Okaeri

Ебаные людишки. Ебаное CCG. Ебаный мир. Ебаная Это, давшая ему это ебаное задание. Долгая череда ругательств Аято началась ровно с того момента, как он получил сообщение Это. Щуря глаза из-за ослепительного света экрана телефона, он читал его в ебаных шесть часов этого ебаного утра. Кто ж знал, что роль руководителя в Древе Аогири накладывала столько сраных обязанностей. Под этим он подразумевал управление всеми гулями В и С рангов в организации. А также необходимость заботиться о своем новом подчиненном, который сейчас спал в его гостиной, если, конечно, не рыдал. — Блять, — снова ругнулся он, вставая со своего подобия кровати, чтобы начать очередной отвратительный день. *** Аято до сих пор не привык видеть свернувшийся на его диване комок в независимости от того, насколько поздно он возвращается. В первую ночь, когда они начали вместе жить, он едва не проделал в ней дыру своим кагуне, услышав, что девчонка ревела во сне. Угх. Аято тихо пробирается в свою комнату, когда замечает ее легкое шевеление; глупые дети с красными от слез глазами — это последнее, что он хочет видеть, когда возвращается домой, чертовски уставший от битв с Голубями и тупых шуток Это. Если бы только он был достаточно силен… *** Его дом пуст. И он привык к этому, потому что нет смысла обживать его, раз уж он единственный житель здесь. Это объясняет, почему он становится чертовски зол, в третий раз за эту неделю спотыкаясь об очередную ебаную книгу, валяющуюся на полу. — Хинами! За его криком следует испуганный писк. — Почему ты постоянно таскаешь ко мне домой столько книг?! Она быстро захлопывает какой-то очередной томик и прижимает его к груди, словно он может защитить ее от бешеного зверя, стоящего всего в паре шагов. Она больше не может летать. — Я… Я нашла их брошенными кем-то этажом ниже и… они все такие новые… Ее голос с каждым словом становится все тише, что Аято едва может что-то разобрать, и под его суровым взглядом она теперь старается не мямлить. — Мне здесь нечем заняться, так почему бы не почитать? Ууууууугх. Он бы предпочел, чтобы она таскала в дом еду, а не сраные книги, в которых он не мог понять ни слова, но по крайней мере она не приносила проблем. Пока что. Уууууууууугх. Он засовывает руки в карманы куртки и пинком отбрасывает книгу, лежащую у него на пути, в сторону, а затем идет в душ. *** Наконец-то. Наконец-то! Наконец-то у Киришимы Аято выходной, впервые за… за всю его службу в Аогири. И он абсолютно точно собирается все это время не вылезать из кровати. Кто ж знал, что Хинами разрушит все его планы, грубо разбудив в восемь часов утра (это кажется грубым только ему), пока своим нежным голосом читает вслух роли из какой-то очередной новеллы, которые она так часто таскает к ним в дом. Аято разрывается между желанием закричать от ярости и пробить насквозь смежную с ее комнатой стену своим кагуне, но у него нет ни сил, ни времени, чтобы искать новую квартиру, если их арендодатель решит выкинуть их за это. Поэтому он решает просто слушать ее чтение, пока снова не засыпает, краем сознания думая, знает ли она, что он дома. *** Она почти не выходит из дома. Только иногда бегает за новыми книжками или предметами для дома. Черт, она даже не может сама охотиться и перекладывает эту обязанность на Это или на него. Одной ночью он приходит раньше обычного и присоединяется к ней в крошечной гостиной. Резким движением он хватает из коричневого пакета, стоящего на столе, последний кусок мяса. — Почему ты не можешь охотиться? Хинами перестает жевать, а ее пальцы дрожат. Аято уже жалеет о заданном вопросе — ему сейчас совершенно не хочется видеть плачущих людей или гулей, как бы то ни было. — Я… не знаю, как. Ну, по крайней мере, она не плачет. *** Он вытаскивает ее из дома в свой следующий выходной, чтобы научить охотиться. Да нахуй все это, если ему придется приглядывать за ней, словно за ребенком, до конца своих дней. Аято хмурится и сразу снимает с Хинами шарф, солнечные очки и медицинскую маску, когда она выходит из ванной. — Ты выглядишь подозрительней, чем тот еблан, что живет в соседней квартире, со всеми этими тупыми шмотками. Толстовка будет в самый раз — если переборщишь с маскировкой, начнешь только еще больше привлекать внимание, дура. Они выходят на улицы, и пускай в детстве Хинами часто проводила время снаружи, сейчас ее шаги робкие, а тощая фигура испуганно ссутулилась, словно это могло помочь ей стать невидимой. Капюшон толстовки прикрывает глаза, а сама она нервно перекручивает ее край. Аято затаскивает ее в пустынный переулок, испугав девушку внезапной сменой направления. — Это не сработает, если ты не будешь даже пытаться искать еду. Хинами пристыженно опускает взгляд. — Я не могу охотиться… — Значит будешь ходить голодной. Мне плевать. *** Аято не приносит еду весь следующий месяц, и Хинами не к кому обратиться, потому что Это уехала из города навестить другие подвластные районы, а к Татаре она бы в любом случае никогда не подошла — этот мужчина ее пугал. — Ты… не мог бы ты принести завтра еды? Ее голос тихий и неуверенный. Слыша урчание в ее животе, Аято на мгновение сомневается. — Нет. *** Аято возвращается домой и уже на пороге ощущает сладкий запах — видимо, кто-то все-таки принес ей еду. Но ему сложно сдержать удивленное выражение лица, когда он обнаруживает Хинами, перемазанную кровью — к счастью, не ее — включая свет в гостиной. «Что ты делаешь?» — осторожно спрашивает он, уже готовый к тому, что сейчас она снова зарыдает. — Я охотилась. Сама. Это моя еда. Беззаботность ее голоса заставляет волосы на затылке Аято встать дыбом, но он присоединяется к ней и садится на диван. — Ты молодец. Она улыбается ему, но по щеке скользит одинокая слеза. Хинами должна знать, что мир, в котором они живут, жесток, в независимости от того, нравится ей это или нет. И будет лучше, если она поймет это сама, чем он станет силой вдалбливать свои взгляды в ее хрупкое сознание. *** Аято не может понять, открывается она ему или наоборот. После той ночи, когда Хинами впервые охотилась, она стала читать свои книги громче, что жутко злит Аято, но он не говорит ей заткнуться. Вместо этого он просит ее побыстрее перейти к части с кровью и убийствами, а затем с удовольствием наблюдает за ее выражением лица после этой просьбы. — Как жестоко, Киришима-сан. Он смотрит ей прямо в глаза и приподнимает одну бровь. «Мое детство прошло не на ебаном цветочном лугу,» — сказав это, он сразу жалеет о своих словах, глядя на то, как ее улыбка меркнет, а голос замолкает. «Мне больше нравится часть с действиями, нежели с романтикой.» — Ты никогда не читаешь сам. — Не читаю. — Ты пытался? — … — …Ты умеешь читать? — В алфавите вроде 22 буквы? — Боже мой! И именно с этого и начинаются их полуночные занятия. Хинами учит его словам, пока он пытается не уснуть и не грохнуться головой о стол или ее плечо. *** — Ты умеешь сражаться? Палец Хинами останавливает на слове «пугающий», и она поворачивается к нему. – Эм, наверное. — Убивание слабых людишек с одного удара не считается. Она тихо смеется и смотрит на него. — В таком случае, нет. Аято вздыхает. У него скоро миссия на две недели, а значит, Хинами останется совсем одна. К счастью, она уже умеет добывать себе еду, но если дорогу ей перейдут Голуби, нет и шанса, что она выберется живой. Они не проблема для Аято, но для Хинами опасен даже следователь третьего класса. — Мы будем тренироваться каждую ночь, начиная с завтра. Ты можешь быть и не в состоянии убить Голубя, но я хочу быть уверенным, что ты хотя бы сможешь сбежать от него целой. — Аято встает и потягивается, ощущая гулкий хруст в суставах. — И я уверен, что твои ебаные книги тебе уже поднадоели. *** В день, когда он уходит на свою миссию, Хинами встает рано, чтобы проводить его. Три дня спустя она благодарна ему за все изнуряющие уроки, когда ночью, во время охоты, натыкается на Голубя. Она бежит на чистом адреналине, а сердце в груди бешено колотится, когда она наконец достигает спасительного дома. Ей пришлось навсегда ослепить этого следователя своим кагуне, и теперь в тишине пустой квартиры она не может перестать шептать «Простите. Простите. Простите». Хотя, наверное, этот человек предпочел бы извинениям ее хладный труп. Но она не может умереть. Аято бы перевернул ад вверх дном, если бы его уроки не произвели должного эффекта. При мысли об этом она тихо посмеивается. *** Как и всегда, он возвращается домой целый и невредимый, чтобы обнаружить в своем доме новый прибор. — Что это? — Это радио. — Это был бы правильный ответ, если бы я был полным идиотом. Меня интересует, откуда ты это взяла? — Так мне его бесплатно дали! — Бесплатно? — он подозрительно щурится. — Ага! Парень из электронного магазина ниже по улице подарил его мне! — Ты имеешь в вижу того стремного фрика со стремной сережкой в ухе? — У тебя же тоже есть сережка, разве не так? — Но моя-то крутая. — Ухх. *** Чего Аято не знает о радио, так это того, что оно крутит популярные песни по кругу раз за разом, как по часам. В первый раз, когда он слышит «Отпусти и забудь» он отпускает и забывает об этом*, пока снова не слышит эту песню спустя неделю. — Выключи уже это ебаное радио! Я слышу эту песню достаточно, пока просто иду по улицам, а какие-то сопливые дети орут ее во все горло, не переставая. Хинами быстро выключает прибор, прежде чем он сломает его. У них нет денег на новое радио, а парень из электронного магазина пару дней назад внезапно уволился. Но позже оказывается, что он не реагирует так остро, если по радио крутят песню Эда Ширана «Thinking out loud». Хинами даже замечает, что иногда он тихо напевает ее. Если бы он только знал о ее великолепном слухе… *** В этот раз миссия Аято затягивается на целый месяц. Убив гораздо больше Голубей, чем он на самом деле должен был, и отсидев три часа в душном транспорте, чтобы наконец добраться до дома, Аято не может думать больше ни о чем, кроме желания помыться и проспать двадцать часов. Он еле тащится вверх по лестнице, тяжело ступая и не заботясь о том, проснутся ли от этого шума соседи или нет. Уже почти полночь, и он уверен, что Хинами уже спит, но он понимает, что ошибся, когда впервые слышит ее пение. И это его любимая песня — или вроде того — из всего списка отвратительных песен, что постоянно крутят по радио. Он удивленно приподнимает бровь и радуется, что она не поет какую-то «Анаконду». Он несколько минут не может войти в квартиру, слушая ее пение и понимая, как же он скучал по этому голосу весь месяц. В конце концов он открывает дверь и говорит: «Я вернулся». — Добро пожаловать домой, Аято**. *Боже. Я честно пыталась сохранить эту игру слов. Там было "The first time he heard Let It Go, he lets it go". **В оригинале используется японское выражение Okaeri, которое является очень неформальным приветствием для члена семьи, пришедшего домой. В русском языке нет такого же по смыслу выражения, но я попыталась адаптировать как можно точнее.