О позах для сна и предпочтениях капитана

Луффи любит, когда Зоро спит на палубе. Во-первых, это почти всегда означает, что никакой опасности поблизости нет. Ну, то есть, действительно серьезной опасности. Дождь, тайфун, шторм или небольшое цунами ‒ не в счет. А во-вторых, это означает, что, пробегая мимо, можно споткнуться о его длинные ноги и оказаться схваченным железной лапищей за шкирку и зависнуть, не долетев носом до палубы пары миллиметров. Можно запрыгнуть на Зоро верхом и долго скакать у него на животе, уговаривая поиграть во что-нибудь бессмысленное, но веселое. А можно устроиться головой на его коленях и тоже вздремнуть. И быть уверенным, что никому из накама не придет в голову его разбудить. Луффи любит, когда Зоро спит в каюте. Во-первых, всегда есть кому разбудить капитана, если тому снится дурной сон. Иногда Луффи кажется, что его первый помощник знает о надвигающемся кошмаре лучше самого Луффи. Зоро может быть пьян, ранен, спать мертвецким сном, но он всегда слышит, если его капитан начинает беспокойно ворочаться. Он молча вылезает из своего гамака, сгребает Луффи в объятья и устраивается спать рядом. Луффи слушает ровное дыхание и мерное биение сердца Зоро и успокаивается. А во-вторых, просыпаться в одном гамаке очень весело. Луффи всегда открывает глаза первым, долго смотрит на вздрагивающие во сне темные ресницы, на то, как покачиваются сережки в ухе, как поднимается-опускается широкая грудь, ловит ртом теплое дыхание, а потом выдергивает из подушки перо и принимается щекотать своего мечника, с удовольствием наблюдая, как тот морщит нос и кривит смешные физиономии в попытке прогнать досаждающую помеху. Зоро начинает отмахиваться и частенько заезжает своему капитану то в ухо, то по печени, тогда они с шумом вываливаются из гамака, и на полу начинается возня, к которой, в зависимости от того, кто еще присутствует в каюте, присоединяется Чоппер или Усопп, или оба сразу. Или не присоединяется никто. Тогда шумная бестолковая возня не длится долго, оба ‒ и Луффи, и Зоро ‒ умеют ценить минуты, проведенные наедине, и используют их по назначению. Луффи любит, когда Зоро лежит на спине. Можно долго и вдумчиво его целовать, водить кончиками пальцев по лицу, очерчивая яркие брови, щекоча ресницами пальцы. Можно провести по кромке губ, надавить сильнее, заставляя те разомкнуться и впустить его внутрь. Можно тереться о Зоро всем телом, точно кошка о ногу хозяина; скользить щекой по теплой коже, замирая на неровностях старых шрамов. Среди них есть оставленные и его рукой. Но больше всего Луффи привлекает шрам от меча Михоука. Притягивает внимание. Завораживает. Он помнит в мельчайших подробностях, сколько раз эта рана открывалась и кровоточила, сколько скоб наложил себе Зоро, и сколько стежков шелковой ниткой позже сделал доктор из Кокояши. Луффи помнит ярко-розовые воспаленные края и темную мякоть, просвечивающую между ними. Луффи гладит толстый упругий рубец, похожий на веревку, зашитую под кожу, целует ямки ‒ следы проколов, вылизывает снова и снова, точно хочет стереть его с груди Зоро. На самом деле он не хочет. Это не просто шрам. Не украшение, не опознавательный знак (хотя, да, Ророноа узнают уже не только по трем катанам, но и по этому шраму тоже), не свидетельство досадного проигрыша ‒ это обещание. Обещание стать сильнейшим, никогда не проигрывать и всегда быть с ним рядом. Луффи холит и лелеет шрам, словно ценный приз, словно реликвию, словно… А еще Луффи знает, что по самому-самому краю, где рубцовая ткань сменяется здоровой, нетронутой, кожа Зоро чувствительнее в разы. Что если провести по этой полоске влажным языком, а потом слегка подуть, если едва ощутимо царапнуть зубами, у Зоро срывает крышу. Невозмутимый, всегда спокойный, точно сытый удав, мечник теряет над собой контроль. Луффи знает и беззастенчиво этим пользуется. Луффи любит, когда Зоро лежит на животе. Чаще всего сам Луффи при этом оказывается уложенным на лопатки, аккурат под Зоро, так что Зоро лежит и на его животе тоже. Тяжеловато, но очень и очень здорово. Кожа, мокрая от пота, скользит по коже, трется, гладит. У Луффи в животе становится щекотно, и он вскидывает бедра выше, чтобы сильнее прижаться к Зоро, и не только животом. В тех случаях, когда Луффи оказывается наверху, он почти никогда ничего не делает ‒ просто любуется. Спина у Зоро гладкая, без единого шрама или даже царапины, и широкая. Мышцы рельефные, точеные ‒ хоть анатомию по нему изучай. Не то, что у самого Луффи: лопатки торчат, позвонки не хуже горных пиков выпирают, ребра пересчитать можно, не напрягаясь. У Зоро так просто до позвонков не добраться ‒ приходится нырять в глубокую ложбинку между двумя тугими жгутами мышц. Зато отсюда очень удобно слизывать терпко-соленые капли пота, скатывающиеся вниз, к пояснице. Луффи разглядывает, трогает, гладит, ощупывает и не устает восхищаться. Насмотревшись, он распластывается сверху, обнимает руками и ногами, устраивает свою вихрастую голову на плече Зоро так, чтобы губами почти касаться уха. Иногда он молчит ‒ дышит жарко и молчит; иногда вдруг начинает взахлеб рассказывать о планах, о приключениях, о том, что бы он хотел увидеть, или о том, что бы он хотел сделать. С Зоро. Прямо сейчас. Луффи любит, когда Зоро не спит. Бодрствующий мечник открывает просто невероятное количество весьма заманчивых перспектив: от хорошей драки до поедания онигири на скорость или чумового траха. Сложно сказать, что из этого Луффи любит больше. Луффи любит, когда Зоро… На самом деле, Луффи просто любит. Зоро.