередно меня и тебя. От света видны подтеки пота на твоей шее, и у меня резко чешутся зубы, но вместо них я протягиваю руку, берясь за изгиб твоего плеча. У тебя слишком тяжелый взгляд перед оргазмом, и я вовремя улавливаю этот момент и делаю то, что давно хотел – передвигаю ладонь с плеча на шею, надавливая и нагибая к себе, захватывая твои губы. Ты толкнулся еще раз и кончил, рыкнув мне в губы. А я кончил от этого, заставив девушку заливаться кашлем еще минут пять.***
Мне хотелось убежать подальше. Я не хотел встречаться с самым больным для меня прошлым, но прошлое открыло дверь семейного фургона и вышло, с ностальгирующим видом оглядывая родные места. Наши взгляды встречаются, и у меня тут же вышибается почва из-под ног, хоть я и сижу. Это хуже всего на свете, я одновременно хочу жить как можно дольше и умереть тут же. Зачем ты приехал? У тебя жена, дети, хорошая работа. Зачем тебе приезжать к живому трупу, которого ты так старательно избегал все семь лет? Но ты не отвечаешь на мои вопросы, потому что я не задал их вслух. Ты просто подходишь ко мне и треплешь с грустной улыбкой мои волосы. Я не выдерживаю и резко встаю, наплевав на боль, откидывая свою третью ногу в сторону. Я висну на тебе, вдыхая твой знакомый запах вместе с чем-то незнакомым, и заливаюсь слезами и бесконечными причитаниями «Ива-чан». Вокруг все молчат, а Ханамаки с Матсукавой смотрят на Иваизуми осуждающе, но все же в их взгляде больше грусти. Мы едем на побережье. Я рассказываю всем уже надоевшую тему космоса. Рассказываю, что есть две звезды, названные одним именем. Рассказываю, что они с Земли кажутся одной точкой, но на самом деле они находятся на огромном расстоянии друг от друга. Говорю, что их называют Спикой и что это грустно и романтично, но все начинают смеяться. Дерево едет с нами же, я настоял на этом. Ожидается трое суток на прекрасном побережье с ящиком пива, с двумя палатками, костром и разговорами до поздней ночи. Ханамаки не умеет плавать и дико бесится с самой идеи, но ведь сейчас мне никто не может отказать. Было жестоко уходить так, без предупреждения. И не просто уходить, а пропадать. Было жестоко позволять мне узнавать о твоей жизни из уст других. Ужасно жестоко, что твоя жена ровно твой типаж. Жестоко, что у тебя родились близняшки. Жестоко то, что ты даже ни разу не позвонил, не написал, хотя узнал о моей болезни. Ты поступал ужасно жестоко со мной, я такого совершено точно не заслуживал. Но я не мог на тебя злиться. Я только страдал, убиваемый болью как в теле, так и в душе. И мне действительно хотелось скорее умереть. И это было самой главной причиной отказа от химиотерапии. А потом ты запросто явился на мой день рождения, хотя прекрасно все знал. Уж ты точно знал меня лучше всех. И сейчас, под общий смех в видеокамеру, я отчетливо видел твои обеспокоенные глаза, смотрящие на меня через зеркало заднего вида. Тему волейбола все старательно обходили, пока я сам не завел этот вечный двигатель. Было темно, в руках поблескивала жесть банок пива, на лицах играли отсветы от них и огня. В ушах играл шум моря, вперемешку с забытым шумом алкоголя. Заведенная шарманка волейбола играла без моего участия. Я разглядывал звезды, мечтал о том, чтобы меня забрали инопланетяне и провели кучу опытов. Может, уж они смогут меня вылечить? Ночью со второго на третий день меня чуть не убил самый сильный приступ боли. Склянки с морфием летели с безумной скоростью, а я все выл и плакал на коленях Иваизуми, который гладил мой липкий холодный лоб. Маки утащил Матсукаву на берег, потому что иногда был понятливее своего друга. Мне стало легче, по крайней мере, я перестал безудержно выть. Разговоров не было. Между нами вообще было настолько тихо, как будто мы все еще общаемся взглядами, как раньше. И, кажется, что в этот раз это ты исполнил свое давнее желание, потому что по моему лицу рассыпались еле ощутимые поцелуи, собирающие слезы, по телу пробежали ладони, отбирающие у меня дрожь от холода. Все слишком тихо. На следующее утро Иссей и Такахиро сажали дерево, пока я лежал головой на коленях Ива-чана. Они смеялись и ругали меня, ведь это должно быть мое занятие. Но я почти не мог ходить. Сегодня был последний день, через несколько часов мы должны были уехать обратно домой. – Эй, Ива-чан. – Чего тебе? – Ты мне задолжал одно желание. – Когда это я успел? – Когда мы заключили пари, кто выиграет: Карасуно или Шираторизава. – Блять. – Все еще в силе? – Валяй. Я поворачиваю голову к воде. Двое других, кажется, убежали отлить, так что лучше этого момента не придумаешь. – Ты должен отнести меня туда, – я показываю пальцем на волны, – я сам не дойду, ты ведь понимаешь. – Ты хочешь искупаться? – Нет, Ива-чан. Я хочу сократить себе и всем другим страдания. Ровно три секунды длилось молчание, перед тем, как меня скинули с колен на песок. Он кричал на меня. Кричал так, что звенело в ушах. Перепуганные Маки с Матсу прибежали, еле успев заправить причендалы в трусы. Иваизуми одной емкой фразой описал им ситуацию. – Я не могу больше терпеть это, понимаете? Вы ведь сами видели, каково мне. И будет только хуже. Я совершенно точно умру, здесь без вариантов. Нет чудес на свете. Иваизуми ударил меня по лицу, его ударил Маки.***
Такие решения не даются легко. Ни мне, ни им. В небе сгущались сумерки, скоро должны были показаться звезды. За эти шесть часов все успели пережить полный спектр возможных эмоций. Мне уже было абсолютно все равно. Я был готов ползти на локтях до линии воды, чтобы просто уткнуться лицом в воду. Но в действительности я хотел заплыть как можно дальше. Хотел, чтобы меня понесло течением. Хотел, чтобы это был мой выбор. Они все сильные, у них всех есть семья. Они выдержат. Я выжидал, когда до них дойдет, что если не так, то я исполню свое желание сам, и уже иначе. – Вы мои чертовы лучшие друзья. Если не вы, то кто тогда? Первым поднялся Иваизуми, вогружая мое тело на себя. Его пальцы дрожали, и мне почти было стыдно. Но ведь он задолжал мне желание. Вода 23 июля прекрасная. Пока Хаджиме несет меня, я смотрю вверх, запоминая любимые звезды. Да, все верно, иначе быть не может. Вода уже подступила к горлу, и я отпускаю чужие плечи с улыбкой, говоря этим ему «Спасибо». Разворачиваюсь и начинаю плыть дальше. Когда понимаю, что я не один. В воде уже все, Маки отчаянно пытается грести, хоть он совершенно не умеет плавать. На его глазах слезы, он что-то кричит мне, но я не понимаю что. Матсу подхватывает того, когда он начинает почти тонуть. Я смотрю на них и машу ладонью, держась на плаву. Рядом со мной так же висит Иваизуми. Дна под ногами нет уже давно. И я бы испугался, я бы правда испугался, если бы не его присутствие. Если бы он не поплыл дальше. – Ну все, Тоору, пойдем на берег. Наигрались. Я улыбаюсь. Я сплевываю попадающую в рот воду. Я слабею. – Прости, Ива-чан. И не называй своих детей в честь меня, это слишком банально, – теперь я держусь на плаву только с помощью рук Иваизуми. – Отпусти меня, Ива-чан. Достаточно. И он не отпускает. Иваизуми утягивает меня в самый сладкий, самый лучший в моей жизни поцелуй, который по стечению обстоятельств станет самым последним. И я счастлив из-за этого. – Ты думаешь, я просто отпущу тебя одного? И мы ныряем вглубь. В темноте ночи нас почти не видно. Свет от звезд проникает через воду, очерчивая тебя как тогда, при свете фар. Мои губы снова растягиваются в улыбке, и вместе с ней в горло пробивается вода. Рефлекторно я втягиваю воду носом и захлебываюсь, судорожно сжимая майку Ива-чана. Мир темнеет и отступает боль.