Дети неба

Дверь щелкает замком едва слышно, но я открываю глаза и замираю в предвкушении, не рискуя повернуться и посмотреть на часы на стене. Какая разница, который час, если без тебя холодно и одиноко круглосуточно? Сегодня ночью, ненадолго, на крошечное счастливое мгновение, я согреюсь и почувствую себя искрой от костра, в котором ты спалишь меня без остатка. Свет огромной луны серебрит мебель в спальне, превращая реальность в сказку, где нет долгих дней ожидания, неадекватных судей, суетливых новичков, гомофобов и нескончаемых километров взлетов и приземлений. Ты бьешься за справедливость на другом континенте, а я рву небо, зарабатывая деньги всеми возможными средствами, здесь. Я не хочу думать о них в новой жизни. Ты входишь в спальню, и дыхание перехватывает: покрытый шрамами носорог и то красивее тебя, но для меня ты — безмерно обаятельный Серый Волк, и не любить тебя просто невозможно. Я как та самая бабушка Красной Шапочки: лежу ночью в постели и мечтаю, чтобы ты пришел и сожрал меня с потрохами. — Рэй… Кровать прогибается под тяжестью твоего тела, горячая рука ползет по ноге, бедру, спине до плеча, тянет назад, заставляя лечь на спину. — Птица моя сумасшедшая, — шепчу я, смотрю тебе в лицо и больше не могу говорить, потому что горло перехватило спазмом. Воздуха не хватает, и я делаю судорожный вдох, чтобы… — Мастер… Время замирает на бесконечно-вечную секунду падающей с безумной высоты хрустальной каплей, а потом разбивается вдребезги, пронзая наши тела и души осколками насквозь. Мы вцепляемся друг в друга руками, губами и, кажется, даже зубами, но не замечаем этого, ведь здесь и сейчас мы вместе. Так близко, что стук твоего сердца отдается в моих ушах, а соленые капли спермы рассыпаются по всему лицу. Ты слизываешь их и ползешь по моему телу вниз, чтобы довести меня до безумия податливым горлом и умелыми губами. — Ник, живой! — шепчу я, лаская руками твой бритый затылок. — Я чуть с ума не сошел, когда узнал, что одного из вас сбили! — Не смотри телевизор, — зарываешься носом в мой пах ты. Запускаешь в меня пальцы, безошибочно находишь простату и принимаешься играть с ней, сводя с ума. — Не верь сплетням. Я самый лучший, Рэй, им меня не догнать. — Меня ты так и не смог победить, вспомни! Гордыня не доведет тебя до добра. — Я твой лучший ученик. Этого достаточно, чтобы быть там недосягаемым, но я постараюсь быть осторожнее. Обещаю! — виновато шепчешь ты и ползешь колючим подбородком и обветренными губами до моей шеи, разводя мне ноги. Не прошло и десяти минут, а ты снова готов к бою. Вот что значит молодость и воздержание! Я улыбаюсь и целую тебя в губы. — Скоро все это закончится, лапа. Мы уедем в Австралию и никогда больше не возьмем в руки оружие. Будем катать народ на самолете, пить пиво и купаться в океане. Я выгибаюсь, уходя от настойчивого члена, растягивающего мой анус, но ты не даешь сбежать, и я покоряюсь тебе, зная, что ты скорее убьешь себя, чем намеренно причинишь боль мне. Ты сдерживаешься, шипишь матом сквозь зубы, но неумолимо заполняешь меня собой. — Ты такой узкий! Я так боюсь тебя порвать. — У меня давно никого не было, — улыбаюсь твоей заботе я, лаская широкие плечи и стальную грудь руками и губами. — Давно? — взрыкиваешь ты и хватаешь меня за горло. — Что значит: «давно»? Кто у тебя был?! — Никого. Только ты, — хриплю я, безмерно заводясь от твоей ревности и ярости. — Никому не отдам! Никогда!!! Я тебе верю. Сейчас ты — открытая книга, кричащая о любви каждой строчкой, и я читаю тебя, захлебываюсь эмоциями, подаюсь навстречу и киплю как выкипающий чайник: — Я так скучал, Ник! Так хотел к тебе! Чтобы защитить, уберечь, отвести удар… — Не вздумай! — переворачиваешь меня на постели ты. Поднимаешь на колени, входишь снова и прижимаешь к груди спиной. Шепчешь в ухо, прогибаешь, гнешь под себя и трахаешь на всю длину. — Твое место здесь, понял? До тех пор, пока я не вернусь. — Сколько тебе осталось? — Полгода. — Так долго! — сжимаюсь в тоске я, но ты ускоряешь темп и не даешь мне думать. — Я вернусь живым, Рэй. Клянусь! Только не рискуй, не играй со смертью ради денег или славы, я прошу тебя! Ты же уже не мальчик, счастье мое. Побереги себя. Ты шепчешь, скрипишь зубами, целуешь и даже кусаешь, а я погружаюсь в безбрежное море удовольствия и перестаю отражать действительность. Тебя не было слишком долго, а я и вправду уже не мальчик. Тебе 24, мне 45. Ты годишься мне в сыновья, но по странному стечению обстоятельств ты не мой сын, а мой любимый. За это я благодарю Вселенную каждый день. — Андрей, — беспомощно стонешь ты, взрываешься внутри меня, провоцируя на оргазм, и я отпускаю себя в небо, которое мы оба любим до безумия. Оно свело нас вместе: тебя, детдомовского оторву и гениального самоучку, однажды попытавшегося угнать мой самолет, и меня, мастера спорта по высшему пилотажу. Нам понадобилось шесть лет, чтобы разобраться в том, кто мы есть и что значим друг для друга, и еще два, чтобы понять, что наша любовь как небо: голубая, бесконечная и чистая, как бы ни пытались очернить ее замшелые пни и упертые гомофобы. — Пожалуйста, не думай ни о чем, — шепчешь ты, сгребая меня в объятия: большой лопоухий пацан и невысокий жилистый мужичок. Так глупо и странно, но так правильно! — Расскажи, каково это, летать над пустыней, — прошу я. Ты прав. Не надо думать, надо просто подождать. Еще чуть-чуть. Самую малость! Не сорваться в пике, а завязать мертвую петлю на хвосте удачи и вцепиться в нее зубами. — Она изменчива, Рэй, — улыбаешься ты, и начинаешь рассказывать веселые сказочные истории, страшную правду которых я осознаю только после твоего ухода. Ты говоришь недолго и переводишь разговор на меня, а потом мы опять забываем о реальности, улетая в звездные дали чувственных удовольствий. — Мне пора, Мастер, — шепчешь ты под утро. Я смотрю на тебя и запоминаю каждую черточку твоего лица навечно. Кто знает, вернешься ты ко мне или нет. Ты понимаешь все без слов и прячешь лицо на моей груди. — Я буду ждать тебя столько, сколько понадобится, — шепчу я. Ты облегченно выдыхаешь, целуешь меня в губы и уходишь, аккуратно прикрывая за собой дверь в спальню. Я лежу на постели и стараюсь думать о другом: о тренировках, об инструктаже, о новобранцах в группе спортсменов, об учебных полетах и о небе. Оно — наше с тобой все, и если кто-то заберет тебя у меня на земле, то мы обязательно встретимся с тобой там. Эта мысль приносит мир в мою душу. Что такое полгода для того, кто ждал свою любовь восемь лет? Ничего. Ник — мой лучший ученик, мастер высочайшей категории. Его никто не догонит. Никто! Солнце раскрашивает день в золото, я встаю и подхожу к календарю, что висит на стене рядом с часами. Он раскрашен крестиками одиночества, но сегодня на нем появится столь редкий для него кружок счастья. Каких-то несчастных 180 дней, и я выкину летопись моих мучений в мусор вместе с прошлой жизнью одинокого холостяка: неустроенного, нелюдимого и витающего в облаках во всех смыслах этого слова. Я закрываю глаза и почти вижу тебя, идущего на доклад к своему зажравшемуся генералу, который, не рискуя ничем, сидя в тепле своего московского кабинета, благодаря тебе и твоему штурману, не далее как вчера получил очередную звездочку. Он вручает вам ордена, пожимает руки и снова отправляет на смерть во имя Родины и Справедливости. Ты идешь по гулким коридорам военной части, хвастаешься орденом, треплешься с напарником и делаешь вид, что тебя все в этой жизни устраивает, но только я вижу жестокий прищур и хмурую морщинку между бровей на твоем лице. Не важно, что болтает твой язык, важно, что в этот момент ты думаешь обо мне. О нас! И строишь планы на будущее, в котором нет армии, войны и смерти, а есть я, небо, счастье и абсолютная свобода. И я верю, что так будет. Мы оба верим в это всем сердцем, ведь мы — дети неба, а оно любит своих детей и не даст их в обиду. 11/12/15