Бремя ответственности

— Это уже восьмая за одну только неделю. — Эбби стянула с себя свитер и аккуратно его сложила. — Если они будут продолжать в том же духе, месяцев через шесть нас ожидает бум рождаемости. Раздевшись, она принялась заплетать волосы в косу, чувствуя на себе внимательный взгляд Маркуса. Она обернулась и увидела задумчивое выражение на его лице. — Как раз к годовщине спуска Ковчега на Землю, — заметил он. — Не самый плохой вариант — отмечать продолжение жизни созданием новой жизни. Эбби пересекла комнату, погасила свет и забралась в постель рядом с ним. Удивительно, как быстро она привыкла к этому. — Тебе предстоит много работы. — Ну, не я же буду рожать. Он усмехнулся и провёл стопой по её голени. — Правда, Маркус, я справлюсь. Конечно, никто не даст гарантий, но, насколько я могу пока судить, в большинстве случаев медицинское вмешательство не потребуется. Эбби поёжилась — от ночной прохлады не спасало даже одеяло — и придвинулась ближе к Маркусу, обнимая его. — Некоторые из этих детей станут вторыми для своих матерей. Маркус прижал её к себе и с улыбкой поцеловал в макушку. — У них будут братья и сёстры. — Не представляю, каково это — растить двоих детей. Я и с одной-то едва справилась. — Ты отлично справилась, — возразил он, словно пытаясь вступиться за неё, и Эбби благодарно сжала его плечо. Она невольно задумалась о дочери. По последним данным, Кларк находилась в Полисе. Информация не была достоверной, скорее просто слухи, но Эбби была склонна им верить. По крайней мере, она знала, что её дочь жива, даже если та не собиралась возвращаться домой. — Ты имеешь полное право гордиться ею, Эбби. Сила духа и смелость явно достались ей от тебя. Эбби рассмеялась. — Скорее от Джейка. — От вас обоих и немного от неё самой. Если бы у меня была такая дочь, я точно гордился бы ею. Его слова напомнили Эбби о вопросе, который давно её занимал. — Почему ты никогда… — Она осеклась, засомневавшись. С её стороны было несправедливо спрашивать его о таком. — Всё в порядке, Эбби. Ты можешь спросить меня о чём угодно. За прошедшие месяцы они рассказали друг другу многое — в темноте спальни гораздо проще исповедоваться в грехах и признаваться в постыдных вещах и пролитой крови. Прижавшись щекой к его груди, Эбби слушала его ровное сердцебиение и чувствовала тепло его тела, передававшееся ей. Сейчас, когда они лежали в объятиях друг друга под тяжёлым зимним одеялом, она чувствовала, что действительно может задать ему вопрос, который на Ковчеге был бы под запретом. — У тебя никогда не было детей. — И тебе интересно узнать почему, — ровно произнёс он, не пропуская в голос никаких эмоций. Возможно, ей всё же не стоило начинать этот разговор. — Ты не обязан отвечать. — Всё в порядке. Я не против. Он вздохнул; его грудная клетка опустилась под щекой Эбби, и его дыхание коснулось её волос. — Кэлли хотела завести ребёнка. Неужели она никогда не говорила с тобой об этом? — Нет. — Воспоминание о Кэлли причиняло боль. Они потеряли слишком многих в последние месяцы на орбите, и так и не успели оплакать погибших. — Мы были близкими подругами, но Кэлли никогда не поднимала эту тему. Я видела, как она смотрела иногда на Кларк… — Сейчас, оглядываясь назад, Эбби понимала, что в глазах Кэлли была зависть. — Но я никогда не спрашивала, не хотела лезть не в своё дело. Тема детей может быть слишком щекотливой, даже между друзьями. — Хм. Пожалуй, я не удивлён. Ей тяжело было говорить об этом даже со мной. Каждая её попытка заканчивалась спором. Она хотела ребёнка, я — нет. Но хуже всего было то, что я не мог сказать ей почему. Она настаивала, требовала объяснить. Наверное, она думала, что сможет переубедить меня, но я не хотел, чтобы она знала правду. Мне казалось, так будет лучше для неё. — Он невесело рассмеялся. — Я сказал ей, что пойму, если она решит уйти, если она найдёт кого-то другого, кто захочет подарить ей ребёнка. Но она предпочла остаться со мной. — Она любила тебя. В те времена Эбби совершенно не понимала, что Кэлли нашла в нём. В те времена она ещё не любила его сама. — Я любил её. Но я никогда… Я никогда не верил, что у нас есть будущее. — У тебя и Кэлли? — У всей человеческой расы. Мы ведь не знали тогда, что мы не единственные люди, выжившие после катастрофы. Я делал по-настоящему чудовищные вещи во имя нашего выживания, но даже тогда я прекрасно понимал, что лишь тяну время. У нас не было ни единого шанса прожить те несколько сотен лет, которые оставались, по нашим расчётам, до возвращения на Землю. Всё, что мы делали, все жертвы, которые мы приносили, — всё это лишь отодвигало неизбежный конец. Даже до того, как начал заканчиваться кислород, мы уже испытывали нехватку других ресурсов, оборудование старело, выходя из строя, население росло. И это я не говорю о сотне других мелких проблем, решение которых мы откладывали каждый раз на потом. Мы ввели смертную казнь за каждое нарушение правил. Мы ввели жёсткие квоты на воду, пищу, одежду и медикаменты. Все эти меры обсуждались ещё задолго до того, как ты или я присоединились к Совету. Мы постепенно приближались к тому, чтобы выкидывать за борт любого нарушителя независимо от возраста. — Мы обязательно нашли бы другое решение. Но Эбби знала, что обманывает себя: Совет уже успел проголосовать за отмену повторного рассмотрения дел несовершеннолетних ещё даже до того, как был принят план отправить Сотню на разведку. — Ты нашла другое решение. Все остальные даже не пытались его искать. Я сам настолько свыкся с мыслью о неотвратимости конца, что даже не задумывался о возможности иных вариантов. Я просто знал, что однажды настанет тот день, когда мне придётся казнить ребёнка. Возможно даже, моего собственного. И я бы сделал это — во имя выживания человеческого рода. — Его голос дрогнул, и следующие слова Маркус проговорил почти шёпотом: — Вот каким человеком я был тогда. Именно поэтому я решил для себя, что я не имею права приводить ребёнка в этот мир. Эбби сглотнула комок, вставший в горле. — Ты думаешь, мы поступали как эгоисты? Те из нас, кто решился завести ребёнка? — Нет. — Маркус обнял её крепче. — Конечно же, нет. У вас всё ещё была надежда. Вы верили в будущее, и я завидовал этому. Но именно это и придавало мне сил. Ваши дети были будущим человечества — того самого человечества, которое я так отчаянно пытался спасти. Просто я… — он на миг запнулся, прежде чем продолжить, — я смотрел шире. Я думал о следующих поколениях. И потому я не имел права привязываться к отдельным людям — только так я мог делать то, что было необходимо. Люди считали меня равнодушным и бесчувственным, и они были правы. Я заботился о нашем будущем, жертвуя ради него настоящим. Эбби и сама считала его тогда равнодушным и бесчувственным; теперь же, зная его совсем с другой стороны, она могла понять ход его мыслей. И хотя её совесть всё ещё не могла с этим до конца согласиться, Эбби знала, что без жёстких мер, принимавшихся людьми вроде Маркуса, Ковчег, возможно, не протянул бы так долго. — Я не перестаю жалеть о том, что у меня не было хотя бы капли твоей веры. Когда я был ребёнком, мама рассказывала мне о Земле. Она говорила, что там наше спасение, что мы пришли с Земли и на Землю мы вернёмся, и это казалось тогда таким простым. А потом я начал изучать химию, физику и биологию и осознал, что люди не предназначены для жизни в металлической коробке, висящей посреди космоса. Я не просто утратил веру — я перешёл от одной крайности к другой, уверовав в то, что человечеству суждено умереть в космосе. Когда же меня назначили командующим стражи Ковчега и избрали в Совет, стало только хуже — все эти секреты, хранителем которых я оказался… Недостаточно кислорода. Недостаточно спасательных шлюпок. Эбби тоже была хранителем этих секретов, но никогда не переставала верить, что они найдут способ справиться со всеми проблемами. — Я не знала, что для тебя всё казалось настолько безнадёжным. Она ощутила сострадание к тому Маркусу Кейну, холодному и отстранённому командующему стражей, который никогда не показывал, какую тяжесть несёт на своих плечах. Она ненавидела его, как и все остальные, и даже не подозревала, что Маркус боролся за их спасение, не веря даже в саму его возможность. — Никто не знал. Я должен был быть сильным и безжалостным, я должен был быть тем, кто приводит закон в исполнение, не считаясь с ценой. — В его голосе звучало презрение к самому себе. — Ты только представь, что бы было, если бы люди узнали, что я не верю в наше будущее. «Я несу эту ответственность, чтобы никому больше не пришлось ощутить её тяжесть», — вспомнила Эбби слова Беллами, слова Кларк, которые она заставила его повторять снова и снова, не в силах смириться с уходом дочери. — Вот почему я никому не мог сказать правду. Вот почему я не мог подарить Кэлли ребёнка, как бы она ни умоляла меня передумать. Это я был эгоистом, но когда я видел детей, играющих в коридорах Ковчега, я думал о том, что они вырастут и столкнутся с теми же проблемами, что и мы, только для них это будет намного хуже. Я смотрел на их родителей и думал: «Вперёд, взвалите на своих детей бремя жизни на Ковчеге, а я поблагодарю Господа за то, что оно никогда не достанется моему». Безнадёжность в его голосе поразила Эбби. Она сама никогда не думала об этом в таком ключе. Когда они с Джейком решили завести ребёнка, конечно, они думали о том, с какими трудностями он столкнётся, какие опасности подстерегают его в их искусственном мире, но положительные моменты всё равно перевесили для них все риски. Должно быть, они просто смотрели на жизнь с оптимизмом, были уверены в том, что человечество всегда сумеет выиграть схватку за собственное выживание. Маркус тяжело вздохнул. — В конечном счёте, всё это не имело значения. Моя мать оказалась права. Вы обе оказались правы: Земля стала нашим спасением. И всё, что я сделал, останется на моей совести. — Мы все делали то, что считали необходимым, Маркус. Ты и я, Кларк и остальные дети, земляне, даже обитатели горы Везер. И далеко не всегда мы поступали правильно. Они уже обсуждали это, сразу после горы Везер. Не бывает хороших и плохих парней, есть только несовершенные люди, пытающиеся выбрать из двух зол меньшее, более правильное. И только осознание этого может помочь им жить с тем, что они сделали. — Я знаю, Эбби, но мне не становится от этого легче. Маркус провёл ладонью по её спине, обвёл каждый из шрамов, оставшихся по его вине. Второй рукой он погладил Эбби по голове, зарываясь пальцами в волосы. Она знала, что он утешает больше самого себя, нежели её. Наверное, ей стоило бы закрыть тему, но она не могла удержаться, чтобы не задать ещё один вопрос: — Ты никогда не жалел о том, что не рискнул заводить ребёнка? Его пальцы медленно перебирали её волосы, расплетая косу. Эбби знала, что утром проснётся с вороньим гнездом на голове, но, как и всегда, не стала останавливать его, наслаждаясь моментом и мягкими прикосновениями Маркуса. Это стоило любых мелких неудобств, которые ждали её поутру. — Я жалею очень о многом, Эбби, но точно не об этом. Она жалела об этом за него. Эбби видела, как он общался с детьми — поддерживал лидерство Беллами, поощрял смелость Октавии, помогал Кларк советом, когда та нуждалась в этом. Он первым из взрослых, прибывших на Ковчеге, заметил и признал тот факт, что дети, которых они отправили на Землю, превратились из безответственных подростков в сильных лидеров. Он вёл себя с ними как со взрослыми, и они уважали его в ответ. Именно Маркус позаботился о создании в лагере безопасной зоны для младших детей и внёс игрушки в список вещей, которые они забрали со складов горы Везер. Он был бы замечательным отцом. — Я так и не стал отцом, — сказал он, словно услышав её мысли. — Но иногда мне кажется, что все они — мои дети. Все те отдельные жизни, о которых я не позволял себе думать на Ковчеге, теперь моя ответственность. Это больше, чем я заслужил. И мне этого более чем достаточно. Эбби понимала, что он имел в виду. Молодые советники, как тот же Беллами, занимались совместно вопросами управления лагерем, но именно они двое, старшие члены Совета, канцлер и командующий стражей руководили всем лагерем. Эбби любила свой народ, хотя и испытывала порой отчаяние, когда ей приходилось отстаивать свои решения или когда Маркус разнимал очередную драку. То, чего они уже достигли на Земле, вызывало у неё гордость, даже несмотря на постоянное беспокойство о приближающейся зиме. Эбби любила всех жителей лагеря яростной и безусловной любовью, и, быть может, все они были и её детьми тоже. Едва спустившись на Землю, они оказались вынуждены разрешать новый кризис вместо того, которого они избежали на орбите, и у них просто не было времени задуматься о будущем. Теперь же настали более спокойные времена, и грядущий рост рождаемости был лишь одним из показателей того, что они постепенно обживались, привыкали к новой жизни. Когда-нибудь они с Маркусом станут кем-то вроде деревенских старост. Место лидеров займут нынешние дети, а их поколение будет, как принято у землян, присматривать за лагерем, пока охотники и воины будут уходить в лес, наслаждаясь своей молодостью и свободой. Движение пальцев Маркуса в её волосах постепенно замедлилось, его дыхание выровнялось, и Эбби поцеловала его в шею, прежде чем тоже закрыть глаза. Возможно, ещё рано загадывать так далеко наперёд. Их борьба за выживание ещё не окончена, им всё ещё предстоит много работы, чтобы будущее, о котором она мечтала, стало возможным. Но засыпая, Эбби представляла, как они смотрят вдвоём на будущие поколения и седоволосый Маркус с такой же седой бородой бережно сжимает её постаревшую морщинистую руку.