Игра в героя

В этом разрушенном мире, наполненном беспринципными сволочами, Кент был наивным юродивым, соединенный пуповиной идиотизма с волей своего божества. А божеством, разумеется, была она, Плащ. И это было новым волнующим ощущением. Всё началось с дурацкой шутки. — Знаешь что, Кент, — сказала Нора, которую почти незнакомый гуль уже десять минут уламывал на то, чтобы она надела костюм Серебряного Плаща и шла вершить правосудие. — Тебе не кажется, что для всех этих игр с переодеваниями мы еще недостаточно хорошо знакомы, м? — Но я вам хорошо заплачу. Поверьте, кроме вас, здесь с этим никто не справится, — продолжал гнуть свою линию Кент, и вдруг застыл с приоткрытым ртом на полуслове, будто поняв, что именно сказал и как звучала его фраза после слов Норы. Немедленно он начал извиняться, пытаясь объяснить, что вовсе не имел в виду ничего такого. Нора только вздохнула. — Да-а, нечасто я в последнее время встречаю такие волнующие предложения. Все это отдаленно походило на Хэллоуин, а Нора его ненавидела. Последний раз, когда они с Нейтом его праздновали, она была беременна и представляла из себя сферу, и Нейт с радостной улыбкой вручил ей костюм тыквы, который показался ему необыкновенно уместным и оригинальным. Она, конечно, его надела — нельзя же перечить мужу, который взял тебя в свой дом и принялся кормить, любить и заботиться. Подарил ребенка, в конце концов (хотя она не понимала, отчего это считается таким уж подарком — пока от него только болела спина, появилось с десяток фунтов лишнего веса, а желание зарыдать иногда сменялось желанием убить кого-нибудь, а потом еще и съесть). Но в следующий Хэллоуин она категорически заявила, что ребенку нужно все её внимание, и этот вечер они провели дома перед телевизором, поедая заказанную пиццу. Точнее, перед телевизором с пиццей сидела она, и с мстительным удовольствием слушала, как Нейт на пару с Кодсвортом то и дело бегает менять орущему чудовищу пеленки. Нора так и не узнала, что муж приготовил для неё весьма соблазнительный костюм вампира — очень продуманный, даже с пластиковыми клыками, — в котором она должна была пойти вместе с ним к соседям, устраивавшим большую вечеринку. Сам он собирался быть чудовищем Франкенштейна. Фантазия у него была так себе. Но Нейт любил сюрпризы, и решил отложить эти костюмы для следующего Хеллоуина, до которого уже не дожил. А теперь Нора оказалась в мире, где нет ни Хэллоуина (или каждый день один сплошной Хэллоуин — тут уж как посмотреть), ни не пойми чем недовольного вопящего младенца — казалось бы, живи и радуйся. Как назло, именно сейчас хотелось, чтобы о ней кто-то заботился. Проблема в том, что никто больше не горел этим желанием — даже Ник Валентайн, поначалу показавшийся ей весьма сочувствующе настроенным, бросил её вскоре после того, как она расправилась с Келлогом. Старой продырявленной машине, видите ли, не нравилось, что она хамит этим уродам, заполнившим, как радтараканы, её когда-то прекрасный мир, и требует больше крышек за все дурацкие поручения, которые они ей дают. На поиски Шона её несло чувство вины, а еще мысль о том, что ей, в общем-то, больше и нечем здесь заняться. Не адвокатской же практикой. Её диплом на почетном месте в шкафу как был бесполезным клочком бумаги, на который она потратила столько бессонных ночей (Нора удивлялась, почему никто никогда не замечал иронии в её голосе, когда она говорила об этом), так им и остался. Но и это чувство вины постепенно таяло — а стоило ей подсесть на винт, как и вообще бесследно испарилось. Порой она начинала думать, что всё, происходящее до того, как она вывалилась из криокапсулы, было просто дурным сном. Сном про улыбающуюся мужу Нору, когда тот возвращается с работы, про смеющуюся Нору, готовящую ему завтрак, про Нору — любящую мать, Нору — образцовую домохозяйку. Здесь же больше не нужно заботиться о своей репутации. И совершенно точно не нужно вести себя прилично. Нора очень быстро освоилась с правилами нового мира — понимание правил вообще всегда ей давалось без особого труда, даже самые заковыристые юридические тонкости моментально укладывались в её сознании в абсолютно логичную, взаимосвязанную картину. Когда она по просьбе каких-то проходимцев убила старушку, отказывавшуюся платить за аренду, то не почувствовала ничего, кроме удивления и некоторого самодовольства — оказывается, я и это могу делать. Идея незнакомого гуля, что ей обязательно стоит переодеться в героя детских радиопередач и идти убивать плохих дяденек, так впечатлила её своим абсолютным идиотизмом, что она в конце концов решила согласиться. Ей понравилось, что Кент так решительно отказался быть Плащом, сбагрив ей главную роль в их общем спектакле. Нейту такое и в голову бы не пришло. На Хэллоуин он сам бы оделся в черный плащ и шляпу с серебристой лентой, а она была бы его напарницей в обтягивающем платье и на высоченных каблуках. Тупой сексуальной кошечкой, которую постоянно требуется спасать от злодеев. Не слушая скомканные оправдания Кента («я н-ничего такого не имел в виду!»), она только молча взяла проеденный молью и еще бог знает кем костюм и ушла, настроив радио своего Пип-боя на новую волну. Говорят, что адвокаты и врачи — самые циничные люди. Нора могла бы стать образцовым адвокатом, но опоздала с этим лет на двести. Зато теперь она сама и судья, и прокурор, и судебный пристав, и тот человек, который опускает рубильник, чтобы пустить ток на электрический стул. Со временем Кент, кажется, всерьез поверил в то, что она — Серебряный Плащ, и его энтузиазм возрастал с пугающими темпами. Этого гуля ничуть не заботил тот факт, что Нора — всего лишь хрупкая женщина из довоенной эпохи, и он отправлял её разбираться с многочисленными бандитами, головорезами и главарями гангстерских шаек. Его вера в то, что Плащ не оплошает, была безгранична. А стоило Норе появиться на улице в этом облачении, как все начинали тыкать в неё пальцами, и в этом издевательском внимании она начала находить странное удовольствие. — О, смотрите, Плащ пошел, — иронично говорила какая-нибудь ярко накрашенная женщина, целый вечер дежурящая у двери отеля Рексфилд со вполне определенной целью. — Открой мне свое лицо, я сохраню твою тайну. — Мой долг — защищать вас, мадам, — отвечала Нора с покровительственной улыбкой. — Но эта тайна уйдет в могилу вместе со мной. Женщина крутила пальцем у виска и продолжала заниматься своим делом — выглядывать потенциального клиента, напившегося или заторчавшего до такой степени, что ему уже плевать, как она выглядит. Кстати, про наркотики: оказалось, что под винтом драться гораздо веселее, а при помощи всего одной дозы ментатов фразочки в стиле Плаща даются Норе безо всякого усилия с её стороны, словно она этим всю жизнь занималась. — Пришел вестник твоей смерти, о гнилостный пузырь на теле человечества, — сообщала она, и со зловещим хохотом выдавала в голову недоуменно вылупившемуся на неё вору или убийце очередь из автомата Томпсона. Кент был в полном восторге. Количество городских сумасшедших в Добрососедстве увеличилось ровно в два раза. После очередного сражения за благо правосудия Нора решила вернуться к гулю, хоть тот её и не звал, вполне удовлетворенный их односторонним взаимодействием через радио. Кажется, при виде и запахе крови на её костюме ему чуть не поплохело, но она только усмехнулась, посмотрев на его вытянувшуюся физиономию. — У тебя выпивка-то хоть есть? С моей репутацией сейчас даже в бар спокойно не зайдешь, спасибо тебе большое, — сказала она, по-хозяйски шаря в его комоде. Кент молча помог ей вытащить пробку и сам плеснул виски на два пальца в запыленный стакан. Нора закатила глаза и долила еще столько же, а сверху плеснула ядер-колы. — Знаешь, я ведь адвокат, — сказала она, присаживаясь на кровать и глотая получившийся коктейль. — Несколько лет училась тому, чтобы защищать таких ребят. Видел бы наш преподаватель по уголовному делу, как я накидываюсь на потенциальных клиентов во всем этом маскараде. — Ты делаешь хорошее дело, Плащ, — заезженной пластинкой начал Кент. — Я уверен, что через некоторое время Добрососедство станет тем местом, в котором всем будет безопа… Он заткнулся, когда она бросила на него очень многозначительный взгляд. — Ты что, в самом деле думаешь, что эта дыра превратится моими стараниями в райский уголок? Он неопределенно пожал плечами и тоже сделал глоток из своего стакана. — Ты вообще в курсе, что я на самом деле не Плащ? И вообще женщина? А то я могу открыть тебе этот секрет, знаешь ли. — И твой секрет я унесу с собой в могилу, — серьезно ответил Кент, и в уголке его отсутствующих губ она не заметила мимолетной улыбки. «Психи, кругом одни психи», — сокрушенно подумала Нора. Этот псих вроде ещё и добрый, что только делает его ещё отвратительнее. — Чёрт возьми, Кент, — она вздохнула. — Ты везде такой мягкотелый? Он посмотрел на неё как-то странно, а потом сказал тихо, слегка запинаясь, словно сам в шоке от своей смелости: — Хочешь п-проверить? Она чуть не подавилась своим напитком. — В отличие от тебя, у меня от радиации еще не совсем крыша поехала, — Кент в ответ только нервно пожал плечами. После второго бокала она всё-таки решила проверить его мягкотелость. И это дополнение к их невинной ролевой игре ей неожиданно понравилось. — Первое правило адвоката — никогда не спи со своим нанимателем, — протянула Нора, и с интересом, смешанным с отвращением, провела длинными ногтями по влажноватой груди гуля. — А я, кажется, уже нарушила их все. — Это вас так в колледже учили? Это был первый момент заинтересованности Кента в её прежней жизни, которую до того он упорно игнорировал. — Ага, конечно, — с сарказмом ответила Нора. — Повторяли перед лекциями, вместо приветствия флага. Он молча принял её непрошибаемую иронию. — Послушай, Плащ… — Я Нора, черт побери. Кент так произносит эти два коротких слога, как будто стесняется называть её по имени, как будто это слишком сложно, чтобы выговорить без запинки. — Н-Нора. Знаешь, у меня давно не было… с женщиной… — Да уж я заметила. Ты в постели как бревно, — небрежно заметила она, хотя на самом деле думает, что это был один из немногих случаев, когда до вершины удовольствия дошел не только её партнер. Она не знает, что в этом виновато — то ли этот странный алкоголь, то ли действие наркотиков, то ли чувство новизны. А может быть, она скрытая извращенка, и всю жизнь ей нравились уроды — уж Кент-то под это определение подходит идеально. А может быть, потому, что Кент смотрел на неё такими жалобными умоляющими глазами, пока она усаживалась на него. Вот Нейт — тот сам предпочитал сверху, крепко придавливая её к кровати. Основная роль Норы заключалась в том, чтобы стонать поизящнее и поразнообразнее. С Кентом она молчала, как будто он — какой-то посторонний предмет, который используется для удовольствия, и не нужно стараться, чтобы произвести на него впечатление. Кент сам стонал. — У тебя голубые глаза, — сказала Нора, приподнимаясь на локтях над ним. — А я думала, что у всех гулей черные. Почему? — Я не знаю. Так получилось. Радиация не на всех действует одинаково… Она теряла интерес сразу же, как только Кент начинал говорить, и тогда он смотрел на неё как-то грустно-укоряюще. — Мне не нравится, как ты на меня смотришь, — Нора кривовато улыбнулась. Она поднесла к своим губам ладонь Кента, а потом сжала зубами его палец с вылезающей костью, продолжая смотреть в эти наивные голубые глаза, пока его взгляд не затопил её какой-то горячей волной. Кент зашипел от боли и отдёрнул руку, а Нора неожиданно почувствовала что-то новенькое внутри себя. В детстве они с родителями часто переезжали, и один год прожили в доме около озера. Зимой оно замерзло, а Нора вместе со своими новыми друзьями-одноклассниками (она всегда быстро заводила друзей, и без лишних сантиментов с ними расставалась) пошла туда кататься на коньках. И одна девочка провалилась, провалилась прямо под этот лед, в эту непроницаемую смертоносную воду. Подбежавшие родители её вытащили, и потом она рассказывала, сидя в гостиной, завернувшись в колючее одеяло, бессмысленно глядя на трещащий в камине огонь: — Я думала — всё, сейчас помру. Там как будто внутри сидело что-то темное… Я пытаюсь всплыть, а оно хватает меня за ноги… Из окна своей комнаты Нора вечерами смотрела на это озеро, безо всякого страха думая — когда-нибудь оно, это тёмное существо, выползет оттуда, заберется внутрь неё, поселится в их доме, заменит собой их души. Вот это новое чувство очень похоже на то, что сидело на дне замерзшего озера. Разница только в том, что оно всегда было внутри Норы. — Ч-что ты делаешь? — возмутился Кент, отдергивая свою руку, и Нора деланно подняла брови: — Разве тебе не понравилось? Ну признайся, что понравилось. Она знает точно, что понравилось — ведь под бедром она чувствует реакцию его самого точного индикатора. «Пусть Кент в этом и стесняется признаться, но он — больной извращенец», решила Нора. «Да и я тоже». Хозяйка Дома Воспоминаний, в кокетливой позе возлежащая на диване в холле, проводила Нору взглядом столь округлившихся глаз, что, казалось, еще немного, и они выпадут, покатятся по пыльному полу, как стеклянные шарики. Уходя от Кента, — растрепанная, в небрежно накинутом плаще, — Нора послала ей воздушный поцелуй. Ирма после её ухода все-таки заявила своему постояльцу, что у них приличное заведение, а не какой-то бордель, и вывела целую теорию, согласно которой Кент мешает даже её спящим в капсулах клиентам. И Кент стал наведываться в отель Рексфилд, где на последнем этаже, в дальней комнате, ждала его Плащ. На которой, кроме этого самого плаща и шляпы, ничего не было. Он стучался их условным стуком, и она открывала дверь, улыбаясь, приподнимая полы черного тренча. Она казалось ему невероятно красивой — наверное, самой красивой из всех, что он видел за свою жизнь. Красивой, как те женщины на довоенных плакатах. Восхищенный, он тянулся поцеловать её, но она элегантным движением ноги толкала его в грудь, и Кент падал на кровать. — Кто здесь самый отвратительный преступник? — вопрошала Нора, неотрывно глядя ему в глаза, нависая сверху, и он орал: — Нет, Плащ! Только не убивай! А потом: — Да, Плащ! Постояльцев «Рексфилда» вообще непросто удивить, но от их воплей в шоке был весь отель. — Твое наказание будет суровым! — О, да, Плащ! Он цеплялся ей за бедра, пока она с победной улыбкой скакала на нем под скрипучий аккомпанемент грозящей развалиться кровати, придерживая рукой шляпу с серебристой лентой на тулье. В стенку начинали стучать: — Потише, вы, психи гребанные! — Это вы потише, а то и до вас доберется карающая рука правосудия! — вопила Нора, хохоча, как ненормальная. Даже вечно унылый Кент и то начинал посмеиваться. По радио он оставался предельно корректен, посылая Нору на очередную вендетту, но про их безумные игрища с Плащом на последнем этаже отеля «Рексфилд» не знал только глухой. В связи с чем поводов для издевательств над чокнутым гулем Конолли значительно прибавилось, но зато и Плаща начинали побаиваться. Нора прекрасно исполняла свою роль, и никогда не забывала оставить на трупе визитку. Кент же чистил и чинил её оружие, залатывал плащ и придумывал, как его ещё можно укрепить. Пока Нора спит, закутавшись в тонкое, влажное от пота одеяло, он подшивает под плащ наплечники, добавляет стальные пластины. Когда Нора спит, вытянув из-под одеяла длинную стройную ногу, то выглядит совершенно очаровательной, такой милой, и Кент, обнимая её, чувствует себя самым счастливым гулем на всей Пустоши. А потом она просыпается, и начинается… — А, черт, зомби-апокалипсис! — визжит она, открывая глаза, и отпихивает лежащего рядом Кента. Он прекрасно знает, что она притворяется. — О. Нет, это не зомби-апокалипсис. Это всего лишь ты. Извини, но физиономия гуля — не самое лучшее зрелище для того, кто только что проснулся. Он с запинками извиняется за то, что остался на ночь, и уходит на свой радиопост в «Доме воспоминаний». Кент всё так же верит в Серебряного Плаща, и в то, что Плащ все сделает правильно. Нора всё так же считает Кента полным идиотом, но это только подстегивает её фантазию. — Привет, кусок вяленого мяса, — радостно приветствовала его однажды Нора. — У меня для тебя сюрприз. Пока Кент нервно оглядывался в комнате отеля, явно ожидая подвоха, она пихнула ему в руки какой-то сверток. — Это тебе. Надевай. Мне надоело, что только одна я все время в идиотском костюме. Он разворачивает, смотрит на неё с сомнением. — Эээ… Грогнак-варвар? Но… — Ты что, осмелишься спорить с Серебряным Плащом? Сегодня она устала, и позволяет Кенту занять активную позицию. Он берёт её как-то слишком нежно, чрезмерно бережно, и Нора даже говорит ему с ехидством: — Что ты осторожничаешь? У меня оттуда однажды ребенок вылез, если тебе интересно. Он, как будто раздраженный, рывком переворачивает её на живот, ставит на колени, врывается внутрь без предупреждения, яростно долбится в неё, как отбойный молоток, пока она не начинает орать: — Хватит-хватит-хватит! Больно, урод! Прекрати… это… немедленно… Но Кент останавливается только тогда, когда кончает сам. У Норы на глазах слезы, а внизу живота — тянущая, пульсирующая боль, но она смеется: — Пожалуй, ты был прав. Этот костюм Грогнака на тебя плохо влияет. Он молча улыбается, падая рядом с ней, притягивает её к себе. Нора даже наконец отвечает на его поцелуи, как будто он сейчас одержал какую-то победу, и это — его приз, который она обязана отдать. — В следующий раз ты будешь этим… Реттом, как его… — говорит она, оторвавшись от его изуродованного рта. — Рэйнхартом. — Ага. Идиотская фамилия, тебе отлично подходит. Единственный приступ нежности по отношению к Кенту с ней случился в самый неподходящий момент. Синьцзинь держал в руках карабин, а её гуль-любовник стоял перед ним на коленях: молча, не глядя на неё, как-то беспомощно склонив голову набок. «Он совершенно бесполезен», — подумала Нора, и ей захотелось обнять его, утешить, сказать, что все будет хорошо. Она даже чуть не проворонила нужный момент, с трудом оторвав взгляд от плененного Кента. Но выстрел из снайперки буквально развалил голову бандита на куски, а его дружки-рейдеры разбежались в стороны, с ужасом глядя на приближающуюся к ним мрачную фигуру Серебряного Плаща. Кент поднялся на ноги, хромая. — Никого не был так рад видеть в своей жизни, как тебя, — благодарно сказал он, а Нора ответила: — Ну что, Рэйнхарт? Впереди еще куча ублюдков, которых нужно… Она посмотрела на него удивленно — тот прятал глаза, и, кажется, его уже совершенно не радовал её серебряно-плащевый тон. — Кент, ты что, заболел? — осведомилась она, и он, как всегда нервно, пожал плечами: — Я… меня только что чуть не убили! Уф. Мне надо все обдумать. — Прекрасно. Обдумывай, — холодно бросила Нора, и ушла одна. У Хэнкока Кент отделывается какими-то вялыми отговорками — а этот-то гуль покрепче, думает Нора, и совсем не мягкотелый. Её даже не приводит в бешенство тот факт, что её, по сути, использовали — ведь она отлично развлеклась, да еще и получила от мэра кругленькую сумму в крышках за свои труды. — Да ладно тебе, Кент, кого в наше время не пытали и не хотели убить? — дружелюбно вопрошал Хэнкок, но тот только переминался с ноги на ногу. В Добрососедстве снова нечем заняться: радиостанция Серебряного Плаща теперь только крутит старые выпуски своего шоу, а от Кента нет никаких вестей. Нора валяется на кровати, со скуки играя в дурацкие игры на своем Пип-бое. Вспоминает, что вроде какая-то там Бобби просила её пойти и покопаться в подвале, заплатить обещала. Но полученных от Хэнкока крышек хватит еще надолго. Хватит и на еду, и на оплату отеля, и на наркотики, поэтому она никуда не идет. Она прослушивает с сотню выпусков этого Плаща, надеясь, что Кент в какой-то момент обратится к ней с покаянной речью. Но Кент упрямо молчит, и не приходит к ней в отель, как раньше. Постояльцы отеля Рексфилд благословлены издевательской тишиной. В конце концов она не выдерживает и идет к нему сама. Кроме того, он говорил, что у него что-то там с ногой — может, он действительно просто заболел? В своей комнате в «Доме воспоминаний» Кент не встал с кресла, когда она вошла внутрь без стука, даже не посмотрел на неё. — Послушай, Нора, — сказал он ей таким тоном, как будто все это время только и ждал её прихода. — Как ты меня назвал? Я Серебряный Плащ, и это имя навевает ужас на моих врагов. Трепещи, Кент. Кстати, как дела? Он вздохнул, глядя в сторону. — Прости, но, наверное, я уже не могу продолжать все это дальше, — промямлил он. — Я… не знал, что все это зайдет так далеко. Ей показалось, что весь мир перевернулся, и она угрожающе нахмурилась. — Постой-подожди, — протянула она уже своим обычным голосом. — Ты случайно не помнишь, как звали гуля, который заставил меня всем этим заниматься? Уж не Кент ли Конолли? Не знаешь случайно никого с этим именем, м? Он посмотрел на свои пальцы, которые она так любила кусать, глядя ему в глаза. Наконец поднялся, подошел к ней, прихрамывая. — Просто… Не приходи больше, хорошо? Вот тебе твои крышки… Он всучил ей небольшой гремящий мешочек, который она приняла с некоторым недоумением на лице. — И вот еще. Тебе пригодится, я думаю… В другую руку он всунул ей три стимпака. — А я и не знала, что ты можешь быть таким решительным, — протянула она, стараясь сделать свой голос как можно более равнодушным. — Ты, оказывается, обманщик, Кент. Скрывал от меня свою истинную сущность. Уходя молча, только бросив ироничный взгляд на унылую облезлую физиономию Кента, Нора подумала, что даже больше, чем Хэллоуин, она ненавидела утро, которое наступало после него.