Совокупление

С птичьего рынка Акааши шел быстрым, радостным шагом, прижимая к груди большую клетку. Под ногами весело поскрипывал снег, ласково светило солнышко, в общем, ничто не предвещало неприятных событий, последовавших за его удачным приобретением. Среди множества хомяков, мышей, попугаев, котят, щенят, и прочих братьев наших меньших, особо выделялись два существа. Большая, серая в крапинку ушастая сова и роскошная метровая игуана. Кейджи долго разрывался между этими созданиями. Денег хватало только на одного из них, а если бы он побежал домой за нужной суммой, и игуану, и сову увели бы из-под носа. На этих красавиц уже заглядывался народ, склонный к экзотике, и которому банальные рыбки уже оскомину набили. Еще пару секунд тяжких раздумий – и сова покинула свой насест. Ее упаковали в клетку, вручили парню универсальный корм, подходящий всем крылатым, от курицы до птеродактиля, вручили бесплатную брошюрку об уходе за совой, и Акааши, излучая wi-fi от счастья, поспешил с новым питомцем домой. В конце концов, птичек все любят, а от игуаны мать могла бы громко и продолжительно визжать, причем совсем не от восторга. – Совушка-совушка, – намурлыкивал парень, поглаживая клетку, – тебе у меня понравится, буду тебя холить, лелеять, кормить всякими вкусняшками… – он осекся, завидев на автобусной остановке Куроо, парня с параллели. Не то, чтобы они враждовали, просто Куроо считал своим долгом обстебать все, что видит, и про покупку Акааши он уж точно ничего добросердечного не скажет. Кейджи взял вправо, прижимаясь к зданию, молясь, чтобы Куроо и дальше продолжал пялиться в свой смартфон, не замечая ничего вокруг, но когда Акааши уже хотел завернуть за угол, его окликнули: – Эй, привет! А ты чего спозаранку носишься? Решив не быть ребенком и не прятать свою ношу за спиной, парень повернулся к приближающемуся приятелю, перехватывая клетку за ручку: – Просто ходил по делам, привет. Ты, случаем, на маршрутку не опоздаешь? – Ничего, опоздаю – на другую сяду, – Куроо подошел, сунул телефон в карман и присел на корточки, устремив свой взгляд на занавешенную клетку. – За попугайчиком, что ли, мотался с утреца? – поинтересовался он, пытаясь пальцами подцепить ткань, но Акааши отвел руку: – Ага, за попугайчиком, – ему очень не нравился сорт настырных, некультурных и навязчивых людей, к сожалению, Тетсуро входил в десятку самых ярких представителей данной категории. Куроо поднялся на ноги, не сводя глаз с тары. – Да ладно тебе, покажи Попку, – настаивал брюнет. Кейджи сначала показалось, что Куроо просит заголить перед ним задницу, и хотел было вмазать этому извращенцу, но вовремя понял, что тот имел в виду. – Попугай как попугай, как будто ты их не видел, – буркнула жертва домоганий, стараясь держать клетку подальше от Тетсуро. – Попугаи разные бывают, – заметил Куроо, Акааши безнадежно понял, только сильнее распаляет интерес парня. – Ты такого точно видел, это волнистый попугайчик, – Кейджи отступал, до последнего сражаясь за инкогнито своей совы, но Куроо был на голову выше, в плечах шире, да и вообще, Кейджи уступал ему по физическим параметрам. Оказавшись прижатым к стене супермаркета и получив вишневый перегар какой-то приторной жевательной резинки в лицо, юноша сдался и кивнул: – Только не сдергивай драпировку, на улице слишком светло, ей будет неприятно. Снизу ткань приподними и загляни, – он выставил клетку вперед себя, прижимая ее к животу, чтобы увеличить дистанцию между собой и навязчивым Куроо. Тот, торжествуя, присел, приподнял ткань, нырнул под нее головой, становясь похожим, в лучшем случае, на старинного фотографа, в худшем – на акушера-гинеколога. – Чет какой-то слишком большой попугайчик, – поделился Куроо своими познаниями в области орнитологии. – Тебе, случаем, не волнистую курицу всучили? – Сам ты курица! – вспылил Кейджи. – Это сова! Тетсуро вынырнул из-под драпировки, удивленно выпучившись на Акааши, и вернулся на исходную позицию, мозоля птицу глазами. – Ну, на сову это больше похоже, – согласился парень, после длительного изучения приобретения приятеля. – Нахрена тебе сова? К Хогвартсу готовишься? – Ага, к нему самому, – закатив глаза, ответил Акааши, отстраняя Куроо от клетки и задергивая занавеску. Тетсуро, кажется, забыл, что куда-то собирался, он последовал за быстро удаляющимся приятелем. – Ты, вроде как, ждал маршрутку, – напомнил ему Кейджи, намекая, что аудиенция окончена. – Да хрен с ней, с маршруткой, тут по-любому интереснее! И где ты ее купил? – В парке за зоомагазином «Укушу» шла предпраздничная ярмарка, вот и заглянул на нее, купить какого-нибудь породистого щенка, но… – ...но сова по-любому пиздатее! – в возбуждении воскликнул Тетсуро, на что Акааши рассерженно шикнул, чтобы его спутник не сквернословил в общественных местах. – Прости-прости! А там еще совы остались? – Зачем тебе домашний питомец, ты настолько безалаберный, что тебе даже Тамагочи нельзя доверить. – Неправда, у меня есть младший брат, ему 3 года и, как видишь, ему до сих пор ничего не сделалось. – Мне, наверное, стоит пожалеть твоего брата, которого ты перечислил к домашним животным. – Ой, я просто не люблю детей, этот мелкий говнюк только умел первые два года что орать да ходить под себя, а теперь он просто ходит и орёт, аж башка от него пухнет. А вот живность – это совершенно другой разговор! А на ярмарке было еще что-нибудь прикольное? – Игуана, питон, тарантулы и ястреб, но его практически сразу купил какой-то зеленоволосый верзила в очках. – Хм, игуану я бы купил, мамку бы точно карачун взял! – Вот я по той же причине ее не купил, – Акааши уже смирился с тем, что Куроо не отстанет от него в ближайшее время. Быстрее рассмотрит сову со всех сторон – быстрее уйдет восвояси. – А как назовешь? – Ну, трудно давать имя, я понятия не имею, мальчик это или девочка. – Ну, если вдруг яйца отложит – узнаешь наверняка. Так что, жди с именем до весны, когда у зверья поебушки начнутся. – Фу, какой же ты мерзкий. И что ты мне предлагаешь, до марта обращаться к ней со словами «Эй, ты» или так и называть ее – «сова»? – А ты что, разговаривать с ней собрался? Тогда тебе, друг, не птичку покупать надо было, а талон на посещение психиатрички. – Ну ты же не обращаешься к Кенме, говоря просто слово «кот»? – Кейджи надеялся, что у Тетсуро не все настолько запущено. – А что мне с ним, диалоги вести? Я ему только и говорю, что «кис-кис» да «брысь», нас обоих это вполне устраивает. Ты как же её все-таки назвать? Если выбирать между именами, подходящими обоим полам, то я бы выбрал «Кохару», у неё как раз глаза желтые, как янтарь. – Кохару, говоришь? – Акааши задумчиво погладил клетку по боку, – А что, мне нравится. – Только ты это, объявление потом по округе развесь, что это твоя сова. А то выпустишь её полетать, а её какой-нибудь придурок из рогатки собьет, подумав, что это дикая. – Да, пожалуй, так и сделаю, – ответил Кейджи, подумав, что если уж на пути совы повстречается идиот, не имеющий сострадания ко всяческому зверью, то ее никакое объявление не спасет. – Ну, я еще не скоро буду её выпускать, ей нужно будет некоторое время, чтобы привыкнуть ко мне, моим домашним и к моему дому. – А я купил бы выпь! Знаешь, как она орёт? Как будто бабу насилуют! – Ты действительно мерзкий, Куроо. – Да? * * * Домой к Акааши они пришли с замерзшими, сопливыми носами. Сове, с ее зимним оперением, было намного теплее, чем парням, закутанным в куртки. Всю дорогу из парка до жилья Кейджи она помалкивала, чем вызывала вящее неудовольствие Тетсуро. – Вот бы выпь сюда. Она бы сейчас каааак завизжала! – Да ты достал уже со своей выпью! – А чего, здоровски же орёт, – искренне удивился Куроо, расстёгивая куртку. – Да меня бы из дома выгнали к чертовой матери, если бы я такую птицу приволок, издающую неземные рулады! И вообще, если тебя устраивают ее крики, то почему тогда на брата негодуешь? – Вот знаешь, если бы он орал точно таким же образом, я был бы совершенно не против. Акааши не нашел, что ответить на такое сумасбродное заявление, он повесил свой пуховик на гвоздь, и услышал, как мать бренчит посудой на кухне. Он не сказал родителям, когда именно в доме появится «меньший брат», просто оповестил, что такой день настанет. Так что, сегодня у родителей наступил бы день сюрпризов, если бы не одно «но»… Родители Кейджи отличались своим полным неумением удивляться чему-либо. – Мам, смотри, что у меня, – он воззвал к своей родительнице, моющей посуду. Та, не отрываясь от своего занятия, спросила скучающим голосом, отскабливая жир от сковороды: – Опять какая-нибудь собачья кака? Куроо, успевший нарисоваться за спиной Кейджи, зловредно хихикнул, а тот, кого обвинили в коллекционировании экскрементов, вспыхнул праведным гневом: – Мне тогда было десять лет, и это была никакая не кака, а улитка без домика, и очень большая, между прочим! – Да-да, очень большая и очень похожа на каку, – отозвалась женщина, не проявляя особого интереса. Животные для нее делились на две категории: «АААААААБОЖЕМОЙУБЕРИЭТОПРОЧЬ» и «А, ну ладно». Кейджи водрузил клетку на кухонный стол жестом фокусника, желая заинтриговать маму до самой высшей степени. Ему это удалось. Мать отложила в сторону утварь, вытерла мыльные руки об передник и, с замиранием сердца, заглянула под ткань, скрывающую за собой неведому (пока еще) зверушку. Акааши нагнетал, медленно приподнимая драпировку, женщина приготовилась громко и оглушительно визжать, но, увидев кучу перьев, немного разочарованно протянула: – А, курица… ну, что же, яйца будет нести. –Это сова, а не курица! – Вот как? Ммм… а совы яйца несут? – Как куры – нет. Мама Акааши разочаровалась в птице пуще прежнего и потеряла к ней последний интерес. Продукты питания она не производила, в ужас не вгоняла. Скукотища смертная. – Я ожидал как минимум удивление, – Кейджи, казалось, должен был уже привыкнуть, что его мать знает только две эмоции, страх и безразличие, ан нет, он не переставал поражаться данному обстоятельству. Мать его уже не слышала. Она вернулась к посуде и возобновила сражения с пригоревшим жиром. Еще некоторое время он постоял около стола, с укоризной глядя на безупречно выглаженную блузку матери. – Кстати, мам. Забыл тебе представить моего знакомого. Это Куроо Тетсуро, сейчас мы пойдем ко мне и будем заниматься сексом. За спиной Акааши поперхнулись, равно как и в клетке. Мать юного гомосексуалиста на это никак не отреагировала, лишь что-то промямлила машинально в ответ. – Нет, это бесполезно, – Кейджи взял клетку и вышел из кухни, толкая вперед себя обалдевшего брюнета. – Блин, кого мне надо принести, чтобы она хоть как-то поразилась? Слона? Дракона? – А ты попробуй в следующий раз принести ей курицу, думаю, она будет в полном восторге, – на полном серьезе посоветовал Куроо. – А мы в самом деле будем заниматься сексом? – Конечно же нет, болван! Я сказал это просто так, подумав, что мать хоть в этом случае выскажет свою точку зрения. – Но, знаешь, получается, что ты ей соврал, а это нехорошо, тем более, если ложь была произнесена родителям. Тебе лучше как можно быстрее привести её в исполнение, и тем самым сделать ее истиной, если ты не хочешь понести божественное наказание. – Да я скорее кони двину, чем займусь с тобой чем-то подобным. – Я не против сделать это, даже если ты двинешь кони. – Продолжай в том же духе – и кони двинешь ты! – Акааши уже привык ко всем странностям этого озабоченного, он ко многим парням пристает, предпринимая вот такие вот омерзительные попытки пикапа, но, пока что, еще ни одну из своих грязных фантазий в реальность не воплотил. По крайней мере, в блоках новостей еще не было репортажей про изнасилование в задний проход посредством циркуля для классной доски, или чего-то в этом духе. И ведь никто еще не отважился поколотить этого придурковатого, здоровенный, зараза, да еще и отпугивает желающих намять ему бока своей извечной, блудливой улыбочкой старого извращенца, забредшего на нудистский пляж. В спальне Акааши было достаточно простора, чтобы сова могла нарезать круги по комнате, вот только возникала проблема с ее естественной нуждой. Птица – не кошка, к лотку ее не приучишь. А это значило, что вся комната, рано или поздно, обещала стать похожей на клетку хомяка у нерадивого хозяина. – Ну ладно, – Акааши поставил клетку на письменный стол и подошел к окну, задернув шторы. – Ковёр я уберу, но с диваном и кроватью что делать? Каждый день с очистительным средством ползать по мебели, оттирая пятна? – А ты купи кусок пленки и оббей ее всю тканевую поверхность, – подсказал сметливый Тетсуро. – Даже с ковром можешь так поступить. – А ночью как быть? Не стану же я сверху пленкой укрываться во время сна! – Ну… Есть какое-нибудь небольшое помещение типа кладовой или подвала? Ночью можно туда сову отправлять, она там летать сможет и тебя хлопаньем крыльев будить не будет. И, самое главное, не шлепнет тебе на лицо, пока ты спишь. – Да уж, – Кейджи повел плечами и покинул ненадолго комнату, чтобы взять кипу старых газет. Парни быстро расстелили их по всей мебели и полу и, включив бра, убрали ткань с клетки. – Не слишком ярко? – Нет, это нам кажется, что нет разницы в яркости между солнечным светом и искусственным, с ней все будет в порядке, – заверил Куроо, открывая дверцу. Парни благоговейно отступили от клетки и синхронно опустились на зашуршавшую бумагами постель. – Продавец сказал, – шепнул Кейджи. – Что ее не стоит силой выталкивать из клетки. Пусть сама покинет её и полетит. Медленно текли минуты. Сова молча смотрела на парней полуприкрытыми глазами и, казалось, посылала юных натуралистов нахрен самым натуральным образом. – Мы скорее полетим, чем она, – вынес вердикт Куроо. – Нужно дергать репку. – А может она не хочет вылезать, – заступился за Кохару ее хозяин. – Ей там нормально. – Ну мы же должны убедиться, что она вообще летать способна, – Куроо решительно подошел к клетке, просовывая в проем дверцы руки. – Может, она сиднем на жопе будет сидеть, как пингвин. Птица флегматично позволила вытащить себя из клетки, теперь она сидела на постели между Куроо и Акааши. У мамы Кейджи появился соперник в состязании по безразличности. – Какая-то рожа у нее укуренная, – сообщил брюнет, изучая сову со всех сторон. – Не, ну серьезно, ты только посмотри на нее, будто обдолбалась наркотой и сидит никакая. – Потому что сейчас утро, она спать хочет, – Акааши неумело, как кошку, взял птицу под пузцо и понес к клетке, поглаживая мягкие и приятные на ощупь перышки. – Тебя разбудить в два ночи, еще не такой обдолбанный будешь сидеть. – Ну, тогда я к тебе ночью приду. – Сейчас, разбежался! Где поздний визит – там и гостеприимный ночлег, а спать под одной крышей с извращенцем я не собираюсь. Я тебе на камеру сниму ее полет, если она вообще летать захочет. Непродолжительная, но яростная борьба – и Куроо удалось выпроводить восвояси. Акааши и его новоиспеченный питомец остались в тишине и покое. * * * Акааши вернулся в комнату и издал вздох облегчения. В обществе Куроо он всегда чувствовал себя крайне неловко, более гнетущая атмосфера создавалась только на чаепитии у бабушки, когда та до кучи приглашает своих чопорных подруг, и, будучи затерянным среди пожилых дам, обладающих безукоризненными манерами и великолепным знанием этикета, парень старается не говорить ничего лишнего и вообще, дышит через раз, а то и через два. Завалившись с планшетом на кровать, он вбил в поисковике «Как ухаживать за совой» (от брошюры толку было мало, она оказалась распечаткой статьи из википедии, повествующей о данном виде птиц) и погрузился в чтение. Изредка он заглядывал в клетку Кохару, чтобы убедиться, что та не почила с миром. Птица, всякий раз, когда на нее падала узкая полоска света, выкатывала сонные, желтые глаза и смеживала их снова, намереваясь спать дальше. Акааши даже на мгновение пожалел о своем выборе, мол, надо было взять игуану, или вовсе собаку, с которой намного меньше геморроя, но псов еще куча будет в его жизни, а вот совы не на каждом углу продаются. Вечером пришел с работы отец. Он тоже не стал в изумлении восклицать при виде диковинной птицы, но зато поделился с сыном своими навыками определения гендерной принадлежности: заявил безапелляционным тоном, что раз у Кохару ушки из перьев, то это самец, филин. – Эм… вообще-то, сова и филин – это разные птицы, – попытался переубедить его сын, проштудировавший все семейство, от сыча до неясыти. – Ага, как петух и курица? – фыркнул родитель. – Говорю тебе, это самец. Этот надменный взгляд, будто мы все его жалкие рабы, эта осанка, эти шпоры… вот, посмотри – это шпоры, они настолько развиты только у особей мужского пола, чтобы драться ими и удерживать самок, когда они их… – Понятно, – быстро произнес покрасневший Акааши. Тема интимной стороны жизни, пусть даже и с животной стороны, его смущали до такой степени, что он сбежал с горящим лицом от родителей, вознамерившихся рассказать взрослеющему чаду про пестики, тычинки и средства предохранения при баловстве с оными. Когда Акааши вернулся в комнату, то увидел, что клетка с Кохару лежала на полу, а сама сова боком смотрела на хозяина и сердито ухала. Видимо, билась, пытаясь пролезть между прутьями клетки, да не смогла, в силу своей немаленькой комплектации. – Ох, прости! – юноша подбежал к негодующему питомцу и водрузил клетку обратно на стол. Едва он открыл дверцу, как птица выбралась наружу, дурашливо переставляя лапы, будто на ней были кандалы. Кохару расправил крылья, сделал тяжелый взмах – и взлетел, к неописуемому восторгу Кейджи. Прикрывшись от возможных снарядов тетрадью по геометрии, Акааши сел на кровать, наблюдая за пируэтами совеня. Не смотря на заверения энциклопедии что полет сов неслышен и грациозен, Кохару умудрялся так громко хлопать крыльями, будто по комнате носился целый утиный косяк. Запоздало вспомнив, что он обещал Куроо видео с совой, Акааши короткими шажками посеменил к письменному столу, достал свой телефон и, вжавшись в самый дальний угол, приготовился снимать. Совень завораживал. Распушил перья, выпучил глаза, горделиво выпятил грудь и влетел в горшок с тещиным языком. Большая часть листьев оказалась переломанной после столкновения с крупной тушкой, а Кохару, ничуть не смутившись сего инцидента, встряхнулся и полетел дальше, утробно ухая. – Да, Куроо был прав. И впрямь укуренный местами, – не успел он это договорить, как сова, издав скрипучий крик, спикировала прямо на него, широко расставив крылья и лапы с растопыренными пальцами. Испугавшись, что она сейчас вцепится ему в лицо, Кейджи быстро присел, прикрывая голову. Мобильник вылетел из рук, но парень в первую очередь волновался за свою собственную целостность. Однако, несмотря на все опасения, Кохару и не подумал нападать на хозяина. Когтистые лапы впились в плечо, крылья больно постукивали по голове и предплечью – сова пыталась сесть на человека, но соскальзывала, упираясь головой в стену. Зажмурившись, парень выпрямился и сделал шаг, отлипая от угла. Сова успокоилась, восстановив равновесия. Переступив лапами, она села, прижимаясь к уху теплым боком. Клевать и бить шпорами она, вроде как, не собиралась. – Хорошая птичка, – натянуто улыбнулся Акааши, робко потрогал длинные желтые пальцы и оценил длину когтей. – Красивая птичка… – да, если бы сове вздумалось отделать ему физиономию, царапины, нанесенные таким бритвенно-острым кошмаром маникюрщицы, заживали бы как минимум месяц. На ночь сову закрыли на веранде, где семья Акааши держала стиральную машину и сезонные вещи. Сейчас там хранились садовый инвентарь, велосипед, свернутый гамак и прочая сволочь, смиренно дожидавшаяся теплого времени года. – Не убьется? – с опаской спросил Акааши, который сам наведался в эту часть дома крайне редко, чтобы не испытывать судьбу: сломать себе здесь какую-нибудь конечность или свернуть шею было плевым делом. – Да что ему сделается, – беспечно отозвался отец, задвигая велосипед за старый холодильник, в котором он хранил инструменты. – Немного освободим ему пространство и пусть себе летает. С одной стороны, хорошо, что ты филина принес. Мог ведь и страуса приволочь. Кейджи затрясся со смеху, представляя себя восседающим на страусе эму, а под ногами исполинской птицы вертелся Куроо, объясняя преимущества выпи над прочими птахами. – А если он будет летать и перевернет на себя что-нибудь? – все еще беспокоился парень, поглаживая Кохару по перышкам. Он все никак не мог определиться, как надо держать сову, посему держал ее на руке, второй лаская довольную таким вниманием птицу. – Все более-менее неустойчивое я убрал, холодильник он точно не перевернет, это ж филин, а не буйвол, – заверил отец, зашвыривая связку жестяных крышек на антресоли платяного шкафа. Акааши не стал спорить с горе-орнитологом, на всякий случай попробовал самолично опрокинуть рефрижератор, и у него это не получилось, чему он оказался весьма рад. Усадив Кохару на садовую скамейку, перевернутую кверху ножками, он поставил на столик рядом миску с водой и кормом, и от себя добавил распечатанные и лишенные пленки крабовые палочки, на случай, если сове придется не по вкусу птичий «китикет». – Ну, приятных снов, – Акааши сообразил, что сказал и кому, сплюнул в сердцах и, бормотнув «Ну, бывай», покинул веранду, плотно закрывая за собой дверь. * * * Когда все семейство забылось крепким сном, дверь веранды отворилась, пропуская через себя высокого голого парня. Он, умудряясь не запнуться в кромешной тьме, уверенно взял курс в сторону опочивальни самого юного члена семьи, на ходу с жадностью поедая крабовые палочки, одну за одной погружая их в рот и энергично работая челюстями. – Сами бы этот корм попробовали, – пробормотал он в полголоса, облизывая пальцы. – Я вам что, какаду какой-нибудь, чтобы подобной лабудой питаться? Эх, сейчас бы барбекю… Сочное, жареное, ароматное мяско… Все перья на хвосте отдал бы за отбивную или бифштекс! – сетовал на некомбинированный рацион парень, он доел последнюю палочку, вытер пальцы об обои и заглянул в комнату к своему хозяину. Акааши спал сном мертворожденного младенца. Сначала приобретение нового необычного питомца, потом встреча с извращенцем Куроо – день прошедший был полон впечатлений, как позитивных так и не очень. Он бы сейчас не проснулся ни от выстрела из пушки, ни от репетиции духового оркестра, ни от материнского удивленного возгласа. И, уж тем более, он не проснулся от тихого скрипа двери. Перевертыш подошел к кровати, чувствуя, как к ступням противно пристает холодная газета и, желая поскорее избавиться от этого неприятного ощущения, с ногами забрался на постель, подползая на четвереньках к безмятежно спящему хозяину. Красивый, подумал перевёртыш, глядя на расслабленное лицо Акааши, заботливый, не то что этот маленький белобрысый напыщенный говнюк, его прежний владелец, который только тогда замечал своего питомца, только когда тот приносил ему из дома посылки с конфетами и печеньями. Совень подполз ближе и прижался носом к беззащитно открытой шее, которая так и провоцировала оставить на ней смачный засос. Вкусно пахнет. Какой-то фруктовый гель для душа, что-то картофельное на ужин и… трогал себя перед сном, даже не удосужившись после онанизма вымыть руки. Парень осторожно потянул за пальцы, высвобождая из-под головы руку, и уткнулся носом в ладошку, часто вдыхая терпкий аромат. Так развратно не пахнет даже сова по весне, за зиму истосковавшаяся по самцу, которой было невтерпёж отложить яйца. А этот даже подождать не может до марта, шалит сам собой, маленький бесстыдник. Перевертыш медленно перекинул ногу через спящее тело и хотел было улечься на хозяина, но вспомнил, что он и в животной-то форме совсем не пушинка, не то что в человеческой. Вместо этого он уперся одной рукой в изголовье, второй расстёгивая пуговки пижамной рубашки разметавшегося во сне парня. – Уху! – восторженно выдохнул совень, когда за пазухой мелькнул розовый сосочек, прикусил свой язык, опасаясь разбудить прекрасное виденье, и облизав губы, алчно присосался к бледноватой в лунном свете коже шеи, чутка втягивая её в рот и чуть прикусывая. Свободная от поддержания равновесия рука поползла по рубашке и легла на поджавшийся животик, царапнув ногтями чувствительный пупок. Что уж тут на самок грешить, у самого уже давным-давно никого не было. Последнее время, проведенное в зоомагазине, довольствовался наблюдением за интимной жизнью перевертыша-неразлучника. Вот его руку с его пахом вообще нельзя было ни коим образом разлучить, так мало того, что в зоомагазине все дети шарахались от попугайчика, ерзающего задницей по жердочкам, так он еще и самок упорно игнорировал, сядет у зеркальца и любуется собой. Красив был, зараза, но глуп, как мочалка, этот существенный недостаток отбил единственную, первый и последний раз возникшую мысль, что можно было бы совместить приятное с необходимым. В итоге красавца-перевёртыша запалил владелец зоомагазина, когда увидел перед витринным зеркалом рослого голого парня, размашисто дрочащего на собственное отражение. Пока шокированный мужик кидался за телефоном, дабы вызвать копов, перёвертыш улетел и больше совень не видел объект своих грязных, не смываемых ни «Мистером Пропером», ни святой водой фантазий. С одной стороны хорошо, что его хозяин спал без задних ног, но совеню было немного жаль, что симпатяга толком не участвует в этих шалостях, разве что, в качестве реквизита, но весьма и весьма отзывчивого: до восхода солнца было еще далеко, но одеяло уже приподнялось, выражая заинтересованность мирно спящего тела в происходящем. Совень довольно ухмыльнулся и, оставив еще один засос на ключице Акааши, нырнул с головой под одеяло. Сквозь сон Кейджи почувствовал, как его ни с того ни с сего напряженную плоть обхватили мягкие, теплые губы. Парень списал все на ну очень реалистичный сон. И действительно, все происходило как будто бы наяву. Чей-то горячий и умелый, в подобного рода делах, рот скользил вдоль ствола, чужая слюна приятно обволакивала, а когда таинственный некто нежно сжал свои зубы, нежно смыкая их на плоти, Кейджи тихо простонал, приподнимая таз. Он хотел запустить руку в волосы партнера, щекочущие чувствительную кожу внутренней стороны бедер, но тело отказывалось повиноваться ему. Перевёртыш причмокнул, обсасывая головку, осторожно стянул пижамные брюки и откинул мешающее одеяло. Человек под ним мгновенно покрылся гусиной кожей, но совень на это лишь похабно ухмыльнулся: сейчас согреется. Влажный, горячий язык прошелся по поджавшимся яичкам, жаркое дыхание коснулось промежности, Акааши, не отдавая отчет своим действиям, развел колени, практически преподнося себя на блюдечке с голубой каемочкой, бесстыдно предлагая свое тело и требуя взамен больше сводящих с ума прикосновений. Перевёртыш сглотнул, глядя на такие непристойности и подумал, не послать ли к чертям все эти прелюдии и меры предосторожности? Взять бы да трахнуть этого провокатора как следует, чтобы впредь было неповадно перед оголодавшими по сексу самцами свои длинные, стройные ноги раздвигать. Совень пустил слюну, всматриваясь в искаженное сладкими муками лицо Акааши, крайне недовольного тем, что ласки прекратились. Он хотел вернуть тот теплый рот, втолкнуть в него изнывающую от недостатка внимания плоть, получить долгожданную разрядку. Он сейчас так хотел кончить, будто вовсе не дрочил не то что час назад, но даже целый месяц. « – Нет, – твердо решил парень, отстраняясь от вызывающе раскинувшегося морской звездой тела. – Просто так трахнуть не интересно, все равно что есть овсянку без джема. Лучше уж немного поиграю с ним». Акааши изумленно выдохнул, почувствовав язык в столь необычном для данной части тела месте. Зарекомендовав себя в качестве первоклассного минетчика, язык показал, что и в анилингусе ему нет равных. – Хааах… – такого он выдержать не мог, стоны так и просились наружу, а совень, заслышав такие страстные всхлипы и вздохи, еще раз подумал, действительно ли он собирается оставить сегодня в целости такого раскрепощенного парнишку. Ну, если бы он не был здесь девственным, перевёртыш неминуемо натянул бы паренька, прямо здесь и сейчас, но мальчишку с этой стороны еще никто не трогал, и это весьма и весьма радовало, значит, проникновение можно оставить на потом. Все равно его девственная жопка уже никуда не ускользнет от него. Хотя, назревала опасность в лице этого Куроо. Он явно заценил милую мордашку Акааши и имеет на него определенные виды. Хрена ему лысого, безжалостно припечатал перевёртыш, яростно проталкивая язык поглубже в сжимающуюся задницу, ни черта ему не перепадет, пусть на кого-нибудь другого облизывается. Акааши уже занят, а делиться с кем-нибудь тем, что принадлежит только ему, совень не собирается и впредь собираться не намерен. Кейджи кусал губы и комкал одеяло. Он находился на тонкой грани между сном и явью, любое, неосторожное движение могло разбудить его, а он этого очень не хотел, стремясь продлить ни с чем не сравнимое наслаждение. Грудь его часто вздымалась, ресницы трепетали, а налившийся кровью член подрагивал, готовясь извергнуть семя. – Ещё… – жалобно просил он, вскидывая бедра, желая почувствовать язык глубоко-глубоко в недрах заднего прохода. Всего несколько мгновений – и юноша достиг пика, сладострастно простонав. Заметив, что парнишка вот-вот проснется, совень проворно соскочил с постели, и когда Акааши подскочил, отмечая сперму на животе и противную дрожь в ногах, на веранде громко хлопнула дверь. * * * – Прям даже не знаю, с чего начать, – неловко откашлялся Кейджи, сверля взглядом плакат, повествующий о сбалансированном питании. Он мог бы поделиться такой проблемой с родителями, близким другом или, на худой конец, излить душу оператору из службы помощи, но столь щепетильный вопрос можно было доверить только Куроо, тем более, что суть проблемы была как раз по его «специальности». – Меня ночью облизали, – часть про то, что не только облизали, но и почти изнасиловали, он стыдливо опустил. Куроо за глаза хватит и первой половины учиненного над Акааши преступления. И впрямь. Пластмассовый стакан с клубнично-шоколадным молоком, в котором от продукта коровьего производства осталось одно лишь название, слегка треснул сбоку и на столешницу тонкой струйкой потекло его содержимое. Тетсуро весь как будто бы налился злобой, он поднялся со своего места и, не обращая внимания на увеличивающуюся лужицу темно-розового оттенка, выплюнул сквозь зубы: – Имя и класс. Я башку ему отверну. – Да ты не так понял меня! – Акааши вынул из подставки парочку салфеток и вытер безобразие, учиненное парнем. – Кто-то ко мне ночью в комнату вошел и облизал мне лицо и половину шеи. Куроо сменил гнев к метафизическому оппоненту на милость, сел обратно и и, сложив руки на груди, вопросил: – У вас дома был кто-то из посторонних? – Только ты приходил и всё. Если честно, сначала я и подумал, что это был ты, но потом я вспомнил твою натуру и понял, что одним облизыванием ты бы не обошелся. – Это уж точно, – самодовольно согласился Тетсуро. – Я бы тебя так отделал, что ты бы и не рад был. – Еще б я радовался чему-то подобному! – вспылил Акааши. Тетсуро помолчал немного, раскачиваясь взад-вперед и возведя глаза к потолку. – А может, – высказал он, наконец, свое предположение. – Это предки сделали? – и, увидев удивленное лицо Акааши, пояснил: – Ну, знаешь, типа зашли к тебе в спальню ночью и умилились: «Какой у нас хороший сынулька, давай-ка его оближем!». Кейджи подумал бы, что Куроо издевается, если бы не наблюдал его абсолютно серьезную физиономию. – Не знаю, как у тебя этим делом, но мои родители не настолько любят меня. Тетсуро ничуть не смутился провала такой, казалось бы, очевидной версии произошедшего. Он оглянулся по сторонам, будто что-то в школьной столовке могло дать ему подсказку. Однако ж, лицо его прояснилось, как только наткнулся взглядом на постер, повествующий о вреде курицы-гриль для подрастающего организма. – А может, это сова? Такое было даже не смешно, но Кейджи, против своей воли, неприлично громко рассмеялся, будто ему рассказали вопиюще-непотребный анекдот. Этому чертову Куроо нужно стать комедиантом, народ будет семьями бежать к голубым экранам, предвкушая байки и хохмы этого дурошлепа. – А что, ты зря, между прочим, смеешься, – Тетсуро сначала позволил себе немного обидеться, после чего он приблизил свое лицо к Акааши, наоборот отодвинувшегося подальше, и продолжил: – Я тут на днях ужастик смотрел, «Мелодичная трель», там мужик купил в антикварном магазине древнюю клетку с канарейкой, и хотя его предупредили, что все прошлые владельцы этой пичужки умерли при загадочных и невыясненных обстоятельствах, мужик их не послушался, все равно купил канарейку, и… – И она облизывала его по ночам? – быстро спросил Кейджи, пока Куроо не принялся делать подробный пересказ всего фильма. Тетсуро возмущенно вылупил глаза, смешно сдвинул брови и патетически прошептал: – Нет, но то, что потом с ним сделала эта птичка, было настолько ужасным, что уж лучше бы она его просто облизала. Кейджи уткнулся лицом в ладонь и глухо простонал. С этим Куроо советоваться, все равно что в деревне дураков искать спокойствия и благоразумия. – Есть только один способ все выяснить, – брюнет возвел палец кверху и провозгласил: – Надо переночевать у тебя. – Идея хреновая и обсуждению не подлежит, – резюмировал Кейджи. – Я скорее надену ожерелье из сосисок и зайду на псарню. – А что, если этот некто сегодня ночью не станет просто облизывать тебя, а возьмет и отделает почем зря? – А что помешает это сделать тебе? – парировал юноша. – Ну, я не настолько глуп, я бы выбрал наименее людное место для изнасилования, пустырь какой-нибудь, или темный, плохо освещаемый, заселенный несознательными гражданами переулок… Да не кипишуй ты так, просто спросишь у своей мамы, уверен, она не будет против совместной ночевки. – Она была бы не против, даже если бы я привел домой караван проституток во главе с их сутенером, – ответил со вздохом Акааши, но, немного пораскинув мыслями, пришел к выводу, что подмога Куроо не будет лишней. Черт его знает, этого таинственного лизуна, а ну как и впрямь на сегодня полномерное изнасилование запланировал? Не факт, что родители прибегут на его крики о помощи, а вот Куроо уж точно не позволит кому-то там левому насиловать Акааши без его на то согласия. – Только учти, я сплю голый и поближе к кровати хозяина комнаты, в которой нахожусь, – известил Тетсуро, улыбаясь самым наипохабнейшим образом. Ну, еще была небольшая вероятность того, что Куроо присоединится к насильнику, пособляя ему в его нелегком деле. * * * Как и ожидалось, Акааши-сан была совершенно не против пребывания товарища сына в их доме с ночными посиделками. Кейджи, втайне надеясь завуалированно отговорить мать, четыре раза упомянул, что толком не знает Куроо, и что у последнего определенные неполадки с психикой. «Вот как?» – ответила женщина, механически помешивая варящийся рис. Куроо в ужас не повергал, яйца не нес, и художественно-исторической ценности не имел. Ей было все равно, что в комнате Кейджи проведет ночь малознакомый человек с нарушениями головного мозга. Акааши, отчаявшись, напоследок зачитал ей статистику убийств, совершенных гостями радушных хозяев, потерял всякую надежду на спасение и побрел в спальню. – Зря стараешься, Акааши, – промурлыкал Куроо, вольготно развалившись на постели Кейджи. – Между прочим, я здесь ради твоего же блага. – Ага, и своего, – ядовито отозвался парень, желая найти утешение хотя бы у Кохару. У птицы был такой довольный жизнью вид, будто она съела мышь размером с нее саму. Сова только проснулась и мило хлопала сонными глазами, тихо ухая. – Ну так что, летала ночью? – спросил Тетсуро, кивая на Кохару. – Или так и просидела на своей жердочке? – Летала, да еще как! – заверил его Акааши, радуясь, что удалось сменить тему разговора. – Она и сегодня непременно полетает, да, Кохару? – Так это «она» или «он»? – Да хрен ее разберет, по умолчанию «она», потому что сова. И вообще слазь с моей кровати, твой футон будет лежать вооон там. – На футон? Зимой? Ты жесток, Акааши, – Куроо шутливо надул губы, но с ложа спрыгнул и сообщил нахмуренному парню: – Пойду, у мамы твоей спрошу, можно ли мне спать в ТВОЕЙ кровати. – Только через мой труп! – да мать такими темпами всё, что развратный мозг Куроо надумает, разрешит, начиная невинной, на первый взгляд, ночевкой и заканчивая полноценным соитием. Кейджи, опасаясь, что родительница и впрямь даст добро на репетицию первой брачной ночи, испуганно повис на брюнете, не позволяя ему покинуть спальню. Куроо, не ожидавший такой яростной атаки, запнулся и парни рухнули на пол с таким грохотом, что сова сорвалась со своего насеста и принялась нарезать круги вокруг поверженных. – Ауч… – подал голос Тетсуро, слабо шевельнувшись под Кейджи. – Ты в следующий раз поаккуратнее будь, весь дух вышибешь. – Ага, поди, вышиби из такого слона, – ответил Акааши, которого тоже неслабо тряхнуло при приземлении. – Я откуда мог знать, что такую дылду, как ты, так легко свалить. – Ну, я совсем не против, когда меня укладывают на лопатки, – брюнет сделал молниеносный выпад, и Кейджи только и успел, что ахнуть, когда оказался на полу с нависающим сверху Куроо. Тот приблизился к лицу шокированного юноши и горячо выдохнул в губы: – Но больше всего я люблю быть сверху. Акааши не успел отреагировать, а Куроо – сделать глупую, непоправимую вещь. Мелькнули пестрые перья и Кохару, с душераздирающим боевым кличем, вцепилась в волосы Куроо лупастя противника крыльями, куда придется. – Убери её! – взвыл не своим голосом опальный, бестолково размахивая руками. Кейджи выполз из-под работающего своими конечностями, аки мельница, парня и попытался схватить беснующегося питомца. Куда там, в сову будто вселился бес, она с таким остервенением терзала Тетсуро, как бы он был ей кровным врагом. Успокоилась птица только тогда, когда Кейджи накинул на неё простыню. Запутавшись в ткани, сова затихла, и Акааши с великой осторожностью, взял в руки сверток с угрожающе торчащими когтями и клювом. Он отнес её на веранду, выпустив там массивную птицу из простыни, он прижал к себе нахохлившуюся тушку и благодарно чмокнул ее между перьевых ушек: – Спасибо тебе, Кохару. Сова тихо ухнула в ответ. – Эта ненормальная мне все волосы повыдергивала! – Куроо возлежал на постели, словно убитая горем вдова. – Смотри, целый клок выдрала, стерва! – и впрямь шевелюру его немного проредили и взрыхлили. – Она подумала, что ты на меня напал, за что, собственно, ее винить нельзя, ибо это и было самое натуральное нападение с твоей стороны. Не будешь так делать – никто не будет твои лохмы рвать. Куроо что-то обидчиво пробурчал, приглаживая волосы, а Акааши умилился про себя, подумав о том, что у него, наконец-то, появился защитник от наглых домоганий. * * * Ночью дверь, ведущая в спальню Акаши, приоткрылась и в комнату заглянул совень. Из-за этого чертового Куроо сегодня Кейджи был вне доступа. Чтоб ему провалиться, этому нарисовавшемуся из ниоткуда охраннику. Парень рассерженно плюнул на макушку спящего неподалеку врага и закрыл за собой дверь. * * * Как выяснилось, толку от Куроо было, как от незрячей собаки, претендующей на вакансию поводыря. Всю ночь парень беззастенчиво продрых, не то что не пытаясь бдеть и охранять сон Кейджи, но даже не предпринимая попыток залезть спящему в штаны. О последнем Акааши совершенно не беспокоился, когда засыпал после полуночных разговоров. Под подушкой лежал старый, проржавевший штопор и открывашка для пива. Если порыться в отцовском холодильнике, можно откопать вполне себе приличные предметы самозащиты. Вздумай Тетсуро полезть к объекту своих вожделений, паренек не преминул бы воспользоваться нехитрым оружием. Конечно, сильно ранить товарища он бы не стал, но оцарапать в качестве профилактики последующих поползновений вполне себе мог. Кохару всерьез вознегодовал на Куроо, и когда парни завтракали в комнате Акааши, сова сидела, повернувшись к брюнету хвостовым оперением. – Ну точно самка, – с досадой произнес Тетсуро, искоса поглядывая на птицу. – Стерва. Баб я всегда страстно любил, но они мне не отвечали взаимностью. Там их не трожь, тут их не гладь, прям картины, блять, какие-то музейные, экспонаты, к которым прикасаться нельзя. Давай, говорит, погуляем. Сегодня погуляем, завтра погуляем, послезавтра, месяц гуляем, на второй спрашиваю, когда за щеку взять думает, сразу такой крик подняла, будто я в урну с прахом ее прабабушки харкнул. – А ты не путай трепетную деву с телками из порно-роликов, – ответил Акааши, ничуть не жалея незадачливого Ромео. – Если хочешь ни к чему не обязывающих отношений, то тебе нужно искать партнершу на специальных сайтах. Уверен, ты еще найдешь себе озабоченную и не обремененную моралью девушку. – Да ну их, даже самой распоследней шлюхе и то романтику подавай. То джакузи с шампанским, то перепих через скафандр космонавта, – Куроо отхлебнул чай, наблюдая с невеселой усмешкой, как Акааши фыркнул, роняя крошки печенья. – С парнями намного проще, ну, при условии, что удастся найти того, кто не прочь однополой любовью заняться. С этими в последнее время шиш галимый, я уже до того осатанел, что готов сам зад подставить, чего уж там, да и за щеку взять тоже, вот только моего принца на белом коне пока что даже в подзорную трубу не видать. «Господи, как же хорошо, что мне удалось пережить эту ночь без осложнений в личном плане», – радостно подумал Акааши, только сейчас осознав, что он спал без задних ног рядом с абсолютно неадекватным, охочим до анала парнем. Штопор и открывашка сразу потеряли всю свои эффективность в глазах Кейджи. Против такого великого самца всех времен и народов нужна либо картечь на слона, либо пушечное ядро. Куроо хотел было остаться еще на пару дней, но Акааши изыдил обнаглевшего бодигарда, неся перед собой воинственно распушившую перья сову. Парни сошлись на том, что никакого маньяка нет и не было, что это родители проявили такие чувства к своему единственному наследнику, и Тетсуро, с чистым сердцем и загаженной совестью, на которой детским пальчиком было криво выведено «Помой меня», покинул дом Акааши. Оставшись один в своей комнате, Кейджи покосился исподтишка на сидевшую на письменном столе сову. Перед сном парни посмотрели «Мелодичную трель», сам Кейджи не нашел ничего действительно пугающего. Вид крови и выпускаемых кишок был не страшнее, чем в какой-нибудь дораме типа «Злой сегун», в которой намешали и кровавого месива и романтики, но Куроо, уж на что уже смотревший данный фильм, и то пару раз дал петуха, да так громко и визгливо, что Акааши был в тревоге за чистоту нижнего белья брюнета. Кохару пока всего лишь по трем пунктам походила на канарейку-убийцу. Сова нашлась в непривычном для нее месте (не то, чтобы Кейджи думал обнаружить ее где-нибудь в супермаркете, в молочном отделе, но, все-таки, не в каждом зоомагазине можно вот так запросто найти ясноокую красавицу), выглядела весьма и весьма загадочно, и вела себя как-то уж больно спокойно для неспособного разумно мыслить существа. Того же попугайчика купишь – и он еще некоторое время шарахается от тебя, стоит лишь приблизиться к клетке, а эта в руки так меланхолично дается, будто понимает человеческую речь и осознает, что ей ничего дурного не сделают. – Да ну, – усмехнулся сам себе Акааши, чувствуя, как чья-то холодная рука легонько сжала его желудок. – Если б я учился в классе пятом, я бы еще поверил в подобную муть. Скажите еще, что сова какой-нибудь оборотень, который по ночам превращается в парня и намеревается трахнуть меня. Кохару резко повернула голову, вылупляя и без того выкаченные глаза. Кейджи ощутил, что еще немного, и он присоединится к вокалу Куроо, который вчера так профессионально давал петуха, в процессе откладывания кирпичей. – Шучу, шучу, – по большей части себе, нежели питомцу, сказал парень, отступая в коридор. Надо бы наведаться в храм и одолжить в местной лавчонке святой воды. Так, на всякий пожарный. Этой же ночью штопор и открывашка для пива остались на своих местах, хотя Куроо рядом не наблюдался. Акааши все еще не верил, что Кохару хоть каким-нибудь боком причастна к недавним событиям, но маленький червячок сомнений уже начал делать свое незаметное и хлопотливое дело – подтачивал со всех сторон казавшуюся непробиваемой уверенность. Эта ночь казалась неимоверно долгой, даже для зимы. Где-то до часу Кейджи беспокойно вертелся в постели, вскакивал каждые пятнадцать минут якобы в туалет и по пути заглядывал на веранду. Птица либо летала, либо сидела у миски с кормом. Ничего необычного она не вытворяла, в двери не стучалась, не дышала на стекло, чтобы длинным желтым пальцем написать отзеркаленное послание и из приоткрытой форточки не выглядывала, светясь алыми зрачками. Акааши счел себя заразившимся кретинизмом Куроо, который, как выяснилось, передавался воздушно-капельным путем, мысленно попросил прощения у птицы, на которую такую клевету возвели и, зевая, отправился в кровать. Он уже занес ногу над постелью, намереваясь залезть на свое ложе, как услышал, что в коридоре раздался скрип открываемой двери. Вообще, в этом доме было давно пора смазать все петли, даже самый бесшумный маньяк-насильник-душегуб не мог как следует подкрасться к своей жертве, если их разделяли комнаты. От страха Акааши вспотел, он был благодарен небесам, что лишняя влага именно таким, менее позорным способом покинула его тело. Ужас сковал его движения, он так и замер контуженной цаплей, не в силах шевельнуться. Шаги приближались, шлепанье чьих-то босых ног по линолеуму взвинчивало нервы до таких высот, что еще немного, и Кейджи заголосит, да не петухом, а самой настоящей выпью. А там, глядишь, на такие позывные не то что родители, но даже Куроо хрен знает откуда прибежит. – Сссссс… – максимум, что смог выдавить из себя окосевший от страху Кейджи, когда услышал скрип открываемой двери. Это была то ли попытка закричать «Спасите», то ли парень звал на помощь змей. В любом случае, что бы не планировал предпринять утопающий, намереваясь спасти сам себя, попытка провалилась с треском. К похолодевшему телу прижалось чужое, неприлично разгоряченное и, очевидно, абсолютно голое. – Не бойся, Акааши, – прошелестел незнакомый, слегка грубоватый голос. – Я тебя не обижу, мой хороший. Тебе со мной понравится, буду тебя холить, лелеять, кормить всякими вкусняшками… например, крабовыми палочками… Речевой центр отпустило, Кейджи набрал побольше воздуха, чтобы воззвать к лунной призме, на открывшийся в крике рот легла чужая, шершавая ладонь, не позволяя завопить на весь дом. – А вот этого не надо. Я же еще ничего толком не сделал, пока что, зачем сразу кричать? Вот сделаем следующий шаг в наших отношениях, тогда и можешь хоть криком изойти, разрешаю даже мне спину оцарапать, только будь нежнее, мне потом летать неудобно будет. Это что, в самом деле Кохару? Да ну, бред, Акааши поверил бы в это, если бы учился в классе пятом, но чтобы это все было взаправду… Такое еще возможно в фильме, или, скажем, в фанфике, написанном под влиянием недотраха, но не в жизни же! – И да, еще кое-что, «Кохару» – не самое удачное имя. Меня зовут Бокуто. Котаро Бокуто, – в стиле агента 007 представился совень, явно выделываясь. – И можешь передать Куроо, что я не самка, а стерву он в зеркале увидит. Ладно, после поболтаем, очень давно никого не было, так что, извини, – маньяк так попросил прощения, будто в самом деле надеялся, что в виду таких обстоятельств, как долгое воздержание, Акааши отпустит ему все грехи, и, вспомнив о такой добродетели, как сострадание, любезно подставит свою еще не ведавшую анальных утех задницу? Пока Акааши мысленно возмущался подобным проявлениям наглости, Бокуто уложил его на постель и принялся заголять нижнюю часть туловища. Кейджи забрыкался, норовя ударить вражину, достать из-под лежащей рядом подушки свои орудия самозащиты он, почему-то, напрочь забыл. Где-то далеко Куроо наверняка беспокойно ворочался во сне, хмурясь и бормоча что-то о том, как «его прелесть» вот-вот уведут из-под самого носа. Да, знал бы Тетсуро, что Кейджи в любом случае распрощается с девственностью, тогда бы он был попроворнее и первым бы засадил в тугую пещерку. Весьма некстати пришла на ум фотография, где мужик держал сипуху, с надписью «Купи сову – сможешь хвастаться своим друзьям, что занимался совокуплением». Если смотреть с этой стороны, то «первый раз» Акааши, по сути, будет вторым. Когда Бокуто перевернул его на спину, Кейджи смог как следует рассмотреть супостата. Бледная, немного светящаяся в лунном свете кожа делала парня похожим на призрака, а его желтые, светящиеся в темноте глаза не оставляли никаких сомнений в том, что насильник явно не от мира сего. А он красивый, в какой-то степени, по крайней мере, намного симпатичнее того же Куроо, с его извечной похотливой улыбочкой человека, только и думающего, как бы присунуть первому же подвернувшемуся под член парню. Опомнившись, что не время любоваться чужой внешностью, и сейчас главнее защитить свой анус, Акааши с удвоенной силой забился в крепких руках, еле удерживающих беснующуюся добычу на месте. – Да не дрыгайся ты, черт, – Котаро еле держал припадочного, не пожелавшего сдаваться без боя. – Я же знаю, ты добрый парень, и не оставишь в беде. – Какой еще беде? – от подобной реплики Кейджи даже сопротивляться перестал. Он считал бедой неизлечимую болезнь, смерть родственника или крупную автокатастрофу, но никак не обыкновенный недотрах. – Я – заколдованный принц, – на полном серьезе выдал маньяк голубых (теперь уже во всех смыслах этого прилагательного) кровей. – Ага, а я твоя фея-крестная, – нашел, что заливать, принц он, блять, заколдованный, ага. Нет, он уже не только мамин соперник по флегматичности, он еще и Куроо составит конкуренцию на поприще несения чуши. – Что? Но я правду говорю! – Бокуто блокировал пинок ногой и подтянул ближе извивающегося ужом мальчишку. – И только секс с по-настоящему любящим меня человеком сможет разрушить злые чары. Такое уже ни в какие ворота не лезло, как бы парень не старался подобную муть пропихнуть. То, что он в сову превращаться умеет, еще терпимо. Секс, который для Кейджи уже был чем-то неизбежным, как Страшный Суд или контрольная по физике, тоже более-менее вписывался в рамки происходящей ахинеи, но вот верить в байки про какие-то там злые чары паренек не намеревался. – Скажешь тоже, – фыркнул Кейджи, высмеивая слова Бокуто. – Принц, ага. Нет, честное слово, Куроо стоит взять у тебя уроки, даже он подобную хрень не в состоянии нести. Последнее было сказано явно зря. Как только Акааши упомянул Куроо, глаза совеня нехорошо потемнели, не предвещая ничего благоприятного, сам он переменился в лице, ухватился за полы пижамной рубашки и рванул их в разные стороны. От такого порыва страсти даже у натурала Кейджи раздался неслабый такой «тудум» в районе паха. – Я хотел по-хорошему, но, раз ты напрашиваешься, так и быть, я исполню то, чего ты так желаешь. – Что, сквозь землю провалишься? – не удержался от соблазна еще подразнить венценосную особу Кейджи. В итоге провалился он сам. От стыда. Одно дело, когда ты спишь и чувствуешь сквозь дремоту, как горячий, влажный и юркий язык движется внутри задницы, разомлевшей от таких ласк и податливо раскрывшейся навстречу, и совсем другое, когда ты видишь весь процесс и медленно, как забытый всеми шашлык, обвалившийся в уголь, сгораешь от жгучего, как крапива, чувства смущения. Кейджи не знал, куда себя деть. Было безумно хорошо, приятно мокро внутри, но так мучительно стыдно, что все удовольствие практически сходило на «нет». Предательское тело выдало его эрекцией, теперь даже не было смысла хоть как-то противиться происходящему, налицо было доказательство того, что Акааши нравились действия Бокуто. – Еще… пожалуйста… – против воли всхлипнул парень, ноги как будто сами собой раздвинулись, поощряя совеня. Тот наоборот отстранился от раззадоренной задницы, напоследок протяжно лизнув мошонку. – Погоди! – Акааши испугался, когда в его промежность уперся член, своими размерами меньше всего подходящий для первого раза. – Я, может быть, плохо разбираюсь в сказках, но разве не поцелуй истинной любви является панацей от всех злых колдунств? Котаро замер, будто задумавшись над такой перспективой. Он навис над сжавшимся от страха юношей и нежно, как-то целомудренно припал к его губам, неглубоко целуя, даже языком не воспользовался. Лобызание детсадовцев продолжалось минуты две, после чего Бокуто насмешливо фыркнул: – Поколение Диснея растет, а вместе с ним и рейтинг жанра. Так что, извини, но простым поцелуем не отделаешься, потому что, как видишь, не сработало нифига. – А как я пойму, что уже «фига»? – быстро поинтересовался Кейджи, всеми правдами и неправдами пытаясь отсрочить неминуемое сношение. – Спецэффекты какие-нибудь будут? – Ага, салюты из одного места испускать начну. Ты мне зубы не заговаривай, Акааши, – совень погладил по щеке раскрасневшегося юношу. – Еще как войдешь во вкус, сам начнешь меня наездником насиловать. Кейджи вспыхнул сильнее, представив себе такую картину, где он, невероятно развратный и раскрепощенный, нанизывается на каменный стояк, задыхаясь от стонов. Получалось почти как в не так давно просмотренной порнушке, с той лишь разницей, что Акааши при всем своем желании не мог лизать собственные соски. Проникновение было болезненным, и это мягко сказано. Бокуто хоть и захватил по пути сюда в ванной материн крем для рук (оставалось под вопросом, как Кейджи теперь будет смотреть в глаза своей родительнице всякий раз, когда та будет ухаживать за своими дланями), и языком он постарался на славу, Акааши все равно было больно. Он сжимался, выталкивал, пытался оттолкнуть сопящего и жадно вглядывающегося в его лицо Бокуто, но молчал, хотя мог бы уже раз двадцать позвать на помощь. И, кажется, чертов совень был прав. Процесс постепенно действительно понравился парнишке, не то, чтобы прям радугу из задницы испускать, за неимением салютов, но тоже было довольно приятно. Под конец даже стесняться совсем перестал, все равно совеню ни холодно, ни жарко от его зажатости и румянца на щеках. – Я же… ммм… сказал, что понравится… – торжествуя, сказал Котаро, вколачиваясь в полностью расслабившееся тело. У Акааши даже ответить не было возможности. Он стонал и молился, чтобы родители не услышали его завывания, хотя, последнее было делом нереальным. – Можешь подрочить себе, не стесняйся, – Бокуто обхватил ладонью лежащий на животе член Кейджи, сжимая и ведя от основания к головке. – Не надо! – начал было протестовать Акааши, но его, естественно, никто не послушал. Когда пальцы сомкнулись на конце своего пути, Кейджи кончил, принимая в себя сперму Котаро. Ниже падать было некуда. Разрешил себя изнасиловать и еще оргазм от этого получил. Ну точно, он от Куроо не только кретинизмом заразился, но и извращенностью… – Ну как?.. – салютов Акааши пока не наблюдал и посему решил уточнить, удалось ли им справиться со злыми чарами, опутавшими Бокуто. – Расколдовался? – Не-а, – жизнерадостно отозвался тот, вытаскивая. – Наверное, ты не тот, с кем у меня должен был быть перепих. Кейджи в изумлении уставился на чересчур довольного совеня. Так он что, и точных координат того, с кем ему надо переспать, не знает?.. – Ах, ты!! * * * – Привет, стерва! – поприветствовал Куроо сову, как только переступил порог спальни Акааши. Та, пользуясь строением своего тела, не меняя своего положения, повернула голову на спину, смерив незваного гостя презрительным взглядом. – Ты бы поосторожнее с ним, а то сам лезешь, а потом жалуешься, что тебе волосы выдергивают, – Акааши сидел за письменным столом и бездумно глядел в окно, справляя мысленный траур по ушедшей в никуда девственности. Зад как будто на частокол нанизали, болело весьма ощутимо. Причина недуга сидела рядом, уложив хвост на руку хозяина, и щурилась на Тетсуро, явно желая ему бесследно исчезнуть, желательно навсегда. Акааши, в принципе, мог бы отнести сову обратно в зоомагазин, раз такое вот недоразумение с питомцем вышло, но как объяснить родителям свой поступок? «Мама, папа, эта птица меня изнасиловала»? Пусть Бокуто пока живет у него и по ночам рыскает в поисках того самого, единственного и ненаблядного. Вот смеху-то будет, если под все эти критерии попадет Куроо. – А, и кстати, тебе просили передать, что стерву ты в зеркале увидишь. – Кто просил? Уж не Кохару ли? – насмешливо поинтересовался Тетсуро, подходя ближе и внимательно следя за вперившей свои желтые очи в супостата птицей. – Его зовут Бокуто, а не Кохару, – ответил парень, удерживая за лапу сову, которая ощутимо дернулась, желая искалечить брюнета. – Странное имя для самки. – А он и не самка. – Ну да, конечно, не самка. Сама настоящая баба, – заявил эксперт в гендерных различиях и Акааши вовремя вспомнил давешний разговор. – Слушай, ты же говорил, что настолько парня хочешь в постель затащить, что готов быть снизу, да? – Ага! – глаза у Куроо загорелись в предвкушении. – А что, хочешь попробовать? – Нет-нет, но у меня есть один парень на примете, тоже очень, ну просто очень любит анал. Познакомить? Захлопали крылья – то Бокуто, оценив все коварство своего хозяина, полетел прочь из комнаты, желая скрыться из вида. – Куда это она так рванула? – хохотнул Куроо, проводив взглядом пулей метнувшуюся птицу. – Яйца уже подперли? – Да нет, – Акааши усмехнулся и взял со стола в спешке оброненное перо совы. – Яйца откладывать он уж точно не собирается.