***
— Гены, — устало выдыхает Луи через пять лет, когда Оливия убегает в свою комнату в слезах, предварительно закатив родителям истерику. — Скорее, воспитание, — Гарри усаживается рядом и тут же кладет свою кудрявую голову на плечо мужу. — Мне не стоило одевать ее в подгузники от Дольче. — Да. Или разрешать так много, — запоздало понимает Лу. Но где та грань между «мы хотим только лучшего для нашей дочери» и «с этим стоило бы быть построже»? То есть, им было так мало лет! Конечно, сейчас им уже тридцать восемь и тридцать пять, Ада воспитывается в ином ключе, но… — Свидание в четырнадцать. Я вряд ли переживу следующую неделю! — Лу, ну это хотя бы четырнадцать. Дети сейчас такие продвинутые. И быстро созревают, — кусает губу Хазз, потирая ладонь мужа в своей руке. — Господи Иисусе, ты говоришь как старик какой-то. «Созревают». Фу, ужасно. Верни моего Хаззу обратно, старик-извращенец, куда ты дел его? — паясничает Луи, начиная щекотать Стайлса. Но факт остается фактом. Оливия выглядит как куколка с этими ее увлечениями танцами и сёрфингом. Лиам берет ее и Джо при любом удобном случае с собой, чтобы поймать волну. Так что… это было вопросом времени, когда их принцессу позовут на свидание. Но Гарри и Луи все равно не готовы к этому. — Никогда не думал, что это так тяжело — отпускать своего ребенка куда-то. Особенно девочку, — Томмо пытается бороться с подступающей тошнотой. Что, если ее обидят? Или нагрубят? Или это сделали на спор? О боже, он действительно в самом начале пути «отец дочери». А что, если к ней начнут приставать и принуждать к… о Господи! — Гарри, давай запрем ее и никому больше не будем показывать? Переведем на домашнее обучение?! — Милый, это уже попахивает паранойей, — посмеивается Хазз. Он бы тоже попаниковал, но пережил эту стадию. И сейчас просто пытается связаться с парой человек, что проследили бы за Оливией на свидании. День «Х» проходит для всех без исключения как на иголках. Джозеф, понимая весь ужас грядущего, решает поступить разумно: собрать вещи и смыться к близнецам на все выходные. Он знает свою сестру: она устроит концерт до и после важного события. И также он хорошо изучил своих родителей: они будут обсуждать произошедшее при любом исходе. Так что, да, Джо запрыгивает в машину к Найлу и валит. Ада же пока не понимает всего масштаба трагедии, поэтому преспокойно играет в саду, решив сегодня быть ландшафтным дизайнером: розы папочки Гарри забраковываются. С помощью камней. Также девятилетняя Ада решает, что газон между деревьями слишком ровный, поэтому девочка роет ямы. — У нас завелся крот, — мимоходом отмечает Луи, носясь по кухне в поисках ключей от гаража. — Что? — Гарри ищет щипцы для завивки волос, потому что «папочка, ну пожалуйста-пожалуйста? Ты лучше всех укладываешь волосы, сделай меня красивой?». И они на стуле в столовой, очень логично. Да, почему бы им не быть там? — О боги, Ада, детка! Хазз распахивает дверь на задний двор, чтобы ужаснуться. Их ребенок — маленький монстрик. И она вся перемазана в земле, но хихикает так мило. Как на малышку можно злиться? — Томмо, наша дочь землеройка, — смеется родитель, забывая о волосах Олли. — Папа, айсберги начнут таять быстрее, чем ты придешь! — кричит принцесса со второго этажа. Хазз передразнивает ее, отчего Луи начинает смеяться. Они обмениваются быстрыми поцелуями, после чего каждый уходит к одной из дочерей: завивать кудри одной, а второй отмывать руки и личико. — Слава Богу, что тебе не придется вить кудри, да, милая? — воркует Лу, подхватывая Аду на руки. Та беззаботно кивает, пока ее начинают купать в ванной на первом этаже. Потому что верхняя, очевидно, будет оккупирована старшей сестрой до второго пришествия. Звонок в дверь лишь добавляет нервозности в и так накаленную атмосферу. Гарри триста раз проверяет свой мобильный: проверенные люди уже по местам, маршрут согласован (это было условием, при котором Оливию отпускали гулять), часы сверены. Так что, встряхнув волосы по привычке, Стайлс открывает дверь… Чтобы увидеть на пороге забавно мнущегося Джеймса. — Так-так-так, — появляется за спиной мужа Луи, прищуривая глаза. — Это такой розыгрыш? — Ты меня спрашиваешь? Она молчала как рыба об лед, не выпытаешь ничего, — Гарри чувствует, как напряжение исчезает, стоит младшему Хорану виновато улыбнуться. От одного отца ему достались голубые глаза, а от второго щенячья улыбка. — Джейми! — Оливия светится, одетая в красивое платье, с мэйком и завитыми в тугие кудри волосами. — Ты готова? На самом деле, лучше бы тебе быть готовой, иначе мы пропустим трейлеры, — усмехается шатен, приветствуя попутно Гарри и Луи. — Вы же не против? — Подожди. Но я думал, что Джо уехал к вам двоим. Типа мужские разговоры и много колы? — теряется Луи. Он также помогает своей девочке накинуть пальто. — Эм, ну, почти. Да, — тушуется мальчишка, быстро хватает Олли за руку и уходит. Гарри выразительно смотрит на своего мужа. У них неуправляемые дети с секретами. Всего в четырнадцать. — Это, скорее всего, не то, о чем стоит беспокоиться, — успокаивает его Луи. — Не наркотики? — выдыхает с опаской растрепанный Хазз. — Оу. Я думал про его ориентацию, но теперь также беспокоюсь об этом, — округляет глаза Томмо. — Уж лучше бы ему оказаться геем, — нервно посмеивается Стайлс, начиная набирать длинное смс Найлу. Конечно же, он не просит проследить за собственным ребенком. И он не добавляет «сотри это, как только прочтешь!» для конспирации.***
Через месяц их вызывают к директору, и это не то, что Томлинсоны ожидают в середине рабочей недели. Луи не может перенести важную встречу, Гарри застревает в пробке по пути к Джемме (чтобы та посидела с Адой). Именно поэтому они заявляются, когда уже солнце уходит в закат. Они находят своего сына и Кэла (Гарри начинает нервничать) с подбитыми глазами и ссадинами на лице. — Что стряслось, милый? — Хазз, как наседка, начинает бережно кудахтать, поднимая мордочку своего сына, чтоб лучше рассмотреть. — Пап, я подрался. Я знаю, что ты говоришь обычно: «Проблему не решить с помощью насилия». Но это был безвыходный случай, — Джо больше сын Гарри. То есть, они с Луи никогда не делили детей, вроде «мамочка занимается воспитанием девочки, а папа воспитывает настоящего мужчину из сына». Нет. Но Джозеф пытается походить на Гарри. И Стайлс слишком слаб, чтобы противиться этому. — Так что была за причина? — окликает сына Луи. Он усаживается на подлокотник, пока они ждут приема на диване секретаря. — Старшеклассники назвали Оливию тупой и, — не может закончить Джо. Он сжимает свои кулаки, где видна засохшая кровь. — И давалкой, — помогает приятелю Кэл. Его губы немного припухшие, а синяк под глазом уже наливается. Что ж, Джо и Кэл решили отстоять честь сестры. Томмо похлопывает своего сына по спине, очевидно, гордый тем, что воспитал его правильно. Гарри ничего не имеет против (нет, он все еще против насилия), но иногда до людей не доходит. — А она гуляет только с Джейми. Они даже еще не целовались, — сдает брата-близнеца Кэл. Джозеф при этом утвердительно кивает. Они такие забавные защитники. Ну и, конечно же, директора в тот месяц они видят частенько.***
Когда детям исполняется пятнадцать, Томлинсоны решают перевести их в другую школу, потому что Оливия начинает провоцировать старшеклассников. Кроме того, это ближе к их новому дому (где у каждого своя спальня, а у Луи и Гарри отличная звукоизоляция и подвал, перестроенный под звукозапись). Так что всё начинается с чистого листа: принцесса очаровывает одноклассников и заводит новых друзей, Джейми ревнует ее, и парочка скандалит, а Найл клянется, что не заказывал Санта Барбару на дом. Джо при этом только посмеивается. Он также учится на своих ошибках и записывается в секцию по рукопашному бою. Кэл следует хвостиком за другом. Так и получается, что жизнь приходит в норму: встать рано утром, сварить кофе для Луи, разбудить его легким поцелуем, залезть на него и начать целоваться так долго, пока Ада не забежит в их спальню. Затем приготовить завтрак, упаковать ланчи для троих непосед, выслушать страдания Оливии по поводу того, что «Ив Сен-Лоран просто скопировал Гуччи в своей новой коллекции, как дальше жить?», зачитать Джо и Аде последние спортивные сводки, а потом завезти детей в школу, пожелав удачного дня. Днем Гарри и Лу (и, скорее всего, вечером тоже) будут работать как проклятые. Они каждый год обещают самим себе поумерить пыл, но что поделать, если музыка — их жизнь? Луи обожает продюсировать, записывать что-то в дуэте с новыми поп-звездами или выступать (но уже намного реже). Хазза же помогает юным богатым дарованиям с вокалом. Ну и у них с Найлом контракт — оба не могут перестать наслаждаться турами, записями альбомов и живыми выступлениями. Они больше не называются One Direction. Это фолк-дуэт, иногда перемежающийся с чем-то вроде этнической музыки и инди. На удивление Лиам тоже втягивается в дело Луи (и они теперь вроде как партнеры и пишут для людей песни), поэтому парни всегда вместе, словно большая и дружная семья. Их судьбы забавно переплетаются, когда Оливия драматично кидает сумку на пол в коридоре. Гарри, кажется, где-то это уже видел. — Что ж, это официально, — вздыхает их дочь и падает на диван. Луи шипит и просит дочь быть поспокойнее, иначе все бумаги полетят на пол из-за нее. — Официально что, дорогая? — Хазз отвлекается от настройки пианино. — Мы с Джейми официально пара, — цокает дочь, изгибая бровь так, будто говорит прописную истину. Гарри посмеивается, вспоминая девятнадцатилетнего дерзкого Луи. Просто один в один. — И? — копирует ее мимику отец, разворачиваясь к девочке-подростку лицом. — И, — начинает Олли, вставая, — я говорю вам это первыми. А также хочу как-то удивить его. Гарри думает не о том, его пальцы соскальзывают, и по комнате разносится драматичное и низкое «до». — Пап, типа песня. Или еще что-то вроде этого, — поясняет свою мысль дочь. — Ох! Тогда испеки ему что-нибудь? Или подари небольшой презент? — оживляется Стайлс. К его щекам снова приливает кровь. Луи смеется над ними, вспоминая, как кое-кто подарил ему вовсе не пирог, когда они рассказали о своих отношениях друзьям. Но его дочь ни за что не будет дарить минет. Нет, боже. Это пошло. Это ужасно. Это неприемлемо! Так что, да, Хазз и Оливия, надев фартуки, готовят яблочный пирог, а Ада швыряет в них чем попало, на что старшая сестра выдает жалобные стоны. И когда всё готово, Гарри все же задумывается над песней. — Собственного сочинения? — спрашивает отец. Девочка кивает и шуршит потрепанным тетрадным листочком. Там половину вообще не разберешь: всё по сотне раз зачеркнуто, либо обведено, надписано сверху и снова зачеркнуто. — Но я не особо хороша в рифмовке. Поэтому думала попросить твоей помощи, — смущенно выдает Олли. — Знаешь, ваши с папой песни, ну, когда мы родились, они красивые. И я бы исполнила одну из них, но они личные? Олли заставляет обоих рассмеяться: они писали всегда что-то о личном, но тысячи фанатов подпевали им, не особо задумываясь. А тут юная Оливия стесняется петь их песни с признаниями в вечной любви. — Песни всегда личные. Твое восприятие мира уникально, — Луи повисает на шее у Гарри, целуя того в шею. Они так и замирают, неподвижно, наслаждаясь теплом друг друга. Томмо находит Стайлса потрясающим. Лишний повод прижаться к нему — прекрасно. — Тогда с чем рифмуется слово глаз? — растерянно мычит Оливия. — Алмаз. Топаз. О, голубые глаза Джейми как топазы? — бормочет Гарри. — И ты еще зарабатываешь этим деньги? — фыркает Луи. Он берет из рук дочери бумажку и бегло просматривает. — Это что рифмованный портрет твоего парня? Не стоит так буквально подходить к делу, когда признаешься в любви. — Ого, у нас тут мастер признаний, — иронизирует Гарри. — Разве папа не признался первым? — Олли слышала эту историю любви сотню раз. — Если у нас считается признанием в любви зажимание у стен или застенчивые взгляды — то да, — посмеивается Хазз. — Что?! Да я отдал тебе лучшую кровать! — протестует Луи. — Но я подарил тебе розу, идиот, — издевается над мужем Гарри. — Ох, смело, — поддерживает дочь. — А что ты хотел? Чтобы я со сцены «Икс-фактора» сказал, что влюблен в тебя по уши? — Ну, было бы неплохо. И сократило наши страдания и пряталки, — огрызается Гарри. Но он тут же забывает, что хотел добавить, когда его целуют. — Фу! Ну не при мне же! — визжит Олли.***
В семнадцать Оливия всё меньше советуется с Гарри как ей быть, что надеть и куда пойти со своим парнем, отдавая предпочтение Джемме или подругам. Он вздыхает и чувствует себя старым. Ему тридцать восемь, он обнаруживает первый седой волос в своей шевелюре, а Джо отказывается встречаться с кем-либо (или врет, что не влюблен). Но Гарри прекрасно знает, что его сын ссорится с кем-то по телефону, вздыхает по кому-то и влюблен донельзя. Ему знакомо это состояние, когда одно сообщение способно сделать твой день лучше. Ада уверяет папочку, что нет повода для волнения. Она распевает их новую песню про слоненка (это была идея Найла, не спрашивайте почему), хорошо выводит партию Гарри, и тот раздумывает о том, чтобы начать заниматься с дочерью профессионально. — Ты могла бы пропеть строчки про поле и ромашки еще раз, милая? — Хазз следит за тем, как девочка набирает побольше воздуха в легкие и вытягивает высокую ноту без фальши. Ох, он взволнован. — Па-а-а-ап! — сонная Оливия вываливает тонну вырезок из журналов на кухонный остров. — У меня кризис жанра. Ничего из этих принтов меня не радует. Что скажешь? И Гарри вроде как уже и не совсем старый, а? С ним еще считаются. Поэтому он готовит всем блинчики, а Джо подвозит до стадиона, где остается до тех пор, пока не увидит, как его мальчик завоевывает золото. И затем случается это — Кэл обнимает Джозефа, все их друзья поздравляют Томлинсона, пока мальчишки не остаются вдвоем. И Кэл отважно соединяет их губы. Оба жмурятся, смеются и им хлопают. Черт! Им аплодируют, трясут за плечи, кто-то даже визжит. И Гарри на секунду вспоминает, как страшно ему было открыться. Он вспоминает пресс-конференцию, он вспоминает, как больно было читать всякое говно, как долго они боролись за право быть теми, кем являлись. Хазз горько усмехается, воскрешая в памяти все отвратительные статьи про своих «девушек», про сотню дней без Луи под боком, с кучей ненужных женщин. Но когда он встречается взглядом с сыном, он улыбается и показывает палец вверх. И, что ж, если ему нужно было пережить весь этот ужас и ложь, чтобы его ребенок мог свободно любить кого-то, то ладно. Это не большая плата за счастье твоего ребенка. Гарри почему-то вспоминает, как Джо когда-то был сверточком, мирно спящим на руках у Луи. И как Найл тыкал в щеку Джозефа. Кстати о Найле. — Что ж, неплохая статистика, — только и может сказать Хоран, когда они сидят в гримерной, после концерта, попивая пиво. Найл всегда боялся, что у него не выйдет воспитать гетеросексуальных сыновей. Но Джейми бесповоротно влюблен в Оливию, так что Найл даже удивлен. — Думаешь, это подтверждает стереотип? — прикрывает глаза Гарри. Почему-то после сегодняшнего выступления он чувствует усталость и как гудит голова. Раньше публика заряжала его энергией. — Какой? Что геи выращивают геев? А тогда что делать с натуралами? Как в их семьях появляются геи и бисексуалы? — прыскает Найл. Они молчат какое-то время, прерываясь только на глотки. — Знаешь, я так думал в самом начале. Я не знал, ну, как вообще воспитывать детей правильно. Луи, например, хоть и вечный ребенок, но умеет найти подход к детям, как-то совладать с ними. Вы всегда пример для подражания. Ха! Никогда не забуду, как ты пел Оливии эту дурацкую песню! Она агукала, а ты умилялся, как дебил! — Очень по-дружески, — пихает он Найла плечом. — Слушай, помнишь, как в твиттере выводили хэштег Нарри? — хохочет на всю комнату Хоран. — Теперь это реально, но слегка иначе называется. Джозеф и Кэл… гм, Джоэл? Или звучит убого? — при этом он достает из своего кармана сотовый, чтобы твиттнуть об этом. Стоп, серьезно? — Найлер, тебе миллион лет, и это твой сын! Не позорь его публично! — протестует Гарри. Хотя идея забавная. — Он слил ваши полуголые фотки, когда ему было тринадцать, — вспоминает тот ужас Найл. — Да, надо преподать моему сыну урок, — Хазз, ведомый алкоголем, соглашается на авантюру. Уже через час в мировых #JoelIsReal, #ci_Narry. И парни довольны работой. Они постят также фото своих сыновей вместе и ждут, когда те узнают об их выходке (и придут в ярость). Но Джозеф (несмотря на поздний час, когда Гарри заваливается домой) светится, как солнце. — Пап! — он кидается на него, почти доставая отцу до подбородка. — Ты лучший! — Что, серьезно? — недоумевает Стайлс. Он знает, что сын стеснялся или боялся сказать. Но теперь, когда между ними нет секретов (он надеется), они могут сесть и поговорить. Вообще-то, Гарри стоило бы это сделать давно или попросить у мамы совета. Все же, у него не было проблем с признанием своей семье. Почему же Джо так упорно молчал? — Знаешь, я всегда думал, что если у тебя что-то случится, ты придешь ко мне. Не помню, чтобы мы вас наказывали за что-то или были слишком суровыми родителями, — Хазз не знает, куда смотреть, куда деть свои руки. Он играет со своим кольцом, пока говорит. — Я бы поддержал тебя. Всегда. Ты прекрасно знаешь, что мы с отцом прошли через это. Я что-то сделал не так, Джо? Сказал что-то резкое? — Нет, что ты, пап! Просто, знаешь, это я не был уверен в… во всём, на самом деле. Я не могу вспомнить, когда между нами это началось. И могло ли что-то выйти из дружбы, — у сына алеют щеки. Это можно различить в слабом свете от лампы. — Кэл напористый и, эм, он общительный. Он такой открытый. Я думал, что он просто любопытствует, ну, знаешь? Дядя Найл и Лиам открытые геи, а его брат гетеро. Думаю, ему было важно понять, кто он? Хазз не знает, что сказать. Единственное, что ему доступно — так это обнять своего сына. Он хочет показать этим, что они вместе, они семья. Всегда.***
Луи просит что-нибудь от сердца, Гарри не успевает донести стакан, как возвращается на кухню, чтобы и самому выпить успокоительного. Джо роняет книги, а Кэл ржет, стоя позади. Оливия впервые, кажется, растеряна, а Джейми и подавно язык проглотил. Их детям по двадцать один (а близнецам девятнадцать). И Оливия беременна. — Позвони Хорану. Любому из них. Предупреди, что я задушил их сына. В состоянии аффекта. А после набери моему адвокату, — Луи кажется, что он просто еще спит. Ну не может его маленькая доченька заявлять, что она беременная. — Вы что, спите вместе?! — Па-а-ап! — тянет Олли, закрывая лицо руками. — Мне двадцать один! Мы встречаемся гребаную кучу времени! Конечно же мы спим с Джейми. — Не выражаться! — умоляет их Гарри, тыкаясь носом в плечо мужа. Ему плохо, он не был к этому готов. Не в двадцать один и девятнадцать! — Вот в чем прелесть наших отношений, — подытоживает Кэл, обнимая Джо. — Сейчас вот ты не совсем вовремя выступил, — заверяет своего парня Джозеф. Ада завывает где-то наверху. Это ария, скорее всего. Очень подходит к немой сцене, где все слегка в ахуе. Десять минут спустя, когда Гарри удается оттащить Луи от Джейми, уговорить не бить будущего папашу, они цедят чай и молчат. — Пока ваши родители едут, могу я узнать, на что вы копите? — подает голос Томмо. — Простите, что? — не понимает Джеймс. — На что вы копите, вы двое? Раз экономите на презервативах, — Луи чувствует, как отец внутри него снова хочет попытаться убить Джейми. Кто вообще разрешал этим детям раздеваться?! — Лу! Ну хватит уже? — Хазз, но она маленькая! Это считается растлением? За это же еще сажают? — не унимается Томлинсон. — Ей двадцать один. Она еще в шестнадцать могла переспать с ним по закону, — Гарри закатывает глаза, а Оливия хихикает. — И не смейся тут. Ты под домашним арестом, — рычит отец. Найл вбегает на кухню с такими выпученными глазами, будто у него запор. — Ты что, обрюхатил дочь Томлинсона и остался жив?! — вылетает у него раньше, чем мозг подключается к переговорам. — Ни! — в очередной раз стонет Гарри. — Тут дети вообще-то! — Привыкай. Скоро их будет еще больше, — огрызается будущий родственник. — Молодой человек, потрудитесь дать расклад и покороче. При этом Найл открывает их холодильник и выбирает, хм, всё. Потому что у него стресс. — Мы любим друг друга, я кончил в Оливию, мистер Томлинсон пытался оторвать мне яйца, затем голову, а еще я предложил ей выйти замуж за меня. — Ого, — выдыхает Лиам, заходя на словах «оторвать яйца». — Поздравляю. Все таращатся на Лиммо теперь. — Большая ебанутая семейка.***
Зейн пожимает руку жениху, когда видит его: идет на негнущихся ногах. — Нервничаешь? — усмехается он, похлопывая Джеймса по спине. Тот кивает и сглатывает. — Отец там устроил не пойми что, — отзывается близнец. — Который из? — Оба, на самом деле, — смеется парень. Они еще какое-то время разговаривают, пока не начинает играть музыка. И Малик усмехается, завидев в дверях церкви Олли. Она всё так же походила на ожившую фарфоровую куклу, а уж платье в викторианском стиле делало ее статуэткой подавно: небольшого роста, с темными волосами и светлыми голубыми глазами. Зейн помнил, как Гарри без устали наряжал Оливию в платья, что шили на заказ. Тогда еще этот карапуз не мог стоять дольше пять секунд. И посмотрите на эту юную леди сейчас. Вблизи угадывались гены Томлинсона: усмешка, чуть вздернутый нос и прищур. Точно шаловливый лучик солнца обрел тело, Оливия была бы прекрасным воплощением солнца — греющая, но со вспышками, сжигающими дотла. Непостоянный солнечный зайчик. В зале послышалось, как кто-то шмыгнул носом и громко высморкался. Это Хазз наблюдал за тем, как Луи ведет их девочку по дороге из белых лепестков роз. — Настал момент передать дочь из рук в руки, — суфлирует Зейн. — Я еще не готов. Вообще не готов, — как не в себе бубнит Томмо. Но малышка Олли смотрит на папу так, что тот сдается. — Подарил бы грузовик резинок, — добавляет он, уходя на свое место, подле Гарри. Эти педики переплетают пальцы, улыбаясь самой сладкой из своих улыбок. Малик закатывает глаза. А потом он ищет взглядом знакомые карие глаза. Лиам вообще не здесь. Он в воспоминаниях, в прошлом, где угодно, но не в церкви, не в настоящем. Он украдкой наблюдает за Найлом и улыбается одними глазами. В них галлоны обожания, готовые пролиться в любую секунду. И его пальцы едва касаются ладони ирландца. Вечно шумного и громкого Найла. Малик в этот день впервые за долгие годы сольной карьеры поет вместе с парнями. Это единственная возможность спеть полным составом, подурачиться и вспомнить, каково это, стоять бок о бок со своими друзьями и развлекать народ. Он обожал это, раньше. Сейчас это чувствуется как хорошо забытое старое. Подрастающая Ада присоединяется к ним спустя пять песен, Гарри покровительственно смотрит на дочь, а Луи зовет двоих старших детей, а затем и их партнеров, петь вместе. И дальше свадьба становится похожей не на вычурный прием, а на семейное торжество: поздравления, тосты, забавные истории, воспоминания, фото маленьких Олли и Джейми на большой растяжке, и вечер накрывает их. Хазз вполуха слушает, как Найл что-то рассказывает Луи, он ловит себя на мысли, что уже битый час пялится на губы мужа. Ох, это слово так хорошо звучит. Эстетика: губы Луи Томлинсона. Но еще лучше было бы, будь те губы на его губах. Или на животе, или на члене. О да. О нет. Они же на свадьбе своей дочери! Гарри думает не в том направлении. Или в том? Хазз поднимает глаза и замечает заинтересованный взгляд голубых глаз. — Ты пялишься на меня, — игриво тянет Стайлс. — Да, похоже на то, — флиртует с ним Луи. — Нравится то, что ты видишь? — улыбается Гарри, подаваясь чуть назад, чтобы Томмо мог рассмотреть его. — Еще бы. Такой красивый. В такой хорошей форме для меня, — голос Лу ниже обычного. И у Гарри перехватывает дыхание, когда он слышит «этот самый голос». Он понимает, что последует за этим. — Да, папочка, — давняя игра возобновляется по щелчку пальцев. Луи расстегивает пуговицу, чтобы можно было глубоко дышать. Он подается вперед, приманивая к себе Гарри жестом. И шепчет: — Хочу позаботиться о тебе, малыш, — мурлычет Лу. Гарри только и может что облизнуть свои губы и закивать. У них гипотетически есть законное право удалиться в арендованные апартаменты (гребаный замок, в котором легко можно потеряться). И Стайлс намерен воспользоваться этим. — Ты сейчас встанешь, извинишься, соврешь, что выпил лишнего или устал, и пойдешь в номер подготовить себя. Ох, он уже готов сотню лет назад. Всегда. Но только послушно кивает. У них не часто получается сделать это как они любят. Минеты по утрам, дрочка в душе, быстрый секс, пока дети на учебе или хороший чувственный секс, если все свалили к друзьям. Плюс работа у обоих отнимает почти всё свободное время. А уж о кинках не стоило и заикаться. Хотя в последнее время, когда Ада подросла, с интимом у них стало лучше и проще: Томмо мог взять Гарри с собой под предлогом работы. Хотя чаще всего они заканчивали день не в постели, а просто восполняя нехватку общения. Луи мог говорить что угодно, но был романтиком. И тактильных ощущений ему, порой, было достаточно. Просто знать, что Гарри принадлежит ему, что он все еще готов быть с ним. — Малыш? — Луи постучал в дверь, но не получил ответа. Поэтому Томмо выждал еще пару секунд и начал открывать дверь второй парой ключей. И, ладно, он не ожидал такого: что в комнате будет полумрак, что Хазз будет облачен в уютный халат (привезенный из дома), что его кудряшки будут так мило виться от воды. Томлинсон присел на край постели, осматривая мужа с ног до головы. — Ты действительно выглядишь замечательно. Я влюблен в тебя до конца своих дней, — Луи с обожанием вдыхает знакомый запах. Это его успокаивает, это чувствуется, как дом. Он тянется обнять Гарри, потому что мужчина перед ним — воплощение уюта и тепла. — Ты помог воспитать таких прекрасных детей. Так рад, что ты есть у меня. — Что это вдруг на тебя накатило? — посмеивается Гарри, полулежа. Он водит большим пальцем по щеке Луи, пытаясь понять, свадьба так повлияла на мужа или это просто усталость накопилась? — Просто хотел сказать. Чтобы ты не считал себя старым или ненужным, — улыбается Лу, избавляясь попутно от пиджака. — Боже. Это тебе Джо проболтался? Маленький засранец. Эй, я хотел раздеть тебя! — протестует Хазз. — Что, нравится снимать с папочки одежду? — и реплика выбивает из Гарри дух. — Да. Позволь мне? — их разница в возрасте давно снивелировалась, но Хазз помнит, как впервые это ощущалось — будто Луи открывает ему целый новый мир. И как первый раз был скомканным, зажатым, болезненным, но всё компенсировалось бурей чувств. Гарри не кончил, но то, как Луи смотрел на него — боль того стоила. — Давай, детка. Раздень меня. Ему не надо повторять дважды. Гарри ловко запрыгивает на колени мужа, тянет за галстук и заглядывает тому в глаза. Одними губами он говорит: «Хочу тебя», — и Луи ухмыляется на это заявление. У них в арсенале невербальное общение, знаки, взгляды через камеру. Но ничто так хорошо не ощущается, как прикосновения. Хазз путешествует от пуговицы к пуговице, запускает ладони под резинку трусов Томмо, сминает его губы и стонет, когда его шлепают по заднице. Луи путается в штанинах, хочет поскорее скинуть ненужную одежду и завалиться с Гарри на постель, сжать его запястья, исследовать губами грудь, оставить свои метки на шее. Привычки всё те же, желание заклеймить не собирается пропадать даже если у них обоих кольцо на пальце. — Лу, — стонет Хазз, потираясь о бедра супруга. — Так сильно возбужден. — Ты что, подросток? — дразнит его Томмо, перехватывая руки мужа и наваливаясь сверху. Их эрекции встречаются. Только вот их разделяет белье Гарри. — О, я лучше подростка, милый. Выдержка, опыт, разработанная дырочка, — томно выдыхает Гарри. Шестнадцатилетний Стайлс такое бы ни за что не вымолвил. И Гарри не знает, почему у него куча флэшбэков их первого раза в голове. Боже правый, они же не занимаются сексом раз в год. Так почему сегодня всё такое особенное? — Последнее особенно заманчиво звучит, — хихикает Лу. — Я боялся порвать тебя в тот раз. — Девственник, — издевается Гарри, начиная смеяться. — Дерзкие мальчики будут наказаны, — защищается Томлинсон. И первое, что делает Гарри — переворачивается, оказываясь сверху и победно улыбаясь. — Ох, серьезно? А хватит ли у папочки силенок? Когда Луи шлепает его по заднице, Гарри пытается держать лицо. Но все становится сложнее, стоит Томмо подойти к делу серьезно. Он отлично знает, как управляться с дерзким Гарри: гладить его ягодицы, сжимать и охаживать. Стайлс не сможет долго продержаться, не после такого контраста. И то, как они лежат, лишь на руку Лу. — Слишком… — у Гарри плотно закрыты глаза, его мелко трясет. Неплохое начало. Луи может спокойно переходить к тому, чтобы полностью отыметь свою вторую половину, морально и физически. Томлинсон начинает с того, что долго и неспешно целует Хаззу. Его руки покоятся на пояснице мужа, поглаживая кожу и лишь иногда спускаясь ниже. Стайлс со временем становится нетерпеливей, он чаще стонет и задыхается, стоит Томмо оторваться от него. В конце концов, Гарри – тот, кто сдается: он постыдно трется о ногу Луи, прижимается к его рукам и умоляет о близости. — Лу, пожалуйста, — глаза стеклянные, зрачки расширены, губы покраснели. Идеальный даже сейчас. — Я готов, я чистый. Умоляю. Луи проводит между ягодиц Гарри пальцами, отодвигая тонкую ткань белья в сторону. Стайлс дрожит в предвкушении. — Хочу посмотреть, как ты будешь насаживаться на мои пальцы, малыш. Развернись-ка, — командует Томмо, наблюдая за тем, как разочарованно выдыхает Гарри. Но он повинуется. И, ладно, он молодец. Его ожидает кое-что получше пальцев. Он слышит первый вздох мужа, как только проводит языком по ягодице, просто пробуя. Затем идет поцелуй, звонкий шлепок, и Луи смачивает пальцы (хотя Гарри позаботился об этом ранее). Его зад подготовлен для куда большего, нежели два пальца, но его анус точно не был готов к языку, погруженному внутрь. — Черт, Лу! — шипит Хазз, выгибаясь. При этом он выглядит так соблазнительно: грудь на матрасе, прогиб в пояснице, зад весь на виду, перед лицом Томлинсона. — Боже, трахни меня! — Ты хочешь этого? — Луи нравится доводить партнера до края. Он знает, что это еще не предел, это лишь начало. Гарри знает правило: он должен попросить как следует. Только тогда Хазз получит то, что заслуживает. — Уверен, что готов вынести всё? Секс с человеком, которого знаешь и любишь много лет, это что-то невероятное. Это уверенность. Ты точно знаешь, как ему нравится, тела обоих изучены, обласканы, приручены. Гарри чувствительный и послушный. В основном, потому что иногда в нем просыпается и темная сторона. Но пока она спит, Луи прекрасно понимает, чего хочет его мальчик. Медленного проникновения, бесконечного оттягивания, пока терпеть уже не будет никаких сил. — Лу, прошу. Я чертовски твердый, — хнычет Стайлс, но не тянется к себе. Потому что не может. — Выглядишь так здорово, — невпопад озвучивает свои мысли Томмо. — По-блядски раздвинутые ноги, задница обтянута твоим любимым Кельвин Кляйном, халат задрался. Малыш, ты знаешь, как испортил трусы спереди? Луи сжимает эрекцию мужа, и тот воет в голос. — Ты уже кончал без меня, — догадывается Томлинсон, говоря медленно рядом с ухом возлюбленного. — И какой ты пример подаешь? Непослушный мальчик. При этом его стояк упирает в аккурат между ягодиц Гарри. Он настойчиво потирается им о бедро мужа, а ладонями сжимает бока. Луи имитирует половой акт, покачиваясь и легко толкаясь вперед. А когда Гарри не отвечает ему, тянет его за отросшие кудри на себя, заставляя запрокинуть голову. — Я не смог остановиться. Прости, папочка, — стонет Хазз, едва способный ворочать языком. Он двигает своей славной упругой попкой так хорошо, что Луи вот-вот сдастся. — Думаешь, одних слов будет достаточно? — Томмо разрывает презерватив, демонстративно медленно. Гарри дрожит, глядя на это из-под опущенных ресниц. — На спину, мигом. Скорости Стайлса в этот момент может позавидовать гоночный болид. Он как выдрессированная породистая гончая: в покорной позе, с расставленными в разные стороны ногами, раскрасневшийся, жаждущий внимания и ласки. И Луи целует его в губы, долго, с чувством, с обожанием. Он наслаждается тем, что его половинка до сих пор вызывает у него волнение и ожидание чего-то невероятного. Но кольцо на член все равно одевает, а руки фиксирует. Гарри смотрит пьяно, ошалело. Он, конечно же, чувствует холод, прекрасно понимает, что наполовину обездвижен. Однако никогда Гарри не сомневался в Луи. — Поехали? — Томмо всегда переспрашивает, чтобы быть уверенным, что с его мальчиком все хорошо. И Гарри это знает, понимает, что Луи важно контролировать даже это, быть заботливым. Поэтому он поспешно кивает, плавая где-то не здесь. Ему мало поцелуев, ему нужно всё тепло и всё внимание Томлинсона. Он гребаный эгоист, удачно скрывающий это. И когда Томлинсон двигает своими бедрами по кругу, Гарри едва ли способен держать себя в руках. Они подходят друг другу так, будто сама Вселенная создала их единым целым. Хазз дышит глубоко, во все глаза смотрит на Луи, по привычке тянется обнять, но руки связаны. Он рычит и требует трения. И Томлинсон двигается. Он поднимает ноги мужа выше, закидывает на свои плечи, и закусывает губу. Луи наблюдает за тем, как его супруг хорошо принимает его член в себе. — Такой открытый для меня, — он гладит его по щеке, ласково очерчивает линию подбородка и спускается к шее, а ртом втягивает воздух. Ему тяжелее, чем в былые времена (когда не было детей, а секс наличествовал), совершать такие акробатические этюды. Но насладиться моментом Луи никто не запретит. Пускай поясница иной раз и начинает прихватывать, Хаззу хочется в любом состоянии. — Хочешь исправиться? Хочешь, чтобы папочка хорошенько отымел тебя, малыш? Он всё еще медлит, словно нехотя берет мужа. Тот что-то неразборчиво стонет, жмурясь. Но стоит Гарри понять, что ничего не произойдет, пока он не скажет вслух, как Стайлс подает голос: — Я был таким хорошим всё это время. Пока ты шел в наш номер, я думал только о том, как размашисто ты будешь трахать меня, заставлять прогибаться для тебя. Чтобы потом в пояснице жгло, а запястья ломило от того, как ты сожмешь их. Зеленые глаза блестят в полутьме, отражая рассеянный свет. — Хазз, ты маленькая сладкая шлюшка. Выебу тебя так, что ты свое имя забудешь, — заверяет мужа Томмо, смотря на того голодно. — Льюи, — тихо хихикает Гарри, нашептывая мужчине какие-то глупые нежности, пока тот активно двигается в нем, заставляя тело Стайлса выгибаться навстречу. Это настолько привычно, так просто вовлекает все чувства Гарри в процесс, что он едва ли способен соображать, что несет. Они задыхаются, Луи сжимает в своих руках бедра мужа, вбиваясь и кусая за ухом, что Гарри кричит его имя каждый раз, когда готов достигнуть пика. — Пожалуйста, позволь мне, ох! Господи, Луи! — Хазз едва ли не плачет, дергая связанными руками в бессилии. Мужчина трясется и готов умереть от того, насколько он близок к желанному оргазму. — Позволить что? Ты вознамерился кончить, детка? — Томлинсон едва ли продержится дольше. Но Гарри должен ему кое-что. — Разреши мне кончить, — выдыхает шатен, двигаясь на члене супруга. — Только если я спущу в твой славный ротик, — Луи двигает руку на члене Гарри. — Всё, что угодно! — Продано! Сперма Гарри попадает на живот обоих мужчин, на простыни и даже на подушки. Он закатывает глаза и почти проваливается в небытие, когда чувствует твердую головку на своей щеке. — Гребаный извращенец, — но тем не менее, он покорно раскрывает губы, чтобы дать Луи трахнуть его рот. Это его фетиш: большой рот, который Лу натягивает на свой член. Томлинсон в этот момент — произведение запрещенного искусства. Это эпоха Ренессанса, это чертов греческий бог, это реализм. Его брови сведены к переносице, рот широко открыт, глаза сильно зажмурены, а стоны такие потрясающе высокие и эротичные, что Гарри твердеет по новой. Он не уверен, что когда-нибудь перестанет хотеть своего Луи.***
Олли находит родителей около полуночи, в обычной одежде, на балконе их номера, выпивающих и беззаботно беседующих. Невеста замолкает, позабыв, чего хотела от отцов. Девушка прислоняется к каменной стене замка, из своего укрытия наблюдая за тем, как папа Луи ухаживает за Гарри. У старшего из них давно появились морщинки вокруг глаз, а другой втайне боится растолстеть и перестать выглядеть горячо и привлекательно. Но, кажется, они не понимают, что настолько прикипели друг к другу, что едва ли проживут день порознь. Оливия хочет узнать, что за волшебная формула такого семейного счастья, пока ее рот не сжимает чья-то ладонь. Уже вознамерившись заверещать, девушка слышит: — Только, чур, не визжать, — Джо смеется над ее перепуганным лицом. — Идиот. Я чуть инфаркт не получила, — огрызается сестра. — Подсматриваешь? — он продолжает дразниться. — Наслаждаюсь, — поправляет родственника невеста. Оба замолкают, когда Гарри громко смеется над какой-то сумасбродной шуткой второго отца. Дети переглядываются, замечая в свете Луны, насколько молодеет их папа, когда он счастлив. — Дядя Найл уверяет, что они были знакомы еще до «Икс-фактора», — Джо обнимает сестру, утягивая со сквозняка. — Кто бы сомневался, — это даже не звучит, как вопрос. — Nobody Nobody, — пропевает Джозеф.