Время сдавать карты

— Удваиваю. Нацу затягивается и прикрывает глаза. Сладкая дурманящая завеса быстро окутывает его сознание, обещая тишину и вожделенное спокойствие. Кажется, только что он проиграл десятую долю своего состояния. Нацу на секунду хмурит брови, мутным взором цепляясь за горку разноцветных глянцево блестящих фишек на столе. Смаргивает и откидывает голову.  — Ты сегодня не в духе.  — Заткнись, Гаджил. Гаджил не отвечает, поигрывая стальным шариком пирсинга в языке. Нацу морщится, когда тот стукается о зубы, но ничего не говорит. Нацу ставит снова и снова, повышая ставки и не заботясь о выигрыше. Скидывает карты, забирая с собой одну, и неслышно уходит. Гаджил презрительно хмыкает, высоко подкидывая под потолок фишку эквивалентом в состояние небольшого городка, безучастно наблюдая, как та громко стукается об пол. Нацу не поворачивает головы. Нацу идёт в трущобы, проходит мимо гниющих изнутри и снаружи домов и наконец останавливается у неприметного здания с покосившейся крышей. Облупившийся дверной колокольчик тихо звенит от ветра, а изнутри несёт тяжёлыми дешёвыми духами, сексом и потом. Нацу ведёт носом и кривится: даже сквозь плотный слой пряного тумана в голове он чувствует этот запах. Нацу ненавидит его больше всех остальных. На втором в его личном топе запах крови и шоколада. За домом кто-то бесстыдно, наигранно стонет под звук громких шлепков и пьяных пошлых признаний. Нацу закрывает глаза и видит золоченные солнцем волосы и карие коньячно-горькие глаза. Нацу изо всех сил бьёт кулаком стену, пытаясь избавиться от раздирающей изнутри боли. Он правда не знает, что тут делает.  — А я котёнка нашла.  — У тебя и своего-то дома нет, Люси. Куда тебе ещё и эта блохастая тварь? — Нацу чувствует на кончике языка смесь горечи и вина, когда видит, как Люси кутается в тяжёлый чёрный плащ, под которым нет почти ничего. Формально их время уже пошло, и самое время затащить Люси в машину, но Нацу зачем-то замирает на месте.  — Я назову его Плю. — Люси не слушает, дует на забинтованные руки и улыбается. Нацу на секунду забывает, где они находятся, и думает, что Люси больше подошли бы платья в пол, натёртые до блеска паркеты и чёрный жемчуг в волосах. У неё вместо этого — своя вселенная на тонких руках и работа шлюхой в дешёвом борделе. Жизнь не всегда соответствует нашим ожиданиям, верно? Нацу наклоняется к чужой шее, вгрызается в тонкую кожу и ставит свою метку поверх чужих. Грубо разворачивает, подталкивает к машине и сжимает запястья до хруста. Люси молчит, а потом на секунду останавливается и мягко ерошит его волосы, словно всё понимает. Нацу задыхается последние три месяца и решает разрушить себя окончательно, например, сегодня. Пачка сигарет почти кончается за какие-то жалкие пару часов, что он метается по трущобам. Нацу смотрит и смотрит на эту грязь повсюду и хочет что-то найти, вот только он забыл, что. Кто-то громко кричит совсем рядом. Нацу кривит уголок рта и хочет идти дальше, но в голове знакомый голос грустно шепчет «почему ты перестал смотреть по сторонам?», и его «к чёрту жалость!» тут же летит ко всем чертям. Прежде, чем Нацу успевает подумать, ноги уже сами разворачивают его в сторону проулка. Нацу тихо ненавидит себя каждую минуту последние три месяца, и если не дать выход чёрному нечто внутри, оно перельётся через край, выжжет неровными пятнами его душу и остановит сердце.  — И это ты называешь котом? — Нацу смотрит на маленькое зашуганное недоразумение, которое пятится от него глубь пыльной квартиры и поджимает обрубок хвоста. Люси мягко выступает вперёд, подхватывает на руки куцый клубок шерсти и с широкой улыбкой поворачивается к Нацу.  — Правда, Плю милый? Существо смотрит испуганными чёрными глазами, а Нацу пытается понять, где тут Люси умудрилась рассмотреть что-то милое. Впрочем, её понятие красоты и правильности, лжи и истины, правды и обмана всегда разнились от тех, что принято было считать правильными. Люси могла оправдать всех, кроме себя. «Потому что меня давно уже нет, Нацу.» Нацу тогда вздрогнул, потому что Люси впервые назвала его по имени. Парой часов позже он уже оставлял на нежной коже синяки, пытаясь, заклеймить, оставить как можно больше следов-напоминаний и даже не осознавая этого. Люси выгибалась в ответ, загнанно выдыхая и душа в себе стоны, а Нацу смотрел на тонкую цепочку вокруг её шеи и боролся с желанием пройтись по ней зубами. (Маленький серебряный крест с распятием был единственным, что Люси никому и никогда не разрешала трогать). В переулке обнаруживается крупный мужчина, зажимающий в углу слабо пищащую девушку. Нацу, не долго думая, бросается вперёд, обрушивая на чужую голову удар кулаком со всей силы, на какую только способен, тут же получая в ответ. Нацу шатается, презрительно сплёвывает кровь и нападает снова. Сначала бестолково машет кулаками, пропустив парочку ощутимых ударов, прежде чем тело начинает вспоминать с детства вбитые уроки самообороны. Левая, уклониться, снова левая, коленом в пах. Через несколько минут соперник как-то подозрительно обмякает у него на руках, и в воздухе витает удушливый запах крови и страха. Нацу задумчиво проводит рукой по алым каплям, пытаясь вспомнить, какие круги без конца выводила Люси на его руках и лице. От этого занятия его отвлекает тихий испуганный стон. Нацу поворачивается и видит перед собой скрючившегося на грязной земле ещё совсем ребёнка с дрожащими зубами. Нацу успевает заметить полотно чёрных следов от уколов на тыльной стороне руки и свежие царапины от иглы на локте, прежде чем отвращение чётко проявляется на его лице. Наркоманка. Как же мерзко. (помнится, они как-то разговорились с Люси на эту тему, когда Нацу уже смирился с тем, что перешёл все мыслимые и немыслимые границы).  — Наркотики? — Люси недоумённо приподнимает брови. — Наверное, не так уж и плохо. И пока Нацу борется с желанием на неё наорать, чтобы никогда не смела даже пробовать, Люси добавляет: — Ты видишь то, что мечтаешь видеть, хоть и недолго. И умираешь почти счастливым. — И добавляет неожиданно, но очень в её стиле. — Пустишь мой пепел по реке, когда я умру? — Ты. Не. Умрёшь. — У Нацу темнеет в глазах при одной мысли об этом. Что Люси может перестать так ему улыбаться. Люси только смеётся в ответ, а потом подставляет шею и впервые целует его сама.  — Вон отсюда. — Чеканит он, и девчонка не заставляет себя просить дважды, мгновенно подрываясь с места, и бросает тихое «спасибо», прежде чем исчезнуть в лабиринте грязной тьмы. «Спасибо, Нацу». Нацу воет волком и вцепляется волосы, скрипит зубами и срывает с шеи купленное непонятно зачем маленькое распятие с воплем «К чёрту!» Он всё равно никогда не сможет верить так же, как она. — Эй, Нацу, а ты веришь в Хэппи Энды? — Люси смотрит прищурившись, и в карих глазах у неё до сих пор светится эхо недавнего детского счастья. В тот день они пошли в театр, и Нацу даже почти поверил в то, что они обычная пара, время которой не закончится через час двадцать. По дороге они обсуждали финал, и Нацу упорно не соглашался с позицией Люси касательно главного героя, в который раз поражаясь, насколько много она знает. Нацу вздыхает, расслабляя душный галстук, и отвечает, не смотря в глаза.  — Я верю в просто Энды. Люси вздохнула на него так, словно в глубине души немного надеялась на другой ответ. — Ну, это смотря что ты считаешь плохим концом. Нацу сидит на крыше, поджав под себя ноги, и докуривает последнюю сигарету. Небо медленно рдело алым и розовым, и холодные лучи осторожно касались его волос. Сплошная пелена нежных цветов, прикрытая невесомыми облаками. Красиво. Чёрное нечто в его груди радостно оскалилось, когда он достал мятую карту из кармана пиджака. Нацу сделал глубокий вздох. Нацу стоял у края и очень-очень хотел шагнуть. «Но, если мы заговорили о историях, больше всего я люблю именно продолжения». Нацу посмотрел вниз. Потом — на небо, которое холодом акварельных красок смотрело в ответ. Внутри него что-то разбивалось на части и вставало на свои места. Вниз медленно падала дама треф с криво написанным чёрным маркером поперёк рубашки «теперь это точно конец».