***
Она как всегда меня ждала. Сидела в комнате с какой-то книжкой и терпеливо ждала. Рядом мирно шумел вентилятор. Терпеть не могу жару, да и ей лето заметно даётся тяжело, что неудивительно. Она ведь тоже порождение ночи. Вентилятор, обычный настольный вентилятор появился в нашей маленькой квартирке не так давно. Можно сказать, буквально на днях, когда и началось это ужасное пекло. Меня тогда развезло настолько, что я чуть её не избил, почему-то уверенный, что это она виновата в столь отвратительной погодке, а следующей ночью у нас уже стоял этот маленький пылесборник. Не такой бесполезный, как оказалось. – Драко? – она оторвалась от книги и подняла голову. «Она снова грустная», – замечаю я. Как же раздражает. – Да, это я, Освальдина, – стараюсь отвечать спокойно, будто бы ничего не замечая, и сажусь в свободное кресло. Я пьян, и мне приходится тщательно выбирать слова, чтобы не получить от неё ответа, который наверняка меня разозлит, и буквально приказывать себе, что делать, дабы не сорваться и не убить её к чёртовой матери. Освальдина же молчит. Она всегда молчит, потому что не знает, чего от меня ожидать. Хотя за всё то время, что мы живём вместе, она могла бы догадаться, как меня бесит вечная тишина и её однообразные ответы: «– Читаешь? – Да. – Ты сегодня ела? – Да. – А я, вот, в баре с Диком нажрался. – Ага». Приходится очень сильно стараться, чтобы она выдала что-нибудь посложнее, чем «Да» или «Нет». Близится рассвет, и я заставляю её отложить эту чёртову книгу и пойти со мной спать. Мы спим вместе, в одном гробу, и если она задерживается хоть на немного, то потом обязательно меня будит своими неуклюжими попытками забраться в нашу своеобразную постель, и добрую половину дня мы проводим в раздражающей полудрёме, из-за которой я себя потом чувствую слабым и нихера не отдохнувшим. А ей-то что? Она может спать и дальше, хоть всю ночь. Ей совсем не обязательно вставать вместе со мной. По крайней мере потому, что ей не нужно никуда выходить. Точнее сказать, ей нельзя никуда выходить. – Ты моя, Освальдина, – говорю ей в очередной раз. Освальдина как всегда промолчала. Я же фыркнул и закрыл глаза.***
Окончание школы далось мне не то чтобы трудно, скорее, даже легче предполагаемого, но без нотаций не обошлось. Последние экзамены были с треском провалены, и с со мной долго и нудно разговаривал сам директор. – Ты не мог этого не знать, Драко, – качал головой фон Ужасающий, укоризненно посматривая на меня. – Несмотря на то, что ты такой… такой… неусидчивый, ты ведь смышлёный и сообразительный юноша. Да неужели? Мне кажется, это совсем не то, что вы хотели сказать, дорогой директор. – К сожалению, экзамены сдаются лишь раз. Ты можешь остаться на второй го… – Нет, спасибо. Алрих, этот старый хрыч, помнится, очень тогда удивился. – Прости? – Я не собираюсь оставаться в этой идиотской школе ещё на один год, чтобы пересдать экзамены. Мне не нужен диплом, оставьте себе, – сказал ему я и направился к выходу. – Мы не можем отпустить тебя без диплома! – Донеслось позади. Я остановился. Постоял несколько секунд на месте, а потом вышел, хлопнув дверью. Что ж, если директор так хочет, чтобы я стал настоящим вампиром… Экзамен он будет принимать раньше, чем он думал. Освальдина была самой хорошенькой девушкой в нашей школе, это знали все. Может, потому что была единственной, а других вампирш мы и вовсе не видели, не считая Леди Склепину. И кто бы мог подумать, что это крайне опасное существо, племянница самого графа фон Ужасающего, на самом деле милее и добрее многих людей. И, конечно же, такого ангела могло потянуть только на порождение света. На человека. Я не помнил, как звали этого смазливого блондинчика, зато помнил, что чуть не вцепился ему в глотку однажды, когда тот полез под юбку моей одноклассницы. Остановило меня только то, что Освальдина весело на это улыбалась, а мне бы обязательно сказали, кто я есть, прежде, чем погнать вон. Пусть так оно и было. Но скоро всё это изменится. Уж я-то, Драко Склеполаз Кошмарикс Третий, это гарантирую. На рассвете она уже была у меня. Растрёпанная, в рваном платье и испорченных чулках Освальдина лежала на полу, вся заплаканная. И даже такую её я хотел. Я её всегда хотел, ещё со школьной скамьи. Такую хорошенькую, такую правильную, такую тёплую, несмотря на вампирскую сущность. Её доброта изрядно меня раздражала, но только в этом раздражении я понимал, как сильно хочу содрать с неё трусики и хорошенько оттрахать. Мне хотелось драть её кожу, кусать, пока вся её шея не обагрится проклятой мёртвой кровью. Выпить её. Всю, без остатка вобрать в себя. Об этом я и сказал ей в ту ночь. Она лишь поджала губы и ничего не сказала. Не кричала, не проклинала, просто молчала. «Ну, чего ты молчишь?! – помнится, тогда я прокричал ей это в лицо. – Я тебе противен, да? Противен?! Чтоб тебя черти драли, перестань молчать!» Но она молчала. И тогда я решил сделать всё по задуманной схеме. Задрать юбку, сорвать трусики, обнажая чёрный пушок на лобке, войти так резко, как только можно, и… и… И я остановился. Теперь она смотрела прямо на меня, а не в пол, как прежде. В тёмных глазах стояли ещё не скатившиеся слёзы. Она не пыталась прикрыть свой срам, просто бездвижно лежала и смотрела на меня. А я так и завис с её трусиками в своей руке. «Чтоб тебя», – сплюнул я и отошёл. Некоторое время Освальдина ничего не ела. Отказывалась от крови, от мяса, от человеческой еды. Я старался, как мог, пытаясь её накормить, но племянница Алриха лишь закутывалась в одеяло и отворачивалась от меня. Еда тухла. Кровь, правда, я выпивал сам, но насыщения особого не чувствовал. Пища для меня потеряла всякий вкус. Чувство триумфа испарилось так стремительно, будто его и вовсе не было. Освальдина грустила, плакала, а потом и вовсе заболела. И без того бледное, её лицо стало ещё бледнее. Её немногочисленные слова казались какими-то вялыми, а сама она была похожа на тряпичную куклу. Я к ней не прикасался с тех самых пор, как чуть её не изнасиловал. Лишь приносил еду, спрашивал о здоровье, чтобы получить тот же ответ, что и был вчера и позавчера, а потом просто смотрел на неё. Смотрел на её тонкие руки, на истощённое лицо, в печальные тёмные глаза, и у меня срывало крышу. Она была так прекрасна в своём несчастье, что я тут же убегал в ванную и неистово дрочил. Не понимал, откуда во мне столько извращённой похоти, но и разбираться в этом не желал. Я знал, что возбуждаюсь от одного её больного вида, и этого мне было достаточно. Однако это сумасшествие продолжалось до тех пор, пока Освальдина чуть не умерла. Тот день был жарче обычного. Лето началось слишком рано, отметившись до безумия жаркими днями. Даже ночью духота не спадала, превращая и без того мучительные ночи в совсем уж какие-то адски невыносимые. Я спасался холодным душем, но горячая кровь, а есть мне всё же надо было, ни капли не утоляла жажды, потому вид у меня был неважный. Освальдина, которая и вовсе ничего не пила и не ела, выглядела хуже обычного. Я не хотел её тревожить, посему решил ненадолго уйти, оставляя её со своим одиночеством. Надо сказать, я весьма здорово провёл время, ибо когда я вернулся, долго не мог совладать над собой и переключиться на более серьёзный лад. Так вот, когда я притащился домой, Освальдина по-прежнему лежала на диване, вся такая бледная и несчастная. По обыкновению, я спросил о её здоровье, но ответа не получил. Может, спала? Кто её знает, может, и спала. Наверное, ей во сне лучше, рассудил я тогда и сел в кресло прямо перед ней, возвращаясь к своему обычному времяпровождению. Стыдно признавать, но даже успел передёрнуть, не прячась в ванной. Я думал, что этим разбужу её, но она продолжала крепко спать, даже не шевелясь во сне. Просидел я до рассвета. Она так и не проснулась, и я решил отнести её в гроб, впервые, наверное, за всё это время наплевав на своё табу. Что ж, если днём будет скрестись в крышку – её проблемы, а если спать не даст, чёрт с ней, верну к её распрекрасному дяде. Шутка, конечно же. Не для того я её воровал, чтоб обратно Алриху возвращать. Странное подозрение закралось в мою пустую башку, когда я поднял её на руки. Вампиру достаточно одного прикосновения, чтобы проснуться, даже если он чертовски слаб. А эта, знай себе, всё спит, экая спящая красавица. Тогда я её вновь опустил на диван и потряс, даже не замечая, что с каждым разом трясу всё сильнее и сильнее. Я звал её по имени. Я хлопал её по щекам. Эффекта никакого не было – она всё ещё спала. Или же… В тот момент я не мог поверить в происходящее! Неужели голод и жара её так доконали, что она решила скоропостижно скопытиться?! Надо было что-то делать, но что я мог? Она валялась без сознания слишком долго. А я… до того момента я вообще думал, что вампиры умирают только от кола какого-нибудь в меру дружелюбного охотника. Если не пить кровь, вампир постепенно начинает стареть, слабеть, некоторые даже в ходячий скелет превращаются, но, чёрт подери, в них всё равно остаётся какое-то подобие жизни! Кровь… кровь… Не помню, как я додумался до такой безумной идеи. Неаккуратно прокусив свою кожу, я отпил немного собственной крови, а потом впился в её губы, стараясь, чтобы жидкость попала точно ей в рот. Вот и пригодилось умение целоваться. Что ж, Бак был довольно хорошим учителем, ничего не скажешь. Пожалуй, стоит сказать ему потом спасибо. Жаль, что от слабо колотившей меня сейчас Освальдины я такого не дождусь. После того случая отношения не то чтобы наладились, но заметно улучшились. Освальдина наконец-то начала есть и пить, постепенно приходя в норму. Она по-прежнему со мной разговаривала мало, но я решил, что на этот раз я её так не оставлю. Я пытался быть дружелюбным, вежливым и обходительным. Рассказывал ей много историй. Жизнь у меня была не очень весёлая, да и та почти вся прошла в стенах нашей общей школы, потому чаще я ей пересказывал когда-то прочитанные мною комиксы, реже рассказывал что-то в самом деле реальное. Иногда, словно влюблённая школьница, порол чушь о нашей распрекрасной будущей жизни. Говорил, что обязательно женюсь на ней, когда она будет готова, сделаю для неё всё, чего она только попросит, и так далее в том же духе. Не знаю, что на меня тогда нашло. Наверное, дурак я всё таки, раз решил, что она клюнет на эту приторную ложь. Я ведь и сам не верил в собственные россказни. И тем не менее Освальдина слушала меня очень внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Какое-то время мне это нравилось. Если бы она всё же решилась остановить меня вопросом, всё моё сплетённое вранье вмиг бы рассыпалось, и я бы не знал, что сказать. А так я ловко придумывал одну историю за другой, лишь под конец замечая, что дико завираюсь. Но, как я уже сказал, меня устраивал такой расклад всего-то некоторое время. Потом меня это начало ужасно раздражать. Наверное, потому что знал, что она мне не верит, и в рассказах моих нет совершенно никакого смысла. Тогда я придумал ещё более отвратительную ложь. Вспоминая добрым словцом дядю-графа, я так очернил Алриха, что ночь по сравнению с ним теперь казалась днём. Одновременно я убил двух зайцев, как мне тогда казалось – дал Освальдине вескую причину моего вероломства по отношению к ней и ещё больше унизил старого графа. Иллюзии, конечно же, но кто ими не живёт? Вспоминая, как фон Ужасающий заботился о своей племяннице, я наплёл историю о его не совсем чистых помыслах. Во время моих рассказов о директоре-педофиле, который в своём замке насилует и пожирает маленьких человеческих девочек, думая о своей родственнице, я замечал тень осуждения на лице моей заключённой. Она заметно хмурилась и поджимала губы, но слушала, всё так же не решаясь прервать меня. Хоть бы раз возразила. В конце концов, я устал от её безразличия и перестал нести эту чушь. В нашем жилище вновь повисла тишина.***
– Мы завтра переезжаем. – Хорошо, – только и сказала она, даже не поворачивая головы на мой голос.***
Не знаю, искал ли нас Алрих, но на всякий случай я менял наше место жительства так часто, как оно только было возможно. К себе домой я её не тащил, там старый вампир мог искать в первую очередь, потому побирались мы по заброшенным, ещё не обжитым квартирам и домам. Снимать жильё я категорически отказывался, понимая, как хрупки могут быть люди. И как скоро они расскажут о таинственной парочке, которая сняла у них комнатушку поздней ночью. Да и денег, по правде говоря, у нас было не так уж много. Воровать я не хотел. Гордый слишком был, чтоб опускаться до воровства. Детство не считается. Когда мы всей нашей вампирской оравой тащили конфеты у Бруно, я ведь и за кражу это не считал. Так, шалость детская, ошибки юности. Сомневался я в собственных принципах в тот момент, когда потратился на новые шмотки для Освальдины. Старое-то ведь было всё рваное и грязное, а мне хотелось её порадовать. Мне-то всё равно в чём ходить, но вот она… совсем другое дело. Тогда ушла почти вся накопленная за школьные годы сумма. Оставшееся я как-то совсем уж бездумно потратил на шоколадки и конфеты, думая, что это хоть как-то подсластит выпавшую на её долю горькую пилюлю. И вот тогда мне пришлось к чёртовой матери послать свою гордость. Я себя не узнавал. Раньше я никогда не думал о других, полагая, что жизнь в своё удовольствие и есть лучшее, что можно только представить. Иногда в лицах, окружающих меня, лицах как знакомых, так и нет, я мог видеть, как в зеркале, лишь собственную всепожирающую похоть, страсть и желание в глазах. Они меня интересовали не больше, чем бутылка виски или кусок слабо прожаренного мяса, однако всё пошло наперекосяк, когда я вздумал отомстить задевшему меня директору. Я не узнавал себя, не понимал. Меня это злило, до чёртиков злило, и я желал бросить всё это, вернуть упрямую одноклассницу обратно и забыть эту историю, будто бы и не было её никогда, но прекрасно понимал, что назад дороги нет. Или хотел так думать, дьявол меня знает. В любом случае ночь шла за ночью, а Освальдина всё ещё была рядом со мной, и всё крутилось на одном месте. Я мечтал забыть её, а через пару часов думал, как заставить её улыбнуться. О, Дракула, когда-нибудь я её убью.***
Она зовёт меня. Невероятно. Освальдина фон Ужасающая зовёт меня, и я, чёрт подери, не ослышался. – Да никуда не собирался. А чё? – сглотнув, как можно грубее отвечаю я на её тихий вопрос, в глубине души желая, чтобы она попросила меня остаться. Возможно, сегодня мой счастливый день. Она робко хватает меня за рукав моей старой куртки и просит остаться. Никогда прежде Освальдина фон Ужасающая не просила меня об этом, и мне ничего другого и не остаётся, как вернуться в гостиную и сесть в кресло. Освальдина же, стараясь не запачкать платье, опустилась на пол, совсем у моих ног, и положила голову на мои колени, попросив что-нибудь ей рассказать. Удивительно, если учесть, что раньше она не хотела даже за руку меня брать. Но, наверное, так и должно быть. Так должно было быть всегда. – Ну и что ты хотела бы услышать? – спрашиваю я как можно ласковее, чтобы её не испугать. Освальдина вдруг подняла голову. Взгляд, который она на меня бросила, мне не понравился. Так смотрят на врага, на предателя. И так смотрела на меня она. А потом она назвала имя. Чёрт, мне ведь так хотелось не вспоминать больше про её смертного дружка.***
С парнишкой я решил покончить за ночь до похищения. Серьёзной угрозы он не представлял, но что, если моя пташка вдруг захочет от меня улететь? Бежать ей некуда, кроме как к дяде или к этому недоразумению. Так я хотя бы обрублю один путь из двух возможных. Сосунок нашёлся у себя дома. Спал, что было вполне логично. По ночам в их городке не спали только пьянчуги и жалкие охотники на вампиров, а вот такие пай-мальчики видели на сей час десятый, а то и двадцатый сон. Но мне тогда это было не столь уж и важно. Легче будет убивать. Чеснока, к счастью, не было. Святой воды и распятий я так же не нашёл. Глупенький внучок надоедливого охотника всё выбросил, а ведь надо было хоть раз в жизни деда послушать. Глядишь, жив бы остался. Я хотел сделать всё быстро. Даже кровь пить не стал бы, просто-напросто свернул бы шею, и дело с концом. Казалось бы, всё просто. Проще не придумаешь. И я с треском проебал собственный план, когда выродок проснулся, стоило мне его коснуться. «Освальдина?» – спросил он тогда. Ох, лучше бы молчал. Вышло всё до ужаса грязно. Было много крови, а этот выблядок, ко всему прочему, ещё и укусил меня – пришлось заткнуть ему рот собственной рукой, пока другой я раздирал его тощее тельце. Кровь дурманила, но я не останавливался, слишком зацикленный на своей миссии. Удивительно, но когда я закончил, он всё ещё цеплялся за жизнь. Жалкое зрелище. – Освальдина… – шептал сосунок, весьма противно хрипя. – Ты её больше никогда не увидишь. Она никогда не будет твоей. Уже много после фраза мне показалась слишком уж вычурной, пафосной и слюнявой, больше подходящей для бульварного чтива, но я тогда особо не думал о словах. Жалел только, что фотоаппарата не взял. Слишком уж дурацкая у него была тогда рожа. Чтобы не уходить далеко от темы, я тут же вырвал его жалкие, чем-то похожие на щенячьи, глаза и выбил часть зубов лежащей на полу деталью от велосипеда, а после спустил штаны и выебал ублюдка в рот. Тот и не сопротивлялся. Наверное, и вовсе к тому моменту сдох. Покинул славный дом Чесноковых я на рассвете ужасно уставшим. В голове до жути было как-то пусто. Об Освальдине я не вспоминал, об убитом мною парне и подавно. Спать хотелось, только и всего. Да, долго-долго спать.***
Жаркий август подходил к концу. Как-то неожиданно начало холодать, и в середине октября погода вконец испортилась. В нашем новом жилище было чертовски холодно даже для вампира. Мы спали так близко друг к другу, как только было можно, но разве может холод согреть холод? Раз уж мне пришлось в нашем славном дуэте быть джентльменом, я тепло одевал Освальдину, укутывал в одеяло, а сам спал практически в одной майке и джинсах, укутавшись плащом. Видя, как мне чертовски холодно, моя пташка однажды сделала то единственное, чего я от неё не ожидал. Накрыла тем куском ткани, каким я пытался её согреть. С тех пор мы спали под одним одеялом, прижавшись друг к другу, словно влюблённые, что жить друг без друга не могут. Кто бы мог подумать, что такой пустяк приведёт к довольно серьёзной и ещё более неожиданной вещи. Не подумайте, что я на тот момент перестал хотеть Освальдину. Хотел, ещё как хотел. Я был с другой, но всегда видел перед собой её поджатые губки и печальные глаза. Не загорелые руки проститутки ласкали моё тело, а бледные пальчики гладили лицо и касались волос. В памяти всплывала её мохнатка, и фантазии накрывали меня с головой. Я представлял это каждый день, не мог заснуть и в итоге наблюдал за спящей, жалея, что ничего не могу с ней сделать, потому что я, блядь, пытаюсь быть благородным. В ту ночь мы долго не могли уснуть. Я смотрел на её лицо, а она, заметно притворяясь, лежала с закрытыми глазами. Видеть меня, что ли, не хотела? Или так уснуть пытается? Я, быть может, последовал бы её примеру, но стоило мне прикрыть глаза, сразу же откуда-то выплывали соблазнительные картинки, которые не могли не возбудить меня. Правда, поздно дошло, что у меня встал. Посмотрев на неё, я обнаружил, что глаза её уже не закрыты. Конечно, она почувствовала. Не могла не почувствовать. И, как в тот раз, когда она просила меня остаться с ней, Освальдина называет моё имя. Заметно, что нервничает. Руки её дрожали, взгляд она пыталась перевести на что-нибудь другое и, понимая, что смотреть тут, кроме как на меня, не на что, вновь смотрела в мои глаза. – Да? – хрипло спросил я. Наверняка в тот момент я был не лучше этой запуганной девицы. Однако она всё же выглядит намного невиннее, когда спрашивает, хочу ли я с ней сделать то, что любой парень хочет сделать со своей девушкой. Мне, конечно, льстит, что она, возможно, считает меня своим парнем, но вопрос до того глупый, что я грубо хватаю её за руку и прикладываю к своему члену. – Разве это не очевидно? Освальдина бормочет, что не знает. Она растерянна и смущена, пытается высвободить свою руку, но я сжимаю её запястье сильнее. – Слушай, Ос, перестань строить из себя недотрогу и порадуй меня наконец. Я, чёрт возьми, это заслужил! Она тихонько всхлипывает и ничего мне не говорит. Мне надоело её молчание. Надоело додумывать за неё фразы и строить в своей голове возможные диалоги. – Надоело! Ты слышишь?! Надоело! – Я и не заметил, как ору на неё, а сами мы уже не в гробу, а возле окна. Оно открыто, и в комнате должно быть ужасно холодно, но мне жарко, чертовски жарко. Наверное, потому что я только что избил мою несчастную, хнычущую пташку. Я сажусь на стол, пытаясь успокоиться, и запоздало до меня доходит, что она всё время говорила мне, что согласна. – Ты всё ещё хочешь? Она кивает, и я поднимаю мою сломанную куклу, усаживая её туда, где только что сидел. Пальцы привычно проскользнули между бёдер, нашаривая щелку. Освальдина была до омерзения сухой. Я знал, что она меня не хотела, иначе возбудить её было бы проще простого, но я не стал останавливаться. Малейший намёк на влагу, и я уже расстёгиваю джинсы. Будет больно не только ей, но ждать я больше не могу и не хочу. И без того я слишком долго ждал. Странно, но вошёл я в неё не резко, как рисовал в своих фантазиях прежде, а медленно и осторожно, да и то с горем пополам. Столько девиц на свой член насадил, а тут вдруг растерялся, словно в первый раз. Хотел даже прекратить весь этот фарс, но вместо этого пару раз толкнулся. Освальдина мычала в моё плечо, вцепившись в меня, а я разочаровывался всё больше. Внутри неё мне было… никак. Кровь, конечно, била в башню, как и обычно, но в глубине души я чувствовал пустоту. Я так давно жаждал её тело, а теперь хочу лишь поскорее кончить и завалиться спать. Глупо всё это. Как же, вашу мать, глупо. Кончил я, на удивление, в самом деле быстро, за что заставил себя извиниться перед ней и закурил. Когда сигарета уже почти прогорела до фильтра, Освальдина вдруг вырвала её из моих рук и тоже затянулась. Эта дура закашлялась, конечно. Это почему-то меня не развеселило, а только ещё больше разозлило. – Не умеешь, не берись, – прошипел я и потушил сигарету о её шею. Снова губы поджала. Неужели кричать не хочешь? Что ж. Я приблизился и поцеловал её. Если учесть, что трахал я Освальдину с тех пор почти каждый день, странно, что это был предпоследний на тот момент наш поцелуй. И вот спустя много лет мы снова жмёмся в том же старом гробу друг к другу. На дворе канун Рождества, судя по гирляндам на улице. В детстве я любил эти дурацкие разноцветные лампочки, но сейчас только глаза режут. Освальдина тоже повесила в нашем очередном доме такую, но я в первый же день её сорвал. Больше не пыталась. А та до сих пор где-то на полу валяется. В комнате было не так холодно, но она всё равно прижималась ко мне, а я к ней. Теперь, правда, я не фантазировал о её дырке. По правде говоря, я не думал ни о чём совершенно. Чувствовал я себя каким-то безжизненным бревном, которому ничего от жизни не надо. Впрочем, это было на самом деле. После нашего первого раза меня вдруг осенило. Я получил всё, что хотел. Я пытался найти что-либо ещё, заинтересовать себя, вернуться мыслями к Освальдине фон Ужасающей, но не получалось. Наоборот, меня воротило от бледного личика племянницы Алриха, и я всё больше проваливался в какую-то апатию и скуку. Потерял к ней интерес. О, Дракула, я раньше и подумать не мог о том, что Освальдина когда-нибудь перестанет трогать мой разум и душу, но факт оставался фактом: я потерял к ней интерес, и мне было на это плевать. Наверное, ей тоже всё надоело. За всё время, проведённое со мной, она толком со мной не разговаривала, даже не пыталась обратить на себя внимание. Она молчала, когда я уходил. Она молчала, когда я приходил. Даже если я пропадал на несколько дней, она ни слова мне не говорила, предпочитая скрывать свои мысли от меня. Да пошло оно всё. С мыслями я собирался несколько дней. Как бы мне это всё ни осточертело, сказать об этом Освальдине было сложно, и в одну из декабрьских ночей я решился. Иногда мы просто лежали, держась за руки и смотря в потолок. Бывало, Освальдина клала голову на мою грудь, и я гладил её длинные волосы. Однако сейчас руки были будто не свои, и я воздержался от привычки, впрочем, позволив ей последовать своей. – Детка, – начал я, нарочито не называя её по имени. В горле вдруг пересохло, дальше говорить не хотелось, но она уже слушала меня, и я не мог перестать. – Я устал. Тихо-тихо, будто не веря, она спрашивает меня, не хочу ли я отпустить её. Я посмотрел на неё. Вот и точка на шее, та ещё, от сигареты. Следы зубов там же, синяки на лице, особенно яркие на левой щеке. Чуть сжав её тонкую шею, я тут же отнял руку, впустую махнув когтями. – Да. Я хочу, чтобы ты ушла.***
Освальдина собралась быстро, хотя я надеялся, что сборы затянутся на ещё одну ночь. – Может, останешься? Скоро рассвет, – предложил я так просто, будто мы приходились друг другу хорошими друзьями. Она, на миг улыбнувшись, словно подтверждая мою теорию о друзьях, помотала головой и сказала, что переждёт день на старом кладбище, которое она нашла на карте. – А потом? – жадно спрашиваю я, чуть ли не перебивая её. В ответ я получаю лишь пожимание плечами. Не знает она, как же. У неё остался один выход из двух возможных. Наверное, стоило «позаботиться» и о старом графе. Ветхая дверь от порыва ветра скрипнула, будто подгоняя Освальдину, и мы оба очнулись от какого-то подобия сна, в которое вогнало нас повисшее молчание. – Что ж, это прощание, полагаю, – как можно беззаботнее протянул я, однако фраза прозвучала неестественно и несколько натянуто. Она ничего не сказала, только грустно улыбнулась, кивнула и повернулась к двери. – Освальдина, – окликнул я её, когда она уже почти вышла. Не зная зачем, но я вдруг начал целовать её, сжимая плечи. Я редко её целовал и, чёрт подери, сейчас эти мимолётные поцелуи казались самыми лучшими на свете. – Прощай, – прошептал я, наконец её отпуская. Освальдина растерялась, опешила, а потом мигом выскочила за дверь. Кажется, её глаза блестели. Не от слёз ли? Хотя с чего, она же меня не любила. Вспоминая все обещания, что я ей понадавал, когда только-только её украл у графа, я вдруг рассмеялся. Хохотал во всё горло, ржал как полудурок, сползая по стене и хватаясь за живот. Придурок, самый настоящий придурок.