***
Его жизнь после Института напоминает кораблекрушение. Ник хватается то за одну кажущуюся крепкой опору, то за другую, уходит под воду, всплывает, старается помогать другим, а иногда — отвлекаясь от решения очередного дела — понимает, что всё ещё барахтается и может утонуть в любой момент. Так происходит до тех пор, пока его не подхватывает мощной волной по имени Нора. Загадочная женщина из погибшего мира. Того, который иногда встаёт у Ника перед глазами ярким наплывом картинок. Мира, пропитавшего каждую клеточку её тела, окутавшего чуть сладковатым запахом цветов длинные волосы, застывшего в глазах, звучащего в голосе. Ник убеждает себя, что именно поэтому, когда он встречается с Норой взглядом или слышит, как она зовёт его по имени, его тело отказывается слушаться. Словно парализующей дубинкой огрели. Это из-за побочных ассоциаций, говорит себе Ник. Просто от старости сбоят контакты в платах. Это точно не из-за её особенной улыбки, какую никто другой ему не дарит. Во всём Содружестве едва ли найдётся десяток людей, улыбающихся ему при встрече, но ни один из них не смотрит на него так — будто рад каждой секунде, проведённой рядом. Ник не может не улыбаться в ответ. Наверное, это тоже какой-то сбой подпрограмм.***
В следующий раз Ник всё увидел и почувствовал. И пожалел об этом. Он взглянул на свои руки — и не узнал их, схватился за лицо — кожа на ощупь казалась резиновой маской. Что-то горькое и леденящее прокатилось волной по этому чужому телу — паника? Только Ник подумал, что у него сейчас перехватит дыхание, как понял — дыхания не было. — Эм… Мистер… Валентайн? — позвал уже знакомый мужской голос. Ник повернул голову. Незнакомец был молод и одет в чистый и выглаженный лабораторный халат. Мальчишка, ещё не мужчина. Он нервно теребил в руках планшет, а за его спиной горела разноцветными полями диаграмма с изображением человеческой фигуры. Ник видел похожие в Мемориальном госпитале. Тому, кого изображала диаграмма, судя по всему, было сильно нехорошо. Понадобилась пара минут, чтобы понять — это его показатели, это он. — Какого?.. — Голос прозвучал странно. Это его собственный голос, Ник узнал его, но что-то было не так. Что-то было совсем-совсем не так. — Я хочу объяснить. Вы помните, как давали согласие на сканирование личности и памяти в Технологическом Институте Содружества? — Я… Воспоминания застрочили картинками в голове словно по заказу. Быстро, стремительно, одно за другим. — Да, — сказал он. Голос дрожал. Наверное, от волнения, подумал Ник. — Меня сканируют? — Нет. Уже. Ну, уже сканировали, а теперь записали… Ну, то есть перенесли, скопировали вашу личность. — Куда? Он не понимал ничего, совершенно. Отвечал вроде бы впопад, но на автомате, не укладывая в единое целое объяснения этого паренька. — Ну… В это тело. Вы — андроид, синт, как говорят в отделе сборки, эм… механический человек, понимаете? — молодой учёный тараторил так, что слова смешивались в беспорядочную кашу. — Послушайте, сейчас вернётся руководитель проекта. Она… В общем, увидите, и она зовёт вас прототипом, будьте готовы. Последнее Ник почти не разобрал, будто это произнесли далеко-далеко. Может, в этом теле плохо работает слух. Ему захотелось присесть, переждать хотя бы минуту. Паренёк смотрел на него во все глаза, и от этого делалось ужасно неловко. Ник отвернулся; кожа — обшивка или что бы это ни было — нового тела зудела так, что Ник уже потянулся, чтобы содрать с себя проклятый силиконовый слой. Бессмысленная, спонтанная глупость! Остановился, когда увидел — на пальцах не было ногтей. Эта мелкая, совершенно несущественная деталь — невозможность поцарапать себя — горько запульсировала где-то внутри его теперь уже механического сознания и тут же разлилась безысходностью. За спиной с едва уловимым шелестом отъехала панель двери. — Ты что, разговариваешь с прототипом? Она сердилась, и Нику даже стало немного жаль её ассистента, старавшегося проявить каплю участия. — Но, доктор, мне кажется, его личность полностью функционирует, он осознаёт всё, что происходит. Женщина ждала, и в её молчании Ник даже спиной чувствовал недовольство. — Я понимаю твой энтузиазм, — сказала она наконец. — Мы все надеемся создать полную копию человека, которая бы думала как мы и чувствовала то же, что и мы. Но это далёкая цель, её не достичь по щелчку пальцев. Институт потратит не одно поколение учёных на создание такого андроида. Мне бы тоже очень хотелось лично увидеть это чудо, но наша задача — исследовать это, пока что промежуточное, звено. Информация из его памяти — не личность, симуляция поведения — не сознание, он — не человек. Понимаешь? Парнишка с ответом не нашёлся, Ник краем глаза уловил расстроенный взгляд и подумал: хорошо, что они сейчас не видят его лица. Симуляцию сделали столь убедительной, что скрыть свою ненастоящую злость у Ника не получилось бы. — Давай уже приступим к тестированию?***
Ещё сильнее Ник боится прикосновений. Он может стараться не смотреть на Нору, не подставлять свои слабые ассоциативные процессы очарованию её взгляда. Но он не способен запретить ей приближаться к нему. Невинно обращать на себя внимание, сжимая его ободранные запястья и лишая его возможности ясно мыслить, вынуждая потонуть в зацикленном желании всегда чувствовать её пальцы в своих руках. Он уже почти убедил себя, что у Норы в рюкзаке портативный ретранслятор, сбивающий с нормального ритма все его функции. Но когда она просит поправить ей ремешки на броне или нуждается в его руке, чтобы подняться, Ник прикасается к ней с жадностью. Скользит металлом пальцев по спине, плечам, ладоням, не понимая, откуда в его движениях берётся столько нежности. Уж точно не из проводов и шестерёнок. Он замечает, как Нора ищет взглядом его лицо в эти моменты, как розовеют её щёки, сбивается дыхание. Ник и сам сгорает, и никакой не ретранслятор творит это с ним, а Нора. И он просто признаётся себе, что не столько избегает прикосновений, сколько ищет их. Она, кажется, делает то же самое.***
Ник выполнял каждое требование, и учёные думали, что он просто послушный робот. Женщина была довольна, помощник пристыженно молчал. На самом же деле Ник просто не нашёл ни одной причины сопротивляться. У него даже жить причин не осталось. Он никак не мог принять свою новую суть, необходимость быть лабораторной мышью, тот факт, что прошла сотня лет с его последнего «живого» воспоминания. Он старался не думать — роботы ведь не должны думать, когда этого от них не требуется? Не получалось. Ноющий болезненный дискомфорт пронизывал каждое мгновение нового существования. Память подло называла это отчаянием, но Ник знал: у его оболочки нет органа, чувствующего отчаяние. Ему нечем страдать. Это фантом. Он просто принимает за душевную боль какую-нибудь механическую поломку. Ведь вместо души у него процессор.***
Они оба понимают, что лёгкая игра в прикосновения и взгляды должна когда-то либо угаснуть совсем, либо… Случается другое. Однажды Содружество словно само подталкивает их к этому, пригнав с юга грозовые раскаты. В такую погоду прячутся все, боясь радиации, сбивающего с ног вихря, возможности потерять путь и остаться одному. Они прячутся тоже. Ник просто притягивает к себе покачнувшуюся под порывами ветра Нору и открывает перед ней ближайшую дверь. Он даже не смотрит, где они оказались, ему всё равно. Потому что, когда дверь захлопывается, Нику кажется, что во всём мире остались только они и тихие раскаты грома. Он не сразу осознаёт, что забылся и держит Нору в объятьях непозволительно долго. Так же постепенно он догадывается, что дрожит она вовсе не от страха или холода, не поэтому так часто дышит, закусывает губы. Но она не отстраняется, а Ник уже не в силах отпустить её. Он проводит пальцем по её щеке, чувствуя, как кожа жаром отзывается на его прикосновения. Нора распускает волосы, и цветочный аромат становится сильнее, маня погрузиться в него полностью, прижаться губами к её шее. Не решаясь ответить на его ласку, не зная, что делать, она замирает, и тогда он просто подхватывает её и усаживает на ближайший стол. Изъеденное временем железо скрипит, но совсем тихо, будто боится помешать. Осторожно и медленно Ник склоняется к Норе и целует, каждую секунду давая ей шанс остановить его, отвернуться, спрятать взгляд, лишающий его контроля над собой. Ник сдерживается, ждёт, он уверен, что она вот-вот передумает, что прикосновение его искусственных, словно резиновых губ и металлических пальцев ей неприятно. Ведь разве не человеческого тепла она ищет? А в нём, синте, его искать бессмысленно. Из заблокированных воспоминаний подло стучится слово «симуляция». Только Нора не отпускает, лишь ближе притягивает его, окуная в свои мягкие и тёплые объятья. В его тянущей нежности острыми вспышками загорается новое чувство, так похожее на что-то из прошлой жизни. Оно рассыпается фейерверком сладостных импульсов по железному телу, но не гаснет, а только пылает всё сильнее с каждой секундой.***
Виртуальная реальность… Сначала их интересовало только его поведение: не станет ли он убивать всех подряд при встрече с людьми, способен ли поддержать разговор, правильно оценить опасность, оказать помощь, дать отпор. Для этого его засовывали в проклятый симулятор и регистрировали реакции. Но этого оказалось мало, и считавшая его бездушной машиной учёная, которая сама едва ли обнаруживала признаки души, влезла ему в голову, потащив за собой ассистента. Картинки окружающего менялись под холодные комментарии. Ник увидел толпу людей с перекошенными от ярости лицами, несущуюся прямо к нему: в глазах — готовность убивать, мышцы напряжены, на коже проступил пот, в руках самодельное оружие. Одна из симуляций — прямо как он, по словам учёных. — Я теперь чудовище Франкенштейна? — громко спросил он. — Деревня насадит меня на вилы и сожжёт? Всё пропало, и Ник вновь остался один в темноте, с которой уже успел сдружиться. Представлял, что как он не видит никого, так и на него не могут смотреть. Обманывал себя. — Это не защита и не агрессия, — сказала учёная; показываться подопытному куску металла и полимеров она, видимо, считала ниже своего достоинства. — Похоже на сарказм, — осторожно ответил ассистент. — Опять ты за своё. Сарказм предполагает наличие высших проявлений сознания, тонкого и нюансированного понимания происходящего. Если твой терминал будет запрограммирован на определённый тип ответа, это ещё не значит, что он осознал себя. Открой когнитивную карту, дай посмотреть. Так… Ни анализа ситуации, ни оценки предполагаемой угрозы. Провал. Давай следующую. Что-нибудь нейтральное. Темнота рассеялась, и из неё вышла девушка, молодая и картинно привлекательная. Такие смотрели с рекламных плакатов, обещая, что их общество не сравнимо ни с чем. Девушка улыбнулась, улыбка оказалась на уровне. — Стимулы. Там, где их быть не должно. — Симпатия. Судя по тону, ассистент был доволен. Возможно, чего-то подобного он и ожидал. Ник же предпочёл просто не думать о своих реакциях. Тем более что незнакомка притягивала внимание куда сильнее. Она откинула с шеи длинные волосы и сделала шаг вперёд, бёдра её качнулись красивым, плавным движением. — А это? Что это такое?! — Кхм… Сексуальное влечение. Вне сомнений. — Чушь! Для этого нужны гормоны, а у него даже органов подходящих нет, не то что соответствующих химических реакций в крови. И крови-то нет! — Я где-то читал, что самый сексуальный орган — это мозг. — Тебе определённо надо запретить читать всё, кроме технической документации и монографий по биоинженерии, — сказала женщина и застучала каблуками по полу. — Ни одного совпадения. Полный провал. Он ещё более бесполезен, чем первое поколение. Вырежи из него всю эту ересь, удали, сотри. Особенно всякие влечения. Ник различил шорох двери, вспыхнул свет, перед лицом появился мальчишка-ассистент. Он подождал, пока шаги за дверью утихнут, и еле слышно заговорил: — Мистер Валентайн, я знаю, что она ошибается. Может, мне ума и не хватает, но вы… вы ведь настоящий. В смысле, ну, личность. И я не могу это… вырезать. Не стану. Она сдастся. И вы, конечно, станете не нужны. Но я вам помогу. Не знаю как, но помогу. И уж точно не стану ничего вас лишать.***
Нора дрожит в нетерпении, хотя Ник сомневается, не его ли это дрожь; он уже совершенно растворился в прикосновении её пальцев, жадном вкусе её губ, дыхании. — У меня… Во мне… — Он растерял все слова до единого и теперь старается отыскать их, — есть программа. Его пальцы касаются ее предплечья — там, где крепится хитрый прибор, и Нора вздрагивает, краснея. Ник тактично ждёт, давая ей решиться, только мягко поглаживает её запястье. Пип-бой она открывает сама, вытаскивает из боковой панели шнур, вкладывает его в железную руку. Ник волнуется не меньше её, только вида не подаёт. Он всё никак не может нащупать подходящий разъём у себя на спине, скользя металлическими пальцами по обшивке, царапая её от поспешности; и Нора подаётся вперёд, чтобы помочь. Ладони у неё мягкие, как и вся она, а её запах бьёт наотмашь по симулированному обонянию. Ник сомневается — имитация ли это. С чего ему чувствовать так обострённо, программы для этого у него нет? — Что мне нужно сделать? — вопросительно указывает на экран Нора. Ник улыбается. Улыбка, наверное, смотрится сейчас ужасно глупо. — Мне нечасто везло на девушек с Пип-боями. Услужливо сжалившись над ними, прибор вспыхивает зелёным светом, открывая меню. Нора колеблется всего мгновение, а затем стремительно нажимает на кнопку и вновь подаётся вперёд, приникая к губам Ника своими. Сотни импульсов рвутся в его сознание, снося штормовым порывом всякие сомнения и неловкость. Хитрая волт-тековская машинка смешивает их чувства в одну сокрушительную волну, и Ник совершенно теряется в Норе, как и она в нём. Он не даёт ей снять с себя плащ — ему кажется, что без одежды он станет для неё просто очередным синтом и нереальное волшебство, что происходит между ними, рассеется. Но Нора всё равно пробирается руками ему под рубашку. Его кожа должна быть на ощупь очень холодной, думает Ник и ждёт, когда Нора отдёрнет ладонь. Поэтому чувство жара от своего тела под её пальцами становится для него такой неожиданностью, что Ник охает — громкий вздох несуществующими лёгкими. Тоже симуляция, но неподвластная даже его контролю. Такая непосредственная, такая… человечная. Свою одежду Нора, напротив, позволяет ему стянуть парой торопливых движений. Комбинезоны убежища сшиты так, чтобы их не составило труда надеть. Или снять. Она невыносимо прекрасна, и каждый белёсый след — напоминание о годах в криосне, каждая затянувшаяся рана, рубец от ожога делают её только желаннее. Потому что такая Нора — настоящая, живая и выбравшая его, старого поломанного синта. Он скользит пальцами левой руки по отметинам и шрамам и чувствует, как усиливается её дрожь. Чувствует своей полимерной кожей и внутри себя. Когда-то Ник был правшой, но теперь его правая рука слишком повреждена, а он боится причинить Норе боль. Вспышки импульсов становятся ярче, чаще, они взрываются удовольствием, но не приносят облегчения, только заставляют жаждать следующего залпа. Ник жадно гладит её кожу, будто пытаясь впитать её возбуждение, словно своего ему мало. Не выдерживая, Нора стонет — сквозь зубы, тихо, но требовательно, и его пальцы, поглаживающие покрытые мурашками бёдра, скользят между ними, попадают в одну волну с резким движением выгнувшейся им навстречу Норы. Она ловит его взгляд своим и уже не отпускает, позволяя раствориться в своих глазах, в себе. Ник не чувствует, где кончается её удовольствие, текущее к нему по тонкому чёрному проводу, и начинаются его собственные ощущения. Он разбирает в её стонах своё имя и запоздало понимает, что сам уже давно, не останавливаясь, шёпотом называет её, склоняясь к самому уху. Но скоро ему уже и на это не хватает сил, и он почти кричит, зарывшись лицом в её волосы. Нора впивается ногтями в его рубашку так, что ткань смиренно расползается, сжимает лодыжками его бёдра, обжигает своим почти болезненным стоном. Пип-бой на её руке неистово мигает, последний залп импульсов взрывается внутри Ника. Тишина и усталость накрывают их неожиданно, Нику совершенно не хочется отпускать Нору, и она, догадываясь, сама выдёргивает шнур из его спины, но объятий не разжимает. Она трётся своей щекой о его, мягко целует в губы, прячет на груди лицо. Ник думает, что нежность этого момента не закончится никогда. И никто не посмеет сказать ему, что всё это не по-настоящему.