Во вне.

      Если ты не знаешь об аморальности того, что делаешь, то и аморальным считаться никак не можешь. Вот ему три года, он играет с братом в песочнице, что-то пошло не так и у него засыпаны песком глаза, он плачет, а мама начинает кричать и ругать брата. Теперь плачет брат. И он не знает, кого ему жаль больше: себя или его? Ему промывают глаза и брат больше так никогда не делает. В пять лет они узнают слово „жопа“ и кричат его при любом удобном случае. Получают по губам и ревут. И не потому что больно, а потому что обидно. Где-то в десять брат начинает интересоваться девчонками, он тоже, но только не ими самими, а тем, что они делают: носят украшения и делают макияж. Он искренне не понимает, что такого в том, чтобы просунуть в рот девчонке свой язык, но почему-то мысль о том, что он может так сделать со своим братом-близнецом его привлекает. Их разделяют по разным классам, он ненавидит это также сильно как и то, что его близнец, его Том, гуляет с какой-то одноклассницей. Ему кажется, что никогда в жизни они не были так далеки друг от друга. Вечерами они лежат вдвоем, на кровати старшего, на ней мало места, но именно так им теплее и уютнее всего, они говорят весь вечер и всю ночь. О том, как погано быть в разных классах, о том, что учителя несут какой-то бред, о том, что математика бесполезна и бессмысленна, о том, что одноклассники сегодня в очередной раз упражняли свое остроумие. О том, что они просто хотели бы всегда-всегда быть вместе.       В четырнадцать они впервые напиваются какого-то невыносимого отдающего химической малиной пойла. Наутро им мучительно стыдно перед мамой. Они думают о том, не учуяла ли она запах сигарет. А еще прошедшая ночь кажется странным смазанным сном, они боятся даже подумать, что то, что случилось, было правдой. Младший помнит губы непозволительно близко и так необходимо в тот момент, он помнит, как бесстыдно поддавался и открывал рот, впуская проворный настойчивый язык. Он знает, что хочет повторить. Том тоже знает и хочет. В пятнадцать они достигают успеха. И их несет. Они не верят своему счастью и популярности, они в первых строчках чартов, их песни становятся хитами, все набирает оборот. Бешеный. Получают награду за наградой. И Билл знает, что не справился бы без него. Без самого главного человека в своей жизни. Без Тома. У них случается второй в жизни поцелуй. Конечно, для Тома он неизвестно какой, но для них вместе — это всего лишь второй. И он мучительный, потому что Билл стал инициатором, и с замиранием сердца ждал: ответит или нет. Может, скажет, что уже слишком взрослые и что не нужно… Но близнец лишь настойчиво отвечает, он делает младшего увереннее, касаясь знакомыми руками щек, подбородка, большим пальцем потирает затылок, и у Билла крышу сносит от страстности поцелуя и нежности родных рук. Они даже почти не пьяны и оба знают, что утром точно будут помнить все. -Я так счастлив, — Том говорит не своим, слишком хриплым голосом и Билл смущается, опускает густо накрашенные глаза. Он тоже безумно счастлив и глупо восхищен своим близнецом, он надеется, что это не будет началом конца.       В шестнадцать они ссорятся. Такое бывало и раньше, но именно так впервые. Билл даже почти боится Тома, но затем сам подхватывает его агрессию, как вирус и все выходит из-под контроля. -Что за хуйню ты несешь?! — младший вспыхивает, словно спичка. -Да пошел ты к черту, ты никогда не делаешь то, что тебя просят! -Это ты никогда не слушаешь! Я предупреждал… -Да тебе похер на всех, лишь бы было так, как ты хочешь! — Том знает, что это не правда, но сейчас речь не идет о том, чтобы выяснить отношения, речь идет о том, как сделать друг другу больно. -Какой же ты придуро-о-ок, Том, — Билл закатывает глаза. -Ты заебал, — старший пинает стол, который разделяет их с братом, от чего младший, который находится в критической близости, ударяется. Но стол не переворачивается, лишь чуть смещается. -Блять, какого хуя ты делаешь?! — шипит Билл, на него тоже накатывает волна агрессии, он сметает все, что есть на столе, а затем переворачивает и сам стол. -Черт, — Том еле отскакивает, а Билл продолжает психовать. -Прекрати постоянно обвинять меня! — Билл запускает в брата попавшейся под руки диванной подушкой. Том ловко откидывает ее, его бесит все это и он вымещает злость на ни в чем неповинной тумбе с декоративной вазой. Он толкает ее ногой, отчего та со стуком переворачивается, а недешевое стекло издает свой последний жалобный звук. -Псих ненормальный! -выдает Билл, минуя разгромленную мебель. -На себя посмотри! — парирует Том. Билл хочет добраться до Тома и хорошенько его стукнуть, видимо их желания совпадают, так как Том, вместо того, чтобы искать что бы еще сломать, идет на встречу к брату. -Тебе пиздец, что же ты такой непонятливый… Они вцепляются друг в друга. Билл чувствует, как сильные руки сжимаются на его предплечьях в попытке сделать больно, и им это удается, Билл не остается в долгу: вырывается и впивается ногтями в беззащитную руку брата, которая не скрыта тканью футболки. -Блять, — шипит Том. Ему нужны мгновения, чтобы повалить Билла на пол. Они приземляются на твердый паркет недалеко от перевернутого стола, им обоим больно, но каждый надеется, что боль того кому они хотят ее причинить сильнее. -Придурок чокнутый, — Билл коленом пытается отпихнуть брата, но тот прет как танк, наваливается всем весом и как будто не чувствует того, как больно Билл пинается. Том упертый и терпеливый. И сильный. Чуть сильнее Билла, именно поэтому младший устает пинаться, на его лице все еще смесь бешенства и детской обиды. Он хмурится и отворачивается от Тома, не желая признавать поражение. Он уже не старается скинуть брата, его сердце бешено стучит, кровь пульсирует в висках, ему противно от того, что он уступил. Том знает гордость Билла. И он бы с радостью отвесил едкий комментарий на тему того, что нечего выступать и нарываться если не хочешь доводить дело до конца… Но Том не делает этого по одной простой причине: он чувствует непонятное нелогичное возбуждение и больше не хочет делать Биллу больно. Тот, притихший, поверженный, лежит не сопротивляясь, ожидая того, что сделает Том, скорее всего, он сам чувствует нечто подобное. Адреналин от пережитой ссоры все еще горячит кровь. Билл не смотрит, он зажмуривается, он ждет: ударит или… Теплые пальцы разворачивают лицо Билла и он ощущает робкое прикосновение к своим губам. Злости нет. Злость прокисла и растворилась. Билл расслабился, хватка Тома ослабевает, они лежат, прижавшись к друг другу бедрами, неистово целуясь, Билл впервые делает это так: бесстыдно, мокро и на трезвую голову. Ласкались языками, кусались, сминали губы, тепло, даже горячо, влажно, безумно приятно, сюрреалистично, абсолютно нереально и неправильно. Повинуясь какому-то странному порыву, Билл совершенно неожиданно приподнимается и раздвигает ноги так, чтобы Том оказался между ними. Он чуть было не задыхается от того, как Том демонстративно прижимается к его паху своим, показывая тем самым, насколько он возбудился. Из-за этого Билл прерывает поцелуй, шумно вдыхая. Эмоций настолько много, что мысли путаются. Билл плохо понимает, что должен чувствовать, но краешком сознания ему кажется, что точно не возбуждение. Но тело реагирует вполне понятно, Билл пытается совладать с непонятным клубком мыслей, эмоций, ощущений. Том тоже притормаживает, первые волны возбуждения чуть ослабевают. -Хочешь остановиться? — тихо спрашивает старший близнец, безошибочно угадывая страхи младшего. Том тяжело дышит, он тоже напуган и растерян, хоть и старается не показать виду. -Нет. В этом и дело, — Билл потерся виском о висок Тома. Он хотел продолжать, но прекрасно понимал, что они уже не дети, и „первой базой“ дело не кончится. -Нам не обязательно делать все… Можно начать с чего-то менее серьезного, — сказав это Том уткнулся носом в щеку Билла и чмокнул так, как будто они были детьми, как будто им лет по пять, на Билла накатила такая волна нежности, которая обычно подступала к нему только тогда, когда он пел и смотрел Тому в глаза, а близнец улыбался, и в этой улыбке было все. Весь мир. Вся его любовь. -Что именно ты имеешь ввиду? — Билл сел более устойчиво, Том умостился на коленях, перенося свой вес с близнеца. -Если тебе не понравится то, что я буду делать, если ты захочешь остановиться… Просто скажи. Билл кивает, прекрасно понимая, что в этой ситуации, как и во многих других до этого, Том знает, что делает… Даже если они оба не знают, что происходит, даже если они оба потеряны, Том все равно более опытный, все равно он знает больше, все равно ему невозможно не доверять, поэтому у Билла нет сомнений: Том никогда не сделает чего-то, что причинит вред. Биллу нравится настойчивость Тома, это не напор человека, который хочет обладать, это, скорее, желание доставить удовольствие, желание не подчинить, но заслужить доверие и разрешение. Билл мысленно догадывался, что это просто роль старшего близнеца так влияет на Тома, но он ничего не имеет против того, чтобы поддаться и позволить Тому быть ведущим. То, как уверенно Том проводит рукой под футболкой, то, как обласкивает губами шею, вызывает у Билла дрожь, он не знал, что кожа может быть такой чувствительной, так отзываться на чьи-то прикосновения, Том делает что-то невероятное. Билл даже никогда не задумывался, что может хотеть кого-то так сильно. Билла укалывает ревность, ведь он точно знает скольких людей касались эти руки, губы, язык. Том знает все чувствительные местечки, умудряется оказаться сразу и везде, кончиками пальцев, губами, целуя, поглаживая, невесомо касаясь, или же наоборот, сминая грубовато, но именно на столько сильно, на сколько это нужно. Идеально. Когда Том прикусывает нежную кожу шеи, Билл издает полустон-полувздох. -Укуси меня еще раз, — просит Билл. -Тебе хорошо? — Том заглядывает в глаза с надеждой, он тяжело дышит, так близко, так возбужденно и одновременно возбуждающе. -Очень, — в благодарность за свой ответ Билл получает еще один крышесносящий укус. У Билла в голове проносится вереница каких-то сцен из мелодрам, эротические сцены из фильмов, какие-то моменты из порно, и Билл понимает, что то, чем они сейчас занимаются с Томом неприличнее всего того, что он видел. Извращение. Вот то хлесткое и страшное слово, которое искало сознание. Но Том, словно угадывая его мысли, произнес: -Это не может быть плохо. Никому не станет хуже. Прекрати трястись, — шепчет Том, чуть влажными губами снова касается шеи, и Билл готов провалиться от этого возбужденного шепота, таким Том ему представляется впервые и он даже не подозревал, какую бурю эмоций может вызвать у него такой страстный близнец. -Это какой-то пиздец. - судорожно вздыхает Билл, — Я не знал, что так может быть, — он останавливает Тома, слабо цепляясь рукой за плечо. -Ты не хочешь? — Том мгновенно останавливается, он ни в коем случае не хочет доставлять Биллу дискомфорт. -Мне так неловко, Том, — Билл отворачивается, чтобы не видеть лица Тома. Он боится реакции брата. -Чтобы ты знал, — Том поворачивает лицо Билла к себе, чуть касаясь подбородка, тот смотрит смущенно, — мне тоже неловко… -Тебе? Неловко? — Билл строит недоверчивую гримасу, блуждает по знакомому, такому родному лицу, сейчас с дымкой возбуждения, красными, припухшими губами. Билл думает о том, так ли он возбуждающе выглядит сейчас, как Том. -Я серьезно, Билл! Не смейся только, — в голосе Тома нет ни капли насмешки или сарказма. -Это я у нас романтик –девственник. Не пугай меня. Мне и так страшно, меня всего трясет и я хочу что-то сделать… Но боюсь. -Давай пока все делать буду я? — Том такой серьезный, каким он обычно бывает в студии и Билл невольно улыбается, — Какого черта мы вообще это обсуждаем. Я знаю только то, что сошел с ума и хочу поцеловать тебя…Не только в губы, — Том улыбается так, как будто ему открылись все тайны мироздания, а глаза Билла распахиваются на столько удивленно, на сколько это возможно. -Ты хочешь… -Вылизал бы тебя везде, — это звучит настолько пошло, что Биллу хочется прямо здесь, на этом самом месте провалиться под землю, прямо в ад, к Сатане, лишь бы не чувствовать такого смущения. Ему никто и никогда такого не говорил, он даже не подозревал, что у кого-то могут возникнуть подобные желания по отношению к нему… Тем более у его Тома, у его близнеца. -Я серьезно, ты так пахнешь… Чем-то родным. Я не знаю чем. Но мне нравится. Я хочу целовать тебя. И может, когда ты захочешь сам, трахнуть… -Не говори так, господи, просто заткнись, — Билл зажимает рот Тома ладонью. Билл прекрасно понимает, что это вполне в стиле Тома. Когда они оставались наедине, Том никогда не стеснялся в выражении своих желаний, фантазий. Но он никогда не выказывал подобных идей и уж тем более такой нежности граничащей с привычной грубоватой речью. Они начали целоваться после их второго памятного поцелуя. Часто. В основном ночью, в темноте, после долгих разговоров обо всем на свете, целовались и засыпали вместе. А утром и днем все было так, словно ничего не произошло, словно все, что было ночью оставалось там же, в темноте, а все что было днем — другой мир. Мир, где Том гуляет с какими-то непонятными группиз, мир, где они постоянно в разъездах, мир, где есть только музыка и бешеный ритм. Билл прекрасно понимал, что ему не хватает Тома. Не хватает его таким, какой он бывает ночью. Днем он защитник, днем он старший брат, который может и подзатыльник дать и подшутить. -Нам почти семнадцать… Надо успевать делать херню до совершеннолетия, — шепчет Том, а его рука уже настойчиво спускается к ширинке Билла. -Ты с ума сошел, — у Билла потемнело в глазах, он просто откинулся на пол, позволяя делать Тому то, что тот хочет. Он слишком устал думать и сопротивляться. -Ты думал, что то, чем мы занимаемся ночью, не будет иметь никаких последствий? Билл, серьезно? -Я уже отпустил себя. Но мне все еще стыдно, — Билл закрыл лицо руками и всхлипнул, когда почувствовал как Том чуть грубовато задрал его футболку, как тот стал ласкать теплыми губами и языком живот, а рукой поглаживать его через штаны. Стыдно. Безумно стыдно и возбуждающе. Такое с Биллом было впервые. Его впервые хотели. Не как картинку из журнала или постера, не фанатично, словно верховное божество, а как человека, как любовника. Билл отвлекся от своих ощущений только тогда, когда услышал „вжик“ молнии на джинсах, а потом он почувствовал, как уверенная рука высвобождает его член из боксеров. Пусть Том и был самым родным человеком на свете, фактически, был частью его самого, но его прикосновение в таком интимном месте отозвались намного ярче. Конечно, Том делал минет впервые, но нет ничего сложного для человека со способностями. Биллу было не с чем сравнивать, но когда мягкие губы дотронулись к чувствительной головке, когда горячее дыхание вызвало дрожь, когда он почувствовал обволакивающую влажность рта, он понял, что они так много потеряли, думал, что они могли бы и раньше… Дыхание предавало хозяина. Билл дышал через рот, Том старался на славу, припоминая то, как девушки делали с ним тоже самое, в голове всплывали эпизоды из порно. Но все это было таким незначительным, по сравнению с тем, что Билл хныкал под ним, Том с удовольствием и некоторой растерянностью подумал о том, что это первый в жизни Билла минет. С ним. Все было так, как Том представил себе за моменты до того, как взял в рот член. Его вело от этого. Ему это нравилось, самому. Чувствовать живую горячую плоть. Получалось не профессионально, но Том старался брать глубже, помня о зубах и что надо работать языком, хоть и слюны набежало, хоть и дышать было сложно, но Тому нравилось, что Билл так раскрывался, начал постанывать в голос и уже более смело подавался бедрами навстречу. Конечно, довести до оргазма близнеца только ртом у Тома не вышло, он помогал себе руками, а когда понял, что не выдержит дальше, полностью сменил губы на руку и задвигал ей так быстро, как только мог и как сам любил. Теперь он мог хорошенько рассмотреть результат своих действий. Билл был похож на фантазию. На самую потаенную, самую грязную, самую желанную порно-фантазию. С задранной футболкой, с закрытыми глазами, густые брови сведены у тонкой переносицы, губы приоткрыты, из груди вырываются тихие всхлипы-стоны в такт с резкими движениями руки Тома. Старший близнец понял, что устоять тут невозможно: не прекращая своих действий, склонился, начал целовать, чуть заглушая стоны, Билл с готовностью, будто только того и ждал, ответил на поцелуй, резко, страстно, глубоко врываясь языком, и быстро отстранился. Застонал. Совсем не громко, но очень возбуждающе. Том остро отреагировал на оргазм Билла, как будто это был его собственный, его затрясло, в ногах появилась слабость, он так перевозбудился и переволновался, что был не в силах находиться в неудобном положении, улегся рядом с Биллом, все еще не выпуская его член, медленно двигая рукой, размазывая сперму большим пальцем по головке. Последние моменты были важны.       А потом их накрыл бесконечный конфетно-букетный период, разве что без конфет и букетов, вместо этого были мармелад и музыка. Билл не мог перестать писать песни, не вкладывая в отдельные строчки мысли о Томе. Об их взаимоотношениях. Том все понимал, и ему нравилось то, как красиво любит его близнец. Изящностью слов и рифм. Он не отставал и любил каждым аккордом, всеми силами стараясь, чтобы Биллу нравилось. Ночи превращались в бесконечное действо из нежности, ласк, неозвучиваемых признаний. Они не говорили, что любят друг друга, потому что о любви нужно говорить, если не уверен в этом, если тебе нужно подтверждение, Тому оно не нужно было, Биллу тоже. Они не знали и не знают, как иначе. Не любить Билла? Это как вообще? Это как не любить солнце, или не любить воздух, которым дышишь, или не любить гравитацию, которая держит тебя крепко на поверхности земли. Бред и невозможно. Том с этим согласен. Не любить Тома? Что это вообще значит? Это все равно, что не любить, например, клетки своего организма, или не любить идеальные формы скульптур Родена, или небо над своей головой. Глупо и нереально. Билл это точно знает. Том любит так, как это делают сильные люди, до последнего скрывающие свою романтичную сторону, любит, оберегая и защищая, любит, понимая и восхищаясь. Билл любит так, как человек, который не знает, что может быть иначе, любит бескорыстно и по-доброму, любит, веря, что будут счастливы навсегда, на всю оставшуюся жизнь, до последнего вздоха. Том любит в Билле то, что тот еще не растерял наивность и веру в людей. Билл любит в Томе то, что на него всегда можно положиться и знать — не подведет. Год за годом проходит, а для них обоих все вокруг белый шум, декорации. Красивые, яркие, нужные, без них в театре „Жизнь“ никак, но все же, они только фон для любви двух сумасшедших, помешанных друг на друге. Ощущения наваливались бесконечным калейдоскопом. Мира стало невыносимо мало, а Билла — много, но не на столько, чтобы насытиться им и окончательно согреться в тепле общей сумасшедшей любви. Мало. Мало. Мало. Тому всегда будет мало. Это не предел мечтаний — просто спать вместе и наслаждаться телом, предела нет, иначе как объяснить то, что природа сама вбила в память ген каждого из них, друг другу под кожу, в вены, кровь.И это кажется сюрреальным, психическим расстройством, не иначе.       Солнце светит очень ярко сквозь оконную гладь, ветер пригнал в бунгало солоноватый воздух, через прикрытые веки видна лишь розоватая муть, горячо везде, напряжена каждая мышца, а все нервные окончания, показалось, стали чувствительнее раза в три, жар волнами накрывает, но останавливаться нельзя, иначе это ощущение уйдёт, а это недопустимо, это преступно сейчас, это почти грех. -Придуши меня, — тихо, хрипло, возбуждающе, опаляя дыханием ухо, говорит Билл, — Я люблю, когда ты во мне… И нечем дышать… Тому Билл доверяет безгранично. Старший близнец двигается быстро, резко, в этот момент все идеально, дырочка сжимается принимая напряженную плоть, жарко, рука Тома сжимается на тонкой, уже загорелой, шейке, сжимается достаточно сильно, чтобы Билл начал задыхаться, правой рукой Билл доводит себя, подгадывая так, чтобы кончить вместе, но опаздывает на пару мгновений. Из-за нехватки воздуха и бурного оргазма в ушах у Билла стоит ужасный звон, рука Тома давно разомкнулась, и младший жадно хватает воздух и ртом и носом, зажмурившись, ног и рук он не чувствует, боль в легких и пережитый оргазм отзываются крупной дрожью по всему телу, но она тут же уходит, когда Том притягивает к себе ближе, начиная широко поглаживать по спине, плечам, бедрам и беспорядочно целует лицо. Билл любит растворяться в ощущениях, которые дарит ему Том. Это абсолютное доверие, которого люди редко достигают в обычных парах, у них было еще в детстве, было заложено с ДНК, ведь как можно не доверять друг другу в сексе, если готов вверить собственную жизнь, разрешить сделать с ней все что угодно, и точно знать, что он не навредит.       Перешагивать двадцатилетний рубеж, становиться старше — всегда кризис. А двадцатипятилетний? С возрастом привязанность становится более веской, более заметной окружающим, более весомой для обоих в паре. Обычные пары убивают любовь бытом, но у них все сработало с точностью наоборот. Быт и повседневность сплотили, как нельзя лучше. Жизнь в Лос-Анджелесе приносила размеренность. Свободу. Покой. Возможность делать то, что хочется. Никаких проблем: ходи на вечеринки, заводи знакомства, бегай за покупками, трать деньги, гуляй с собаками, пиши тексты, музыку, устраивай секс-марафон, обесчесть любую горизонтальную, или не очень, поверхность в доме. Люби, сходи с ума, будь обычным человеком… Биллу нравилась размеренность. И казалось, как можно выдерживать друг друга? Ведь должны, по всем законам и правилам, наскучить друг другу, опротиветь, начать бесить. Но нет. Они менялись вместе и с удовольствием подмечали изменения друг в друге. Незнакомые люди часто принимали их за женатиков, со стороны они выглядели как очень гармоничная семейная гей-пара. Поначалу они дергались, когда новые знакомые выдавали что-то вроде „О, вы такая чудесная пара, вы так хорошо смотритесь вместе!“, „Вы такие милые, расскажите, как вы познакомились?“, „Вы женаты, да?“. Это сбивало близнецов с толку, вводило в ступор, и они всячески пытались оправдать себя, приходилось объяснять, что они братья, что они близнецы, куча ненужных слов, от которых оба порядком устали. В итоге, напоровшись в очередной раз на даму, которая сообщила им, какая они прекрасная семейная пара, Том лишь перехватил младшего за талию, очаровательно улыбнулся и поблагодарил. Том вообще-то подобных фантазий никогда не высказывал, но он действительно превратился из грубоватого, иногда несправедливо резковатого, старшего братца, в настоящего любящего супруга. Возле него Биллу хотелось мурлыкать. А еще иногда Билл задумывался о том, что будь он девушкой, завалил бы его и потребовал: „Сделай мне ребенка“. Ссоры как-то вдруг исчезли из их жизни. Они хорошо знали свои слабые стороны, иногда, отдавая дань братским отношениям, выводили друг друга на эмоцию, тайком вспоминая грандиозные скандалы бурных подростковых лет. Последний раз, когда они крепко поссорились, был во время записи нового альбома. Том решил все взвалить на свои плечи, Билл был ему благодарен, и будет благодарен еще долго, но в самом начале записи — это был кошмар. Билл записывал вокал на одну и ту же песню раз пятнадцать, и когда, наконец, у них все вышло, вдруг обнаружилось, к концу дня, что Том не может найти файл. Они повздорили. Обиделись друг на друга. Билл за то, что Том извел его на записи, а потом еще и этот самый файл потерял, больше петь он не мог в тот вечер чисто физически, Том за то, что Билл не хочет ему доверять и не поддерживает. Они спали раздельно в ту ночь, мучаясь, грызя самих себя за то, что наговорили лишнего, прокручивали скандал в голове по сто раз, думая, что нужно было сказать вместо того, что выдали в пылу ссоры. На следующее утро Том нашел чертов файл на рабочем столе. Он хохотал как умалишенный, пока Билл не пришел на этот дикий смех, дабы выяснить, какого хрена вообще происходит. -Я его туда скинул как раз, чтобы не потерять, — отсмеявшись, сказал Том. Примирение получилось бурным и приятным. -И чем это ты занимаешься? — Том почувствовал теплые сильные ладони на плечах, улыбнулся, запрокинул голову вверх, встретился с насмешливыми карими глазами, на которые свисала непослушная выбеленная челка, Билл тут же чмокнул подставленные губы. На веранде было уютно, ночной воздух приятно холодил кожу, а когда пришел Билл, Тому стало совсем хорошо. - Ну как что, работаю, книжку там кто-то обещал, — сощурился Том, глядя на близнеца, который уже уселся рядом, устраиваясь удобнее на софе под его боком. - Ну и что ты там, — Билл затих, глазами изучая то, что Том, по идее, так усердно печатал, глаза его расширились до неимоверных размеров, — Ты такой придурок! Это похоже на какую-то фанатскую белиберду… - --- Ты прикалываешься, да? — насупился Билл, Том лишь коротко засмеялся. - Это и есть фанатская белиберда, но зато какая правдивая. Но это не важно, — Том вдруг свернул документ, пощелкал по папкам и открыл другой. - Это что? БДСМ какой-нибудь? — опасливо фыркнул Билл, но заинтересованность уже проскользнула в его взгляде. - Нет, возьми, почитай, — выражение лица у Тома было какое-то не то взволнованное, не то довольное, Билл послушно взял ноутбук. «Ты болезнь, паника, вирус, тебя не стереть и не ампутировать. Ты необходимый, нужный, записанный на подкорку, давным- давно, придуманный специально идеальным, заточенным под меня, каждая деталь твоей души, каждый винтик, болтик — точно настроены на меня. Ты как якорь, как чертова гравитация, ты не даешь мне уплыть, не даёшь улететь в холодный вакуум космоса. Ты квинтэссенция всех моих тайных желаний и рафинированных фантазий. Ты — это как „моё все“, но намного больше, не такое банальное и затертое. Всегда твой Том». Билл еще раз и еще раз пробежался по строчкам. Всего несколько предложений, но они переворачивали в нем все. Он засмущался. Это была самая большая тайна Тома Каулитца — он был неисправимым романтиком. Ноутбук был забыт на столе. Том поднялся, увлекая Билла за собой, подхватил под бедра, младший тут же обхватил длинными ногами, Тому нравилось так, ощущать ценную ношу на себе, поцеловал в приоткрытые губы и унес в направлении спальни. Том без Билла — оружие без хозяина, сломанный механизм. Зачем кому-то нужны часы без стрелок на циферблате? Вот и Тому не нужна жизнь без младшего близнеца. Все устрашающе-просто. До тока в кончиках пальцев. До паники. Билл — его слабость. Билл — его самый главный запретный плод. Билл принадлежит ему, а он — Биллу, и дальше можно не продолжать.