***
Если сравнивать Сэхуна с прочими, то он совершенно обычен и прост: по нраву, не виду –с внешностью при хорошем отношении и должному вниманию парень мог бы и постучаться в двери шоубизнеса или просто залезть в «коробку», но характер у него совершенно не показательный. Порой слишком угрюмый или слишком ленивый Сэхун лучше увернется от чего-то интересного или необычного, чем рискнет. Как говорят, со временем переходишь на новый этап, другой уровень, ступень в жизни – так Сэхун скорей всего развернется и потопает вниз. Вообще не сторонник приключений, которых и не было, по сути; что там – щербатое детство во дворе с пузатым одуваном, любившим клубничные леденцы и кормить котят (да-да, это Бэкхен, за которого Сэхун сейчас в церкви ставит свечки), изнуренная учебой юность с максимальным экстримом – парой бутылок пива после пар на рампе и шатанье на крыше многоэтажки с кимбабами,колой и пачкой сигарет на двоих (Сэхуна так и не затянуло куренье, что не скажешь о друге). Что потом? Обычная квартирка, из-за которой Сэхун учится говорить комплименты ее хозяйке в каждом конце месяца, работа в гипермаркете с бытовой техникой, продвинувшая его разве что в умении хорошо лгать. Это серость в толпе, это один черный зонтик из моря таких же в дождливый день, это еще один тлеющий уголек в печи молодежи, на которого и особых надежд и не возлагали. Это не грустно – ни в коем случае. Сэхун даже бы сказал, что его всё устраивает (его ВСЕГДА всё устраивает) и на какие-то неожиданно повороты он не рассчитывал, не хотел; а его и не спрашивали. Бэкхен впервые соскребает со стола свои записи в кучку и, ругаясь под нос, второпях ищет ручку на полу. В Сэхуна, у которого выходной, он бросил толстовку и раздраженный взгляд, значивший: «Хотя бы ты не тупи». - Что мне там делать? – спрашивает блондин, вытаскивая из-под ноги что-то твердое, продолговатое, - ты нашел собеседников, я очень рад, поздравляю, передай им мои сожаления. Какой смысл мне там сидеть? Я хотел покатать… - Тормоз, на улице дождь, - старший выдернул из рук Сэхуна ручку, - потом снова будешь ворчать, что нужны новые колеса? Не тупи, ты все равно дома останешься, а не одному мне нужна какая-то разрядка. Парень рухнул на бок, прижав к себе толстовку и зарылся лицом в подушку. - Ладно, но потом не ругай меня за то, что я в два часа ночи буду на берегу Хан с компанией жечь костер и позвоню тебе с просьбой привезти сосиски. Сэхун в раздражении отбрасывает подушку и ради бога просит Бэкхена залезть в свой шкаф поглубже, а не подобрать то, что из него выпало, «раз уж ты так стараешься произвести хорошее впечатление». - Это творческий стиль, - усмехнулся друг из-за дверцы, - называется: «надень то, во что можно поорать от злости или высморкаться». Сэхун всю дорогу неуверенно смотрел на часы в телефоне, неохотно переступал с ноги на ногу и постоянно оглядывался; он даже несколько раз хотел вернуться домой, на что сидящий рядом Бэкхен со спокойным видом показывал свой заполненный бумажник с фразой: «угадай, куда я всё это спущу». - Лучше бы только столько с карточки снимал, когда в магазин ходил, - ворчал на друга младший, про себя вспоминая, что закупка продуктов – его обязанности. Как и уборка, готовка и стирка, в принципе. Парень задумчиво постукивал себя по коленке, думая, что завтра наверняка на работу проспит, второе замечание за неделю – ничего, штраф начинается с третьего, но ему могут и со второго приписать. Богом-санбэним его невзлюбил еще с собеседования, когда предложил Сэхуну кофе, а тот умудрился спросить: «а есть чай?» Посмотрел на него тогда снисходительно-издевательски и с сухой улыбкой отметил: «Работники в этой сфере пьют только кофе. Запомните это». «Мидори» это было кафе в другом конце города, на улице «фонарей, которые похожи на чьи-то глазища», как ее называл Бэкхен, только чуть просторнее. Народу было больше – так показалось Сэхуну, как только они вошли. Почти всё тут было зеленое (какая оригинальность), интерьер и планировка немного другие, но главное для Бэкхена – есть бар, главное для Сэхуна –скрытые, незанятые места, которых не было. Друга уже куда-то затянуло, а блондин встал у искусственного цветка и огляделся. Пары минут хватило, чтобы он окончательно понял, что делать ему тут нечего, настроение не ахти, состояние тоже – уже охота спать и болит голова, а мысль «да забей» так и просится, когда парень думает, на что Бэкхен пустит его, когда узнает, что тот слинял. «Мне просто нужен воздух» - с такой мыслью Сэхун выскочил из кафе на улицу, и с ней же оказался на перроне метро – присел на скамью и начал вслушиваться в шум – успокаивает. Поздний вечер, однако людей достаточно, причин не терзать себя совестью и стыдом – тоже. Парень попытался расслабиться, вытащив из кармана наушники с телефоном, как вдруг услышал голос со стороны: - Интересно смотреть, как люди распутывают наушники – вытаскивают из клубка сначала штекер или каналы. Сэхун усилием воли не выпрямился и все в той же непринужденной позе повернулся к собеседнику. Лухан сидел возле него уже черт знает с какого времени, снова со своим блокнотом и спокойно смотрел на парня. При хорошем освещении удалось разглядеть его получше, что Сэхун и сделал: у парня в темных волосах оказались синие пряди, вдоль тонких запястьев на несколько тонов бледнее нити вен, очень красивый изгиб шеи и плеч – Сэхун почти забылся. - Я думал, ты на встрече с остальными, - произнес он, возвращая взгляд на свои руки, которые от испуга уже перестали слушаться. - Там не оказалось того, кто мне нужен, - ответил Лухан, пожимая плечами, - поэтому я пришел сюда. - Ну и чего не ищешь его? – хмыкнул Сэхун, засовывая наушники обратно в карман. Каким-то непонятным образом он почувствовал, что юноша смотрит на него в упор. - Как тебя зовут? Блондину очень много чего захотелось сделать. Захотелось психануть, уйти, огрызнуться на такое наглое поведение или показать всё взглядом, запрыгнуть в ближайший вагон, но вот он поднимает голову, пару раз по-рыбьи открывает и закрывает рот, потом каким-то низком тоном отвечает: - О Сэхун. Лухан отводит взгляд вверх, словно задумывается, нравится ему это имя или нет. Зардевшись, блондин фыркает. - Самое обычное, уж извини. - Нет, мне нравится, - брюнет быстро записывает имя в уголке листа и показывает Сэхуну, - правильно? Тот кивает и ежится, думая, что неплохо бы уже уехать. И всё же Лухан действует как-то оцепеняюще, хотя ничего и не делает – Сэхуну и вздохнуть тяжело. Его это раздражает – молчание, всякие там линии, мурашки по коже, голос; он делает еще одну попытку: - Послушай, я всё равно не могу понять, чего ты… - Извини, - перебил его Лухан, - а какую ты музыку хотел слушать только что? Сэхун запнулся в словах, так и не договорив – он взглянул на лежащий на коленях телефон, потом на Лухана, и забормотал: - Новый альбом Ван Ок Рок хотел просмо… и вообще, какое значение имеет то, что я слушаю? Это что, как-то мой характер выражает? - Очень сильно выражает, - ответил парень, глядя на него. Сэхун не мог понять, то ли он злился от того, что так просто его загнали в угол, то ли от того, что Лухан чему-то заулыбался про себя, то ли сама его «убери-прекрати-перестань» улыбка. Парень остановился на головной боли и, поднявшись, молча пошел к раскрывающимся дверям вагона. Лухан, по-видимому, тут же последовал за ним, так как только он присел на сиденье, юноша опустился рядом. И посыпался ряд прямолинейных вопросов – у Сэхуна ощущения были, словно он обвиняемый, и в конце всего этого услышит стук молотка. - Где вы родились? - В Сеуле. - Кем работаете? - Консультантом. - На кого учились? - На менеджера, - Сэхун стиснул зубы, - В детстве хотел стать мужским педикюрщиком, любимый цвет - розовый, любимое животное - жирнохвостый тушканчик. Лухан повертел в руках ручку: - Понятно. Будет буйный и задиристый старшеклассник, хорошо? Сэхун не ответил, смотря на парня и думая про себя: «Он это всерьез?» Прислонился лбом к холодному поручню и вздохнул. - Почему вы выбрали метро, а не автобус, ведь тут больше людей? – Из-под полуопущенных век был виден лишь острый подбородок Лухана и движение его кистей: на среднем пальце правой руки блестнуло серебряное кольцо пятиконечной звездочкой. - Мой друг на метро не ездит, - устало ответил Сэхун, - если бы он пошел за мной вдогонку, то не стал бы меня здесь искать. - Считаете, бросать приятелей хорошо? - Не хуже, чем лезть в чужие дела. - Ладно, - Лухан аккуратно закрыл стержень колпачком и откинулся на спинку. Сэхун приподнял взгляд и увидел сквозь пряди, что парень смотрит на него сверху вниз – наверное, он ошибся в своих заключениях по поводу несерьезности, потерянности, что сейчас скорей на его лице, неправильности и еще много чего. - Как же все-таки глупо, - прошептал Сэхун под нос, понимая, что сам сейчас «верх приличия» – так долго смотрит чужому человеку в глаза. - Сколько суток назад ты спал? – спрашивает он, пока блондин наблюдает за тенями мигающих лампочек в окне и бормочет: - А до этого вопросы были проще. Стоп, откуда тут эти желтые лампочки, совсем непривычные для его повседневного проезда? Сэхун резко поднимает голову и разочарованно стонет. - Я пропустил свою станцию! - он встает с места и небрежно застегивает куртку, чувствуя, что Лухан поднялся рядом. – А ты где выходить собирался? - Не знаю, - «кто бы сомневался», - там же, где и ты. Сэхун понимает, что без прогулки пешком не обойтись, как и без Лухана, сказавшего, что автобуса они уже не дождутся, а он знает кратчайший путь до нужной парню улицы. От дождя остался только запах, серые тучи сменила ночная чернота в звездную крапинку, а допрашивающий диалог – недолгое молчание, от которого больше изводился Сэхун (Лухана тишина не смущала, по-видимому, он шел, почти все время смотря вверх несколько отсутствующе). - Ты дорогу по звездам определяешь или что? – пробормотал Сэхун, высунув подбородок из-под воротника пальто. - А звезды только для этого годятся? – Вот опять этот взгляд, что так и тянет провалиться в ближайший люк и сквозь землю. - Я понял, у тебя такая фишка, да – отвечать вопросом на вопрос? – Блондин же уставился на асфальт. Лухан какое-то время молчал, что по степени разрастающегося страха можно было сравнить с приближающимися шагами за углом – с каждой секундой всё больше. - Сэхун, вы хорошо ладили с одноклассниками? А с коллегами? С любым коллективом? «Таких нужно убивать», - гробовым голосом произнес про себя Сэхун. Быстро, решительно, не глядя, чтобы они не заставали человека врасплох и не били в самые уязвимые точки – Лухан что, шестым чувством решил похвастаться, как он видит все опасные очаги, от которых Сэхун может вспыхнуть? - Это просто вопрос, - пелена с глаз блондина сошла; он взглянул на Лухана, что, по-видимому, понял его мысли, - я не хотел вас как-то поддеть. - В твоем возрасте в себе-то разобраться невозможно, а ты пытаешься понять других, - пробормотал парень. Сэхун так и познакомил лоб со столбом, когда услышал, сколько Лухану лет. - Девяностого года – в смысле ДЕВЯНОСТОГО ГОДА?- он пожалел, что с собой у него не было зеркала, чтобы ткнуть им Лухану в лицо и сказать, что один его вид – уже моральное унижение для всех окружающих. Старший подтвердил, что в клинике пластической хирургии не живет, его квартира – не склады косметической продукции, а рацион у него далеко не здоровый и не полезный. - Я понял, - нервно хихикнул Сэхун, - ты Питер Пэн, и ищешь Венди, но только я тебе в этом плане точно не подхожу. Блондин ждал смешка или улыбки, а получил вопросительный взгляд. Он вздохнул и поднял глаза на юношу – темнота его кутала, как родное дите, подчеркивая тенями скулы и выделяя бледность лица. - Почему я? Почему тебе взбрело в голову написать про меня, и именно таким, какой я есть, почему сам не дофантазировал? Может, я скучный и совершенно обычный, а ты просто зря тратишь время? - Сэхун, - вот сейчас Лухан действительно улыбался, точно заменял все погасшие в округе фонари, удваивая их свет и компенсируя холод шалящего ветра, - если у человека нет за пазухой звезд и свернутых гор под ногами это не значит, что он обычный. Нет тут обычных. Они разошлись на пешеходном переходе, когда зеленый свет стал их разъединителем – у Сэхуна внутри поднялась какая-то буря, когда Лухан напоследок ему улыбнулся и коротко кивнул, а он, постоянно оборачиваясь – мигал уже желтый, ноги не слушались, - совершенно не осознавал, что творится с мыслями. Отчего-то же он на той стороне дороге крикнул Лухану: «Хорошо! Я буду!» «И все же как он это делает?» думал Сэхун, лежа на спине на диване без сна, что блуждал в неизвестных краях вот уже третий день. Рядом ничком плюхнулся друг, вернувшийся на удивление рано и даже засевший за ноутбук. - Клава наконец свихнулась и стала зависать? – в надежде спросил младший. - Неа. Свет отрубили, - пробубнил Бэкхен в подушку и, повожкавшись, улегся поудобней. - Извини, что ушел, не предупредив, - на телефоне не было ни одного звонка, Бэкхен пришел раньше, и даже не стал ругаться. - Я решил тебе всё простить, увидев, с каким лицом ты зашел, - отозвался друг, отбирая покрывало, - может быть, даже расспрашивать завтра не буду, - он глубоко зевнул, - а может, и буду.***
Сэхун негласно играет в прятки с начальством, и за место укрытия выбирает отдел с утюгами – у них холодное покрытие, иногда, когда не видно, можно даже лицо к нему прислонить и издать жалобный вздох; на часах только двенадцатый час. Сегодняшним утром на вопрос «где остатки кофе?» Бэкхен развел руками с самым серьезным видом, точно они в общаге жили, и подозреваемых человек как минимум двадцать. Он и половину яичницы у Сэхуна оттяпал, не реагируя на слова о том, что он, может быть, не успеет пообедать. «А мне вообще тебя до вечера ждать, сравнил тоже, жмот несчастный», ворчал друг, разглядывая головоломку на коробке хлопьев Сэхуна. Тот недвусмысленно намекнул, что «продукты есть, руки у тебя - тоже», и так и ушел на работу, ловя спиной просьбу купить по дороге обратно коробку пиццы. День тянулся долго, как никогда, как клубничная жвачка, которую отрывают от закрученной спиральки – уже потеряла вкус. Эта суббота вообще должна быть самой обычной, с восьми до восьми, с вечерней готовкой и каким-нибудь фильмом до середины ночи и второй ее бессонной половиной. Самой обычной. Сэхуна только сегодня мысли заели больше всякой усталости или желания нормально отдохнуть – о Лухане, об их разговоре, о синих прядях в каштановых, первой улыбки, звезде от кольца. Хотелось взять в руки свою голову, поставить на полочку рядом с пылесосами и уйти. Вся неожиданность произошла где-то в половину двенадцатого. Сэхун в это время пасся где-то возле микроволновок и не сразу заметил проходившего мимо посетителя. А когда обернулся, то уже не успел блокировать удивление – распахнув глаза, он едва не вскрикнул: - Что ты тут делаешь? – услышь его сейчас Богом-санбэним, от стыда бы в стиралку полез. Конечно, Лухан может быть обычный покупатель, но сейчас он прежде всего – Лухан, и это намного ужаснее. Парень обернулся и на его лице мелькнуло нечто вроде… радости – нет, Сэхун не уверен, ему каждая эмоция парня – в новинку, очередное открытие. - Не ожидал, что так быстро вас найду, - произнес он, подходя ближе и оглядывая Сэхуна с ног до головы, - вам идут рубашки. На сей раз у него за плечами – полосатый бело-синий (его этот цвет преследует или просто нравится?) рюкзак со значками неизвестных для Сэхуна вещей, вместо куртки легкая кожанка; ну вылитый школьник. Еще свежесть на лице, бодрый взгляд, приличная прическа – прямо эксклюзивная посылка: «глумление над Сэхуном». Тот едва не закатил глаза. - Как ты узнал, что я здесь работаю? – он уже не мог перейти на формальности после всего, что наговорил, а Лухан то ли принципиально не отступал от бесящего приличия, то ли реально немножко не от мира сего. - Я и не знал, - старший покачал головой, - просто в твоем районе один магазин бытовой техники, а я понял по нашему разговору, что сегодня ты на работе, вот и решил посмотреть – вдруг угадаю. «Чертова твоя интуиция». - Хорошо, но в том-то и дело, что я на работе, - Сэхун автоматически широко улыбнулся проходящей мимо девушке, проводил ее глазами и вернул на Лухана, - и не могу с тобой тусоваться. - И не нужно, - ответил парень, - я просто хочу посмотреть, как ты работаешь. - Зачем, ты же сказал, я буйный старшеклассник? – «какого хрена вообще», Сэхун свое шипение понижает до минимума. - Просто не обращай на меня внимание, - говорит Лухан, рассматривая газовые плиты на другой стороне. «Легче ничего не придумал?» Сэхуну и так отчего-то неловко, отчего-то опять мурашки по спине (наверное, это кондиционеры), очень некомфортно от осознания нахождения Лухана рядом в такое время - словно им так пожизненно только ночью суждено было встречаться, но нет. У Сэхуна двоякие чувства, он теряет все свои привычные ощущения, на их смену приходят новые, неопознанные: Сэхун только четко осознает, что совершенно растерялся. Позже к нему подошел покупатель – женщина средних лет, на первый вид очень приличного достатка, капризная, не особо смышленая, любит поговорить. Такие ничерта о технике не знают, но пару вопросов-клише зададут, для вида: - Ну вот а откуда эта… эта микроволновка? – спросила женщина. Сэхун доброжелательно (он надеялся) улыбнулся: - Это Япония, одна из лидирующих фирм, с режимом конвекции, пятнадцать программ приготовлений разных блюд… Дамочка закивала с умным видом, очевидно, весьма довольная ответом – еще бы, Сэхун это позавчера двадцать минут зубрил, как вдруг рядом стоящий Лухан любопытно наклонился к полке и сказал: - Так тут написано «Вуньдзинь» а это Китай, - он выпрямился, - и на печи название курицы гриль неправильно написаны… - Это старые ценники, - как можно непринужденнее ответил блондин. - Вы же пару минут назад их расставили, - парировал Лухан. Сэхуну самому хочется лезть в стиралку или даже в ту же микроволновку – покупательница только захмыкала и ушла, а Лухан экспрессии на лице парня так и не заметил, а свою вину не понял, потому что обыденно спросил: - Кстати, где тут у вас кофеварки? - Ты… ты… мог ничего не говорить? – недовольно фыркнул Сэхун. Лухан взглянул на него как-то особенно, почти ласково: младшего чем-то подшибло в районе колен, он едва не забыл, о чем спрашивал и почему негодовал – у Лухана просто энергетика такая, наверное; ничего с этим не сделать. - Сэхун, у вас улыбка очень красивая, но вы ею еще ни разу не улыбались. – Такие были его слова. Блондин в растерянности пошел к полкам с кофеварками, стараясь не споткнуться. На сей раз вместо бури его настиг смерч с диапозоном на сердце, легкие, и что-то еще в животе; руки Сэхуна не слушались, мысли скатались в клубок. Он поворачивается к Лухану, который действительно принялся рассматривать товар и спросил: - Слушай, твои неожиданные появления мне совсем не нравятся – я этого не планировал. - Тогда просто дайте свой номер, - это пожатие плеч Сэхун уже может предугадать. Старший так просто взял и своеобразно переключил их со статуса «просто знакомых» на «люди, знающие номера друга друга». Еще одна особенность Лухана – манипулировать людьми, иначе как объяснить то, что Сэхун зачитывал свои одиннадцать цифр, откопав их в настройках симки. - В какое время я могу вам звонить? – спросил Лухан, поднимая взгляд от экрана. - Черт возьми, ты старше меня на 4 года! – Сэхуну это конкретно уже достало, а точнее – ему просто неловко от этой учтивости и вежливости, которая в обществе приветствуется, но давно уже не встречается; он чувствует себя последней бескультурной свиньей. - Возраст не аннулирует уважение, - говорит Лухан, прячет телефон в карман рюкзака, и указывает на одну из кофеварок, - она достаточно громко шумит, чтобы я мог просыпаться по утрам? Сэхун вслух только неопределенно мычит, а про себя думает: «Я не в курсе о таких вещах, я и дома никогда кофеварку не держал, я вовсе не представляю сейчас тебя где-то на кухне персиковых цветов, задремавшего стоя, возле шкафчиков с золотыми ручками, с темно-синим кошмаром на голове и припухшими веками». Лухан обрадован словами о том, что у Сэхуна обеденный перерыв, который тот проводит на втором этаже гипермаркета в небольшом кафе, и идет с ним. У младшего только двадцать минут, но за это время он успевает рассказать Лухану о своем пристрастии к горькой морковке с детства, когда такие блюда имели только определение «домашние», уговорить его попробовать – парень неуверенно произнес, что острое вообще-то не очень, - и посмеяться, наблюдая, как тот морщится, тянется к стаканчику Сэхуна с американо еще до того, как младший успевает предупредить, что пьет кофе без сахара. Лухан снова улыбается, когда видит, как Сэхун откручивает себе еще клубничной жвачки, и бормочет под нос что-то вроде: «тебя так много из детства». Да, теперь по настоянию Сэхуна всё было по-честному: ты на ты, это стало даже немного личным, точно Лухан шагнул к нему на один небольшой шаг вперед. Он до сих пор казался Сэхуну и странным, и угловатым (во всех смыслах) с качествами больше от писателя, чем от человека, со своими поведенческими курбетами, но уже не предельно далеким – Сэхун боялся подумать, что будет в конце этих шагов и каков будет последний. Он боялся их замечать. Лухан уходит в третьем часу с напоминанием, что улыбка ему идет, а притворная приветливость – не очень, и чур в его работе он зачастую будет в рубашках. Вторник своей обыденности лишается, блондин идет домой - прямо-таки шагает по обломкам, последствиям прошедшейся бури. Дома его ждет еще одна в виде плача Бэкхена – парень крылся в коленях, рыдал навзрыд, экран монитора угрюмо поблескивал в темноте, сигаретные окурки в пепельнице еще дымились. Такое бывало. Когда Бэкхен натыкался в интернете на чьи-то прекрасные, замечательные работы, казавшиеся ему примером для подражания и намного хуже его. Сэхун подсаживается рядом медленно, осторожно. Эта дружеская любовь у него проявлялась именно в такие моменты, когда Бэкхен такой - Бэкхен, плачущий еще в детстве от невозможности до конца пройти лесенку на игровой площадке, где нужно было цепляться руками. - Осознание никчемности, сука, такое болезненное, - вытирая пальцами слезы, цедил Бэкхен, - Чем позднее происходит, тем противнее, чувство, будто всё это время зря жил и старался что-то там… Сэхун, почему я такое дерьмо бездарное? А Сэхун мягко обнимает друга за плечо; тот не противится, и это его особенная черта – Бэкхен будет грубить, скалится, ехидничать, щетиниться, но от руки помощи никогда не откажется и даже сам зароется в плечо. - Все хорошо, - блондин его почти убаюкивал, гладя по спине, пытаясь успокоить, - все хорошо. Писателей нужно лечить.***
У Бэкхена начинается депрессия, у Сэхуна – период жизни, когда каждое утро открываешь глаза с мыслью: «что сегодня произойдет?» и волнительным страхом предвкушения. Лухан звонит ему нечасто и не неожиданно, как можно было бы подумать – чаще всего по вечерам, после работы, с вопросом, когда Сэхун свободен и более-менее расположен к их общению. Прямо так и спрашивал. Блондин во время их разговора незаметно для себя нарезал круги по квартире как свихнувшийся спринтер, постоянно вертел что-то в руках и часто откладывал трубку от уха и прочищал горло: «что не так с моим голосом?». Бэкхен следил за его движениями как болельщик настольного тенниса, а потом спрашивал: - Что с тобой? - М? – Cэхун смотрел на продолжительность звонка в любопытстве, сколько там окажется минут, а потом поднимал взгляд на Бэка. - Ты как дикобраза оседлавший. - А? - Ага, - друг возвращал голову на подушку: он в эти последние дни начал подолгу спать. У Лухана голос через динамик казался немного ниже и слишком близкий, словно он прижимал трубку к уху плечом; на заднем плане иногда слышался лай собаки, парень всегда интересовался, как у Сэхуна дела (о чем тот сам иногда бесстыдно забывал). - Ты устал, наверное, я зря позвонил, - сказал старший как-то после того, как блондин, не удержавшись, зевнул при разговоре. - Нет, все нормально, - Сэхун одной рукой пытался расстелить постель, одной ногой спихнуть с подушки калачик из Бэкхена. - Можно я твою бессонницу заберу? Парень растерялся от такого вопроса, ни одного слова не ответил, а Бэкхен, наблюдавший за ним снизу вверх похлопал себя по щекам, как делал всегда, показывая, что друг покраснел. - Я имею ввиду, в работу, - Лухан пояснил это после недолгой паузы, - что ты обычно делаешь ночью, когда не спишь? У Сэхуна перед глазами пронеслись все вышедшие фильмы Марвел и десятки старых сериалов: легенд, и тех, о которых совсем мало кто знает, спортивные шоу и даже несколько аниме; ему, на самом деле, всё равно, но отчего-то парню не хотелось вот так просто в этом признаваться – слишком скучно, обыденно, слишком не для Лухана: он-то наверное ждет признание в лунатизме или любительских гаданиях при свечах. - Не знаю, - сдавленно произносит он, - каждый раз по-разному. Сэхун до боли закусил губу как себе в наказание и услашал, что Лухан что-то решительно зачеркнул. Старший спросил тоже слегка неуверенно: - Уже слишком холодно для ночных прогулок, да? Блондин не совсем понял, к чему это. - Эм… Да. Лухан какое-то время молчал и, кажется, даже (устало? Растерянно ли?) вздохнул. - Ясно. Ладно, спокойной ночи. Обрывистые гудки служат Сэхуну темой для размышления: «я правильно всё сказал?» И в какой-то момент, когда все эти сравнения голоса, интонации и мелких отметок, на основе которых он делает выводы: «у него есть собака, куча бумаги, у него линолеум в квартире и ходит он босиком» доходят до осознания, Сэхуну снова страшно, потому что он замечает. Он делает это каждый раз, едва знакомое «Привет, Сэхун, я сильно мешаю?» долетает до него. Парень пересчитывает все кусочки его жизненного пазла: посменная работа, квартира, домашние обязанности, растекающийся в осадках Бэкхен – ничего не забыл? Маленький новый кусочек прибавился в общую картину и втиснулся куда-то (боже упаси) в центр – Лухан, недо-друг, недо-приятель или просто человек, списывающий с тебя героя для новой книги. Блондину от этих расставленных по полочкам мыслей становится особенно неприятно – словно держишь в руках аппетитный грейпфрут со свежей мякотью, а ты кусаешь горькую корку, и холодно - будто прямо перед тобой разгорается жаркий костер, а ты пятишься к ледяному морю. Лухан всё реже спрашивает Сэхуна о чем-то напрямую и всё чаще пытается завести на нейтральные темы разговор, и так выведать его принципы – блондин за все свои двадцать четыре года так много не говорил, и ему это нравится: его не перебивают, его слушают, не призирают, внимательно смотрят в глаза – так, будто его слова что-то весят, будто он что-то значит. - Мы еще одну тему с тобой не затронули, - как-то говорит Лухан, когда парни сидят на автобусной остановке со стаканчиками чая масала; Сэхун уже допил почти до половины, а Лухан вертел свой в руках, ожидая, пока тот остынет. Старший поднял взгляд. – Первая влюбленность. Блондин только в этот момент понимает, как сильно обжег язык, чувствует во рту горечь – он знает, что лучше сейчас сказать «стоп», на этом остановиться, это слишком личное и неприкасаемое для других, но Лухан смотрит на него так открыто и искреннее, готовый к любым словам, как всегда со своей способностью легко взглянуть на человека с изнанки. Сэхун опускает взгляд. - Третий класс старшей школы, - чая уже не хочется. - Я тогда даже хотел убежать из нее, потому что узнали об этом все. Лухан делает паузу молчания перед следующим вопросом: - Это был он, да? Сэхун едва не роняет стаканчик, едва не отдает Лухану пощечину и едва не целует – такое вот чувство его захватило от слов парня. Ничего из перечисленного – он только делает большой глоток и горько кивает. Боковым зрением замечает блеск от кольца, после чего чувствует чужую ладонь у себя на запястье, слышит шуршанье от куртки Лухана и его голос ближе, чем раньше: - Об этом говориться не будет? Сэхун в силах ответить: - Не будет. И все-таки это был еще один уверенный шаг. Неизвестно, как вышло, что они оказались на море. Небо неожиданно посетило безоблачная погода и яркость солнца – они успели к самому закату. Прямо-таки кадр для теплой фотографии: Сэхун стоит у кромки берега, руки в карманах, взгляд в горизонт, Лухан рядом на небольшом холмике пускает на водную гладь каменные лепешки. Его синие пряди в волосах - единственный имеющийся холодный цвет – особенно яркие, как и освещенные заревом карие глаза. Сэхун разрывает молчание давно его терзающей мыслью. - Я понимаю, что ты специально для книги меня о чем-то расспрашиваешь, но, - он считает очередную пятерку расходящихся волн, и вдруг Лухан его прерывает. - Я делаю это не только для героя, - старший переводит на него взгляд, и на этот раз новинка на его лице – смущение (оно ли это?); Cэхун немного поражен, - ты и сам мне стал интересен как… Он запинается на слове «человек», думает Сэхун, но не заставляет договаривать, а продолжает свою мысль: - Но ты сам о себе ничего не рассказываешь. Они идут вдоль берега: младший дразнит волны резиновыми и тонкими подошвами кед, а Лухан смотрит на небо, идя впереди. - Невозможно просто так взять и начать рассказывать о себе, это как посадить человека писать сочинение на свободную тему. Просто так слова не подберешь. Сэхун хмыкает, на секунду задумываясь, а потом брякает: - Как собаку зовут? Лухан оглядывается на него, и оба начинают смеяться – волна в итоге настигла обоих, и юноши отбежали подальше, чтобы не брести потом по асфальту босиком. - Я делаю праздничные открытки, - говорит Лухан, когда Сэхун интересуется, основной ли заработок исходит у него от книг, - а писательство – это не профессия. Ни один человек в здравом уме не будет полагаться на то, что создаст творческие шедевры, обеспечившие ему жизнь. Сэхун на секунду думает о Бэкхене, который со своим медицинским образованием сейчас сидит дома, заявив, что не может заниматься тем, что мололо его мозг несколько лет и уже совершенно не нравится. Потом он думает о том, что сам вряд ли хотел бы пойти на менеджера, да и быть им пожизненно тоже, но в спорт он пробиться не смог, и другие бы не позволили. Лухан наблюдает за его задумчивостью и не хочет испортить одной своей фразой целый вечер, поэтому вскоре они сидят за деревянным столиком и жуют мороженое в рожках. Сэхун, слишком увлеченный своим карамельно-шоколадным, внезапно сказал: - Всегда не любил в мороженом то, что, пока его ешь, вкус теряется. В начале чувствуешь, а потом, со временем, кажется, будто просто ешь что-то холодное. – Он взглянул на темно-коричневые вкрапленья. – Так, наверное, и с людьми бывает. У Лухана сейчас губы вкуса мяты, наверное, и дыхание такое же – он загадочно улыбается и тихо произносит: - Ну вот. А ты утверждал, что в тебе ничего особенного. Сэхун начинает понимать весь смысл наблюдения за звездами, потому что их небо по дороге домой беспредельно сияющее и яркое; Лухан признается, что в детстве как все обычные дети хотел стать космонавтом, позже – астрологом, и хотя не удалось, звезды подарили ему более важную возможность мечтать. На этот раз этот разделительный зеленый свет так неприятен и печален, что младший прощается с Луханом неохотно и на конце перехода ему приходится бежать, чтобы успеть. Он оборачивается, вспоминая, что хотел сказать, и кричит: «И вовсе не холодно!» Лухан отвечает ему улыбкой, наполненной оправданной надеждой; она уже не кажется для этого странного угловатого мальчика чем-то нестандартным, и обаяние его новизны и жутких перемен сменяются на родной и привычный кусочек пазла. Сэхун, кажется, влюбляется. Он не обращает внимание на стойкий запах алкоголя в квартире, пирамидку из бутылок на столе и Бэкхена, растянувшегося на диване с бумажным журавликом в руках. Младший опускается прямо рядом с ним и говорит: - Третий раз за месяц. И где твое направление к гепатологу? - Все писатели немножко алкоголики. - Бэкхен кивает на горку бумажных клочков у цветка. - Вон, где-то там. Какое-то время они лежат в тишине, нарушаемое только щелчком от зажигалки. Сэхун чуть морщиться от дыма и спрашивает: - Бэк, а это нормально – быть чьей-то музой? Друг с трудом переводит на него полузакрытый взгляд. - Это писатель ненормальный, раз взял такую музу, как ты. Блондин вздыхает, чувствуя внедрение в легкие никотина, а на языке до сих пор сладость карамели, на коже – теплоту прощавшегося солнца. Бэкхен ворочается, переворачиваясь со спины на живот, чтобы дотянутся до тумбочки с кружкой. - Эй, Сэхун, - последние слова он сопит через нос, уткнувшись в плечо друга, - может, я сейчас просто пьян, но, кажется, ты влюбился.***
Третья встреча писателей происходит спонтанно, и Бэкхен на нее не спешит, а еле волочится; одну половину недели он истратил на то, чтобы возмущаться Сэхуну о его безнадежности и ненужности на этом сборище, какой он будет белой ебанутой вороной среди других; вторую половину ворчал, что он никуда не пойдет. В итоге парень всю вселенскую тоску скопил на измученном горем и алкоголем лице и голубом свитере; он вопросительно смотрит на Сэхуна, усевшегося на столешнице в обнимку с банкой кофе и не выпускающим из рук телефона. - Ты еще сейф для нее купи, - устало фыркает Бэк на приятеля с видом: «да нужен мне твой кофе». Сэхун знакомится с такой опцией, как MMS и отправляет Лухану фотку ночного неба, сделанную вчера из окна гостиной – он не знает зачем. Может, парню это понравится, может, нет, Сэхун вообще через несколько секунд жалеет, цокает на телефон и сует его в карман джинсов. Бэкхен пару минут долбает его на тему: «приди вместо меня и скажи, что я умер», но потом все-таки бредет в прихожую и натягивает ботинки, ворча под нос: «Ты хоть меня проводи, скучно одному телепаться». Сэхун не против – он не спрашивал Лухана о том, пойдет ли он туда, тот ему тоже ничего не говорил. «Он вновь будет ходить среди других потерянным призраком или уже нашел всё, что искал, и больше там не появится?» Блондин скинул старшему адрес кафе, в котором собирается перекантоваться ближайшие пару часов, набросил на угрюмого друга свой серый шарф, пожелал удачи, и направился на соседнюю улицу. Оно было действительно уютным, предназначенный для поздней весны или зимы где-то заплутавшей, в теплых тонах и с большим ассортиментом горячих напитков, тут разве только что мягкие пледы не раздавали. Сэхун любит сидеть не за столиками, а у стойки – хотя намерения у него там далеко не бэкхеновского типа, - сейчас он тоже присел на один из свободных высоких стульев и кивнул на вывеску горячего шоколада с зефиром. Его руки требовали прогрева, а настроение – компании, причем в критериях желаний всплывало только одно лицо. Сэхун после тех слов Бэкхена очень долго не мог унять дрожь в теле: он даже один раз выхватил у друга сигарету на одну затяжку, от чего тот мягко говоря офигел. Влюбляться Сэхун не планировал – а кто это планирует, собственно? – и забываться в первом человеке, протянувшем ему руки тоже. Лухан однако не веял какой-то опасностью и с далека не маячил предупреждением: «беги, пока не предал, не разбил», но кто сказал, что он не исчезнет с его последней страницей? Блондин давил в себе чувства того, что его используют, что он вещь, приговоренная быть выброшенной со временем, и привязывается к человеку – не человек к ней. Лухан каждый раз уничтожает его сомненья телефонным «как ты себя чувствуешь?», внимательным взглядом и улыбкой две четверти – так Сэхун в шутку называет легкую мимику приподнятых уголков. Парню сложно отличить нужную информацию от чего-то личного (хотя Лухан уже давным-давно не носит с собой блокнот), кажется, позови он даже его на свидание это будет что-то вроде наблюдение за тем, как он ведет себя в романтичной обстановке. Но Сэхун по-прежнему считает шаги. Открытая дверь пускает небольшой порыв холодного воздуха с улицы, а затем и легкая походка вошедшего – юноша даже оборачиваться не стал. Он поднимает голову, только когда Лухан забирается рядом, кладет телефон на стол и скрещивает запястья. - Искал кафе по карте? – cпрашивает Сэхун, - его нелегко найти. - В детстве я как-то проводил тут мой день Рожденья, - признается старший, оглядывая помещение неопределенным взглядом, - в юности меня здесь впервые поцеловали. - Ничего себе, - бормочет блондин, не уточняя, можно ли считать второй факт за счастливый, - как много воспоминаний. Лухан смотрит на него, потом на белую кружку шоколада с плавающими зефирками и улыбается. - А я знал, что ты любишь сладкое, - четыре четверти, почти что смех, - точно знал. - Хочешь попробовать? – младший тоже растягивает губы в усмешке, - обещаю, это не горько. Лухан протягивает руку, берет кружку и делает маленький глоток – Сэхун при этом ладонь свою не отпускал, пользуясь возможностью сбалансировать обогрев чужими прохладными пальцами. Старший медленно моргает, словно хочет спать, подпирает щеку запястьем и понижает голос: - А ты расцветаешь. Будь здесь Бэкхен, он бы яростнее прежнего захлопал себя по щекам – Сэхун надеется, что тусклое освещение скроет его покраснение, как и выражение глаз. Он вспоминает несколько ночей, которые парни провели вместе на горящих проспектах в компании фонарей-великанов, в поисках каких-нибудь спокойных мест, как забегали в круглосуточные магазины для энергетиков, вафель, и в аптеку за аспирином, как пытались найти в телефоне Сэхуна режим съемки «в ночи» и грели руки о лампочки невысоких светильников у фонтана. Как возле этого же фонтана они сидели на скамейке, и Лухан рассказал ему историю своего кольца, подаренный отцом со словами: «как серебро более редкий металл, чем золото, так и ты более необычный, чем другие» - то было, когда парня среди сверстников совершенно не признавали. Сэхун тогда (еще одна детская, видимо, привычка) померил кольцо на свой палец подтвердив его красоту: они зачем-то сплели ладони, будто любовались необычной конструкцией (и никакие лампочки не нужны). У Сэхуна всё картинками перед глазами и проносящейся кометой в груди. - Ты же не думаешь, что ничего для меня не значишь? – спрашивает Лухан, все так же глядя в глаза. Младший не отвечает, опустив веки и внезапно парень берет его за запястье и несильно дергает на себя, чтобы тот наклонился. Лухан произносит сантиметров в пяти: - Я никогда не пришел бы в кафе, где праздновал свой день рожденья в полном одиночестве и где был вынужден отказать девушке, которую не любил, ради неблизкого мне человека. – Парень глядит серьезно, и выглядит так же сказочно как в первый момент знакомства. Последние слова слетают с губ, оставляя их полуоткрытыми. Комета внутри взрывается, разлетаясь на астероиды и метеоритные дожди – Сэхун кивает Лухану и отстраняется, внезапно услышав, как громко бьется сердце. Бэкхен возвращается за свой стол, на свой стул и к своим проблемам – Сэхун определяет по глазам что-то, требующее вмешательства и спрашивает, что случилось. Друг уже давно такой – какая-то неизвестность все чаще проскальзывает в его взгляде и нервных движениях при том, как парень достает сигарету. Сэхун совета не просил, но друг свой ответ начал именно с этого: - Если у тебя хватает гребанной смелости, лучше его не упускай, - он сегодня без линз, и видеть его карие глаза сквозь белые локоны непривычно (непривычно красиво), - даже если с ним пиздецки сложно и непонятно. Я тебя таким давно не видел, а строить личную жизнь тебе давно пора. О том, что кому давно пора Сэхун не комментирует, а беспокойно спрашивает: - Бэкхен? Тот устало вздыхает и вертит в руке бумажный кораблик. - Он пишет шуточные рассказы и пьет только зеленый чай с молоком. – Парень закрывает глаза. – Хочет сочинять детские рассказы и любит печь сладкое. Он меня убивает. Сэхун как можно крепче сжимает в ладони зазвонивший телефон и, в конце разговора, глянув на Бэкхена, спрашивает Лухана: - Помнишь, я рассказывал, что единственное мое хобби – катание на роликах? – старший говорит, что помнит. – Так вот… не хочешь сходить на площадку со мной?***
Лухан, видимо, не предполагал, что фраза «сходить со мной» так же подразумевает под собой «покататься со мной». Увидев на плечах у Сэхуна две связки роликов (одни – его совсем недавно купленные, вторые – старые, на размер меньше, как раз для Лухана), старший уверенно закачал головой, утверждая, что он совсем-совсем не умеет и пришел просто посмотреть. Младший принимает бутылку негазированной воды, а отказа не принимает: заставляет Лухана сесть на скамью и показывает, как правильно закреплять клипсы, шнуровку, ремни – у парня глаза по два овала и полная неуверенность в действиях. Пока старший потихоньку разбирался, Сэхун проехался вдоль дорожки, объезжая посаженные деревья и лавочки. Подняв на него взгляд, Лухан интересуется: - И давно ты катаешься? - С самого детства, - Сэхун не решился на ответ: « ровно столько, сколько хожу». Для его роста так свободно кататься на роликах – похвально и здорово, многие емуподобные путаются в ногах, не удерживают равновесия , а Сэхуну иногда кажется, что ему на собственных стопах сложнее ходить, чем ездить на колесах. Он не удерживается от сдавленного смеха, когда Лухан поднимается, медленно выпрямляет колени и через пару секунд уже чуть ли не сидит на шпагате; блондин подхватывает его и помогает выпрямиться. - Мне не стать ни акробатом, ни роллером, поэтому это была плохая идея, Сэхун, - бормочет парень, неотрывно пялясь на свои ноги, точно заклиная их не разъезжаться. - Просто чуть согни колени и поймай равновесие, - младший покрепче сжал ладони Лухана, - и смотри на меня. Тот поднял голову и в упор взглянул на юношу, который тут же осекся, зарделся и буркнул: - Я имею ввиду, на то, как я двигаюсь. Лухан превосходен в словах, но в действиях просто бездарен – Сэхун показывает ему движения, с которыми нужно ездить, и что тут, по сути – просто повторить, но даже с этим возникают проблемы определенное время. Сэхуну же лучше, он мысленно просто ужасно рад шансу так долго и неотрывно держать Лухана за руки и чувствовать, как тот цепляется за его пальцы. Когда он постепенно его отпускает, сам немного отъезжая, старший старательно пытается преодолеть эти три метра – удается не сразу, как и всё тяжелое в жизни, но ведь это так здорово – смотреть, как кто-то усердно старается чему-то научиться. В этой части площадки кроме них никого нет: все скейтеры, роллеры и велосипедисты в другой стороне, где рампа, трибуны и несколько трамплинов. Погода вновь радует солнцем, настроение – радостью от встречи и толикой раздражения от неудач – у Лухана, - и пробирающим смехом от вида неуклюжести фарфорового мальчика – у Сэхуна. - Завтра я не встану с кровати, верно? – обнимая очередной карагач, спрашивает Лухан. Его синие локоны уже все слиплись и лезли в глаза и рот, а щеки подтвердили-таки наличие крови у него под кожей. - Сомневаюсь, что ты вообще сможешь до дома дойти, - подъезжая, отмечает Сэхун и наклоняется, опустив руки на колени. – Не думал, что ты так заведешься. Снова четыре четверти, хитрый взгляд исподлобья и тяжело дыхание в рваные выдохи. - Я просто хочу научиться разгоняться, чтобы сбежать от тебя. У парня вновь расходятся ноги, а Сэхун, прерывая начавшийся смех, снова спешит на помощь; ему после сегодняшнего дня намного больше известно об анатомии Лухана, постоянно скрывающейся от него под курткой и кожанкой. А сейчас он спокойно мог сжимать его запястья, направлять, опустив руки на плечи, не боятся «случайно» при столкновении обнять – лишь на пару секунд, - и ощущать на себе поверхности чужого тела. Сэхун не знает, почему ему вдруг пришло это в голову: никаких опошленных мыслей, всего лишь интерес – он, наверно, из тех, которые, оказавшись перед оголенным человеком будут с любопытством изучать линии, считать родинки, искать родимые пятна. У Лухана тело совсем нескладное, а у Сэхуна на части распадается разум, старший путает право с лево и плавно с резко, а у младшего смешиваются мысли и всякие чувства. Только собрав в округе все возможные деревья, перепугав всех проходивших мимо собак с хозяевами, снеся (и поставив на место, конечно же) все встречающиеся таблички, у Лухана начало получаться кататься кое-как, дергано, неуверенно, но все-таки прогрессивно. Сэхун его совсем не держит за руку и только иногда ловит за край футболки, когда парень сворачивает не туда – закручивает за собой и вынуждает остановиться, едва не столкнувшись нос к носу, при этом – так по-глупому, - улыбаясь друг другу и нехотя отпуская. В тайне, в глубине души парень хотел, чтобы старший все-таки на него упал. Пока Лухан пытается что-то сделать со своим с катушек съехавшим дыханием на скамейке, Сэхун делится, что хочет продвинуться в фрискейте и агрессиве, что есть целая команда профессиональных роллеров, на которых он смотрит с завистью вот уже второй год и мечтает внедриться в их компанию. Но, то работа отнимает у него свободные часы на тренировки, то усталость, то Бэкхен, требующий личного внимания и помощи, солидарности на тему: «ты видишь, что тут два стакана, а не один?» - Можно в книге я буду мечтать именно об этом, и роллерблэйдинг будет, ну… моим будущем? – просит Сэхун у Лухана, смотря тому в глаза. Старший поднимает голову и снисходительно улыбается. - Сэхун, - произносит он, - я не думал, что ты из тех, кто взял и закопал свою мечту. Блондин отмахивается, потому что совершенно не хочет этого объяснять и губить (уже?) вечер тоже не хочет. Он просит: «давай не будем об этом» и говорит, что ему ничего не светило и сейчас тоже не особо; не все хобби можно превратить в заработок, не всё способно тебя прокормить (и не только тебя). Лухан какое-то время сидит молча, задумчиво, глядя на свои покрасневшие ладони, уже изрядно грязные от древесной коры и асфальта, когда парню приходилось падать на колени, а потом поднимает голову, жмурится (солнце закатное им прямо в глаза, как тогда, на море), берет Сэхуна за руку и приглашает вместе прокатиться, бок о бок. У младшего внутри собрались в компанию все стихийные бедствия, всевозможные катаклизмы за эти несколько секунд – потом это все-таки случилось. Они то ли захотели свернуть в разные стороны, то ли столкнулись друг с другом, не суть, в общем, парни повалились на газонную траву за дорожкой совершенно неожиданно. Сэхун лишь отдаленно слышал, как смеялся – в ушах у него сейчас словно били в два громких гонга, а Лухан неожиданно потянул его за воротник куртки и приник к нему. - Приятно, - тихо говорит он, - мне всегда было интересно, как пахнут люди. Это собственный заскок – запахи. Сэхун молчит, думая, что в его одежде сейчас, наверное, скоплен весь дым от бэкхеновских сигарет и обеденного кимчи. Он не видит, как старший пристально наблюдает за его профилем перед тем, как отстраниться и вздохнуть: - Я сегодня достаточно сделал для звания героя? Сэхун прыскает, смотрит на брюнета и отмечает: - Раньше не замечал за тобой юмора. - А… ну, - Лухан садится, обнимает колени и снова четыре четверти, - просто настроение хорошее. (Вот сейчас можно и ненадолго закрыть глаза.) Когда Сэхун возвращается домой, его встречает дым далеко не сигаретный – даже страшно подтвердившиеся догадки парня не успокаивают, когда он обнаруживает Бэкхена на кухне (!) в компании разорванного пакета муки, скорлуп от яиц, масла и всего, до чего он смог дотянуться, видимо. Сам Бэк, кажется, пытался задушиться полотенцем, хлопоча над кучами мисок, периодически глядя в экран притащенного ноутбука. - Что ты делаешь? – спрашивает Сэхун у друга, все так же стоя на пороге. Парень, не поднимая головы, ответил: - Он сказал, что если я сумею испечь «Наполеон», то он пойдет со мной на свидание. Да взбивайся ты, скотина! – Юноша лизнул что-то вроде крема с венчика, сморщился, отбросил прибор подальше и взглянул на Сэхуна, - а твое как прошло? Сделал то, что я сказал? - Ага, - Сэхун прошел, чтобы выпить воды, - даже кататься его научил. - Не думаю, что это как-то будет продвигаться. Мы, писатели, вообще спорт стороной обходим, крестимся, почти что святую воду на него льем, - Бэкхен крутится, обнося матами под нос потерявшуюся ложку. - Может быть, но сегодня было… здорово. – Сэхун направился в сторону коридора, пряча под ладонью неизвестно откуда появившуюся улыбку и только глянув на Бэка, в задумчивости скрючившегося над плитой, задержался на секунду. – Бэк. - Да? - Торты готовят в духовке.***
Дни перетекли в недели, а те в полноценный месяц – примерно на его округлую дату Сэхун с Луханом бродили в центральном парке возле реки, прощаясь с осенью и встречая первые холода. Старший вновь покрасился, и теперь синих прядей в темно-каштановых стало больше; Сэхун любил их вылавливать из общей прически пальцами и накручивать голубыми спиральками. Сегодня с ними собака - беспородная, Лухану ее сплавила сестра, когда поняла, что подобрать с улицы симпатичного щеночка – не купить милую игрушку в магазине. Сэхун не мог нагладиться по острым ушам и насмотреться в карие глаза, сказав, что «такие самые добрые». У парней в руках вместо привычных энергетиков по горячему кофе в банках, ведь бодриться как-то надо, но и согреваться тоже. Сэхун вздыхает и смотрит на реку. - Завтра открытие катков, к слову. - Пожалуйста, не продолжай, - закрыв глаза, просит Лухан, и младший усмехается. – У меня до сих пор мышцы болят. - А у меня премия и три выходных, - парень поворачивается и широко улыбается. – Вот за это, я думаю. - Так намного лучше, - кивает Лухан. Они идут какое-то время молча, потом останавливаются и глядят на синею гладь воды. - Что касается книги, - начал старший, - мне остался один момент. – Он взглянул на Сэхуна. – Любовная линия. Что думаешь? Сэхун не уверен, что прямо сейчас готов смотреть ему в глаза, но рискует; во взгляде напротив вопрос, неуверенность, риск – как давно читать Лухана стало намного проще? - Какой-нибудь случайный и очень странный прохожий, - произносит Сэхун и, наверное, вновь покраснев, коротко смеется, - но боюсь, тогда твою книгу прикроют цензурой. - Сэхун, - у Лухана голос сливается с ветром и звучит близко, трепетно, хрупко – у него и в глазах примерно такое же сочетание, как всегда сильно влияющее. Младший, наверное, именно в этот момент понимает – это не энергетика такая, это человек, это он, это просто Лухан, - нет никакой книги. Может, парень опасался, что его неправильно поймут, что Сэхун взбеситься, возмутиться и проклянет зря потраченное время, ждал отпора какого-то, возможно, обидных слов. Сэхун просто немного улыбается и пожимает плечами, как обычно это делает Лухан и клонится к нему ближе. - Так даже лучше, - он не уверен, слышен был ли его шепот или концовку заглушил поцелуй, украденный за притянутый подбородок старшего. Тот потянулся к нему, как подсолнух к давно не виданному солнцу, руки из карманов переместились на чужой воротник. Сэхун никогда не думал, что Лухан при поцелуях улыбается. Никогда не влюбляйтесь в писателей. Они чуть ли не в кровь введут свое притягивающее обаяние и пронзительным взглядом утопят в наплывах чувств. Сэхун этого не знал, но все равно накосячил - шепчет Лухану в висок о новом начале и проповедует поцелуями счастливый конец. ______________________________________________________________________________ ... - ЧТО ЗНАЧИТ ТЫ СЪЕЗЖАЕШЬ К СВОЕМУ ПАРНЮ?