След в его жизни

С наступлением темноты она плотнее задёргивает шторы, чтобы не видеть света в его окнах. Или, наоборот, тьмы, поглотившей дом напротив. Она инстинктивно сжимается и борется с желанием зажать уши руками, когда с улицы доносится хлопок его двери. Она боится. Его – нового, незнакомого, может быть, опасного, а, может, безразличного. А ещё она боится себя – эгоистичную, лживую, приносящую страдания ему и всем вокруг. Китнисс борется со сном, с собой и с воспоминаниями о последних минутах Прим. Единственное, чему она позволяет заполнить своё сознание до отказа – воспоминаниям о нём. Китнисс помнит мальчишку, подарившего ей хлеб, и помнит одуванчик, который так и не сорвала она. Помнит несмелое рукопожатие на глазах у всего дистрикта, и голубые глаза, исподтишка наблюдающие за нею. Она помнит, как презирала его там, на Арене, когда он пытался спасти её жизнь. И помнит отчаяние, охватившее её, когда она поняла, что он умирает. Она помнит их поцелуи – все, каждый, снова и снова прокручивает их в голове, пытаясь понять, какого по счёту она всё-таки уже желала. Помнит, как его рука сжимала её пальцы, даря поддержку и всегда – надежду. До сих пор ощущает вкус своих слёз и слышит тихое трепетание его сердца под пальцами, когда Финник оживил его после тех бесконечных, страшных секунд… Она помнит, как презирала Хеймитча, ненавидела Сноу, готова была лебезить перед Койн, собиралась сама его спасти – когда он оказался в Капитолии… Она помнит переродка с голубыми глазами Пита. И до сих пор боится его. Она знает, что никогда не забудет его: его глаза, его губы, его прикосновения – и железную хватку его пальцев, и синяки, оставшиеся после них на её шее. И знает, что он тоже никогда не забудет её – слишком яркий след она оставила в его жизни. След из крови, огня, лжи и боли. Такое сложно забыть. И невозможно простить. Она крепче сжимает одеяло в пальцах, натягивая его повыше. Но и под одеялом не спрятаться от страхов, от призраков и переродков, которых порождает тьма. И у каждого из этих призраков – его голубые глаза, и безжалостная насмешка в каждом из взглядов. Она вздрагивает, когда тьму полумёртвого дома прорезает стук в дверь. Она не хочет спускаться, она не спустится…но стук повторяется снова и снова, становится настойчивее, и вот этот незваный ночной гость уже грозится выбить дверь. Она осторожно спускается вниз, медля на каждой ступеньке, но в конце концов лестница заканчивается, и Китнисс оказывается у двери. Она немного отодвигает занавеску, окидывая взглядом серебрящуюся снегом ночь за окном. Вот луч электрического света, льющийся из приоткрытой двери дома напротив. Вот цепочка следов, ведущая от его дома к её. Вот мужской силуэт на её крыльце, и она боится его, но ещё больше боится, что он сейчас уйдёт. А потому она непривычным движением поворачивает ключ в замке и распахивает дверь, впуская в дом ветер, снежинки и Пита, прижимающего что-то к груди. У Пита голубые глаза, как у того переродка, который был прежде им, и она не знает точно, кто именно перед ней. И молчит, дожидаясь, пока он заговорит или, может быть, нанесёт ей смертельный удар. Но Пит только разворачивает тряпицу и протягивает руки вперёд, всё ещё оставаясь на пороге. - Здравствуй, Китнисс. Я принёс тебе хлеб. Нечеловеческое напряжение отпускает её так резко, что она оседает на пол, обеими ладонями пытаясь стереть слёзы, струящиеся по лицу. И Пит откладывает дымящуюся в продрогшем воздухе коридора буханку, шагает в дом и неуверенно обнимает её, присев рядом. Он так близко, что она чувствует тепло его тела и запах ванили, исходящий от него. Она пытается унять слёзы, но у неё ничего не выходит, и тогда на смену её холодным пальцам приходят большие и тёплые руки. И она теперь уверена, что кровавый след в его жизни однажды порастёт одуванчиками.