Кукла колдуна

* * *

      Шиба и Бисуке оторвали носы от земли на секунду позже, чем нужно. Перед ними предстала Сакура, исчезающая в воздухе: её как будто размешали ложкой в кружке с чаем.       Это что, обратный призыв?       Псы принюхались и переглянулись. Никаких следов.       Какаши явно будет недоволен.       Шиба разозлился на Бисуке: это он виноват!       Бисуке же подумал, что так поиски пойдут даже быстрее — очень уж Сакура медлительная. И когда они найдут Саске первыми, возможно, Какаши не будет так ругаться. ___________       Обито оглушил её гендзюцу и бросил в пещере, для верности обездвижив цепью.       Много дел сейчас.       Он схватил плащ Акацуки и телепортировался. Нужно их задержать. __________       Сакура очнулась и тут же отшатнулась назад: всё видимое пространство загораживало что-то коричневое с чёрным кругом посередине. Неожиданно близко оказалась стена: ударившись о неё затылком и спиной, она проскулила.       Коричневое оказалось головой человекообразного существа с обтянутым чёрной тканью телом, которое с корточек тут же хлопнулось на пятую точку и панически замахало руками перед собой:        — Не бойся, Сакура-чан! Тоби не хотел тебя напугать!       Судя по писку, существо это было безобидное. Присмотревшись, Сакура разглядела, что сверху и сзади у него торчат чёрные волосы. Похоже, эта штука прикрывает только лицо. Но тем не менее — неужели так ходить удобно? Это что, розыгрыш?        — Ты кто? Где я?       Существо уже было на ногах и отряхивало перчатки, после чего откашлялось и пробасило вполне нормальным мужским голосом:        — Не будем терять времени. Саске неважно себя чувствует. Думаю, неплохо было бы привести его в порядок, а то, чего доброго, ещё загнётся.        — Саске-кун? Он здесь? Что с ним? — подскочила Сакура.        — С Итачи глаза не поделили, — усмехнулся незнакомец, разворачиваясь и исчезая в темноте.       Сакура поспешила вслед за звуком его шагов, обнаруживая попутно, что колено почти не разогнуть, и припадая на одну ногу.       В комнате, в которую привёл её незнакомец и которая являлась скорее маленькой пещерой, в дальнем углу на футоне лежал Саске. Неестественность и неподвижность его позы подсказывали, что он без сознания. Сакура в мгновение оказалась рядом и склонилась над ним, еле удерживаясь, чтобы, пользуясь случаем, не стиснуть в объятьях. Она торопливо оглянулась: человек в маске присел на какой-то ящик и сложил руки на груди, наблюдая за ней. Рядом колыхалась свеча — единственный источник света в помещении.        — Значит…        — Да. Итачи мёртв.       Тело и голова собеседника были совершенно неподвижны. Если бы Сакура недавно не убедилась, что голос принадлежит ему, она бы замешкалась, прежде чем определить его источник.       Она почувствовала гордость за Саске и облегчение. Значит, он исполнил свою мечту. Теперь он наконец-то вернётся домой.       После тщательного осмотра Сакура взялась за лечение. Когда дело было завершено, Саске ещё не пришёл в себя. Человек в чёрном больше не произнёс ни слова, пока Сакура не повернулась к нему, уставшая, но по-хорошему взволнованная. Всё это время она не думала о том, где они, кто этот незнакомец, почему он помогает Саске и что будет теперь. Раз он потрудился найти её ради лечения Саске, очевидно, что он друг, а не враг. Саске жив, повреждения оказались серьёзными, но не смертельными, и теперь он вернётся в деревню. Остальное было неважно.        — Извини, но спать вы будете в разных комнатах.        — Я не хочу спать, — удивилась Сакура.        — Когда он очнётся, я тебя позову. А пока иди за мной, — тон был ровный, но не допускающий ослушания. — У тебя чакра на себя-то осталась? — кивнул он на её ногу.       Та сильно распухла, и только сейчас Сакура вспомнила о боли — раньше было не до этого. Решив, что займётся этим позже, она похромала вслед за человеком в маске.        — Тебя Тоби зовут?        — Да, можешь звать меня так, — в темноте коридора Сакура уловила в его голосе некоторое напряжение. — Вот твоя комната, — свет такой же свечи упал из открывшейся двери и выхватил из темноты маску. — Здесь опасно, — он неопределённо качнул головой в сторону, — так что без меня тебе лучше из неё не выходить.       Сакура кивнула и огляделась по сторонам под стук закрывшейся двери.       Скоро она будет вместе с Саске. Осталось чуть-чуть. ________       Разговор с мальчишкой дался тяжело. Обито считал себя мастером убеждения, но вот с такими упрямцами к этому приходилось прикладывать много сил.       Не успел он открыть дверь, как на него налетела Сакура и чуть не сбила с ног:        — Ну как он? Он пришёл в себя?        — Вроде того. Не думаю, что он в настроении будет болтать с тобой сейчас, но можешь попробовать.       Она аж подпрыгивала на месте от нетерпения. Обито хмыкнул. Что-то эта её одержимость ему сильно напоминала.       Какая она жалкая в этой своей глупой любви. Неужели не ясно, что в этом мире ничто не имеет смысла? А уж любовь и подавно.       Проводив её к Саске, Обито понял, что долго стоять тут с ними не сможет. Слишком знакомой выглядела эта картина. Хладнокровный бессердечный парень и открытая заботливая девушка… Ну их к чёрту.       «Пришлю Зецу».       Он чувствовал, что решимость Саске теперь ничто не поколебит. А обожание приставучей Сакуры только подкрепит его ненависть. К тому же, она из тех, кто идёт до конца: в итоге она его поддержит, что бы он ни запланировал. Может, сначала попытается переубедить, но только разозлит этим и пойдёт на попятную. Ни один Учиха не выносит, когда его учат жизни. ______        — Господин.        — Ну.        — Саске заявил, что собирается уничтожить Коноху и прогнал Сакуру.       Обито закатил глаза.        — Задержи её, за ним ведь потащится.        — Уже сделано. Она в комнате.        — А он?        — Сейчас… — Зецу подождал сигнала. — На берегу. Собирает команду.       Обито подумал и всё же отправился проконтролировать, чтобы всё прошло по плану. За детьми нужен глаз да глаз. ______       Вернувшись, он решил проведать пленницу. Выпускать её теперь нельзя, однако убивать пока нет необходимости. Зецу позаботился о том, чтобы она не сбежала — мокутон плюс цепь, на случай владения техникой освобождения из верёвок.       Обито поставил перед ней тарелку и убрал путы. Она едва подняла на него глаза и тут же отвела в сторону. Отчаяние, тоска. Было бы ради чего так убиваться, дурёха.        — Я знаю, кто ты, — бесцветным голосом обронила она.       Обито был уверен, что нигде не просчитался, но под водолазкой всё равно побежал холодок.        — Ты Учиха Мадара.       А, ну ясно.       Саске.        — Это ты его надоумил на это?        — На что?        — На то, чтобы напасть на Коноху? Ты ведь сам это делал. Ты хочешь его использовать, ведь так?       Кроме грусти, в её голосе ничего не было. Даже осуждения.       Обито пожал плечами.        — Это его решение. И ты права, я не буду его останавливать.        — Зачем тебе это? — а вот и злость. Это более понятно и привычно.       Он придвинулся маской к её лицу максимально близко и проговорил негромко и холодно, чеканя слова:        — Ешь, или я пошёл.        — Не буду я ничего есть! — она всплеснула руками и отшвырнула тарелку ногой.       Обито сложил печать, и по её телу поползли лианы.        — Как хочешь.       Он развернулся и покинул комнату, не обращая внимания на её упрямое сопение. ______        — Развяжи меня немедленно, — прошипела она на следующий день, так сильно стараясь испепелить его взглядом без всякого шарингана, что у Обито это вызывало смех.       Под её глазами пролегли тёмные круги. «Не очень-то поспишь в такой позе», — запоздало подумал он, однако без особого сочувствия.        — Ладно. Но веди себя хорошо.       После освобождения Сакура сидела на полу и потирала запястья, исподлобья метая в сторону Обито сердитые взгляды.        — Как он? — было видно, что не орать и не бросаться на него с кулаками ей стоило больших трудов.        — С чего ты взяла, что я знаю?       Она замерла в недоумении, не находя, что ответить.       Почему-то Обито очень хотелось сказать, что Саске погиб, и посмотреть на реакцию. Глядя на её метания, он испытывал какое-то садистское удовольствие, как будто наказывал за такие же бесплодные надежды сам себя. Выжигал эту часть себя до конца.       Он пожал плечами и отвернулся.       — Наруто всё равно сильнее него. У Саске ничего не выйдет. Он амбициозный, но бездарный, и тому же Итачи в подмётки не годится.       Секунда потребовалась ему, чтобы на развороте перехватить её кулак и сжать горло, постепенно выпрямляя руку в локте и поднимая её за шею к потолку.        — Я же сказал, веди себя хорошо.       Шаринган выхватил из темноты мурашки, побежавшие по её рукам — выше и ниже эластичных повязок.       Убедившись, что услышан, Обито разжал руку, не заботясь о том, чтобы опустить аккуратно. Куноичи должна уметь приземляться.       Чего с Сакурой, конечно, не случилось. Лёжа на полу и глотая воздух, она выглядела ещё более жалкой, чем когда по-собачьи прыгала вокруг Саске. Волосы растрепались, юбка беспомощно задралась.       Обито обратил внимание, что колено она себе так и не долечила.       Обнаружить в себе проблеск жалости было неожиданно.       Он подошёл к ней и присел рядом, намереваясь помочь подняться. Она отшатнулась, как от огня.        — Не смей ко мне прикасаться!        — А если я захочу?        — Отвали, я сказала!!! — заорала она так, что даже привыкший к неожиданностям Обито вздрогнул.       Скрытый маской, он коварно улыбнулся.        — А если бы это был Саске?       Он уже давно заметил, как её тело отзывается на это имя. От шарингана ничего не скрыть.       Продолжая улыбаться, он сложил печать, и послушные ветви выбрались из земли и опутали ей руки, сводя их назад. Через мгновение на запястья вместо них легла цепь. ______       Сакура дёргается изо всех сил, но поняв, что хватка крепкая, судорожно сглатывает, не сводя взгляд с мучителя, и даже кричать больше не решается.        — Хочешь, чтобы Саске взял тебя вот так, — он снимает перчатку, и его рука, обнажённая, горячая скользит по плечу за спину, обхватывает лопатки, почти опаляя их своим жаром даже сквозь ткань. — А потом вот так, — хватка на бедре ослабевает, зато смыкается на груди — нежно, но уверенно. Сакура замирает, когда пальцы раскрытой ладони сдвигаются так, что между ними оказывается зажат сосок.       Внезапно перед ней возникает Саске…       Она вскрикивает от боли.       Стиснутый сосок пульсирует. Это приводит её в чувства.        — Убери свои поганые руки!       Вместо ответа он расстёгивает молнию на её тунике и пробирается под бельё.       От бесплодных попыток высвободить запястья кожу на них уже ощутимо саднит. Волосы лезут в рот, убрать их нечем, приходится отплёвываться, но до конца всё равно не выходит. Сакура наносит удары по чёртовому Тоби ногами, но он, даже не уклоняясь от них, всего лишь слегка тянет за её оковы вверх, сильнее выворачивая плечи, — и она вынуждена остановиться.       Сердце трепещет, как взболтанная в стакане жидкость. Она смотрит на него, приближающегося, наклоняющегося к ней… Ей хочется кричать, но крик застревает в горле, всё ещё ноющем от недавней хватки его пальцев.       Он тушит свечу ладонью.       В наступившей темноте где-то рядом слышен стук какого-то предмета об пол.       Внезапно он оказывается очень близко и прикасается к ней. Прикосновение невесомо, но кожа плеча горит под его рукой. Его взгляд, огнём прорезающий темноту, пригвождает к месту. Эти глаза… Сейчас проще всего поверить, что перед ней действительно Саске.       Сакура замирает, дрожа от напряжения. Оно прокатывается током по коже и раскаляет внизу. С ней происходит что—то странное. Под этим взглядом она начинает абсолютно лишаться воли.       Тоби — или Саске? — прижимает её плечо к полу одной рукой, а второй широко раскрытой ладонью медленно и плотно проводит по всему телу — от груди и до колен. Сакура успевает несколько раз умереть, пока его рука не завершит путь. Ей почему-то хочется её поймать, задержать, чтобы она не отрывалась от неё, как батарейка, без которой Сакура будет обесточена. Но он всё же отрывает руку, чтобы вновь вернуть её на грудь.       Сакура обнаруживает, что её туника так и осталась расстёгнутой, но сейчас благодаря этому она чувствует его ближе, интенсивней. Сознания касается острый край воспоминания о первых грубых бесцеремонных прикосновениях, и горло сдавливает липкий холод.       Она не замечает, как остаётся в одной юбке. Он наклоняется и пробует на вкус её шею — жадно, до отметин и, кажется, синяков; его волосы щекочут ей лицо и ключицы. Сама не понимая почему, Сакура позволяет ему делать это, как позволяет его руке скользнуть под ткань и изучать её кожу там, где её трогала до этого только она сама. Внезапно по груди паутиной разбегается боль — от левого соска и повсюду — в голову, вниз, по бокам. Сакура вздрагивает, и нажим пропадает. Тоби привстаёт — у Сакуры перебивает дыхание от облегчения, что он уходит — но он всего лишь избавляется от одежды и снова падает на неё, обдавая своим запахом — терпким, вязким, волной бьющим по сознанию, который теперь ничто не сдерживает. Сакура понимает, что придётся терпеть, что это не закончится, во всяком случае, не сейчас.       Он наматывает цепь на кулак и тянет на себя, заставляя истерзанные запястья вспыхнуть огнём. От неожиданности Сакура подскакивает, но он не даёт ей принять вертикальное положение, с силой дёргая за юбку вниз и заставляя проскользить ему между ног. Она с ужасом понимает, что-то, что тычется ей в губы и капает на подбородок, — это его член, плотный, истекающий соком. Она на секунду робеет, но Тоби в этот момент сильно выкручивает ей соски, один из которых отзывается десятикратной болью — из глаз брызгают слёзы, и Сакура внезапно понимает, чего от неё ждут. Она осторожно тянется губами, стараясь представить, что это часть Саске, часть любимого, так она сможет сделать ему приятно… Но упрямое сознание подсовывает другую причину: он спас Саске; возможно, он заслужил, и стоит быть ему за это благодарной… Она вспоминает широкие плечи, обтянутые чёрной тканью, мощную шею, напрягающуюся при любом повороте или наклоне головы, сложенные на груди руки с выступающими мышцами… И голос, мурашки от которого побежали ещё в первые секунды, когда она его услышала, хотя её разум тогда отказывался это признавать.       С его губ срывается вздох, когда Сакура осторожно прикасается. Это слегка подстёгивает, она прижимается плотнее и трогает гладкое языком. Пальцы мужчины сильнее сдавливают её бока, Сакура проводит языком под головкой и чувствует, что его руки уже стискивают её так, что становится тяжело дышать и вот-вот хрустнут рёбра. Она всхлипывает — и тут же понимает, что совершила ошибку. Не давая ему времени изменить положение, она хватает член ртом глубже и там, внутри, зализывает, зализывает, зализывает собственную несдержанность, давясь слюной и желанием сорвать ещё один такой вздох.       Лежать на скованных за спиной руках неудобно и мучительно больно. Он будто чувствует это, наклоняется — она вынужденно утыкается ему в шею и дуреет от запаха пота в волосах, от прикосновений сильных плеч, трепещущего от напряжения тела — Тоби освобождает вывернутые запястья и отшвыривает оковы в сторону. Те угрожающе звенят об пол, напоминая о том, что это ещё не конец.       Тоби отстраняется и заставляет её снова взять член в рот. Тем временем за своей спиной он задирает ей юбку, ткань щекотно скользит по бедру. Он оттягивает резинку трусиков, и та хлёстко бьёт по нежной коже. Сакура на мгновение запинается, сбиваясь с ритма, но тут же продолжает с удвоенным рвением. Теперь он оттягивает трусики полностью и отпускает, усмехаясь её очередному всхлипу. Когда ткань возвращается с влажным холодком, Сакура с удивлением обнаруживает, как сильно возбуждена. Тоби повторяет это до тех пор, пока косточки на бёдрах не начинает саднить, — и ещё несколько раз после. От сильного натяжения тонкая ткань врезается между ягодиц. Сакура захлёбывается слюной, смешанной с его горьковатым соком, зажмуривается, натирая губы о член и думая только о том, чтобы он прекратил. Он останавливается только тогда, когда ткань рвётся и, по-видимому, летит в сторону. Его рука опускается, гладя саднящую кожу, но Сакура почти не чувствует в этом прикосновении сожаления или сочувствия. Только желание.       Его пальцы утопают между ног, проходя по чувствительной грани, рождая у Сакуры мысленные мольбы задержаться здесь, и рывком входят вглубь. Она дёргается и мычит, но Тоби плотно давит членом в рот — не вырваться. Он толкается одновременно ей внутрь и в глотку — и Сакура от неожиданности сжимает зубы — а в следующую секунду у неё уже горит щека и веки слева. Она рывком садится и хватается за место пощёчины от его тяжёлой руки, уж не сдерживая слёзы и боясь ещё одного удара.        — Прости… — выдавливает из себя Сакура, роняя слёзы от боли и страха.       Он резко переворачивает её спиной к себе и давит сверху, чтобы она опустилась на четвереньки. Сакура сжимается, стараясь заглушить всхлипы и готовясь к тому, что может произойти. На поясницу опускается широкая ладонь и с нажимом скользит вверх, заставляя прогибаться в позвоночнике. Она доходит до волос и больно тянет их назад, показывая Сакуре, как нужно держать голову.        — Не опускать, — хрипит он.       Его интонация что-то напоминает Сакуре. На память приходят крики отца, но она не испытывает обычной злобы. Она привыкла парировать крики и с гордостью и ненавистью отстаивать свою свободу. Не в её природе подчиняться. Если и подчиняться… то только Саске.       Теперь она не видит его шарингана. Но её тело продолжает повиноваться его рукам само собой.       Большое и влажное начинает тереться между ягодиц, периодически опускаясь вниз и задевая самые чувствительные точки. Это продолжается так долго, что Сакура даже успевает расслабиться и отдаться этой ласке, закусывает губу, прикрывает глаза, запрокидывает голову и уже сама прогибается в спине сильнее. Сакура тонет в этих ощущениях, её будто ласкают всю, во всяком случае внизу — всю, и этому чувству нет названия. Словно она в надёжных руках.       Удовольствие внезапно сменяется ощущением, что её ужалили одновременно тысячи пчёл. Ягодицы горят так, что даже недавняя пощёчина теперь кажется лаской. Сакура вжимает зубы в губу сильнее, чтобы перетерпеть. Не давая отойти, он обрушивает туда же ещё один удар, вышибающий из глаз успевшие уже высохнуть слёзы. Сакура вскрикивает, зажмуривается и роняет голову вниз, за что получает ещё один шлепок, сильнее и больнее предыдущих. Однако второй крик она успевает проглотить.        — Кричи, — приказывает Тоби и бьёт ещё и ещё.       Сакура вскидывается и повинуется ему.        — Держи голову!       «Как же больно волосы…»        — Пожалуйста! Хватит, пожалуйста!        — Ну раз ты просишь, — усмехается он, смачивает и приставляет пальцы к упругому входу, чуть выше того, где — она с удивлением понимает — так хочется…       Поняв, что события принимают совсем иной оборот, Сакура извивается, но Тоби хватает её за бедро второй рукой и прижимает обратно к пальцам. Он несколько раз легко надавливает ими, разминая вход. Когда Сакура перестаёт сопротивляться, вторая его рука ложится на бугорок спереди, заставляя её всхлипнуть от удовольствия и рвано выдохнуть. Сконцентрировавшись на ощущениях здесь, Сакура почти перестаёт замечать пальцы, массирующие её сзади всё интенсивней. Это даже добавляет процессу какую-то остроту. Она сама себе никогда так не делала…       Когда его пальцы втолкнулись внутрь, Сакура едва сдерживает стон. Не понятно, почему, теперь они недостаточно мокрые, но приятное ощущение заполненности ласкает разум. Тоби некоторое время не двигается, а затем начинает раздвигать пальцы, давя на стенки. Это неожиданность для Сакуры: приятно, но одновременно с этим жгуче больно. Внезапный влажный поцелуй в ягодицу смягчает ощущения…       По возрастающей отрывистости движений она чувствует, что он теряет терпение. Но ладонь, ласкающая спереди, отвлекает её от этого, и когда Тоби вдруг начинает входить в неё последовательными толчками сам, Сакура чувствует, как по губе течёт кровь.       Последний, самый глубокий толчок — и она кричит. Тоби плотно прижимается к ней, и она чувствует бёдрами, что штаны всё ещё на нём, он их только приспустил. Он держит её за ягодицы, и пульсирующими, мелкими фрикциями позволяет к себе привыкнуть, и протяжно стонет сам. От избытка ощущений он вжимается в неё, находит руками грудь и, слегка поскребя ноющие соски ногтями, медленно их сжимает, одновременно выходя и впервые входя во всю длину. Внутри Сакуры перепутываются все виды боли, но всё, что она может выделить — тянущая и саднящая боль сзади и острая, совершенно мучительная боль в сосках.       Она чувствует спиной, как он дрожит всем телом, постепенно настраивая нужный ритм. Она пытается отдаться этому его ритму, забыть о пульсации чего-то настолько огромного там, где оно совершенно не должно быть.       В какой-то момент Сакура окончательно и отчётливо понимает, что она в ловушке. Что что бы она сейчас ни делала — Тоби её не отпустит. От этого до невозможности жутко. К горлу подступает ком, внезапно ей истово хочется вырваться и убежать. Она скулит в голос, стараясь заглушить это желание, которое абсолютно точно, до слёз — невыполнимо.       Сакура не выдерживает эмоционального напряжения и сама опускает руку между ног, массируя себя привычным и любимым способом и подчиняясь Тоби в остальном. К боли в сосках, пронзающей мозг иглами, оказывается можно привыкнуть. В какой-то момент ей хочется даже, чтобы он их сжал сильнее — кажется странным, что до этого был ещё не предел. Она проводит сразу двумя пальцами вокруг промежности, облизывает искусанные губы в предвкушении и опускает средний палец на клитор, забывая в этот момент обо всём, представляя лицо Саске и не сдерживая мокрый вздох. Боль во всём теле причудливо вплетается в эти ощущения, оттеняет их, напоминая о реальности, но целиком туда не забирая. Саске — ласка, Тоби — боль. Она смачивает палец и дрожит всем телом, когда вновь скользит им вдоль, ещё более невесомо, но от влаги в сотни раз чувствительнее, а потом — по кончику, вокруг. Член Тоби давит изнутри куда-то туда же, Сакура не замечает, как пронзительно кричит уже не столько от боли, сколько от избытка совершенно разных, и далеко не самых неприятных ощущений.       Она не чувствует, как он изливается в неё, но понимает, что он кончил, по тому, как смазываются его движения и как он вскидывается и вжимается руками в её ягодицы — снова до синяков.       В этот момент Сакура чувствует не облегчение, а какое-то странное удовлетворение. Почему-то приятно ощущать его удовольствие и знать, что это… из-за неё. Это какое-то новое, непривычное и неправильное чувство.       Он вытаскивает член не сразу, а только переждав все волны оргазма, даже самые маленькие — каждая из них заметно прокатывается по его телу — и заставляет Сакуру дрожать тоже. Сзади сильно щиплет — вероятно, из-за спермы и натёртости. Сакура чувствует лёгкий, но долгий поцелуй в правую лопатку и оставшееся неизгнанным тянущее напряжение внизу. Она едва заставляет себя отказаться от того, чтобы снова опустить туда руку — ещё на чуть-чуть…       Прежде чем Сакура оборачивается, ей приходит в голову мысль, что неплохо бы спросить разрешения — кто знает, закончилась ли её пытка.        — Можно… встать?       Он не отвечает.        — Тоби… Мадара… сан?        — Думаю, Саске бы понравилось. Но ты всё равно ему не нужна, — его низкий, чуть запыхавшийся голос заставляет вибрировать темноту. — Поворачивайся.       Когда она поворачивается, то чувствует, что в комнате больше никого нет.       Его дыхание исчезло. Но темнота продолжает колыхаться вокруг, насквозь пропитанная его запахом, не давая забыть о том, что произошло, не давая поверить, что это просто кошмар. Стыдный, но яркий — а от того ещё более неприемлемый.       Понимая задыхающимся сознанием, что нужно что-то делать, и ныряя в темноту, в его запах, морщась от боли в колене, от эмоциональной измотанности, Сакура ползёт к тому месту, где стояла свеча, и зажигает её только со второй попытки.       В расступившейся к стенам темноте огонёк выхватывает лежащую на полу маску.       И вдруг Сакура понимает, что она ведь больше не связана.       И что дверь он не запер. * * *       Он стоял перед ней на коленях в своём измерении, по ту сторону от сражения, Четвёртой Войны.       Прежде чем взять в дрожащие руки кунай, Сакура от души, наотмашь влепила ему пощёчину с изуродованной стороны. Обито поморщился, но выдержал заслуженное достойно. Шаринган был активен — а значит он предвидел удар и мог уклониться. Но не стал.       И тогда она поднесла к риннегану кунай.