Один миг

      Кирк смотрел из-за стекла кабины реактора и видел только ЕГО - никого и ничего, кроме него, Спока. Такие близкие, любимые черты... тёмные глаза, безупречно ровная чёлка, идеально правильный овал лица... Так близко - и так бесконечно далеко!       Джим понимал, что умирает, но даже сейчас не находил в себе в себе сил сказать Споку правду. Он не мог оставить его с этой болью, поэтому и подтвердил слова своего первого помощника: он друг, только друг и ничего больше.       Джим солгал: Спок не был только другом - давно уже не был. Кирк не смог бы сказать точно, когда он понял это, но он твёрдо знал, что на Нибиру спасал из вулкана уже не друга, а любимого. А потом, по возвращению из миссии, был рапорт Спока. Джим не простил бы такого другу - но любимому он мог простить всё.       Был момент, когда Джим едва не признался Споку в своих чувствах, почти признался, - тогда, когда уходил с Энтерпрайза вместе с Ханом. В тот миг он не мог поступать обдуманно и логично, потому что в составе экипажа, среди сотен людей, за которых он отвечал, был тот, кому принадлежало его сердце, и ничто не имело значения, кроме одного: спасти Спока любой ценой.       Никто ни о чём не догадывался. Кроме Боунса. Врач видел Кирка насквозь, иногда тому даже казалось, что в него встроен особый рентген, настроенный лично на него, Джима. МакКой был единственным в Академии, кто знал, что репутация Джима-ловеласа весьма далека от действительности. О нет, Кирк не пренебрегал случайными подружками (и дружками), оказавшимися в его постели, но их было вовсе не так много, как болтали в Академии. При всей одарённости, даже гениальности Джима окончить учёбу за три года вместо четырёх было не так-то просто, и то количество интрижек, которое ему приписывали, просто не оставило бы на занятия времени.       Боунс видел лицо Кирка после их подъёма на Нибиру. Первый же вопрос Джима: "Где Спок?". И - ни секунды раздумья, ни секунды сомнения. Спок остался в вулкане, Спок должен умереть!.. Команды срываются с губ Кирка с молниеносной скоростью, и сам быстр и решителен как молния. И только поздно вечером, уже выслушав от Спока всё, что тот думает о нарушении Первой директивы, Джим приходит к Боунсу в медотсек, устало прислоняется к стене и смотрит на врача своими невероятными синими глазами. И Боунс всё понимает. "Ну и влип же ты на этот раз, Джим. При таком сценарии ты проиграл, даже не начав", - только и говорит он. Кирк улыбается: "Каков бы ни был сценарий, победа всегда возможна".       Глаза Джима заволакивает тьма, но он уже знает, что победил. Он спас не только свой корабль и своих людей, но и его - своего любимого. Он уже не услышит, как страшно будет кричать Спок, не увидит глаз Скотти и того, как подбежит Ухура. Как его первый помощник станет смертный боем избивать Хана, как обречённо уронит голову на руки МакКой...       Не услышит и не почувствует, как заурчит оживший триббл, как его уложат в криокамеру и введут ему кровь Хана. Как подкосятся колени Спока у его кровати, когда Боунс скажет, что он будет жить. Как он будет неподвижно стоять рядом несколько часов, до тех пор, пока возящийся с приборами врач не выгонит его из медотсека. Как Спок, прислонившись к стене, закроет глаза, и из-под его ресниц потекут слёзы облегчения. Как к нему тихо подойдёт Ухура, дотронется до плеча и скажет: "Ты его любишь". Ничего этого Джим не увидит.       Через две недели, придя в себя, он увидит только как всегда безупречно одетого первого помощника, его абсолютно спокойное лицо, его идеально ровную причёску. Услышит холодное приветствие из его уст. Но это будет для него уже неважно. Он станет бороться дальше и завоюет это ледяное, как космос, великолепие. Зная это, Джим посмотрит на Спока своими чудесными глазами и улыбнётся.       Только одну вещь Джим не учтёт в своих планах. Он УЖЕ победил.       Как всегда.