Следом за сиянием

На столе тайного канцлера, рядом с тающей в ночной мгле свечой, разложена коллекция секретов: от мелких непримечательных слухов до писем, способных всколыхнуть негодованием Зимний дворец. Где и каким образом стоило раскрывать скандальные тайны для пользы дела Инквизиции Лелиана знала лучше кого-либо другого в Скайхолде. Но собственные секреты она огласке не придавала. Особенно один – тот, что заставлял сердце биться быстрее. Припрятанный за скрипучей дверцей шкафа, на нижней полке, среди вещей, в маленьком неприметном мешочке из плотного чёрного сукна. Навевавший вспоминания о событиях из далёких лет. О событиях из другой жизни. Из той, в которой по всему Ферелдену молва разносила воодушевляющие вести о побеждённом архидемоне и окончании Пятого Мора. Из той, в которой Лелиана была послушницей церкви, а не Левой рукой Верховной жрицы, а некогда безызвестная Солона Амелл свыкалась с громким титулом. Лелиана с нескрываемым любопытством наблюдала за тем, как сонная девушка, облачённая в синюю робу, бормотала тихие ругательства и упорно выискивала что-то в своём походном мешке, брошенным посреди размытой дороги. Запахло полевыми травами, пряностями и сушёными цветами — откупорилась одна из склянок с ингредиентами. Амелл не замечала ничего вокруг себя. Сосредоточилась на поисках и лишь хмурила брови, когда непослушные светло-русые волосы лезли в глаза. Долго ждать не пришлось. Амелл довольно хмыкнула себе под нос и резко встала с корточек вместе с найденной пропажей в руках, и на мгновение Лелиана оторопела от увиденного. Пыталась убедить саму себя в реальности происходящего. На тонкой длинной цепочке, обёрнутой вокруг худого запястья магессы, висел амулет: стеклянный ромб, защищённый металлическими гранями со всех сторон и спокойно помещавшийся в ладони. И не было на нём ни драгоценных искрящихся камней, ни витиеватых золотых узоров. Только лишь алая густая кровь, запечатанная могущественной магией внутри стеклянного сосуда. И свет. Яркий и ослепляющий. На памяти Сестры Соловей было немалое количество трагичных историй, главными действующими лицами которых неизменно оставались храмовники, выслеживавшие по пятам неугодных магов. Знала она и о том, какую важную роль играли во всех них сосуды, наполненные кровью чародеев, — печально известные филактерии. Но одно дело — слышать, и совершенно другое — держать в своих руках один из подобных амулетов. Лелиана давно задавалась несколькими вопросами: как скоро орден храмовников обнаружил пропажу амулета прославленной магессы, сколько времени у них ушло на то, чтобы обыскать хранилище вдоль и поперёк? Сколько раз им пришлось следовать бессмысленным приказам, обыскивать помещение снова и снова, пока, сжав зубы от злости, поиски не признали тщетными? Могли они представить, что филактерия столь могущественного мага спрятана среди личных вещей Левой руки Верховной жрицы? Растерянная Лелиана пыталась понять причину. Пыталась понять Амелл. Свою родную Амелл, все эти годы благодарившую Дункана за подаренную ей возможность прожить иную, новую жизнь, жизнь за пределами гнетущих каменных стен и надзора храмовников. Но почему она берегла то единственное, что накрепко привязывало её к Кругу? — Почему ты не уничтожила её, Мелл? Ты же знаешь. Мелл, ты ведь лучше знаешь, чем это может… может обернуться. Героиня Ферелдена тепло улыбнулась, уверенно протянув недоумевавшей Лелиане зачарованный амулет с кровью, взятой Первым Чародеем сразу после прибытия в Круг. Амелл за это время обрела что-то помимо долгожданной свободы от громоздких дверей и стен. Вернее, кого-то, кого она не хотела потерять столь же сильно, сколько и возможность дышать под открытым небом: — Лели, эта вещица пригодится не только храмовникам. Лелиане оставалось лишь строить догадки, как долго Солона помышляла оставить свою филактерию ей. Голова Амелл всегда была полна идей: порой отличных, порой слишком сложных для воплощения в реальность. А порой и опасных для её жизни и для жизни окружающих. Иной раз казалось, что если в ближайших окрестностях не намечалось неприятностей, то магесса создавала их сама. Особенно этому способствовала любимая привычка Амелл обращаться в зверей в самом неподходящем месте. К большим успехам Серого Стража в освоении полузабытой магии, вне всяких сомнений, была причастна Морриган. У Солоны, читавшей об утерянном мастерстве только в старых книжках, умение менять людской облик на звериный вызвало неописуемый восторг. А Лелиана считала — именно ведьма Диких земель была отчасти виновна в том, что юная магесса впоследствии часто злоупотребляла новой способностью. Чего им стоила попытка Амелл вскарабкаться на неприступную стену эльфинажа в обличье огромного паука! Но больше отрицать достоинства необычного навыка Лелиана не могла. Многое изменилось. Усмехнулась бы Морриган сейчас? Филактерия интенсивно сияла в присутствии Амелл, напоминая таким своеобразным способом о нерушимых магических узах между ними. Яркий алый свет заливал ладони. Непривычное чувство. Благодарность, когда другой человек вверяет тебе частичку себя — в буквальном смысле. — Милая, как ты её достала? — голос барда стих под конец вопроса, и она подняла обеспокоенный взгляд с обманчиво хрупкого амулета в своих руках на магессу, поправившую лямку дорожного мешка. Глупо было волноваться об этом сейчас — после того, как план Солоны давно воплотился в реальность, а злополучная филактерия была найдена и взята из хранилища. Но вот мысли о возможных последствиях терзали Лелиану. А поведай ей Амелл о своих намерениях раньше — то девушка и подавно бы не отпустила её. Во всяком случае, одну. — О, в маленьких мышах угроз никто не видит. Удобно. Быстро и незаметно. Усталый вздох в ночной тишине. Лелиана потёрла закрывавшиеся глаза — некогда спать. Вся эта вереница донесений, отчётов агентов, прошений никуда не исчезнет. Как и присланное на днях письмо с просьбой помочь группе мятежных магов добраться до Инквизиции целыми и невредимыми. Конечно, после решения Инквизитора на полноценный союз с магами новые проблемы и волна недовольства не заставили себя долго ждать. Леди Лавеллан привыкла разбираться с проблемами по мере их поступления. Многие обитатели Скайхолда, да и посторонние, наблюдавшие за становлением Инквизиции за её пределами, порицали Вестницу Андрасте за выбор новых союзников. Одной из тех, кто в открытую высказывал одобрение после поддержки восставших магов, оказалась Лелиана, и теперь долийка терялась в догадках, то и дело задавая наводящие вопросы своему тайному канцлеру. Похвальные попытки, но Сестра Соловей не менее умело отделывалась общими туманными фразами про свободу и равноправие, уклоняясь от разговора о личном. Удивлённые лица чародеев, когда перед ними раскрылись двери в Инквизицию, Лелиана вряд ли когда-нибудь забудет. Помнит Соловей и то, как сильно поразилась происходящим чародейка Фиона, ожидавшая какого угодно расклада, но не только такого, где их примут как равноправных боевых союзников. Эльфийка-маг в тот момент до щемящей боли в груди походила на Амелл. Совсем юную, ещё недавно присоединившуюся к Ордену. Ту, что во время очередного привала у трещавшего костра поперхнулась ферелденской похлёбкой, услышав слова «семья» и «маг» в одном предложении. А затем рассмеялась — тихо, горько, обречённо. Объятья магессы — крепкие и нежные, именно они всегда утешали и успокаивали Лелиану в самые тяжёлые моменты её жизни. И делали чуточку счастливее всё остальное время. — И я могу… оставить её? — бард прижалась к Амелл сильнее и почувствовала, как дрожь постепенно утихла. Только слёзы появились на глазах. — Мелл? Амелл поёжилась. В предрассветные часы всё ещё холодно, особенно здесь, в самом сердце Ферелдена. Вокруг сыро — на протоптанных дорогах шаги сопровождало мерзкое хлюпанье грязи под ногами; промозгло — до мурашек на коже пробирали порывы враждебного колкого ветра. А руки Лелианы, ласково перебиравшие взлохмаченные светло-русые волосы, такие тёплые и такие родные. — Лели, дорогая, я… То есть, ты теперь — моя семья. Кому, если не тебе, я доверю её? — магесса уткнулась носом в шею девушки. Всхлипы предательски вырвались наружу. — Пусть свет амулета останется с тобой. Пока не вернётся одна взбалмошная героиня. Лелиана нежно поцеловала Амелл, с тоской и горечью прижав филактерию к груди. Не было ни желания, ни смысла сдерживать эмоции. С докладом для Инквизитора об очередной разгромленной группе венатори в Западном пределе покончено, и глава шпионов, наконец, смогла позволить себе вздохнуть свободно. Выпала долгожданная возможность заслуженно отдохнуть. Но на сон осталось несколько часов — совсем скоро за окном начнёт светать. А под разобранными отчётами лежало аккуратно сложенное письмо. За то короткое время, что оно провело на столе, драгоценный листок успели перечитать множественное число раз, а тёплые слова, написанные крупным размашистым почерком, подарили надежду и пробудили в глубине души чувства, забытые за прошедшие годы. Лелиана завернула записку в помятый пожелтевший пергамент, в котором Сестра Режанна доставила письмо в Скайхолд. «Для Лели.             — Мелл» Простенькая подпись без громких титулов и лишних слов. Точно так же Амелл подписала и своё первое письмо, отправленное из далёкого Амартайна, где магесса ухитрилась ввязаться в историю с говорящими порождениями тьмы, возрождением ордена Серых Стражей и покушением на её собственную жизнь. Осознание того, что самое ценное за все эти долгие годы осталось неизменным, согревало душу. Говорить о своих чувствах у Амелл выходило из рук вон плохо. Она без запинок произносила заковыристые древние заклинания и нигде не оговаривалась, она млела от сладких томных признаний Лелианы, но сама постоянно сбивалась, проглатывала окончания, а то и целые слова. Развить чахлые зачатки красноречия магессе удалось благодаря советам барда. — Береги себя, Лели. Ты — лучшее, что есть в моей жизни. Неизвестно, сколько времени уйдёт у Амелл на поиски, да и существует ли вообще то, что она собирается найти. От этого только тягостнее расставание. Остаётся надеяться, что сказанные этим холодным сырым утром слова не станут последними. — Любовь моя, вернись целой и невредимой. Лелиана зажмурила глаза: тепло обнимавших рук исчезло, а в непосредственной близости от неё неожиданно вспыхнул яркий свет. Погас он мгновенно, и вместо худой девушки с потёртым дорожным мешком и любимым магическим посохом бард увидела перед собой лишь белую голубку, расправившую крылья. Птица неуклюже взлетела с остывшей за ночь земли и, покружив на прощание вокруг шпионки, взмыла ввысь, обогнув проснувшийся в рассветных лучах Денерим. Некогда яркий алый свет затухал на глазах, покуда увеличивалось расстояние между амулетом и обернувшейся птицей Амелл. Магическое сияние крови больше не ослепляло, как прежде, но и не угасало окончательно, и на данный момент девушке этого было достаточно. — Я сохраню её, милая. Письмо от Героини Ферелдена, полученное несколько месяцев назад, бережно убрано в шкаф. От пристального взора Лелианы не ускользнул тот факт, что за последние несколько дней свечение амулета усилилось и пробилось сквозь чёрную плотную ткань. Сейчас не имело никакого значения, рождено ли это мерцание магией крови или иным способом. Этот свет — только для неё. Слишком многое довелось пережить, слишком многое пришлось потерять. Для Церкви зачарованная кровь и алое свечение — след и спасительная нить; для мага — открытое уязвимое место. А для Лелианы — напоминание о данном обещании. Амелл скоро вернётся.