Театр закрывается, нас всех тошнит...

Сразу после победы Хогвартс пал. Сложились с треском фанерные стены, развеялось иллюзорное озеро, от стадиона остались несколько торчащих палок и куча тряпья вокруг. Трупы большей частью испарились тоже. Не было полегших в войне детей, да и взрослых оказалось всего ничего. К счастью. Видимо, к счастью. Но Волдеморт был настоящим, его тело лежало там же, где упало, облик тоже не изменился. Было бы страшно обнаружить, что ты убил не чудовище, из-за которого буквально переступил через себя, а обычного человека. Гарри заглянул в змеиное лицо со щелками ноздрей: оно осталось всё таким же уродливым. Это вселяло надежду, что чудовище действительно было настоящим. Победители Волдеморта вновь и вновь переглядывались, трогали окружающие предметы, силясь понять, что происходит, когда приехали четыре грузовика с рабочими-магглами, и те сердито потребовали убраться в сторону и не мешать собирать декорации. Фальшивый Хогвартс уместился на четырех грузовиках, а на его месте остался только захудалый домишко, скрывавшийся за фанерными листами: ухоженный, жилой, но неказистый. Гарри нашел там свою кровать и вещи: они были настоящими, в отличие от башни, в которой якобы находилась спальня гриффиндорских мальчиков. Еще настоящими были Рон, Гермиона, Парвати, Джинни и Невилл, такие же растерянные и не понимающие, что происходит. Что, черт подери, происходит? Что за ебаный блядский цирк?! Дверь в Гриффиндорскую гостиную (она же Большой зал, теплица и класс прорицаний, а возможно и что-то еще, ими не опознанное) открылась, и вошли устроители этого шоу. Якобы мертвые профессора Дамблдор и Снейп. — Вся наша жизнь была фальшивкой, — сообщил Гарри, встряхивая снежный шар с изображением Хогвартса внутри. Это теперь был единственный настоящий Хогвартс, и его хотелось швырнуть в стену, чтобы полюбоваться осколками, это было бы честно, справедливо и от души! Но каждый раз, стоило представить, как он это делает, игрушечный Хогвартс становилось жалко. Гарри не хотелось расставаться с единственным образом светлого замка, который так много для него значил. Да, он был поддельным от фундамента до черепицы, но эта подделка была для него важнее, чем настоящая магическая Британия в целом и ее безопасность в частности. — Я знаю, Гарри, — со вздохом ответила Гермиона. Гарри тоже знал, что адски надоел ей со своими стенаниями, непониманием и трагедией, но ничего не мог с собой поделать. Его жизнь. Была. Фальшивкой! Черт подери, как можно так легко с этим смириться? — Зато наша магия была настоящей! Зато мы учились у лучших из лучших! И сейчас мы одни из сильнейших молодых магов Британии! Как ты можешь не ценить такой дар? Легко! Гарри легко мог не ценить такой дар. Он не напрашивался и не выбирал эту судьбу. Гермиона, не дождавшись его ответа, продолжила преувеличенно-бодро: — Зря ты не хочешь учиться дальше. Мы, безусловно, хороши, но наши учителя пока что куда более могущественны. — Особенно в иллюзиях, — ядовито сказал Гарри. — Нет, спасибо, я воздержусь. — Зато мы спасли всех от Волдеморта, и ты действительно герой. Не фальшивый, настоящий. Оставь уже в покое декорации и смотри на суть дела. Гарри пожал плечами, поленившись отвечать. Кажется, они повторили все это уже раз сто. Возможно, раз девяносто из них ровно теми же словами. Какая разница? Маленький Хогвартс в стеклянном шаре в очередной раз спасся от гибели и не полетел в стену. — Нора всегда открыта для тебя, — говорил Рон, — Она-то настоящая, Гарри! Вот уж туда Гарри точно не хотел. Рон и Джинни ничего не знали о плане, но их родители — они ведь согласились, они знали, что отдают детей учиться в несуществующее заведение. Они даже наколдовали близнецов. Из-за Фреда и Джорджа было особенно обидно. Они были такие живые и веселые, и Рон их любил, тянулся к ним, а их просто выдумали. Неразлучную парочку молодых гениев, с которых можно брать пример, с которыми хотелось соревноваться в выдумках и остроумии. Гарри было не понять, как Рон смог вернуться в Нору, в которой не было никаких Фреда и Джорджа. На самом деле – никогда. Так какая разница, что Артур и Молли хотели его видеть? Гарри не хотел видеть их. Незыблемость Хогвартса, оказавшегося фальшивкой, подтверждала реальность дома на Гриммо, это было чертовски логично: раз этот дом постоянно исчезает, и его трудно найти, то уж он-то точно не иллюзия. Поэтому Гарри поселился там, в самом реальном доме. Гарри сторонился Джинни. Она была свято уверена, что их с Роном родители все сделали правильно, и пыталась это доказывать. Ссориться Гарри не хотелось — он боялся своей силы, своей способности совершить непоправимое. Поэтому приходилось избегать Джинни и мять ее колдографию у сердца ночами. Это выглядело так же фальшиво, как вся остальная его жизнь, а потому имело право на существование. Какая разница, насколько банален жест, которого никто не увидит? В отличие от Рона и Джинни, Невилл не простил бабушку за обман, и его Гарри понимал куда лучше. Они вообще неожиданно стали понимать друг друга практически без слов. Отправляли сов с короткими записками: «Как обычно, в то же время». Встретившись, первые полчаса просто молча сидели и пили, а потом все-таки начинали говорить. Они изливали друг другу свои ярость, злость, презрение за обман, находили новые и новые обличительные слова, даже записывали самые удачные формулировки, чтобы вставить их в бесконечное послание своим неуважаемым учителям. Послание, которое должно было выразить все их чувства, но никак не удавалось: постоянно казалось недостаточно злым, саркастичным, не пронимающим до души, и его приходилось переписывать вновь и вновь. Гарри не был уверен, но, возможно, несколько черновиков они отправили. Может, даже получили ответы и сожгли, не читая: это помнилось совсем смутно.То ли было, то ли они просто надумали в мечте донести свою обиду до Снейпа и Дамблдора, которые все выбрали и решили за них. И какая разница, получили ли они эти письма? В любом случае они с Невиллом снова и снова собирались, чтобы писать их общее письмо. Удивительно, но это занятие приносило изрядное утешение. — Я училась прорицаниям, но хреновая из меня вышла Кассандра, — сказала Парвати, когда Гарри решил встретиться с ней. Гарри кивнул и привычно перевернул чашку с выпитым чаем следом за своей собеседницей. У них было что-то общее. Они оба учились у Трелони, и та их хвалила. Хотя на самом деле это был Снейп, но куда приятнее было вспоминать уроки прорицания, чем зельеварения. — Я смотрю на чаинки и вижу себя в поле, окруженную нитями тонких и толстых связей, я интерпретирую их, различая вероятности будущего, я толкую и предсказываю, и при этом я не заметила, что Хогвартс поддельный, что люди вокруг – иллюзия. Чего я стою? — А я всегда сочинял, — поделился Гарри. — Просто молол, что в голову придет, лучше зловещее — так оно веселее. — Я знаю, — кивнула Парвати. — Мало кто владеет даром видеть нити, которые показывают, как мне. И эту твою мелкую ложь и хулиганство я видела тоже. Но что толку от моего дара? Я не увидела главного. Какая разница, что у меня есть дар, если я путаю реальность с иллюзией? Она развезла заварку по блюдцу пальцем, нарушая все законы прорицания. И тут Гарри осенило. Конечно, их прятали от Волдеморта и старательно натаскивали против него же. Детей, которые могли с ним справиться. Им показывали фальшивый Хогвартс и талантливых одноклассников, чтобы преподаваемый им уровень знаний не казался недосягаемым. Все вокруг могут, и они, конечно, выучатся так же. Но как можно было выдумать и поддерживать иллюзию такого количества разных самостоятельных людей? И как можно было в это поверить? — А что, если ты видела всё правильно? — вкрадчиво начал он. — Дух не видит препятствий в расстоянии, помнишь? Если они все были, но не там, а в другом месте? Если все они учились какой-нибудь другой заброшенной долине или, не знаю, пустыне, а нам показывали образы живых людей? Тогда ты могла предсказывать им, находящимся далеко, но живым! — Нас так старательно учили – не могли же нас учить чему-то бесполезному! Прорицание должно работать! — подхватила его мысль Парвати. Они вскочили, глядя друг на друга. — Где-то существует настоящий Хогвартс! — И мы его обязательно найдем!