faroe boy

Самое незабываемое из его путешествий подходило к концу. Корабль несколько часов назад отплыл из Бергена, держа направление через Шетланд к Фарерским островам. Коннор сидел в баре, потягивая пиво и время от времени поддерживая ничего не значащие беседы с кем-нибудь из пассажиров, среди которых были матёрые моряки и совершенно обыкновенные туристы, совсем как он сам. Но парень не очень-то старался вникать в эту шумную и с каждым часом всё более хмельную атмосферу, царящую на борту, в его голове было слишком много мыслей. За последние пять лет Коннор успел побывать во многих уголках планеты. Канада, Великобритания. Германия. Даже Австралия. Штаты - вдоль и поперёк. Но ничего не вызывало столько трепета в его душе, как снимки, на которых были изображены просторы Северной Европы. Головокружительные горные вершины, равнины цвета изумруда, густой утренний туман над неспокойным морем. Эта любовь к Скандинавии, должно быть, зародилась ещё в детстве, вместе с любовью к иллюстрированным книжкам про эльфов, великанов и прекрасных валькирий, которые он перечитывал огромное количество раз, терроризируя всю семью. И вот он здесь. Исполнение мечты. Wonderland. Гораздо лучше, чем на любых картинках. Карта памяти в камере забита под завязку. Две недели живописных поездок, локальных экскурсий и долгих пеших прогулок, но он всё ещё не может надышаться неповторимым северным воздухом. Хочется если и не остаться тут навсегда, то хотя бы увезти с собой кусочек всего этого великолепия домой, в Лос-Анджелес, который вмиг начал казаться блёклым и пресным. Но самое незабываемое из его путешествий подходило к концу. Фареры - последний пункт намеченного плана. И несмотря на ноющее чувство в груди, возникающее при мысли о скорой разлуке, Коннор с нетерпением ждал, когда прибудет в Торсхавн, чтобы насладиться тремя заключительными днями в сказке. Столица Фарерских островов встретила парня туманом и моросящим дождиком. И, надо отметить, не слишком хорошим самочувствием после долгого (больше суток) морского пути. Его не укачивало, не тошнило, не мучила мигрень, но, ступив на твёрдую землю, Коннор понял, что ещё пара часов на корабле - и беды было бы не миновать. Такси. Одноместный номер в небольшой гостинице. Душ. Фотоаппарат - на зарядку, будильник - на пять часов вперёд. Ровно столько, чтобы успеть немного восстановиться, но и не проспать всё на свете. Он проснулся за восемь минут до будильника и позволил себе ещё чуточку полениться в кровати, потирая глаза и прокручивая ленты в социальных сетях, а когда наконец встал и раздвинул шторы, то увидел, что утренняя непогода сменилась неярким полуденным солнцем. Коннор улыбнулся этому факту и, быстро приняв душ, собрал рюкзак, взял камеру и спустился в небольшое уютное кафе на первом этаже отеля, чтобы за чашкой кофе продумать свой сегодняшний маршрут. Любовь к фотографии тоже проявилась у него ещё в раннем детстве. Кто бы мог подумать, что мальчик-да-ты-когда-нибудь-выпустишь-эту-штуку-из-рук впоследствии станет профессиональным, довольно востребованным и столь искусным фотографом? На самом деле, с каждым годом Коннор чувствовал себя всё более счастливым и состоявшимся в жизни человеком: его мечты сбывались одна за другой, он много работал, придумывал новые проекты, знакомился с интересными людьми, и всё это, так или иначе, приносило огромную отдачу. Уже через сорок минут он оживлённо беседовал с приветливым водителем тёмно-синей "Субару", любезно согласившимся подкинуть его до Фуннингура - одной из небольших деревушек у подножья горы Слеттaрaтиндур, самой высокой точки страны. Коллекция фотографий пополнилась снимком двух белокурых близняшек лет пяти, щебетавших за соседним столиком в кафе. Машина скользила по серпaнтину нaверх, a зa окном открывaлся вид нa фьорды и горы, и в который раз за последние две недели у парня перехватывало дыхание от таких пейзажей. Бьорн, так звали водителя, большую часть жизни посвятил работе на рыболовецком судне, и знал множество интересных историй, связанных с его профессиональной деятельностью и не только. Через некоторое время небо над островом вновь затянулось тучами, начал накрапывать дождь. - Ты будешь в порядке? - с улыбкой спросил Бьорн, высадив Коннора у въезда в деревню, - автобусы до Торсхавна ходят каждые два часа, остановка на той стороне. - Да, огромное спасибо! - Коннор улыбнулся в ответ и пожал мужчине руку, а потом пронаблюдал, как синяя машинка покатилась дальше по узкой извилистой улице. Останавливаться на каждом шагу, чтобы запечатлеть окружающую красоту - такова участь каждого, кто путешествует по Скандинавии. Идеально зелёные и идеально плоские равнины, небольшие яркие домики и обступающие их с двух сторон вершины - за Коннором буквально тянулся шлейф из "щёлкщёлкщёлк". Он в очередной раз подумал, что эта местность просто невероятна и ни один кусочек земли в других регионах мира, пусть тоже великолепных и живописных, не может сравниться с ней. Подгоняемый солёным ветром в спину и любопытными взглядами местных жителей, он наконец дошёл до берега. На открытом пространстве около моря ветер был ещё сильнее, чем на всей протяжённости Фуннингура, и дух от этого захватывало тоже сильнее. Дышать тут вообще не хотелось. Вдруг у самого обрыва, по левую сторону от деревни, Коннор увидел небольшую деревянную скамейку и фигурку на ней. При ближайшем рассмотрении фигурка оказалась худощавым шатеном в не по размеру огромном голубом свитере. Он сидел лицом к морю и из-за ветра не слышал ни шагов, ни щёлкающего затвора за своей спиной. Сделав несколько снимков, Коннор хотел было незаметно ретироваться, но что-то будто заставило его обойти скамейку и приветливо улыбнуться парню, чьи волосы слегка вились благодаря морскому воздуху, а глаза, немного испуганно обращённые к фотографу, были даже более глубокого голубого цвета, чем его свитер. Честно говоря, Коннор вообще подумал, что ещё никогда в жизни не видел настолько прелестного оттенка голубого. Прозрачнее, чем льды в Гренландии. Теплее, чем калифорнийское небо. - Привет. Извини, могу я тебя сфотографировать? - смущаясь, спросил парень, повышая голос, чтобы звук не потонул в шуме ветра. И нет, он совершенно не собирался рассказывать, что уже сделал около десяти его снимков со спины. Шатен непонимающе нахмурился, а потом ткнул себя пальцем в грудь, вопросительно глядя на Коннора. Тот закивал. - Фотографировать? - Да... Ты не знаешь английского, верно? - Коннор по-доброму усмехнулся, закусывая губу. - Плохо, - вздохнул голубоглазый, разводя руками, - но... окей? Да, ты можешь, - он указал на фотоаппарат, - что... что мне делать? - Просто сиди так, всё замечательно, - затараторил американец и отошёл, подбирая ракурс. Этому парню не нужно было делать совершенно ничего, он сам по себе был как картинка. Зрелище, от которого дух захватывало не меньше, чем от скандинавской природы. - О господи, ты такой красивый, - выдохнул Коннор, опуская камеру. Окей, эту фразу бы понял человек даже с нулевым знанием английского. Новоявленная модель смущённо отвёл взгляд. - Мм, спасибо. Коннор закрыл свои глаза рукой. Ну почему он такой мистер-неловкость? - Как тебя зовут? - вдруг спросил парень. Буквально в ту же секунду, сменив лёгкую морось, на них обрушился сильнейший ливень. Это произошло так неожиданно и резко. Американец судорожно начал прятать фотоаппарат, а голубоглазый тем временем схватил его за предплечье и потащил куда-то в сторону от берега. Идти было проблематично. Не только из-за дождевой стены, но и по причине непрекращающегося ветра, который теперь дул прямо в лицо. Наконец парень отворил дверь одного из маленьких бордовых домиков метрах в сорока от того места, где они находились, и затянул фотографа внутрь, попутно стряхивая воду с чёлки. Потом поднял глаза и ослепительно улыбнулся. - Это Фареры, - он пожал плечами. Франта кивнул, пытаясь отдышаться и вытирая лицо тыльной стороной ладони. - Коннор, - засмеялся он. - Я Трой. Трой дал ему полотенце, заставил снять толстовку вместе с футболкой и вручил свой свитер, такой же огромный, как тот, что до нитки промок на нём самом. А потом Трой кропотливо и неспеша заваривал чай, должно быть, по какой-то особенной технологии. А Коннор фотографировал, пытаясь поймать каждое его движение, потому что в каждом из них было столько совершенства. В фокус попадало всё: изгиб его спины в момент, когда он тянулся за чем-то на верхней полке; прищур глаз, когда определял, верно ли количество ингридиентов; тонкие руки, обхватившие заварочный чайник. - Стоооп, - наконец протянул Трой, выставляя чашки на стол. И только тогда Коннор убрал камеру. Но и без неё продолжал подетально рассматривать парня, не переставая улыбаться. - Почему жёлтый? - он остановил свой взгляд на ногтях Троя, выкрашенных в яркий цвет, и отметил про себя, что это даже не выглядит странно. Тот пожал плечами. - Не знаю. Солнце. Его тут... мало. А Коннору хотелось сказать, что он сам - солнце. Но это было бы неловко, слишком неловко даже для такого мистера-неловкость, как он. Переодически стыдясь своего плохого английского, помогая себе жестами и "рисунками" пальцем по столу, Трой рассказал, что он из Ставангера, а этот дом на Фарерах принадлежал его дедушке, который умер два года назад. "Я просто начал чувствовать себя...таким...я не знаю, заблудившимся?" "Потерянным?" "Да. И я...ушёл сюда от той жизни?" "Сбежал?" "Да. На время". А Коннор рассказывал ему о своей семье, и о том, как иногда хочется быть единственным ребёнком, хотя он безумно любит братьев и сестру. О том, как давно он мечтал о Северной Европе и как не хочет возвращаться в Америку. И ещё много всякой чепухи. И показывал фотографии. Увидев снимки, сделанные Коннором несколько дней назад в Ставангере, Трой начал делиться воспоминаниями из детства. Они так много смеялись, и даже непонятно - то ли над содержанием своих историй, то ли над трудностями перевода, то ли просто потому что им было очень и очень хорошо. Дождь давно закончился, правда на улице по-прежнему было темно из-за туч, но Коннору не хотелось никуда идти, и он даже не вспоминал о своих запланированных на сегодня маршрутах. Вряд ли снаружи могло быть что-то интереснее, чем разговоры с этим норвежским мальчиком, и уж точно ничего вкуснее, чем заваренный им чай. Уже вечерело, когда Трой спохватился, что последний автобус до Торсхавна уезжает через 15 минут, и им нужно очень постараться, если они хотят успеть добежать до остановки. Они не хотели никуда успевать, на самом деле, но это было... ну, нормально и правильно. Коннор даже начал переживать, что совсем утомил Троя своим обществом, но потом голубоглазый вдруг спросил, нет ли у него желания вернуться сюда на следующий день. И по всему телу разлилось такое тепло, словами не передать. Парни уже стояли на остановке, когда Трой сказал это. - Я мог бы завтра показать тебе... - он рассмеялся собственным тщетным попыткам подобрать слово и в итоге сдался, - понятия не имею, как сказать это по-английски. В общем я мог бы показать тебе много крутых вещей. Если у тебя есть время, конечно! Раздался звук клаксона. Водитель автобуса больше не намерен был никого ждать. - Я приеду, - с, очевидно, совершенно безумной улыбкой закивал Коннор. - Тогда до завтра. - До завтра, - ответил парень, уже практически стоя в салоне, и махнул рукой. Автобус вилял по серпантину, за окошком уже царила непроглядная тьма, а Коннор пересматривал сделанные сегодня фотографии и просто чувствовал себя настолько счастливым, как никогда ранее. У него внутри всё так приятно сжималось, пульсировало и кипело, что, казалось, вот-вот и он просто разорвётся на маленькие кусочки. От счастья. От восхищения. От нежности. Это даже пугало. Он очень долго не мог уснуть ночью из-за того, сколько эндорфина и адреналина переливалось в его венах. Да и к чёрту сон, только бы время до утра шло побыстрее. Только бы снова вернуться из столицы Фарер туда, где так мало людей, величавая Слеттaрaтиндур, бордовые домики и Трой. Кого вообще волнуют продуманные заранее маршруты? По правде говоря, они волновали Коннора всегда. Но только не теперь. Трой больше всего на свете любил спать. И с момента своего переезда на Фарерские острова он ещё ни разу не просыпался раньше полудня, однако в это пасмурное утро открыл глаза, когда на часах не было и десяти. Самым странным было то, что он чувствовал себя по-настоящему отдохнувшим, бодрым и готовым сворачивать горы. Утрированно, конечно. Да и для того, чтобы что-либо сворачивать, необходимо было дождаться Коннора. Он так надеялся, что парень всё же приедет, и проклинал себя за то, что они даже не обменялись номерами. Трой не понимал, что такое с ним вчера произошло, но... ох, это было прекрасно. Всё вдруг стало казаться каким-то иным. Поднадоевший Эстурой, скамейка на берегу, холодный ливень и привычный аромат чая. Даже собственное отражение в зеркале сегодня не вызывало тошноты. Натянув на себя старый зелёный свитер, парень глупо разулыбался. Потому что у Коннора глаза зеленее фарерских ландшафтов. Ярче северного сияния. Глубже Атлантики. Вау. В дверь постучали, когда Трой расставлял тюбики в ванной в ровненькие ряды, пытаясь хоть как-то скоротать время томительного ожидания. Он проснулся всего полтора часа назад, но уже не мог найти себе места, прокручивая в голове все те варианты развития событий, в которых никто к нему не приезжает. В которых он больше никогда в жизни не увидит парня, не расстающегося с камерой. - Привееет, - тянет Коннор, стоя на пороге. Улыбка не сходит с его лица, потому что ночь длилась буквально бесконечно, и вот наконец-то он рядом с Троем. И он абсолютно уверен, что сегодня тот выглядит ещё идеальнее, хотя вчера казалось, что такое в принципе невозможно. Трой тоже улыбается, и всё просто замечательно. - Привет, - норвежец подавляет из ниоткуда взявшееся желание заключить Коннора в объятия и пропускает парня в дом, - чай? Фотограф кивает, хотя Трой явственно чувствует, что от него исходит аромат недавно выпитого кофе. И этот запах неожиданно действует так умиротворяюще, даже несмотря на нелюбовь голубоглазого к крепкому напитку. Они, почти как вчера, пьют чай и разговаривают, пытаясь уследить за каждым движением губ и жестом, чтобы лучше понять друг друга. Трой говорит, что словом, которое он не мог объяснить прошлым вечером на автобусной остановке, было "ущелье". Коннор приходит в полный восторг, потому что они собираются в мини-поход, а это значит много-много хороших кадров. Трой смеётся и ловит себя на мысли, что за последние два дня смеялся больше, чем за целый год до этого. И он так рад, что у него есть второй дождевик. Через полчаса они отправляются в путь, накинув на плечи ярко-жёлтые дождевики. Коннор рассказывает, как едва не утонул во время поездки в Австралию год назад и что он до сих пор иногда просыпается посреди ночи, чувствуя, как захлёбывается. Трой говорит, что немного ненавидит Фареры, потому что здесь по сей день процветает традиционный китобойный промысел, и это одна из самых ужасающих вещей. Однажды в детстве дедушка повёз его с собой смотреть на забой гринд, и на протяжении нескольких лет мальчику снились умирающие в муках животные и море, за считанные секунды приобретающее кроваво-алую окраску. Коннор, как обычно, фотографирует всё вокруг, но его сейчас больше интересует не природа, а парень, у которого цвет ногтей сочетается с цветом дождевика, и это выглядит лучше, чем любой модный тренд. Трой чувствует себя неловко, хотя не может не признать, что ему нравится находиться под прицелом объектива. Он чувствует себя нужным. И, возможно, даже чуточку особенным. Они не доходят до ущелья, потому что оно, как оказалось, очень далеко, а ни один из них не был так вынослив, как думалось в самом начале. Несмотря на невыполненный план, парни вдоволь нагулялись и подустали, но эта усталось была скорее приятной, чем отягчающей, когда они вернулись в домик, где проживал Трой. Уже через час Коннор помогал ему готовить обед, а тот пытался научить американца ругательствам на норвежском языке. За окном начался дождь, но кому какое дело? - Ты любишь глинтвейн? - вдруг спросил Трой после обеда, убирая посуду со стола. - Да, - удивился Коннор, - а ты? - А я люблю его варить, - как-то по-кошачьи улыбнулся парень, доставая из шкафчика бутылку красного вина. - Ты серьёзно собрался делать глинтвейн? - Не хочешь? - Хочу, конечно, - усмехнулся парень с зелёными глазами и подумал, что всё происходящее - это так уютно и... по-семейному. Смеркалось. Коннор мог бы поклясться, что никогда не пробовал настолько вкусного глинтвейна. И никогда не встречал человека прекраснее, чем тот, кто его приготовил. Он просто чувствовал, как с каждой секундой всё больше погрязает в своих ощущениях, тонет в них, захлёбывается, совсем как в тех снах. Только вот просыпаться хотелось меньше всего. Лучше умереть, чем жить, избавившись от этого обволакивающего наваждения. Он сидел немного позади Троя, через его плечо наблюдая, как сменяются кадры на экране фотоаппарата. - Вот эта хорошая, - проговорил норвежец, останавливая внимание на одной из сегодняшних фотографий. Хотя, если честно, он был влюблён в каждую работу этого человека. Да что там, он был влюблён даже в себя, запечатлённого Коннором, как бы странно это ни звучало. - Хорошая, - согласился автор, положив подбородок на плечо Троя. Тот вздрогнул, что не укрылось от внимания зеленоглазого парня, - холодно? - Нет, - шёпотом ответил Трой, выключая камеру. Он слегка повернул голову, так, что их лица теперь практически соприкасались. - Ты дрожишь. - Я не знаю, это... - он развернулся всем корпусом и уставился куда-то в ключицы Коннора, не уверенный, что стоит делать то, что он так сильно хотел сделать. - Это... - Forelsket. - Что? Вместо ответа Трой впечатал в его губы горячий, какой-то лихорадочный поцелуй, но почти сразу же отстранился. - Прос...ти, - он покачал головой, будто пытаясь вытряхнуть из неё все дурные, вмиг показавшиеся невероятно грязными мысли, и хотел встать. Но Коннор ему не позволил, мягко притянув обратно за талию и целуя в плечо. Затем в шею, в позвонки между лопаток, снова в плечо. Дотянувшись до линии скул, начал оставлять поцелуи на ней. Они оба дрожали, как от холода, но на самом деле с каждым прикосновением становилось только жарче. Дыхание учащалось прямо пропорционально биению сердец, и даже если это всё было таким сумасшествием, то какая к чёрту разница? Что плохого в сумасшествии? Много ли плохого в том, что Коннор бесповоротно опоздал на последний автобус до Торсхавна, если сейчас у него была возможность рассматривать самое красивое из всех произведений искусств, когда-либо созданных человечеством? Могла ли одинокая (но разумная) ночь в номере отеля сравниться с россыпью родинок на спине Троя, его подрагивающими ресницами и привкусом вина с корицей, въевшимся в губы? Совершенно точно, нет. Могло ли вообще хоть что-то в мире сравниться с этим? Ответ прежний. Троя не было рядом, когда Коннор открыл глаза с утра, а из ванной слышался шум воды. Он улыбнулся. Просто так. Просто тому, насколько чудесным было это утро и насколько волшебно-нереальной казалась ночь. Однако улыбка быстро сползла с его лица. Вечером корабль отчалит из Торсхавна обратно в Норвегию, и всё разрушится. Берген. Америка. Лос-Анджелес. Дом. Дом? Называть домом место, находящееся в тысячах километров от этого домика на самом краю света, - это дико. Коннору стало страшно, потому что он совершенно не хотел возвращаться туда, где не будет Троя, даже если там его семья и все друзья. Что он вообще наделал? Как он мог позволить себе погрузиться в человека, осознавая, что его придётся покинуть в считанные часы? Он конченный идиот, не иначе. - Доброе утро, - норвежец показался в комнате. Ему явно было не очень комфортно, судя по тому, как парень избегал зрительного контакта. - Доброе, - улыбнулся Коннор, пытаясь тем самым успокоить Троя и показать, что ему совершенно не о чем беспокоиться. Самому же Коннору хотелось разрыдаться. От ненависти к себе. От любви к Трою. Они оба знали, что он не может остаться, так что последний день, проведённый вместе, был гораздо более печальным, чем два предыдущих. Парни не смеялись, не рассказывали никаких историй, Коннор не подшучивал над акцентом Троя и не брал в руки камеру. Вместо этого они много обнимались и подолгу пристально смотрели друг на друга, пытаясь на каком-то, ведомом только им одним уровне запомнить в с ё. Каждую морщинку, изгиб тела, ширину расстояния между пальцев, палитру зрачков. Всё имело столько значения. Всё было таким жизненно необходимым. И когда Коннор прощался с Троем на автобусной остановке, ему действительно казалось, что он знает этого человека наизусть. Что теперь он просто не сможет его забыть, ни одной детали. А Троя лихорадило, ему было так страшно возвращаться обратно в пустой дом, потому что без Коннора эта деревянная постройка больше не была д о м о м. Ничего больше не было домом без его заразительного смеха и щелчков камеры. - Я вернусь. Так скоро, как только смогу, - шептал Коннор ему в шею, и Трой безоговорочно верил ему. Но как скоро наступит это "так скоро"? Неизвестно. Водитель автобуса подал сигнал, что готовится отъезжать, и им пришлось отпустить друг друга. - Позвони, когда приедешь домой, - вздохнул Трой, проглатывая последнее слово, потому что оно вдруг стало совершенно непроизносимым. - Обязательно, - он было двинулся к автобусу, но обернулся, - кстати, я тут погуглил. Хочу кое-что сказать. - Что? - Forelsket, Трой. Пожалуй, Коннор согласился бы до самой своей смерти без конца повторять эту фразу, при условии, что она будет всегда вызывать у Троя такую тёплую улыбку. Автобус плавно спускался по горной дороге в сторону города, но парень не смотрел в окно, любуясь фьордами, как делал это всегда. Природа, даже скандинавская, больше не была самым волшебным зрелищем на свете. Самое главное чудо вставало перед его глазами, стоило только опустить веки. И оно же улыбалось с самых лучших его фоторабот. Forelsket - непереводимое норвежское слово, обозначающее эйфорию, которую испытывает человек, когда впервые влюбляется.