***
Ветер шумел кроной дуба. За столом смеялись, чавкали, звенели и чокались. Иногда где-то вдали раздавались звуки грома и тогда кимаревший напротив Ноя полный мужчина с белоснежной кожей и гладковыбритым черепом вздрагивал и вместе с ним содрогался весь стол. – И тогда я ей говорю: мамзель, а не были ли мы с вами знакомы в прошлой жизни? – сосед справа, активно жестикулируя, рассказывал какую-то пошловатую историю. Несколько благодарных слушателей с готовностью смеялись после ключевых реплик. Ной молча наблюдал, как коньяк из рюмки рассказчика методично выливается в его чашку. – Дааа, времена уже не те. Помню лет 80 назад розы никто не перекрашивал! А теперь... – мальчик лет пяти, одетый в форму королевского стражника с эмблемой бубен на плече, смачно сплюнул на землю. – Уберите от меня свой торт! Он отвратительно воняет! – верещала тощая напудренная старушка, замахиваясь чёрным перьевым веером на одной ей видимого врага. Ной вздохнул. Он угодил на чаепитие случайно, присел отдохнуть после долгой прогулки. И даже не заметил, как пустовавший стол вдруг оброс едой, питьём и желающими скоротать время за общением. Здесь были и жители Зазеркалья, и поданные Червонной Королевы. Они обсуждали политику, погоду, личную жизнь, работу и просто рассказывали небылицы. Некоторые шушукались о реальном мире, но это считалось дурным тоном. Тех, кто молчал и не прикладывался к яствам, тут тоже не жаловали, так что Ной старался поддерживать разговор, когда к нему обращались, и медленно общипывал кисть винограда. – Прекрасная серьга у вас в носу, – Ной встретился взглядом с пьяной дамой, которая медленно курила через длинный мундштук. – Благодарю... – За такие серьги привязывают молодых половозрелых бычков, чтобы те не могли сопротивляться, – дама подмигнула и засмеялась. – Ценная информация, – промямлил Гусеница и сделал вид, что слушает соседа справа, который тем временем перешёл к кульминации своего рассказал: – А эта краля в итоге оказалась мужиком! Не, ну ты прикинь, а?!***
Она с трудом запоминала лица и имена. Ощущение чего-то вязкого. Как будто бродишь в тумане или плаваешь в киселе. Вокруг говорили, шутили, смеялись, спорили. Ругались и иногда дрались. Слова складывались в предложения, иногда Эбби даже улавливала их смысл и что-то отвечала. Но потом тут же забывала, о чем шла речь, и теряла нить разговора. Она могла задуматься о чем-то и тут же забыть о собеседнике и искренне не понимала, почему тот к ней обращается и вообще, откуда взялся этот человек. Если тот был еще и назойлив, то растерянность сменялась глухим раздражением и вспышками агрессии. Тогда можно было ударить приставучего типа шилом или ножницами, если попадешь в шею – то совсем хорошо, жужжание над ухом исчезнет вместе с собеседником, если в руку или ногу – липучка просто отстанет. Правда, они потом всегда возвращались, но или отсаживались подальше, или не трещали, как сороки, галантно подливая чай ей в кружку. Эбби нравилось это странное чувство – одиночество и, в то же время, не одна. Люди вокруг, но они тебя не трогают, вроде, делаете одно и то же, но от тебя никому ничего не надо. Она была странной эта Эбби Гленн, впрочем, как и все, кто участвовал в этом безумном никогда не прекращающемся чаепитии. Сегодня настроение у Куклы было почти благостным, она шила что-то и даже напевала. – А эта краля, в итоге,оказалась мужиком! Не, ну ты прикинь, а?! – кто-то проорал над самым ухом. Умиротворение как ветром сдуло. Захотелось ударить того, кто это сказал, шилом в щеку. Почему, Эбби не смогла бы объяснить. Просто какие-то вещи были ей неприятны.***
Томно вздыхая, пьяная дама продолжала откровенно пялиться на Гусеницу, а сосед справа перешёл к рассказу о своих эмоциях, когда он увидел, что у «крали» вместо пышной женской груди вата в чашечках корсета. – Я был в ужасе! У меня волосы встали дыбом буквально по всему телу! Слушатели смеялись. Ной покосился на рассказчика. Тот был высокий, востроносый и отчаянно рыжий. Впрочем веснушек на его розовом лице не наблюдалось. Потрёпанный зелёный пиджак, клетчатая рубашка с замызганными манжетами. На голове красовался строгий цилиндр. На безымянном пальце левой руки, в которой рассказчик держал бокал, растерявший уже почти всё содержимое, блестел перстень с крупным синим камнем. Гусенице стало интересно, о чём действительно думает этот персонаж, пытавшийся изо всех сил произвести впечатление местного мачо, совращающего девушек Бедлама толпами. И Ной закурил, набив трубку. Гусеница ещё не умел читать мысли выборочно. Это придёт потом, со временем, с упорными тренировками. Сейчас поток информации захлестнул Ноя со всех сторон. И было сложно понять, кому какая мысль принадлежит. Кто-то думал о сексе, о связанных руках и выкручивании сосков, о серьгах в самых неожиданных частях тела и сладкой боли. Ною подумалось, что это вполне могут быть фантазии пьяной дамы и он решил держаться от неё подальше. Кто-то думал об отпуске в Таиланде. Об экзотической еде вроде жареных скорпионов и саранчи в карамели, о дешёвых проститутках с «сюрпризами» и о том, что до отпуска ещё пахать два месяца на суку Штейна, этого ушлого немца, который так и не научился толком говорить по-английски, хотя живёт в Нью-Йорке уже лет десять. Кто-то думал о еде: какой вкусный торт, а сэндвичи уже остыли, чай странно пахнет, интересно, из чего сделана обсыпка на этом пудинге, о, кто-то пролил молоко, а колбаса уже с душком, наверно испортилась. – Эй, Синяя Гусеница! Кончай в чужих головах копаться, тут тебе не экспериментальная лаборатория! – крикнул грубый мужской голос и Ной очнулся, выронив изо рта трубку.***
– Я был в ужасе! У меня волосы встали дыбом буквально по всему телу! - прогремело над самым ухом. Кукла, наконец-то, заметила своего соседа по столу. У того был пронзительный, грубый и, в то же время, с вкраплениями режущих ухо визгливых ноток голос и мерзкий засаленный пиджак, от которого разило потом. "Свинья" - Эбби внимательно посмотрела сначала на розовую кожу крикливого балагура, а затем на чайник с кипятком, стоявший на столе, а потом вновь на розовое лицо разошедшегося мужика. "Если я встану на стул и вылью на него воду, его лицо станет красным, он замолчит и помоется, заодно" - задача была легко осуществима. Но! "Он будет громко орать" - от вонючего соседа следовало избавиться как-то иначе. "Шило или ножницы?" - на большой тарелке лежал длинный острый нож, которым разрезали пирог. Возле блюда на скатерти валялись крошки. Раздражение нарастало. Эбби посмотрела на стальное, острое, длинное лезвие. "То, что надо". - Передайте мне нож, пожалуйста, - Кукла обратилась к сидевшей напротив нее пожилой женщине очень вежливо. – Эй, Синяя Гусеница! Кончай в чужих головах копаться, тут тебе не экспериментальная лаборатория! - у Эбби начинала болеть голова. - Благодарю Вас, - она слабо улыбнулась, и, отложив шитье в корзинку, взялась за рукоятку ножа. "Лучше бить в спину" - она прицелилась. Еще секунда и крикун исчезнет на какое-то время.***
– Я не… – тихим голосом начал было оправдываться Ной, попутно неловкими пальцами ловя трубку, которая высыпала всё своё содержимое на без того запачканную скатерть, а кое-где даже успела прожечь маленькие дырочки. Орал не рассказчик, а один из его слушателей – здоровенный детина с очень внимательными тёмными глазами и татуировкой в виде двух роз на левой щеке. – Фи! Молодой человек, как Вам не стыдно? В моё время перед тем, как залезть к даме в голову, непременно спрашивали разрешение, – провизжала пожилая дама с перьевым веером. Ной коротко извинился и перед ней. Рыжий рассказчик, чьи эмоциональные излияния так грубо прервали, поднялся на ноги, явно задев фалдами сидевшую рядом белоснежную девушку, и со злой насмешкой смотрел на Гусеницу. Теперь по самодовольному виду владельца замызганного пиджака и без всяких фокусов было понятно, о чём он думает. Ной, тонкий и кроткий, но при этом имеющий броский и даже вызывающий внешний вид, был идеальным мальчиком для битья, если вдруг хочется побыть в глазах рассерженной толпы восстановителем справедливости. Наглость должна наказываться. Блестящие от жира губы рассказчика чуть уловимо дрогнули в восторженной улыбке, а потом рыжий нахмурился, отставил свой стул в сторону и, встав в подходящую позу, продекламировал: – Вам лучше удалиться. Вам здесь не рады. Остальные молчали, ожидая развязки. Наверное, надеялись на драку или хотя бы небольшой скандальчик. Но Гусеница только ещё раз извинился и поднялся со своего места, чтобы исполнить волю рыжего и зазря не нарываться на неприятности.***
Рыжий поднялся на ноги и его зад оказался аккурат перед носом Эбби, до Куклы донесся запах несвежего нижнего белья, которое давно необходимо было поменять. Этот нахал вторгся в ее жизненное пространство и чуть не наступил на корзинку с рукоделием, которую Кукла поставила рядом с собой на траву. От него надо было избавляться, как можно скорее. Эбби аккуратно встала, бить в спину сидя стоявшего крупного мужчину было неудобно. Отставила стул в сторону и зашла за спину этой говорящей помеси крысы и свиньи. – Вам лучше удалиться. Вам здесь не рады, - потенциальная жертва был похож на актера из какого-то любительского спектакля. Он пытался выдворить из-за стола кого-то, кого Эбби не могла разглядеть за спиной мужчины. "Это тебе придется удалиться. Это тебе здесь не рады" - она даже размахиваться не стала. Приставила и резко вбила кулаком. Нож вошел аккуратно под лопатку. "Хорошо, крови почти нет"- надоевший Кукле тип замер на месте, выпучив глаза и пытаясь ловить губами воздух. "До новых встреч" - Эбби дернула нож обратно на себя, извлекая лезвие из жертвы, чтобы не продлевать агонию. А то эти кровавые слюни, летящие в разные стороны, заваливающееся тело, побитая посуда, перевернутый стол, разлившиеся чайники - это грязно и не эстетично. А сейчас свин даже захрипеть не успел, просто взял и исчез. И нож стал тут же чистым, безо всяких следов крови на нем. На траву упало кольцо с синим камнем. - Он вернется и заберет его, - сказала Кукла парню, оказавшемуся перед ней, наклонившись и подняв украшение с земли. Она положила его в блюдечко на столе. - Приятно познакомиться, Эбби Гленн, - молодой человек, стоявший перед ней, казался милым и скромным и совсем Куклу не бесил. Он мог стать куда лучшим соседом, нежели предыдущий. - Присаживайтесь, хотите еще чашечку чая? - Эбби с нежной улыбкой на лице указала на стул рядом с собой. - Спасибо, дорогая, - она протянула нож пожилой леди. - С твоего позволения, я бы залезла в твою голову, - продолжила Кукла так, словно предлагала пожилой кокетке пирожное. - Но для этого кто-то должен принести топор. - Кто сходит за топором? - обратилась она к окружающим, при этом взгляд Куклы был ясным и не замутненным. Сейчас наступили те дивные два часа в жизни Эбби, когда небо темнело, постепенно превращаясь из голубого в темно-синее, и зажигались милые ее сердцу, развешенные на ветвях дуба китайские фонарики. В это время разум Куклы прояснялся и она могла нормально общаться с окружающими. - Никто не хочет идти за топором, - сообщила она грустным голосом стоявшему перед ней парню. - Тебя как зовут? Присаживайся. Тортик хочешь? - она повторила свое приглашение еще один раз.***
Рассказчик внезапно замер, выпучил глаза и стал похож на карпа, выброшенного на берег. Ной моргнул, рыжий исчез, только кольцо осталось сверкать в траве. С какое-то время над столом ещё висело молчание, все, включая Гусеницу, смотрели на миниатюрную беловолосую девушку с огромным кухонным ножом в руке, с которого стремительно испарялась кровь. Девушка представилась, предложила Ною чая, а когда тот послушно опустился на указанный стул, ещё и торт, который Гусеница не любил, но в текущей ситуации готов был съесть хоть целиком в одиночку. Попутно девушка, назвавшаяся Эбби Гленн, вела диалог с пожилой дамой, которая ничуть не смутилась предложению рассечь ей голову топором, но всё-таки предпочла сфокусировать своё внимание на очередном невидимом собеседнике. Чаепитие продолжалось. – Ной… Аддерли, – спохватившись, представился Гусеница. Он осторожно наблюдал за мимикой Эбби, стараясь подметить малейшее изменение настроения. Ему совсем не улыбалось быть следующим, в кого вонзится её нож, но время шло, Кукла была всё также гостеприимна, словно весь стол принадлежал именно ей и потчевать гостей – её святая обязанность. И Гусеница расслабился. – Вы меня выручили, спасибо.***
"Выручила?" - Кукла сперва не поняла, о чем речь. Произошедшее минуту назад казалось ей далеким прошлым, не имеющим к ней никакого отношения. "Наверно, этот рыжий пытался выгнать его из-за стола". - Обращайся, если что, Ной, - она улыбнулась парню уголками губ, а затем уселась в плетеное из соломки кресло, расправляя на коленях пышную юбку из воздушной светло-салатовой кисеи и поправляя скалывающую кружевной воротник камею. Вечер еще не в полной мере вступил в свои права. Сосредоточиться на чем-то было очень сложно. Кукла скользила взглядом по столу, разглядывая разрисованный веселенькими розовыми цветочками фарфоровый чайник, а затем начала рассматривать своего нового соседа. Высокий, черноволосый, с пирсингом в брови, ушах, губе и носу и необычным сероватым оттенком кожи он не казался Эбби странным, в чем-то соответствуя ее представлению о прекрасном. Одет парень был элегантно, лишь полосатые брюки резали глаз. - Вот салфетка, - Кукла протянула ее Ною. - Положи ее на колени. Курочку хочешь? Или пирог с потрохами? - она указала на блюдо, стоявшее на дальнем конце стола.***
Ной послушно расстелил салфетку поверх брюк, не задумываясь о причинах просьбы Куклы. Его куда больше занимала сама личность белоснежной девушки в пышном светло-зелёном платье. Кукла казалась фарфоровой статуэткой Пастушки из сказки Андерсона, только зонтика не хватает. Одно неловкое движение, упадёт и разобьётся. Было в её лице что-то неправильное, и дело даже не в стеклянном взгляде, который скользил по пространству, как бы ища, за что зацепиться. С каждой минутой Эбби становилась всё более похожа на человека, наделённого чувствами, мыслями и эмоциями. Будто бы наполнялась жизнью, и сквозь слишком светлую кожу как будто бы даже проступал здоровый румянец. Гусеница не понимал, с чем связаны стремительные изменения. С чаем и душистыми пирогами, с недавним убийством, с их текущим разговором, который больше тянул на монолог, или, может, с поглощающим поляну под дубом сумраком. Фонари, развешанные по всему дереву, один за другим начинали светить: жёлтым, оранжевым, белым. Не смотря на непрекращающийся галдёж за столом, было душевно и уютно. Как будто родственники самой разной степени близости собрались отметить чей-то юбилей, и все тосты уже отшумели, всё спиртное выпито и наступило время разговоров и перемывания косточек общим знакомым. Гусеница чуть улыбнулся. – Как давно вы здесь, в Стране чудес? – решился спросить Аддерли. Он совершенно точно не встречал Эбби раньше, что, в общем-то, ни о чём конкретном не говорило. Но ему казалось, что Эбби новичок, который, к тому же, навряд ли что-то помнит о своей жизни. Иначе откуда такая… неестественность. Ной и сам в своё время собирал себя по частям. Ведь без знания своего прошлого, своей предыстории, чрезвычайно сложно понять, кем ты являешься. Просто внезапно появляешься в здесь и сейчас, и начинаешь жить с чистой страницы, каждый день удивляясь собственным поступкам. «Портниха», – подметил Ной, завидев корзинку с рукоделием. Стежки на ткани были ровными, почти машинными.***
- Совсем распоясалась! А ну, иди сюда! - неожиданно рявкнула Эбби на тарелку с куриными крылышками. - А то разобью! Блюдо неохотно приподнялось на крохотных ножках и, прихрамывая, балансируя на ходу, поковыляло к девушке и ее собеседнику. - Приятного аппетита, - Кукла, не спрашивая у Ноя, хочет он этого или нет, положила на его тарелку курицу, а потом еще кусок пирога с потрохами. - Угощайся. – Как давно вы здесь, в Стране чудес? - вопрос застал Эбби врасплох. Если бы Ной спросил ее об этом утром или днем, то, скорее всего, не дождался ответа вообще. Но Кукле было хорошо. Фонарики подсветили листья дуба и те казались в ярко-желтыми и рыжими, сквозь их резьбу виднелось темно-синее небо. Эбби помнила, что когда-то, где-то она так же сидела и пила чай, и ей было очень хорошо. Но где это было? Когда? - Я не знаю. Я не помню, - констатировала Кукла, растерянно глядя на собеседника. Эбби поняла, что вообще не помнит ничего дальше прошедшего дня. Лишь какие-то смутные силуэты и лица, как пятна. Она знала, где живет, она знала, как туда попасть и как прийти сюда, чтобы поесть. Иногда ей приносили кукол и она шила на них одежду и тогда на каминной полке появлялись деньги. Девушка пыталась зацепиться хоть какое-то воспоминание, но реальность становилась зыбкой и рвалась, словно гангренозная ткань под иглой врача. - Я все забываю, - Эбби стало страшно. Она поняла, что, скорее всего, с ней не все в порядке. А этот парень, он... Он заставил думать ее о таких ужасных вещах! Кукла не знала, чего она хочет больше - то ли заплакать от бессилия, то ли ударить собеседника и швырнуть в него чашкой. В результате, она лишь опустила голову вниз, сильно сжав юбку кулачками.***
«Оживающая по вечерам кукла с памятью аквариумной рыбки». Кого только не встретишь в Стране Чудес. Гусеница смотрел на собеседницу внимательными тёмными глазами. Кусок пирога, к которому Ной так и не притронулся, медленно остывал. С куриных крылышек на скатерть капал жир. А Кукла, ещё мгновение назад опасная и бойкая, будто дочь разбойника, сжалась на стуле, опустив голову и измяв юбку такой не уместной в данную секунду весёлой расцветки. Эбби необходимо было помочь, но вот как? Раз она не человек, его гипноз на неё не подействует, тем более в Стране Чудес. А чтение мыслей… по сути вещь бесполезная, если в этих мыслях царит полный разброд. – Думаю, не очень давно… – сказал Ной, решив, что иногда достаточно разговора. – Вы отлично шьёте. Как вы думаете, вы занимались этим раньше? В прошлой жизни. – Тон Аддерли был непринуждённый и в меру дружелюбный. Вопросы прошлого, в том числе своего собственного, занимали его самого с первых минут пребывания в Стране Чудес. Но он быстро смирился с тем, что информацию взять неоткуда. И теперь использовал эту тему для поддержания беседы в тех случаях, когда не мог быстро придумать другие. Он понимал, что, наверное, изначально пошёл по скользкой дорожке и рискует в любой момент отправиться следом за рыжим рассказчиком, чего, конечно, не хотел. Вдруг это больно – умирать в Стране Чудес. Но обсуждать синеву неба или переменчивую погоду или хотя бы начинку пирога ничуть не лучше. А так, поди, Эбби сможет зацепиться за что-то и начать строить свою разбитую на кусочки личность.***
- В прошлой жизни? - Эбби пыталась вспомнить. Но словно наталкивалась на стену. Она знала одно. Там было опасно. Девушке внезапно стало так страшно, что она вскочила на ноги. "Зачем я это сделала?" Ее взгляд зацепился за кожаное голенище. - Красивые сапоги, - констатировала Кукла. - А почему Вы ничего не едите? Налить Вам еще чашечку чая? - ее голос звучал нежно, мелодично, а на лице застыло выражение детского удивления. "Кто я? Кто эти люди вокруг меня?" - она впервые задавала себе эти вопросы. "Где готовят всю эту еду? Как называется это место? Как я сюда попала?" - взгляд стал беспомощным. Настроение Эбби менялось, как погода в Дублине в ноябре. Когда не знаешь, пойдет ли дождь или все еще будет светить солнце, пока ты дойдешь до конца мола. - Я любила ходить на мол, - констатировала Эбби. - Но я не помню где. Здесь есть море, Ной? - она схватила одной рукой корзинку, а пальцы другой сжала на запястье молодого человека. - Здесь есть что-нибудь красивое? То, что тебе нравится? Покажешь мне? - девушка поняла, что не видела пока ничего, кроме этого дуба с фонариками и огромного стола. - Покажешь мне что-нибудь, что мне захотелось бы запомнить?***
По реакциям на вопросы можно было очень многое узнать о человеке: чего он боится, за что ему стыдно, что причиняет боль. Лицо Куклы не было достаточно выразительным, но она подавала другие сигналы, не менее ясные для внимательного наблюдателя. Вот вскочила, вот переменила тему и почему-то удивилась. Снова смена темы – Ной не успел даже придумать, что ответить на предыдущий вопрос. Поднявшись на ноги следом за Эбби, Гусеница мягко улыбнулся. – Здесь есть река. Она течёт через лес. Однажды она принесла меня в Страну Чудес. Не вырывая руки, Ной потянул Эбби за собой. Аддерли всегда мог найти свою реку и выйти к ней из любого уголка Королевства, не смотря на то, что перемещение по порталам давалось ему с трудом. На этот раз Ной только обогнул дуб, увешанный фонариками, и появился лес. Сумрак успел добраться и досюда. Стрекотали невидимые насекомые, летали хищные птицы, изредка подавая голос. В медленном течении реки отражалась полная луна. – Здесь очень чистая вода, – сказал Ной, присаживаясь на корточки на берегу и опуская пальцы одной руки в воду. Сегодня она была обжигающе холодной, игнорируя тёплую погоду. Сквозь водный поток были видны замёрзшие растения. Лодка, только на половину вытащенная на берег, была покрыта инеем. – Я тоже ничего не помню о своей жизни в реальном мире. Раньше я думал, что, может, место появления в Стране подскажет что-то. Даст ключ. Но, наверное, я ошибался. Сколько бы времени я не проводил здесь, ничего не проясняется. – Гусеница выпрямился. – Мне говорили, что такие, беспамятные, появляются в Стране после смерти. Так что, может, наше беспамятство защищает нас от лишней боли или от соблазнов найти кого-то в том мире. Наверняка у каждого там остались близкие, с которыми, знай мы всё о себе, обязательно хотелось бы встретиться. Ной задумался. Кто бы мог остаться в реальности у него? Родители? Братья, сёстры? Он даже не знал, сколько ему на самом деле лет. Может он умер глубоким стариком в окружении внуков и правнуков. И похоронили его рядом с его Миссис, покинувшей тот мир несколькими годами ранее. «Нет… вряд ли».***
Волшебный лес и заколдованная река. «Так не бывает» - луна, словно огромный фонарь, заливала белым светом все вокруг, лишая мир красок, даря ему лишь все оттенки белого, черного и серого цветов. Миллион оттенков серого, мир иллюзий, ярких контрастов и глубоких теней. - Здесь красиво, - Кукла широко распахнутыми глазами рассматривала отрывшуюся ей панораму, а потом перевела взгляд на Ноя. Ее личико, освещенное лунным светом, казалось совсем юным, почти детским. - Значит, это - Лета. Она забирает наши воспоминания, - девушка не помнила, откуда знала это название. - Интересно, голубые розы забвения цветут на ее берегах? Эбби, подобрав юбоки, опустилась на колени и, опершись ладонями о заледеневшую траву возле покрытого инеем, искрящегося и переливающегося в ночи носа лодки, потянулась к воде и дотронулась до нее пальцами. Та оказалась ледяной, а в ее прозрачных глубинах шевелились огромные усатые рыбы, чьи силуэту пугали. Сделать шаг вперед и упасть. У девушки начала кружиться голова. Желая распрямиться, Кукла оттолкнулась от носа лодки, и на ее пальцах осталось несколько снежинок. - Они все разные и они не тают, - констатировала Эбби, сидя, поджав ноги, в ворохе своих шелковых юбок и глядя на Ноя снизу вверх. Затем она потянулась к своей стоявшей на земле корзинке, вытащила оттуда маленькое зеркальце и аккуратно положила одну снежинку на ресницы, а затем еще одну и еще. В какой-то момент ей показалось, что на нее смотрит совсем другое лицо, смеющееся, улыбающееся, ресницы выкрашены в голубой и розовый цвета, а поверх туши щедро насыпаны золотистые блестки, делая глаза не естественно огромными. «Показалось». На Эбби из зеркальца снова смотрело хорошенькое кукольное личико с кожей, цветом напоминающее алебастр. Снежинки на ресницах смотрелись мило. И Ной. Он тоже был милым. - Я очнулась в квартире в Делириуме. Я спустилась на улицу, побрела сквозь туман и пришла в сад с говорящими цветами. Споткнулась, упала в куст и оказалась на поляне под дубом… - Эбби все еще сидела на траве. - Ной, может быть, разведем костер? – в идеале, хотелось сжечь лодку, чтобы стало тепло. Вернуть в мир алый, оранжевый, желтый. Что угодно, лишь бы лед растаял, чтобы разрезать эту холодную, сияющую, серебряную белизну.***
– Лета, – эхом отозвался Ной, вглядываясь в своё отражение в ледяной воде. «Кто же я?» – спрашивал Гусеница раз за разом, но отражение только кривило рот от внезапной ряби. «Мучайся дальше. Ты никогда не узнаешь правду». Он тоже помнил слово «Лета», хотя сам никогда не задумывался о том, чтобы так назвать свою реку, а ведь это было бы очень верно. – Я видел только кувшинки, – рассеяно сказал Аддерли, следя за тем, чтобы недавняя кукла, превратившаяся теперь в милую девушку, не поскользнулась. Снежинки на её ресницах смотрелись красиво, Эбби с ними была похожа на юную Снежную королеву. Если бы не зелёное платье, которое, впрочем, в лунном свете казалось голубым. Ной собрал какой-то хворост в окрестностях, обложил его камнями, щёлкнул огнивом над сухим куском бересты. Костёр занялся не сразу, но когда, наконец, искра ухватилась за древесину, поляна залилась тёплым жёлто-оранжевым светом. Ной сел на бревно и вытянул ноги, жестом пригласил Куклу присоединиться. – А моим домом в этом мире стал Бедлам. Знаешь, там всегда весело, – юноша улыбнулся. – На центральных улицах все танцуют под звуки мандолины. Люди скрывают лица под масками и совершают самые разные безумства. Однажды мне признались в любви и даже назначили свидание у северного фонтана. До сих пор интересно, кто же это был. – Гусеница замолчал и подбросил в огонь ещё веток. Слово «любовь» для него почти ничего не значило. Ной не помнил, как любит ребёнок свою мать. А как любить постороннего человека Аддерли не знал и при жизни – за 17 лет он не успел этого узнать. Да, по сути, он не успел ровным счётом ничего и душа его, обретшая новую жизнь, оставалась молодой и неопытной.***
Маленький костерок горел и изморозь на лодке блестела и переливалась всеми оттенками алого, желтого и оранжевого цветов. На душе у Эбби стало не так тоскливо и тревожно. Все-таки, Ной оказался таким славным. - Спасибо тебе. Карнавал - это весело, - согласилась Кукла, поднимаясь на ноги и подходя к костру и сидевшему на бревне молодому человеку. Из-за существенной разницы в росте она, даже стоя, была выше его совсем немного. Повернувшись спиной к костру, Кукла наблюдала за тем, как отблески огня рыжими всполохами отражаются в металле серьги, которая была продернута сквозь бровь парня. - Карнавал - это конфетти, их потом от волос и одежды отдирать тяжело, эти дурацкие колпаки, маски, пайетки, - лицо Эбби вдруг озарила абсолютно несвойственная ей живая и теплая улыбка, словно она была не здесь и не сейчас. Перед мысленным взором девушки встала какая-то веселая кутерьма, смех, пробка, вылетевшая из бутылки с шампанским. - Эбби, давай на брудершафт! - Мне еще на сцену выходи... Хорошо, давай! - ощущение теплоты и счастья. Казалось, еще немного и она все вспомнит. Но - нет. Она снова была на берегу реки, которая не замерзала даже летом и лед на которой не таял от самого яркого огня. "А он красивый", - Кукла смотрела на сидевшего перед ней парня. - Я не помню, признавались мне в любви или нет, - призналась Эбби. - Пригласишь меня на карнавал как-нибудь? - попросила она. - Даже если я тебя не вспомню завтра за чаепитием, просто скажи мне, что там здорово, - девушка смутилась своей настойчивости и стала теребить кулон, висевший у нее на груди. - И я пойду. - Прокалывать больно было? - показала она на серьгу в брови, чтобы как-то сменить тему разговора.***
Даже странно было вот так сидеть посреди леса у костра и болтать. Как будто они, Ной и Эбби, два школьника, ушедших в поход на выходные. Не хватает только палатки, пледов, горячего чая из котелка и обжаренного зефира. Хотя нет, Ной не любил обжаренный зефир. И глупые игры «запихни в рот как можно больше маршмэллоу» тоже. Запихнёшь мало, будут стебать, звать сосунком. Много – начнутся шутки на порядок обиднее про разработанный рот. Вот и выбирай после этого, что лучше. Откуда Ной знал всё это? «Ну, во всяком случае, в школе я учился». – Однажды ты будешь помнить всё, с чем сталкивалась в Стране. Я уверен, – сказал Ной. – И я приду за тобой завтра к столу под дубом. Эбби обязательно понравится карнавал. Бедлам кого угодно заставит почувствовать себя живым. Даже когда наступает ночь, переходящая в утро, и улицы пустеют, город продолжает дышать и провоцировать на эмоции. С берега открывается вид на узкую реку. Там плавают утки, а иногда и лебеди, летают чайки. Огонь фонарей бликует на воде и в многочисленных витражах. Шуршат чистой прохладной водой фонтаны. А если вдруг станет совсем одиноко, всегда можно подойти к одной из уличных шарманок, кинуть монетку и она подберёт для тебя мелодию, созвучную настроению. Ной много времени провёл возле этих чудо-машинок. О минусах Бедлама Аддерли думал редко. Да, было воровство. Карманники любили этот город за суету и маски. Было и насилие – как и везде. Но Гусеница предпочитал заострять внимание на хорошем в любом месте, где останавливался, чтобы пожить какое-то время. Он тронул штангу в брови. Улыбнулся. – Больно. Но подробностей появления этого и всех остальных проколов Ной не помнил. Это всё осталось в той, другой жизни, которая напоминала о себе только короткими вспышками воспоминаний о вкусе еды, звуке какого-нибудь явления, правилах детской игры или сюжете фильма. Они ещё долго говорили, о таких вот мелочах. Гусеница спрашивал, помнит ли Кукла какие-нибудь книги или фильмы. Внезапно вспоминал сюжет романа и эмоционально жестикулируя пытался пересказать его Эбби. Но получалось не очень. Ной напевал высоким голосом песни, которые подбирали ему шарманки, и с удивлением говорил, как он потом слышал их же в Ладлоу – по радио. Рассказывал что такое радио. Что такое беспроводная связь. И что в реальном мире есть такая вкусная штука, как кофе с молоком. Иногда Ною казалось, что Кукла что-то вспоминает вместе с ним, но оформить свои воспоминания в слова ещё не может. А потом они как-то незаметно уснули, но, вопреки ожиданиям, костёр горел всю ночь, даже не думая угасать. Как будто кто-то невидимый заботливо подкладывал дрова.***
Сонно, лениво, тепло и хорошо. Весело потрескивали поленья в костре. Эбби присела на бревно рядом с Ноем, положив голову ему на плечо и вытянув ноги к огню. Парень рассказывал про ту, неведомую ей жизнь, а Кукла слушала, опустив ресницы, глядя прямо перед собой на яркие всполохи пламени, облизывающие сухие ветки, словно длинные горящие языки. - Дамы и господа, просим соблюдать тишину и не вставать со своих мест! Огненный бич, прорезающий темноту зрительного зала, моментально вспыхивающий шар, распускающийся, распадающийся пылающими лепестками. - Единственная и неповторимая, Эбби Гленн! Аплодисменты, слепящий глаза блеск софитов и темный провал зрительного зала. Эффектный выход Дюймовочки, рожденной из огненного цветка Где это было, когда? Кукла слушала голос Ноя, обращая больше внимания на интонации, чем на содержание того, что он говорил. Главное он сказал. Он обещал не забыть ее так же, как она его забудет, встретить и сводить в Бедлам, он пообещал ей, что наступит время, когда она все вспомнит. Эбби не знала, хочет ли она этого. Но она верила Гусенице. На душе ее стало хорошо и спокойно, как никогда раньше, Кукла потерлась щекой о ткань сюртука молодого человека, обхватив его руку, устраиваясь поудобнее. Поленья в костре догорали, светясь красным, превращаясь в черные угли. А потом появлялись новые, словно их приносили пляшущие над огнем саламандры. Эбби пригрелась рядом с Ноем и уснула. Ей снился странный сон. Светило яркое солнце, на берегу заросшей ряской реки возле деревянного полусгнившего причала стояла затопленная, севшая на мелководье лодка, нос которой торчал из воды. Возле давным-давно поваленного бурей ствола дерева лежала красивая фарфоровая кукла, в складках зеленого платья которого спряталась маленькая синяя гусеница. - Эбби, дорогая! - по тропинке к поляне, главной достопримечательностью которой был дуб, под которым стоял игрушечный стол с пластмассовыми чашками и разбросанными вокруг него игрушками, приближалась пожилая дама в сопровождении санитара. Если бы не странная улыбка на ее лице, ничто не выдавало бы в ней пациентку дома скорби. Впрочем, платного и комфортабельного, совсем не похожего на обычный сумасшедший дом. - Дорогая, разве можно спать у воды? Ты же простудишься и не сможешь завтра петь! - женщина взяла куклу на руки. - И кто? Кто вечно разбрасывает моих гостей? - растеряно спросила она у санитара, глядя на раскиданные на поляне игрушки. У человечка в зеленом грязном суртучке была порвана спина, из которой торчала белая вата. Рядом валялся пластиковый нож. Санитар не знал, что ответить. Он знал о Тонни Гринче все. Как тот рос, ходил на горшок, делал свои первые шаги и во сколько лет начал петь песни. Каким Тонни был хорошим мальчиком и как прекрасно выступал, взяв себе сценический псевдоним Эбби Гленн. Если подумать, он знал об убитом Тонни Гринче гораздо больше, чем его сошедшая с ума от горя мать. Он знал, кто его остановил, когда тот шел по пустынному переулку домой. Она была такой хорошенькой, эта Эбби Гленн. Кто же мог подумать, что она парень? Санитар-волонтер помнил все: как его друзья били ее ногами по лицу, а он стоял и смотрел, как сбежал, не вызвав Скорую помощь, как прочитал в газете некролог. Как, придя на поминки под видом друга, а приятелей у Тонни Гринча было очень много, узнал, что мать того сошла с ума и устроился на работу санитаром в психиатрическую лечебницу, куда ее поместили. В таких местах всегда не хватает обслуживающего персонала. Там парень был на хорошем счету, ему даже фарфоровую куклу, которую он подарил на день рождения пациентке без разрешения врача, простили. Парень знал, что он трус. И что есть вещи, которые не исправить и не изменить. И все, на что он способен - это рассаживать каждое утра для миссис Гринч на поляне под дубом вокруг стола ее игрушечных гостей. А когда на землю опускалась ночь - приносить туда куклу Эбби и долго смотреть на дивное милое фарфоровое личико, так поразившее его сходством с Тонни Гринчем, что он выложил за нее свою месячную заработную плату. Парень знает, что сходит с ума. Но пока это тайна, которую он хранит от окружающих. Он ставит перед Эбби посуду и разыгрывает кукольный театр, устраивая безумное чаепитие. Тогда ему кажется, что она становится чуть-чуть живей. Ведь человек жив до тех пор, пока он живет в чьем-то сердце.