∞ † ∞
Когда Микки видит Йена во второй раз, он до невозможности зол. Милкович разъярён и сбит с толку своей ненавистью, мутным молоком застелившей ему глаза. Рыжая макушка и тёмная куртка маячат перед глазами и, надо признать, весьма неплохо бегают. Поэтому, когда Микки почти догоняет свою жертву — кажется, что Йен вот-вот окажется в его лапищах — тот просто исчезает. Кэш поднимает руки в общеизвестном жесте капитуляции и говорит, что мальчишка сбежал из подсобки через чёрный выход. Милкович не настолько туп, чтобы не суметь сложить два и два, но в тот момент, когда перед глазами маячит жалобная мордашка сестры, которую якобы посмел тронуть Галлагер, Микки оказывается слишком взвинчен, чтобы трезво оценить ситуацию. Испуг в серых глазах, как у загнанного зверя, и отливающая перламутром кожа в свете ночных фонарей города прочно импритингуются в мозгу Милковича. Но ведь ему совершенно нет дела до смазливых тощих парнишек!∞ † ∞
Все последующие разы, когда Микки видит Йена, у Милковича внутри закипает цистерна со смолой, готовая в любую минуту взорваться густым, поражающим всё всплеском: Мэнди слишком много себе позволяет, целуя Йена на глазах у всех, положив тонкие миниатюрные пальчики на мальчишескую шею. Всё, что видит Микки — распахнутые графитовые глаза и полное оцепенение. Он пренебрежительно хмыкает, суёт руки в карманы и валит со школьного двора вместе с братьями. Нехрен им тут больше делать. Чувство ревности Милковичу не знакомо, и он, как ни странно, совершенно не горит желанием протягивать этой стерве руку для рукопожатия. Как-нибудь обойдётся.∞ † ∞
Он продолжает наведываться в магазинчик и пиздить всё, что душе угодно. Далеко уже не из-за скотского характера и не из-за первоначального желания показать индусу своё превосходство. Теперь им движет лишь подспудное желание увидеть яркие огни халцедоновых глаз и медные веснушки, усыпающие белую кожу. Такой номер прокатывает пару раз, пока однажды Йена не оказывается на месте, а Кэш угрожает ему пушкой. Смешно. Отобрать у взрослого мужчины пистолет — раз плюнуть. Индус даже не сопротивляется и не собирается преследовать его — стоит, опустив руки, как плети, по бокам и смотрит вслед. Йен же оказывается далеко не рохлей. Уже на следующее утро Микки просыпается от того, что в спину неприятно тычется холодный металлический ключ. — Какого хуя? — Милкович трёт глаза и смотрит на незваного гостя. — Верни ствол, — голос, надо же, настолько же твёрд, насколько холоден металл, упирающийся в спину. — Без проблем, — спокойно отвечает Микки и поднимается с постели. А дальше происходит что-то, не поддающееся ни одной логике мира: они надирают друг другу морды; яро, с остервенением отвешивают тяжёлые удары и успокаиваются только тогда, когда Милкович зажимает Йена между колен. Галлагер тяжело дышит и чувствует, как утренний стояк Микки упирается ему куда-то в районе груди. «Вот чёрт», — дублируют оба мысли друг друга. Йен не может не возбудиться, потому что Милкович, этот мудак с серо-голубыми глазами, слишком сексуально выглядит с разбитой губой и рассечённой скулой. На долю мгновения оба застывают, а после возобновляют дикие скачки. Теперь уже в другом направлении. Оба сдирают друг с друга одежду с таким остервенением, будто от этого зависят, по меньшей мере, их жизни. То, что в доме полно народа, этих двоих совершенно не волнует. Будто бы плакаты, которыми комната увешана вместо обоев, способны поглотить довольно громкие рыки и звуки бьющегося о стенку изголовья кровати. Всё было почти по-животному: быстро, насколько позволяет себе девственная задница Микки; грубо, потому что Милкович вовсе не собирался осыпать Йена сентиментальными поцелуями и нежностями; наконец, это оказалось почти на грани — оргазм, настигший их обоих, даёт временное облегчение. В какой-то момент они оба становятся настолько голодны, что вопрос, мигающий алыми светодиодами в голове, тут же затухает. Какая разница, почему так быстро? Вам же всё равно никогда не понять чувства гея-гомофоба и парнишки, до которого тот дорвался. После секса они курят одну сигарету на двоих, потому что пачка оказывается на полу, а оба слишком хотят сохранить образовавшееся тепло, чтобы так бездарно транжирить его. Жар, урчащим котом обосновавшийся внизу живота, не даёт пошевелиться. Микки обхватывает губами сигарету и делает последнюю затяжку до самого фильтра. Йен смотрит из-под полуопущенных ресниц и сглатывает мгновенно набежавшую слюну. Он снова хочет почувствовать эти губы. Их горьковатый никотиновый привкус. Их мягкость и холод. Но Микки тушит сигарету о стену и кидает окурок куда-то на пол, а в следующую секунду в комнату заходит отец. Обнаженные юноши замирают, предвещая бурю. Йена накрывает чувство дежа-вю: как тогда, когда Карен отсасывала ему под столом, а её отец застал их в самый неподходящий момент. — Оденьтесь, а то развалились, как пидоры какие-то, — бросает мужчина, последний раз затягивается и уходит. Сказать, что оба ожидали кое-чего другого, как минимум — это ничего не сказать. Но такой расклад им только на руку. Они одеваются так же быстро, как до этого раздевались. Йен немного тормозит: непривычно после секса осознать, что ты так и не обменялся с партнёром и парой поцелуев. Микки словно читает его мысли и на шаг Галлагера вперёд тут же делает два назад: — Поцелуешь, и я вырву тебе язык. Йен удивлённо поднимает брови, но ничего не говорит. Милкович возвращает пушку, и больше они ни о чём не думают. Галлагер уходит опустошённым, несмотря на тепло, поселившееся внутри после бурного оргазма.∞ † ∞
Какое-то время Микки пытается смириться со своей сущностью, но это оказывается не так просто, как мнится на первый взгляд. Трахаться с Йеном, конечно, сладко. Вне всякого сомнения, этот парень — неплохой любовник, но Милковичу не с чем сравнивать: свой девственный до недавнего времени зад он больше не доверял никому. Осознать себя геем после стольких лет принятых стереотипов о том, что пидоры — вселенское зло, как минимум пиздецово. Так что Милкович продолжает насаживаться задницей на член Йена, но до сих пор не позволяет себя целовать. Даже постоянная пассивная позиция не угнетает так, как это делает осознание собственной нетрадиционной ориентации. Парни трахаются уже несколько месяцев, но между ними до сих пор царит полная неразбериха. Иногда Йену хочется думать, что они нормальная парочка геев, которая ходит за ручку по улице, целуется взахлёб и мило обнимается у всех на виду. Галлагер не конченый пидор, но, когда он смотрит на Стива с Фионой или на тех же Карен с Липом, к примеру, противное чувство, поселившееся внутри, берет верх. Сам знал, на что подписывается. Однако, несмотря на всё, его до сих пор не оставляет надежда, что когда-нибудь Микки всё поймёт сам, потому что если чему и суждено рано или поздно обуздать эмоции парня, то только его желанию, отчаянно рвущемуся наружу.∞ † ∞
Вопреки ожиданиям, Микки не ударяет обухом понимания ни через год их сугубо «постельных» отношений, ни через два. Йен почти перестаёт надеяться и привыкает довольствоваться одним сексом. Микки по-прежнему хорошо трахается, и ничто не мешает им молчать после, раскуривая по две сигареты. После чего Йен оденется и уйдёт домой, где Лип обязательно по-братски толкнёт его в плечо и спросит: — Ну, как? Йен только фыркнет и заберёт из рук брата косяк, делая глубокую затяжку. «Никак. По-прежнему мудозвон», — гремит в голове, но так и остаётся невысказанным очевидное. Он не собирается жалеть себя, но понимает — ни за что он не признается Микки в чувствах, пока до того не дойдёт осознание собственной природы, от которой никак не спрятаться. Йен закрывает глаза и представляет, каким бы был их первый поцелуй. И в этот момент Галлагер по-настоящему счастлив, что никто не сможет вломиться в его мысли так, как однажды вломился в его жизнь Милкович, разрушив всё то спокойное, что ещё дышало на ладан.∞ † ∞
До Микки доходит не скоро. Всё это время Йен по-прежнему изредка тянется к губам Милковича, желая получить поцелуй хотя бы на автомате, но Микки остаётся непреклонен, и постепенно подобные попытки совсем сходят на нет. Милкович чувствует изменения в их «постельных отношениях», но никак не может понять, что не так. Нужная мысль порхает перед глазами, подобно птице-феникс, которую никак не удаётся ухватить за хвост. Микки слишком занят тем, что пытается найти решение в самой глубине, тогда как ответ лежит на поверхности. Когда Мэнди подталкивает его в нужном направлении, даже не спрашивая, в чём дело, Микки ещё два дня ходит, раздумывая над словами сестры, пока однажды инсайт не врывается в его сознание подобно атомному взрыву. Милкович прижимает Йена к стене и в который раз всматривается в серые глаза напротив, по-прежнему блестящие так же ярко, как и всё это время до этого. Его локоть упирается прямо в кадык Галлагера, тот отчаянно хватает ртом воздух и выдыхает: — Что? — Какого хуя ты не пытаешься больше меня поцеловать? Йен бы засмеялся, если бы локоть Микки не давил так сильно на адамово яблоко. Воздух тонкими струйками попадает в лёгкие. — Микки, отъебись. — Какого хуя? — повторяет Милкович и трясёт парня за грудки, ударяя затылком о стену. — Ты что, вернулся к этому индусу? Или нашёл кого-то ещё? Шлюха! — Отъебись, — повторяет Йен, начиная злиться. — Надоело ждать, когда до тебя дойдёт. Трахаешься со мной уже два года, и никаких мыслей о том, что между нами. Тебе похуй. Мне — нет. И я заебался ждать. Микки отступает на шаг, интенсивно вытирая губы загрубевшими подушечками пальцев так сильно, будто их обмакнули в красный перец. С самого первого раза, как только увидел Йена, он понял, что был бы не против кувыркнуться с этим рыжиком раз-другой. Кто же знал, что у Галлагера тонкая на ощупь кожа с виднеющимися тоннелями вен, что веснушки, эти медные блёстки, не только на щеках — они разбросаны по всему телу: по плечам, бёдрам и даже по члену. Его намерение трахнуться разок-другой растянулось больше, чем на два года, и Микки не собирался признаваться в любви к этому юноше даже самому себе. Но тут Йен вдруг холодеет к нему, и это кубиками льда пульсирует внутри. Хотя, казалось бы, должно быть всё равно. У Милковича так и чешутся руки ударить парнишку, причина найдётся, но вместо этого он грубо обхватывает ладонями лицо Йена и накрывает его губы своими. Целует быстро, голодно, слизывает запах страха и растерянности, смотрит, неотрывно смотрит в горящие серые глаза и жадно сдирает зубами обветренную кожу с губ Галлагера. Если Йен и скован, то лишь на какое-то мгновение, пока до него доходит: Микки, чёрт подери, целует его! Галлагер кладёт свои кисти поверх рук парня и сильно стискивает пальцы. Так, что Милкович стонет от лёгкой боли прямо ему в рот. Парни, в кои-то веки, не сдирают друг с друга одежду, как два обезумевших льва, а снимают рубашки с футболками спокойно. У Микки даже хватает терпения на две пуговицы, прежде чем снять рубашку через голову, отшвырнув её в сторону. Они валятся на кровать, и Милкович не может перестать целовать Йена, его веснушки, лицо, сгиб шеи, полусферы плеч. А Галлагер мурчит под ним, как рыжий ласковый котёнок, прогибается в спине и приглашающе раздвигает ноги. Они занимаются сексом гораздо дольше, чем обычно. Йен буквально опьянён неожиданно обретённым «зелёным светом», он никак не может нацеловаться с Микки. Хочется изучить каждый изгиб любимого тела, покрытого загаром, почувствовать на вкус, прикусить. И Милкович впервые позволяет вытворять всё, что хочется, получая от этого не меньшее удовольствие. После они лежат в постели, обнявшись. Микки курит, выдыхая узор дыма в потолок и целует Галлагера, передавая сигарету в тонкие прохладные пальцы. Ради этого стоило жить. Когда окурок потушен и снова валяется где-то на полу, Микки кладёт свою ладонь поверх пальцев Йена и накрывает их красным одеялом по самый нос. Галлагер довольно трётся своим ледяным носом о шею Милковича, целует и понимает, что если он сейчас уснёт вместе с ним, то пусть весь мир катится к чертям. За два года ожидания он это заслужил. Микки ещё долго будет всматриваться в потолок, ловя мерцание фар от проезжающих мимо окон машин. Даже в тусклом свете фонаря, бьющего с улицы неровным жёлтым миганием, волосы Йена на его груди будут казаться рыжими и яркими. Теплее лучей солнца. Ему по-прежнему кажется странным всё то, что сейчас происходит, но он всё-таки влюбился в этого солнечного парнишку, и пора отрастить яйца, чтобы признать это. Рыжий комок забавно щурится во сне и ластится ближе. Милкович тихо хмыкает и закрывает глаза, отправляясь в царство Морфея вслед за своим мальчиком.