Четвертое измерение.

Oh, can't anybody see? We've got a war to fight Never found our way Regardless of what they say. Ранним весенним утром он любил смотреть на его волосы, разметавшиеся по подушке. Поздним зимним вечером он любил прижимать свои губы к его и давиться сдавленными вздохами, когда тот заходил дальше. Он любил осенние прогулки и их сплетенные пальцы в чужом кармане. Ему не нравилась соседка напротив, что постоянно глазела на них, выходящих из подъезда. Он категорически презирал скидки по выходным, потому что с улицы доносилось слишком много шума. Желтые занавески были его любимыми, а утренний туман за окном всегда радовал. Цветочный горшок с яркой магнолией, тщательно поливаемый, но чуть запыленный, заполнял определенное место в его сердце. Когда же все изменилось? Когда появилось желание сбежать? Приступы неконтролируемой паники захлестывали все чаще. Четыре стены лазурного цвета теперь давили. Каждый новый ливень вымывал остатки эмоций. Пусто. Ему нравилось ощущать это, но в то же время, он дико боялся. Боялся не столько за себя, сколько за него. Чужие руки стали худее и теперь каждое утро он не видел его волос, разбросанных по подушке. Он укрывался с головой и тяжело дышал. Оставь его. Не уничтожай его. Ему показалось, так будет правильно. В ночь он собрал вещи и вышел на пустые улицы. Скамейка оказалась ужасно холодной и неосознанно в голове начали всплывать смутные образы его тепла. Хватит. Ему понравилось, как смотрится авиабилет, лежа на стойке регистрации. Пальцы слегка коснулись телефона в кармане. Не стоит. Табло светило слишком ярко, больно. Глаза слезятся. Приветливое лицо девушки расплывается в соленых каплях. До того было ярко. В самолете хорошо думается о делах, происходящих на земле, потому что в воздухе ты абстрагирован. Но его голова не могла зацепиться ни за одну мысль. Может быть, это даже к лучшему. Скорее всего. - Записка в чашке из-под кофе и первая за два года сигарета. Он не любил, когда чужие вещи пахли табаком, потому тот и бросил. Старые привычки возвращаются, неужели и все остальное так же вернется? Одиночество, бессмысленные дни и фантомные боли где-то в области грудной клетки. Рука застыла в холодном оцепенении. Сигаретный дым валил в глаза. Слезятся. Во рту до ужаса горько. Сколько длилось их счастье? Год, два, а может вечность? Он не мог ответить точно, рядом с ним времени не существовало. Личное изолированное измерение. Попытки вспомнить тщетны. Все дни перемешивались, в результате образуя абсолютный вакуум. Больно. Сигарета в пальцах сжимается. Так бесконечно долго и никчемно мало он был рядом с ним. Яркие кадры воспоминаний мелькают в голове, их края обгорают, пепел ссыплется в пустоту. Он ушел, потому что заметил. Не вопрос, утверждение. Заметил что? Растущее расстояние или, быть может, то хорошо скрываемое отчаяние? Вероятно, второе. Сдавливающее виски до криков о помощи отчаяние. Он надеялся, что чужие мысли не доберутся туда, куда добрались его собственные. Безнадежность. Безвыходность. Безобразие. Их отношения были ошибкой. Сигарета быстро тлеет. Все это уже бесполезно, не так ли? С самого начала спектакля актеры были обречены на смерть, под сценой установлена бомба. Кто же из них сыграл роль той самой бомбы? Вопрос, не требующий ответа. Они оба были бомбами самого быстрого действия. Рассветное солнце заливает кухню. У человека в ней все та же поза, вот только в глазах меньше грусти, теперь прострация. Сигарета догорела до фильтра и уже давно не дымит. Слезы исчезли вслед за струйкой никотина. На его щеках остались лишь мерзко стягивающаяся кожа и разочарование. Грустно. Он сдался. - - Теперь проходите в комнату, Номер 3892. Модуль трансформации уже готов. На подготовку два часа. В голове все красным красно. По стенам странные тени. Руки двигаются сами собой, медленно стягивают одежду. На кушетке белый костюм. Вот он, момент, что был отпечатан в их штампованных умах идеей фикс. Но где желанное облегчение, радость, удовлетворение? Ничего. Лишь в душе чернота. Руки начинает потряхивать. Страшно. Пальцы проходят сквозь волосы, память взрывается миллионами сигналов. Тело отзывается. Горячие дрожащие ладони ведут по оголенному торсу. Ему нельзя вспоминать, нельзя. Ногти очерчивают ребра. Остановись. Рука сжимается в кулак. Он смотрит на белоснежный костюм, на ужасно яркий белоснежный костюм. Глаза вновь покалывает. Неправильно. Сдаваться без боя так в его стиле. Всегда слабый, беспомощный, жалкий. Нравится, когда манипулируют тобой? Безусловно. Ему никогда не стать таким, как он. Умеющим бороться с ними, с этими псевдобогами. Разрушать их давление еще в зачатке, ставить заслонки на собственный разум. Контролировать сознание. Костюм стягивает выпирающие кости, и от этого он делается еще более стеклянным, чем есть. Его будто бы и вовсе нет. Весь в белом, на фоне белых стен и белого модуля, он растворяется. Зеркальная плитка на полу не отражает его. Все дело в костюме или же в том, что он заведомо мертвец? Ответа нет. Стрелка отсчитывает секунды. Два часа истекают, в комнату заходит пара людей в белой экипировке и противогазах. Кнопка на модуле зажата тяжелой рукой. Крышка медленно открывается, холодный воздух пронзает комнату. Но он не чувствует, мысли вновь переносятся к другому. Приходит спокойствие. Он смог. Смог избавить его от опасности, пусть в основе спасения и лежит собственное необратимое изменение. Он действительно смог. Он не настолько слабый. - 3892, запуск через минуту, отсчет пошел. Ложитесь. Ноги еле двигаются. Легко. Больно. Взгляды из-под противогазов смотрят презрительно. В модуле, наполненном прозрачным гелем, адски холодно. Пальцы коченеют, губы покрываются инеем и синеют в уголках. Приятно. Он спас его. Глаза закрываются, хочется спать. Ведь ничего, если он поспит? Завтра новый день, чужие губы в волосах и крепкий кофе. Все будет, но завтра. Сейчас нужно поспать. Крышка беззвучно опускается. - Докладываем. Модуль Номера 3892 запущен. Следующая комната, сэр? - Поступил Номер 3901. Пак Чанель. Готовьте модуль.