Общее дело

      Минхо выкуривает уже шестую сигарету, глядя сквозь оконное стекло и почти не шевелясь. Небо мутное, тяжёлое, осеннее, вязкого серо-зелёного цвета, как экран старых электронных часов. Бренда спит на диване, закутавшись в невесть откуда взявшийся в доме плед, время от времени морщась и вздрагивая во сне.       Минхо перестал обещать себе, что это был последний раз, когда он вытаскивает Бренду из дерьма: он прекрасно знает, что не пройдёт и месяца, как Бренда вляпается во что-нибудь новое, и он опять будет прикрывать её задницу. Можно было бы объяснить это товарищеской поддержкой: дескать, надо помогать друг другу, раз уж они занимаются общим делом. Если наркоторговлю в этом гнилом квартале вообще можно было назвать «общим делом».       Бренда спит на диване, а Минхо каждые пять минут подходит к окну, чтобы проверить, не ждут ли под окнами легавые или узкоглазые ребята из «Иношиши» — угораздило же Бренду посреди Нью-Йорка наткнуться на наркодилера якудза. Шла и споткнулась о своих прямых конкурентов? Везучая малышка.       По негласному закону их организации стоило бы сообщить обо всём Хорхе. Но Минхо этот закон игнорирует уже в шестой раз, потому что Хорхе как всегда решит проблему радикально. Те же шесть раз Минхо брал с Бренды обещание, что она не будет лезть с их товаром туда, куда не надо. Но азарт Бренды всегда было трудновато унять. Особенно теперь, когда добрую треть дури она расходует на саму себя.       Сейчас Бренда не выглядит такой колючей и холодной, как обычно. Сейчас она больше похожа на замёрзшего совёнка, которого укутали в тряпицу и который теперь тихонько урчит в полудрёме. Правда, совсем недавно этот совёнок неслабо орал на Минхо, тыча в него пальцем и обвиняя во всех смертных грехах. Минхо по традиции орал в ответ — это был их единственный метод выяснения отношений. Сошлись на том, что Бренда — безответственная истеричка с героином вместо мозгов, а Минхо — занудный, упёртый кретин, который должен засунуть свои советы себе в зад.       А ещё у Бренды прострелена нога: из-под пледа высовывается острая, худощавая коленка, кое-как перебинтованная Минхо несколько часов назад. Сам Минхо готов поспорить, что Бренда оправится через неделю, не больше. Потому что пора подогнать товар кому следует. Потому что у Минхо в доме нет дозы. Точнее, есть, но Бренде он её не отдаст. Они оба это знают.

***

      В следующий раз Минхо буквально выдёргивает её с тесной улочки, по которой она неслась так быстро, как только позволяла ей едва-едва выздоровевшая конечность. Не останови он её сейчас — упёрлась бы через метров тридцать в тупик. Не город, а чёртов лабиринт.       Теперь они бегут вдвоём, сворачивая через в проулки и кое-как перепрыгивая мусорные баки, пока им вслед несутся бурные возгласы на японском и выстрелы, гулким эхом дребезжащие в окнах соседних домов. Отлично, теперь весь квартал знает, что ребятки Хорхе вляпались по самое не балуй.

***

      Бренда пьёт кофе и старается скрыть дрожь во всём теле: на улице поздняя осень, а она в лёгком пальто. Минхо укутывает её в свою куртку, и у Бренды даже нет сил сказать «спасибо»: худая, бледная, с залёгшими под глазами тёмными кругами, она еле шевелит губами и старается согреть пальцы о стремительно остывающий пластиковый стакан.       Каждый раз, когда Минхо видит её такой, он обещает себе: завтра же собрать вещи, сгрести Бренду в охапку и исчезнуть из этой страны. Куда угодно — с таким опытом выживания они уж точно не пропадут.       А потом Минхо вспоминает, что Бренда умрёт. И умрёт очень скоро, если не будет препаратов, которые ей достаёт Хорхе. Потому что ВИЧ невозможно сдерживать долго.       Минхо забирает из замёрзших пальцев Бренды пустой стакан и берёт её руку в свою. Насиделись. Пора искать квартиру, в которой можно заночевать, а утром попытаться разгрести то дерьмо, которое свалилось на их жизнь.       Им ещё долго бегать в этом лабиринте.