Гори

Гори На небе над Рязанцевой сияют первые звезды, уже старый фонарщик зажигает фонари, проходя через толпу восхищенных зевак, поднимаясь по слабой деревянной лестнице и вытягивая правую руку с подвисшим рукавом. Где-то там, вдали, играют гитаристы, скрипачи – впрочем, все музыканты, которые приезжают поздним летом в город на сходку. Не звучат уже в округе голоса бабушек, продающих чернику и ежевику, не гудят машины, не шипит ветер в ушах – все живет, дышит в свою меру. По улицам ,не спеша, ходят парни, держа за руки девушек, смотрящих за летящими вперед детьми. Так прогуливался и мужчина в белом костюме, голубой рубашке и шляпе, с немного загнутым передом. Он шел, поминутно здороваясь и пожимая руки прохожим, после свернул, достал очки и прочитал в ежедневнике: “Вяземская 17/2”. И, через пару минут найдя нужную дверь, постучался, а после, дождавшись ответа, вошел. Разнесся молодой, игривый звон колокольчиков. - Вы только посмотрите, кто пришел! Да это же сам Михаил Вайрен! – прокричал хозяин дома и бросился обниматься с гостем. - Да хватит, хватит. Я тоже рад тебя видеть. – сказал Вайрен и похлопал по плечу приятеля. - И какими же это ветрами тебя занесло в мои степи? Боюсь соврать, но тебя я уже давно не видел. И не говори, что летел столько ради того, чтобы повидаться со старым другом. - У каждого свои тараканы в голове. - Если бы я этого не знал, я бы не работал психологом. – посмеялся хозяин и проводил гостя в свой кабинет. Дмитрий Гариев и Михаил Вайрен – старые друзья, знакомые еще с пеленок, подобно тем детям, родители которых живут на одном этаже и видятся чуть ли не каждый день. Учились они, как ни странно, в разных школах ( общей и частной соответственно), но, впрочем, это им никак не мешало поддерживать крепкие дружеские отношения. Вскоре они разъехались: Дима уехал поступать в столицу на психолога, а Миша за границу улучшать и практиковать свои навыки игры в шахматы. Через 5-7 лет, когда Дима уже отучился и начал работать в маленьких агентствах и школах, Мишу уже многие знали как человека, подающего большие надежды в шахматах, и называли его Гроссмейстером. Так, впрочем, и оказалось, когда через пару лет он выиграл самый значимый и престижный чемпионат в мире. Дальше же – работа, выступления, интервью и все остальное, что характеризует человека известного. - Тебе чай или кофе? - Чай пожалуйста, если есть зеленый, без сахара. Дмитрий подошел к шкафу, выключил старый патефон, наверное, времен его детства, из которого еле слышалась музыка, судя по всему, классика, после поставил на стол 2 фарфоровые чашечки с чаем и присел в кресло. - Ну что же, рассказывай, что за проблема тебя мучит. - Слушай… С заросшего бурьяном холма показывались все прикрасы майской поры: выстроенные в ряд, как клавиши рояля, тополя и березы шелестели новой распустившейся зеленью, река с длинной, блестящей, солнечной тропой и маленькими крикливыми утками, и не менее крикливыми и счастливыми, сохнувшими на еще не согретом песке, детьми. Где-то здесь, в тени, на старой потрескавшейся лавочке сидят 2 человека – Михаил и его маленькая внучка (ей было тогда 12) . Она сидела тогда и читала книгу, а он решал шахматные задачки из новой газеты, разгадывал судоку, кроссворды – занимался свойственными для человека, ставшего дедушкой, вещами. - А давай в шахматы сыграем? – Катя отложила книгу и посмотрела умоляющим взглядом на дедушку. Тот усмехнулся и спросил. - А не боишься? - Ничуточку! Михаил Дмитриевич взял две пешки (черную и белую), помешал их в руках, и предложил девчонке выбрать руку. Та выбрала правую. Она играла белыми. Все фигуры были расставлены. Игра началась классически: е2-е4. Потом она переставила своего коня, наверно, намеренно сделав слишком большую “Г”, после ,поправив коня, она решила походить, как она сказала, “королевной” или ”принцессой”. И знаете, наверное такое бывает раз в сто лет, когда происходит то, чего меньше всего ожидает каждый из нас. Не знаю точно, судьба ли так смеется над нами, то ли мы сами загоняем себя в такие ситуации, но на следующий ход эта маленькая, худенькая, хрупкая девчонка, жизни еще не повидавшая, поставила мат. Детский мат. Она поставила детский мат в три хода чемпиону мира по шахматам. После посмотрела на дедушку, который “слегка вспотел и разнервничался”, поцеловала его и побежала домой. Михаил Дмитриевич же посидел минут десять, нервно вглядываясь в шестьдесят четыре клетки, пытаясь понять: как же это произошло? Вы, наверно, будете мне говорить, что такого быть не может, что даже если бы такое случилось, то такой реакции не было бы точно, а Михаил Дмитриевич без всякого угрызения совести пошел бы домой с внучкой, поел налистников с клубничным вареньем и лег спать в теньке, качаясь в гамаке. Но подумайте сами, как часто ваши недоделы, ошибки и результаты обычных невнимательности и лени достают вас из прошлого? Как часто, например, какой-нибудь человек думает о том, что если бы в 3-й четверти 9-го класса не поленился и исправил свою 7-ку по русскому и получил бы свою золотую медаль в итоге? Как часто вы думаете о том, что если бы вы додали сердечного тепла и любви своим родителям, которые умерли недавно то ли от болезни, то ли от отчужденности, то они бы пожили еще годик-другой? Как часто вы думаете о каких-то глупостях, которых можно было бы не допускать? Но вот они, перед вами, во всей своей красе: грызут вас, мучают, достают своими воспоминаниями и надеждами. А казалось-то - глупость! - Вот так, мой дорогой друг. Я проиграл девчонке, и это не дает мне покоя. На следующий день я отменил все свои матчи, пропал, исчез из поля зрения. Второй год меня уже мучает только одно: имею ли я право называться игроком в шахматы, не говоря уже о звании чемпиона, после такого? – нервно подергивая правой частью лица, говорил Михаил Дмитриевич, смотря то на чашку, то на впереди стоящую арфу. - Знаешь, мне тут знакомый из Риги привез недавно отличную бутылку коньяка. И бьюсь об заклад, ты хочешь ее у меня выиграть. - Мы сейчас не о том. Да и я уже не играл в шахматы больше года. - Ну же, не отказывай старому другу. Недолго подумав, и посмотрев на лицо Дмитрия, старого, с опущенной бородкой и в круглых очках с его с детства знакомым чубчиком, он не смог отказать. Дмитрий Васильевич достал шахматы из бара. Михаил Дмитриевич взял две пешки, помешал их в руках и предложил выбрать руку. Тот выбрал правую. Он играл белыми. Шахматы через пару минут были уже расставлены. Игра началась необычно: Дмитрий решил выставить пешку напротив правого коня вперед, за что через пару ходов поплатился потерей ладьи. - Разреши-ка мне теперь рассказать тебе историю. Мне было тогда восемнадцать-двадцать лет. Я выходил, по-моему, из областной библиотеки - брал там парочку книг по психологии, и когда закрывал дверь, прижал идущей позади меня девушке палец. Примерно так я и встретил свою первую жену Аню. И знаешь, мы влюбились друг в друга, как вы говорите, с первого взгляда. И каждый день для меня был как маленькая жизнь. Нет, не кривись так, я не вру. Сидя здесь и вспоминая те прошедшие дни, я проживаю их снова, со всеми эмоциями, надеждами, мечтами и восхищениями, полный радости от того, что это со мной когда-то происходило, что это имеет свое место в моей серой жизни. Но потом, через три года, она сказала мне, что все прошло. Что вся любовь вдруг исчезла, осталась только глупая привязанность и нужда в общении со мной . И она ушла, поцеловав меня в левую щеку и оставив мне на память маленькое колечко на цепочке… После этого я долго мучился, прятался от людей и, в конце концов, от самого себя, не понимая, что же я сделал не так и смог бы я что-нибудь изменить. А что же теперь? Взгляни на меня: я психолог, который может помочь всем, но только не себе. Уже 62 года, а я сижу вечерами у камина, качаюсь в кресле и думаю: Как же она там? Скучает ли она по мне? И так, год за годом, я тускнел. Мне стал скучен мир, и я сбежал от него, заперся в свою каморку и уткнулся в книги. Костер внутри меня потух навсегда, и нет уже человека, который смог бы его разжечь снова. Но ты – ты совершенно другой человек! Ты, у которого огонь в глазах, огонь в руках, огонь в сердце будет гореть всегда, и, как маяк, будет везти за собой остальных. Не тухни – Дмитрий Васильевич встал, подошел к Мише, положил руку на его плечо и взглянул прямо в глаза, - не тухни ни при каких обстоятельствах! Слышишь ? Ни-ког-Да! Дмитрий Васильевич отошел. Взглянул в окно, посмотрел на возвращающихся домой людей, на птиц, на деревья, на фонари, на фонарщика, на свое отражение. Такое слабое, еле видное отражение самого себя, того, кого ты знаешь лучше всех и кого не знаешь совершенно. Он не понимал, зачем он рассказал эту историю, зачем опять перевернул себя, вернулся в эту жизнь постоянных самобичевания и отчужденности. Он стоял там, смотрел на себя, пока люди шли, пока фонари горели, пока пели птицы, когда жизнь шла, но шла мимо его. - Прости меня, но мне пора идти. Уже одиннадцать, а улетать к семи. - Как, уже? – Дмитрий развернулся и увидел уходящего Михаила. - Да, меня там ждут дети, семья, и , похоже на то, работа. Они улыбнулись, опять обнялись, дали друг другу обещания созваниваться, и разошлись: Михаил Дмитриевич в гостиницу, а Дмитрий Васильевич обратно в свое кресло, где он, слегка качаясь, опять слушал еле играющую классику. На следующий день он пришел в аэропорт, надеясь встретить снова своего друга. Но ему не повезло: он опоздал буквально на две-три минуты. Он вышел на улицу и, заметив летящий самолет, помахал ему вслед, полный надеждой, что все начинается снова, что жизнь в его вернулась, что загорится огонь в его сердце. Вернувшись домой, он решил еще немного поспать. Разделся, прилег, заметил вчера недоставленный мат черным в один ход, улыбнулся, снял цепочку с кольцом и лег, как мертвец. Наверно, он и был мертвецом, только с кольцом с потрескавшейся надписью: “Гори”.