Публичная бета включена! Нашли ошибку? Сообщите мне об этом!
Предварительно отряхнув потертые коричневые ботинки от снега, Китнисс тихонько проскользнула внутрь дома. Сегодня, оставив дочь под присмотром супруга, она пробыла в лесу дольше, чем обычно, и немного не рассчитала с одеждой. В одну минуту легкие снежинки, парящие в воздухе, подхватил неожиданно начавшийся сильный ветер. Впоследствии обычный легкий снегопад обернулся настоящей метелью, пробиравшей до костей лютым холодом. По пути домой Китнисс вздрагивала каждый раз, когда снег попадал за шиворот одежды и залезал внутрь ботинок. Девушка скорее побежала в Деревню Победителей, чтобы укрыться от непогоды в тепле собственного дома. От такого яркого контраста температур по телу Китнисс пробежалась лёгкая дрожь. Тысячи мелких иголочек кусали её раскрасневшиеся на морозе щеки и небольшой нос, дотронувшись до которого, девушка ощутила его температуру, мысленно сравнив с ледышкой. Ожидая встретить на пороге разгневанного её долгой прогулкой Пита, Китнисс очень удивилась, узнав, что никто не ждал её у двери. Это было очень странно, ведь пекарь всегда ругал, когда она оставалась на улице слишком долго, да ещё и зимой, когда столбик термометра опускался намного ниже нуля. Сняв старую кожаную куртку, которая в этот раз совсем не согревала, Китнисс аккуратно повесила ее на крючок вешалки. Пройдя на кухню, она выложила дичь, которую ей удалось подстрелить, рядом с раковиной, чтобы позже ощипать двух куропаток и разделать небольшого зайца. В доме пахло свежей выпечкой, а на кухне в особенности. Так бывало только в воскресенье — в день, когда у Пита был выходной или отпуск в пекарне, и он полностью посвящал себя небольшой, но любимой семье. Сегодня как раз и был такой выходной, когда вместо него в булочной трудились помощники, и Мелларк весь день был дома, отдыхая от каждодневной работы. Китнисс сделала вывод, что Пит испек великолепные булочки с корицей. Она с наслаждением вдыхала приятный аромат этой специи и лёгких ноток ванили. Неповторимый запах дома. И Пита. Ароматы пряностей так и норовили соблазнить Китнисс, чтобы та нашла и съела хотя бы одну булочку. А может, даже и не одну. Девушка уже давно ругала Пита, мол, тот её раскармливает, и уже скоро она располнеет, и парень разлюбит ее, но он всегда лишь смеялся в ответ и пек новую партию сырных булочек, обещая, что будет любить её любой. После таких заявлений Китнисс не могла себе отказать. Тем более, что соблазн был так велик. Обычно через полчаса все булочки уже были съедены. В доме царила тишина, нарушаемая негромким потрескиванием поленьев в камине, который находился в гостиной. Туда Китнисс и направилась, но ни мужа, ни дочки не нашла. На тумбе, занявшей свое законное место рядом с диваном, стояла и неярко горела лампа. Освещать комнату ей помогали языки пламени, игриво переплетавшиеся в старом камине. Его украшали гирлянды, оставшиеся после Рождественской ночи. В помещении было душно, но и одновременно с тем Китнисс не хотелось уходить отсюда. Подойдя к дивану поближе, девушка обнаружила на нём неаккуратно скомканное покрывало в небольшую клетку, которое прислала её мать на Рождество, и раскрытую примерно на середине, книгу. Взяв ее в руки, Китнисс рассмотрела на чуть желтоватых страницах мелкие, пропечатанные чёрным шрифтом буквы. Пит любил брать книги из библиотеки, что находилась на втором этаже. Особенно он был неравнодушен к произведениям, написанным еще до Темных времен. Не желая сейчас думать об этом, Китнисс аккуратно закрыла книгу и положила на тумбу. Находясь в комнате, девушка начала согреваться. Свитер крупной вязки, надетый на нее, и носки снова начали греть тело. Тепло тягучей негой разошлось по замерзшим на улице мышцам, расслабляя их. Теперь маленькие иголочки покалывали пальцы ног. От такой температуры Китнисс растекалась, как шоколад на солнце. Ей так хотелось лечь на мягкий диван, прикрыть ноги пледом и заснуть крепким сном. Но сначала она должна была найти Мелларка. Лёгкая паника поселилась в сердце. Несмотря на то, что умом Китнисс понимала, что Пит и маленькая дочь сейчас находятся наверху, она ужасно боялась за них. Война прошла, оставив девушке много шрамов. Как физических, так и душевных. Демоны, сидящие внутри, стали реже посещать её, но все-таки вылезали наружу, приходя в кошмарах ночью, а бывало, и днем. Китнисс старалась не показывать этого своей семье, хотя она знала, что для Пита революция тоже не прошла бесследно. Сердце девушки бешено забилось, когда она представила пытки самых дорогих ей людей. Перед глазами вновь появились жуткие картинки змеиных глаз Сноу, острых зубов переродков, по которым стекает слюна вперемешку с кровью Пита и ее дочери. Китнисс представились зловещие подвалы Капитолия, где над её мужем издевались с помощью изощренных пыток, в нос моментально врезался запах нечистот и металла... Все это она видела в кошмарах. Сейчас Китнисс боялась увидеть это наяву. Девушка старалась дышать глубже, убеждая себя, что все в порядке. Сейчас она поднимется наверх и обнаружит там свою семью. Обязательно обнаружит. Сорвавшись с места, Китнисс направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Девушка бежала вверх, минуя нервно скрипящие деревянные ступеньки. Тяжело дыша, она остановилась перед темным коридором, тянувшимся на несколько десятков метров вперёд. Среди закрытых дверей, наводящих тоску, лишь одна была приоткрыта. Свет, что горел в той комнате, которая находилась за дверью, сочился из щели и желтой полосой падал на деревянный пол, даруя какую-то необъяснимую надежду и спокойствие. Китнисс громко выдохнула от облегчения, когда подойдя ближе к двери, она услышала звонкий детский смех. Этот звук был усладой для ушей молодой матери. Она могла слушать его бесконечно. Уголки губ моментально поползли вверх. За смехом её дочурки последовал тихий голос супруга, рассказывающий что-то малышке. Китнисс еле сдержала порыв ринуться к двери и распахнуть её. Вместо этого, она спокойным шагом прошла по коридору к нужному помещению и заглянула в щель, разделявшую косяк и деревянную дверь. Теплу, которое дарил камин, никогда не сравниться с тем приятным жаром, что разошелся по её телу, когда Китнисс увидела дочь и мужа. Сердце будто покрылось слоем горячей сладкой карамели. Все приятное и хорошее, что случалось с девушкой за всю жизнь, моментально явилось перед глазами и растеклось по венам тягучей патокой. Перед Китнисс открылась картина, которая показалась ей до невозможности милой. Уголки глаз защипало. Из них вот-вот готовы были появиться соленые капельки и растечься вниз по щекам. Это был один из редких случаев, когда хотелось плакать не от боли, разъедавшей душу, даже не от страха, сковавшего тело... Нет. Причина была абсолютно другой. Счастье. Пережив смерти дорогих людей, возглавив революцию, во время которой погибли тысячи человек, отняв жизни множества трибутов на двух аренах Голодных игр, Китнисс все-таки заслужила то, о чем мечтает каждая девушка — свою собственную семью. Она до сих пор не понимала — за что ей все это. Китнисс считала, что является воплощением зла и грехов, а таким людям не положено счастье. Если не дают умереть сразу, то они должны жить в одиночестве. А после — покинуть этот мир. Всеми брошенные и никому никому не нужные. Но все было наоборот. Стоя перед мольбертом, Пит держал их маленькую дочурку на руках и что-то шептал на ушко. Но, похоже, малышка не сильно понимала, что рассказывает ей папа, потому что была увечена совсем другим процессом. Завороженно наблюдая за кистью, которую держала в маленьких пухленьких ручках, девочка, протянув инструмент к холсту, делала какие-то мелкие мазки, понятные только ей самой. Интерес её был настолько велик, что вечно улыбающиеся губки приоткрылись. Лицо выражало полную сосредоточенность, несвойственную для ребёнка, которому было неполных два года отроду. Малышка кивнула отцу и тот, аккуратно поддерживая дочь одной рукой, протянул другую к крошечной ручке девочки, в которой она держала кисточку. Своей большой ладонью он накрыл кисть дочери и стал выводить на холсте какие-то линии. Глаза малышки следили за каждым движением палочки, создающей прекрасную картину. Китнисс, словно воришка, подглядывала за ними, наслаждаясь моментами счастья. Девушке казалось, что от каждой улыбки дочери, один шрам в её душе затягивался. Возможно когда-нибудь их станет настолько мало, что она даже сможет жить, как обычный человек. Благодаря расположению двери, находившейся практически в углу комнаты, Китнисс могла прекрасно рассматривать холст, но не быть замеченной художниками. С каждым взмахом кисточки на мольберте появлялись новые детали, со временем соединяясь в единое произведение. Пит давно хотел нарисовать что-то связанное с семьей, но времени всегда не хватало. А единственный выходной Мелларк предпочитал проводить с женой и дочерью, нежели закрывшись в душной мастерской. Теперь же руками пекаря и его малышки на холсте появлялась чудесная рождественская картина. Они изобразили большую елку, украшенную небольшими шарами разных цветов и светящейся гирляндой, а на верхушке красовалась большая звезда, точь-в-точь такая же, как и на дереве, что стояло на первом этаже. Рядом с елью был камин, в котором переплетались языки пламени. А на диване, который к слову, тоже присутствовал на картине, пригрелся рыжий кот Лютик. На голове животного красовалась красная шапка Санты, на кончике которой болтался белый помпон. От произведения отца и дочери веяло волшебством. Не долго думая, Китнисс вышла из своего укрытия. Она подошла к Питу со спины и обняла, обхватив руками крепкую талию любимого и положив голову на могучее плечо. От прикосновения ее вечно холодных рук мужчина вздрогнул и попытался повернуть голову, чтобы не навредить дочери. Светлая челка упала ему на глаза. Китнисс немного ослабила объятия, позволив Питу полностью развернуться, с малышкой на руках. Девочка, увидев маму, радостно произнесла: «Мамочка!», отчего Китнисс, поздоровавшись с дочкой, одарила ее лучезарной улыбкой. — А мы тут рисовали. — Я так вас люблю... Через некоторое время семья уже в полном сборе сидела перед камином. Пит бархатным голосом читал малышке сказку, а Китнисс, положив голову на плечо мужа, гладила лохматого кота, который урчал от удовольствия. Девушка бы тоже заурчала, если б могла. Они сидели в тепле и уюте, в то время, как за окном крупными хлопьями падал снег.***
Китнисс резко открыла глаза и огляделась. Осознание происходящего пришло к ней не сразу. Реальность постепенно возвращалась в сознание. Обычно, просыпаясь по среди ночи, Эвердин обнаруживала сырую от пота и неприятно липшую к коже простыню, подушку которая вечно валялась где-то на полу. Сегодня же все было иначе. Единственное — тонкое одеяло опутало ноги, будто большая змея, как и обычно, абсолютно не давая шевелиться. Жарко. Нужно открыть окно. Девушку окружала темнота. Лишь свет фонаря, одиноко стоявшего во дворе Деревни Победителей тускло сочился из окна, проясняя глазу до тошноты знакомый интерьер. Даже луны не было. Она спряталась за темными облаками, проплывавшими по ночному небу, нагоняя мрак. Повернув голову в сторону окна, Китнисс заметила, что кое-что изменилось. Снег. Первый снег в этом году. В памяти Китнисс моментально всплыли картинки из той жизни, что снилась ей пару минут назад. Она оказалась сном. Забавно. Он был настолько реален, что Эвердин даже не сомневалась в том, что живёт в том волшебном мире. Только что её окружала любимая семья, согревая и окутывая нежностью. За окном тихо и размеренно падали крупные хлопья снега, а затем собирались на земле в огромные сугробы, из которых ее дочь на будущий день смогла бы слепить большую снежную бабу. Естественно не без помощи любящего мужа в лице Пита Мелларка. Где все это? Где тот потрясающий запах корицы, дарящий чувство спокойствия, жажду к жизни? Дрожь прошлась по телу Эвердин, когда она осознала всю безнадежность ситуации. У неё никогда не будет детей. А Пит Мелларк больше не приходит к ней. После стольких попыток пойти с ней на контакт он бросил это занятие, не приносившее никаких плодов. Эвердин ясно дала понять, что не желает ни с кем общаться. Она закрылась от всего мира и теперь не подпускает даже Сальную Сей. Китнисс шла на поправку и даже начала охотиться, но хоть какая-то идиллия закончилась так же внезапно, как и началась. Все случилось после того, как по телевизору, показали кадры, снятые во время разгара войны. Естественно, телевизора у Эвердин больше нет. Сей еле-еле вынесла из дома его остатки. Удивительно, но Китнисс почти не поранилась, хотя осколков экрана, который она умудрилась разбить, было огромное множество. А все потому, что правительство решило напомнить людям о тех, кто погиб во имя революции, показав самые страшные моменты того времени. Взрывы капсул, выстрелы, бесконечные смерти, реки крови и... Парашюты. Последней каплей были кадры взрыва тех злосчастных парашютов, что погубили Прим! Слёзы брызнули из глаз Эвердин. Снова. Пальцы зарылись в волосы, которые не расчесывались уже несколько месяцев, отчего стали подобием мочалки. Из груди слышались непонятные вопли раненого зверя, в которого попали стрелой, но не добили до конца, заставляя мучаться от сильной боли. А в то время в доме напротив зажегся свет. Это не укрылось от взгляда Эвердин даже сквозь густую белую пелену, что образовали снежинки, падавшие с неба. Китнисс замолчала, почувствовав оживление в окне напротив её спальни. В доме Пита. Прищурившись, она заметила, как тёмный мужской силуэт подходит к оконной раме и тянется к форточке. На лице Эвердин, еще не высохли слезы, но уже расплылась улыбка. Сумасшедшая. Пит. Он всегда спит с открытыми окнами. А ещё он художник. И пекарь. Никогда не кладёт сахар в чай, и завязывает шнурки двойным узлом. Это Пит. И он уже как полгода вернулся из Капитолия, где проходил лечение. Китнисс подслушала разговор Сей и Эбернети, они говорили о том, что парень вроде как уже здоров. А ещё Эвердин отказалась общаться с ним. Сама. Китнисс резко села на кровати, не отрывая взгляд от окна. Силуэт начал удаляться и вскоре погасил свет. Одинокий фонарь вновь стал единственным источником света. Но темнота могла быть более пугающей, если бы не снег. Белые снежинки кружились в воздухе и приземлялись туда, куда им вздумается. На землю, на старый фонарь, на оконную раму снаружи. К утру они наверняка покроют все пространство пушистым белым ковром. Детишки, что вернулись в дистрикт за год, прошедший после окончания войны, выбегут на улицы, чтобы поиграть в снежки и слепить больших пузатых снеговиков. Перевернув подушку на другую сторону, Китнисс легла, укрывшись тонким одеялом. Вскоре сон вновь принял её в свои объятия, но на этот раз без сновидений. Она решила, что не пропустит первый снег. Китнисс обязательно выйдет завтра на улицу. И не только для того, чтобы окунуться в зимнюю сказку. Она полюбуется на большие, искрящиеся от утреннего солнца, сугробы. Может быть даже возьмет в руку немного снега и дождется, пока он растает, чтобы почувствовать этот холодок, иголочки, кусающие кожу. Наверное, девушка даже снова начнет замечать красоту окружающего мира... Но все это не будет ее главной задачей. Не в этот раз. Она сходит в гости к Питу. Обязательно сходит. Пит даже и не подозревает, что завтра с утра к нему зайдет та, кого он хотел увидеть с того момента, как вернулся домой. Пекарь ещё не знает, что этим она заложит начало тому потерянному чувству, ощущению, про которое они забыли, находясь в сердце революции. Пит Мелларк и Китнисс Эвердин напомнят друг другу, что такое любовь.