Канал связи

Томас откровенно не понимает, что происходит. Просто не понимает и от этого чувствует себя потерянным и чересчур уязвимым. Это состояние вполне обычно в день сдачи экзамена по чудовищно сложному предмету, который ведет чудовищно требовательный преподаватель с чудовищным количеством собственных понятий и заскоков. Это было знакомо, да. Это было неприятно и грозило вылиться в кратковременную психологическую травму с симптомами вроде апатии, раздражения, лени и неуёмного самобичевания. И ладно бы, если б дело действительно обстояло в экзаменах – с этим Томас научился жить, но всё было не так. Он заметил это совсем недавно. С Ньютом – старшим товарищем по школе, а после и по институту и студенческой команде бегунов – он состоял в прекрасных дружеских отношениях. С ним он мог говорить обо всём на свете, не только о пресловутой учёбе, фильмах и девчонках, но и, допустим, о тёмной материи и технологиях будущего. Особенно ему нравилось рассуждать с ним на пару о том, что вероятнее всего станет причиной апокалипсиса. Он был чуть ли не единственным человеком, к которому можно было обратиться за помощью по любому вопросу и которому всегда хотелось оказать ответную услугу. Он просто излучал доброжелательность. С Ньютом Томасу было комфортно, как ни с кем другим… До недавнего времени. В последний месяц их отношения стали какими-то натянутыми, и странно при этом вёл себя именно Ньют: он начал избегать встречи с Томасом, делал вид, что не замечает его, почти не отвечал на его звонки, а если отвечал, то разговаривал неохотно и вскоре говорил, что ему некогда. А ещё он стал выглядеть так, будто совсем не высыпается. Будто он вообще никогда не высыпается. Вид у него был почти болезненный, однако результаты его забегов на тренировках стали только лучше. Дело было, явно, не в какой-нибудь болезни. И Томас просто терялся в догадках, что могло случиться с его лучшим другом. А точнее, он терялся в догадках, что он, Томас, сделал не так. Это было, пожалуй, единственное, что он осознавал. Случись что-то именно с Ньютом, он, наверное, должен был поменять свое отношение не только к Томасу, но и ко всем остальным окружающим его людям. Но, как заметил Том, отношение изменилось к нему одному. На наблюдательность он никогда не жаловался, да и на сообразительность тоже, но сейчас он совершенно не понимал, что же произошло. За месяц мыслительных терзаний и размышлений на тему «в чём я виноват?» Томас изрядно издёргался. Он пытался поговорить об этом с Ньютом, но ему ни разу это не удалось. Отчасти потому, что теперь они никогда не оставались наедине. И это неожиданно оказалось так тяжело… И да, от этого он и чувствовал себя потерянным и уязвимым. «Что я сделал не так?» - с этим вопросом он засыпал (если вообще засыпал) и просыпался, шел в институт и уходил из него. С этим вопросом он смотрел на утренних тренировках на Ньюта – точнее, на его спину, пока он бежал далеко впереди, - и еле сдерживался, чтобы не закричать на весь стадион. Казалось даже, что Ньют стал бегать ещё лучше из-за того, что теперь старается убежать от Томаса подальше. Месяц. Месяц без лучшего собеседника и советчика. Месяц без уютной компании, дружеских подшучиваний… Томас и подумать не мог, что окажется в такой ситуации. В полном одиночестве – так он думал. Хотя у него были и другие друзья. Вот только ни с кем из них он и не думал видеться, кроме как на занятиях, на тренировке или на совместных прогулках и посиделках. Не хотелось, ведь у него был Ньют. И он лишился лучшего друга, предположительно, по своей же вине. Через месяц, так и не узнав (вернее, не поняв) причины такого отношения к себе, Томас решил, во что бы то ни стало выяснить это. У самого Ньюта. Убив весь день и полночи на разработку хитроумного плана и проспав от силы три часа, Том надумал лишь поговорить с другом. Любой ценой развести его на разговор, пообещать, что угодно, лишь бы он ответил на его вопросы. Исполнение столь незамысловатого плана было назначено на конец утренней тренировки, и Томас молился, чтобы Ньют согласился просто поговорить с ним. После короткого беспокойного сна, едва зазвенел будильник, Том вскочил с кровати, надел спортивную форму, закинул в сумку джинсы и футболку и просто выбежал из дома. Он решил, что сегодня не просто выложится на полную, но и превзойдет себя, чтобы попросту сильно не отстать от Ньюта на завершающей тренировку пробежке. С этим настроем он запрыгнул в автобус за пару секунд до закрытия дверей, доехал до института и добежал до спорт-корпуса, примыкающего к стадиону. Случилось это аккурат за пятнадцать минут до начала тренировки. Том лишь закинул сумку в свой шкафчик и резво направился к стадиону. С утра было прохладно, солнце освещало лишь малую часть стадиона, самый дальний его край. Желающих выйти из корпуса до начала тренировки было не много. Накинув на голову капюшон своей утеплённой черной толстовки, Томас начал нетерпеливо подпрыгивать на месте то на правой, то на левой ноге, вздрагивая то ли от холода, то ли от расшалившихся нервов. Через пару минут к нему присоединился Минхо, капитан команды, которому всегда не терпелось начать. - Здарова, чувак, - произнес он в своей обыденной грубоватой манере, протягивая раскрытую ладонь. - Здаров, - Томас ответил на рукопожатие. - Рановато ты припёрся, - отметил Минхо. – С чего бы? - Да так, - отмахнулся парень, стараясь скрыть нервозность. – Вышел чуть раньше. - Ну да, - усмехнулся капитан, и в этой короткой фразе было столько сарказма и скепсиса, что Том невольно заподозрил, что кэп знает что-то такое… Такое, что ему, Тому, самому необходимо знать. Однако он отмахнулся от этих мыслей, списав это на манеру речи Минхо и на его излишнюю проницательность, проявляющуюся всегда и во всём, особенно, когда этого не надо. За минуту до начала тренировки на стадион вышли все члены команды. И Ньют тоже. Томас старался не пялиться на него слишком уж откровенно, но не был уверен, что ему это удается. А вот Ньют явно не обращал на него ни капли внимания. Вообще. Будто ему это ничего не стоило… А, собственно, почему «будто»? Может, ничего и не стоило. Тому пришлось буквально заставить себя набраться терпения, дождаться конца тренировки, а уж потом, так и быть, кидаться в бой и выяснять отношения. Тренер выбежал на стадион ровно в девять, поприветствовал команду и велел Минхо начать тренировку по отработанной схеме. Томас глубоко вздохнул, уговаривая себя успокоиться, и побежал за остальными парнями. Пара кругов легко бегом, потом разминка, включающая кучу разных упражнений, особенно беговых, двадцать минут растяжки и, наконец, пятикилометровая пробежка. Минхо сразу вырвался вперёд, оставляя команду далеко позади. За ним, отставая всего на несколько метров, бежал Ньют. К тому времени солнце осветило большую часть стадиона, стало гораздо теплее. Томас неотрывно смотрел на удаляющуюся спину лучшего друга (которого он ещё считал таковым) и, стараясь сохранять спокойствие, стал набирать скорость. Бегать он умел не хуже, чем кто-либо из команды, но отчего-то упорно отказывался выкладываться на полную. До этого момента. Как будто ему не хватало стимула. Вот только он понятия не имел, почему этот стимул возник именно сейчас. Был ли в этом виноват Ньют? Возможно. Был во всей этой ситуации некий символизм. Не так давно у Тома были прекрасные отношения с этим парнем, и ему казалось, что он никуда от него не денется, даже убежав далеко вперёд – это ведь всего лишь стадион. И дело было вовсе не в расстояниях, как таковых, а в своего рода «канале связи». Ментальном, если угодно. Однако теперь, когда эта связь по неясным причинам прервалась, возникла потребность чисто физически оказаться ближе к человеку, на минимальном расстоянии. Догнать его. Показать, что и ты способен поддерживать связь при любых условиях. Томас был способен, и хотел это доказать. Ньют. Высокий, поджарый, светловолосый и до жути опрятный. Ну, серьёзно, как можно приходить на тренировку в белой… нет, белоснежной толстовке? И, что самое главное, уходить с тренировки в той же идеально чистой белоснежной толстовке? Кто бы, будучи спортсменом, так смог? Наверное, только Ньют, потому что он… да, потому что он жутко опрятный. Даже его сильно отросшие волосы, собранные в крошечный хвостик, выглядят аккуратно. Том мог бы поспорить на что угодно – если бы он отрастил себе такие же вихры, ни черта бы он не смог уложить их аккуратно. И выглядел бы глупо. Лохмато и глупо. Ньют следит за собой, следит за своим здоровьем. Не зря же он купил эти дурацкие наручные часы со встроенным пульсометром. Ох уж эти часы! Черная полоска, похожая на обыкновенный напульсник. Ему идет. Он ведь еще чудовищно пунктуальный (наверняка, благодаря всё тем же часам). И ответственный. Да, он внимателен к себе, но куда больше внимателен к окружающим – всегда и всем поможет… Если ты не разозлишь его чем-нибудь. Может и обидеться. Наверное. Он ведь тоже человек. Совершенно замечательный человек, лучший друг, которого только можно пожелать и не хочется терять, с которым хочется разговаривать, проводить время, размышлять об апокалипсисе в конце концов! Господи, это человек, с которым не страшно (и даже приятно) было бы встретить этот самый апокалипсис. Но для этого нужно быть с ним рядом. Томас почти не заметил, как обогнал Ньюта. Просто в какой-то миг белоснежная толстовка пропала из поля зрения. Том не стал оборачиваться, лишь приложил все силы, чтобы вырваться еще немного вперёд. Через минуту он услышал нелестный отклик в свой адрес из-за спины – Минхо явно удивлён. Так и должно быть. Последние два километра он не сдавал позиций, соперничая с капитаном за первенство. Финишную черту они пересекли почти наравне – Томас мог поклясться, что на долю секунды оказался впереди. Судя по любвеобильной затрещине, которой его наградил Минхо на финише, тот мог поклясться в том же. - Ты просто охренел! – рявкнул на него капитан. Но Томас не был оскорблён или напуган этим, нет – он улыбался, как последний идиот, и мог поклясться ещё кое в чем. В том, что Минхо был рад чуть ли не больше него самого, потому что всегда этого от него ждал и выражал это ожидание весьма ощутимыми пинками. Дождался. И так уж вышло, что этот парень слишком груб, чтобы выражать свою радость с долей раздражения как-то иначе. А ему бы и не пошло. Ещё одна не менее любвеобильная затрещина прилетела ему от тренера вместе с требованием бегать так «на каждой грёбаной тренировке». Ньют, вполне ожидаемо, прибежал третьим, отстав на пару секунд. И не стал останавливаться, направившись сразу в спорт-корпус. Томас кинулся за ним и, едва переступив порог раздевалки, захлопнул дверь и поймал его за локоть. - Ньют, стой! Парень обернулся и посмотрел на него сверху вниз (ну еще бы! Сколько там разница в росте? 15 сантиметров? Ладно, всего 13) с напускной холодностью. Явно напускной. Именно сейчас, вблизи, наедине, Томас понимал, что это явно. Он ни на секунду не растерял решимость. - Можем поговорить? – спросил, или вернее, потребовал он. Ньют тяжело вздохнул, выравнивая дыхание после бега. А только ли из-за бега? - О чем ты хочешь поговорить? – старается сохранять холодность в голосе. - Ты сам прекрасно знаешь, - вздыхает Том почти злобно, почти раздраженно. Почти обиженно. – Что я сделал не так? В голубых глазах Ньюта больше нет напускной холодности. Есть явная боль. Такая явная, что Томас почти чувствует её так же, как чувствует Ньют. Теперь Тому кажется, что он смотрит сверху вниз. Из-за двери доносятся звуки шагов остальных членов команды, а Ньют болезненно молчит и смотрит затравленно. Совсем не похоже на него. Томас решает, что делать, за долю секунды. - Ньют, пожалуйста, давай поговорим, - он говорит вкрадчиво, тихо, четко, и смотрит прямо в глаза. – Я дождусь тебя после занятий, мы где-нибудь спокойно сядем и поговорим. Я хочу знать, в чём провинился перед тобой, и исправить это любой ценой. Понимаешь? Ни за что не поверю, что в этом нет причины. А если её всё же нет, я сильно разочаруюсь в тебе. Просто потому, что мы слишком долго были друзьями, и ты слишком хорошо относился ко мне, чтобы вот так просто отказаться от нашей дружбы. Ньюту больно. Это видно. - Пообещай, что мы сегодня же поговорим, - просит Томас мягко, когда звуки шагов и голоса ребят из команды звучат уже очень отчетливо. Ньют кивает. - Хорошо, Томми, - его голос надломлен. – Мы поговорим. Сегодня. У него занятия заканчиваются сегодня на два часа позже занятий Томаса. Ему ли не знать – расписание Ньюта он знает чуть ли не лучше своего собственного. Он подождет. - Хорошо, - вздыхает он и отступает к своему шкафчику как раз в тот момент, когда дверь в раздевалку открывается, пропуская бегунов. Томас краем глаза смотрит на Ньюта, который не спешит переодеваться, сам же скидывает с себя душную толстовку, стаскивает с ног кроссовки, стягивает влажную от пота футболку и спортивные штаны и, прихватив полотенце, идет в душевую. Там, стоя под прохладными струями и отвернувшись лицом к стене, он старается успокоиться и молится о том, чтобы этот день прошёл как можно быстрее. После душа он быстро переодевается, не пытаясь даже отыскать Ньюта взглядом, и медленно идет в столовую. После тренировок просыпается чудовищный аппетит, а времени до начал занятий предостаточно. *** В кои-то веки его безобидная просьба не обернулась против него – занятия действительно прошли быстрее, чем ожидалось. Самыми долгими показались последние минуты второй – и последней на сегодня – лекции. Когда и они канули в лету, Томас подхватил свою сумку и первым покинул аудиторию, хотя спешить ему было некуда. Дойдя до соседнего корпуса, где у Ньюта с минуты на минуту должна была начаться лекция, он сел на скамью у входа и приготовился ждать. Хоть до посинения. Но ждать, вопреки худшим опасениям, пришлось не долго. Через двадцать минут из дверей института начали выходить люди, которых Томас помнил, как сокурсников Ньюта. Совершенно точно. Томас поднялся. Сам Ньют вышел последним и, отыскав его взглядом, направился к нему. - Нас кинули, - сообщил он безликой интонацией, и не было понятно, рад он отмене лекции или нет. Томас кивнул, принимая к сведению. - Куда пойдем? – осторожно спросил он. - Давай… ко мне? На этот раз его голос слегка дрогнул, выдавая его волнение. Томас снова кивнул и, стараясь унять не пойми откуда взявшуюся дрожь в пальцах, сжал ремешок спортивной сумки обеими руками. - Хорошо. Ньют жил в паре остановок от института и путь к его дому Томас знал, как свои пять пальцев, потому что раньше он частенько пропадал у него после учебы. Всю дорогу они шли молча. Ньют медлил, Томас не торопил. Оба старались привести мысли в порядок. Том пытался заставить себя думать над тем, что скажет, когда начнется их запланированный «разговор», но в голову ему, вместо нужных мыслей, лезли мысли, казалось бы, совершенно посторонние. Например, вот… Почему Ньют снова в белом? Серьезно. Снял белоснежную толстовку – ладно, надел белый пуловер… зачем? Почему он так тяготеет к этому непрактичному цвету? Хотя, стоит признать, ему идет. Чертовски идет. Особенно с закатанными рукавами. Особенно в сочетании с чёрными джинсами. С чёртовыми часами со встроенным пульсометром, которые выглядят как напульсник. Даже чёрно-синяя спортивная сумка со всем этим очень даже смотрится. Мысли Томаса беспорядочно роились, не позволяя сосредоточиться на чем-то одном. Он совершенно не представлял, о чем думает Ньют. Пытался представить, догадаться, но из этого получилось одно большое «ничего». Раньше ему удавалось угадывать. Но тогда они были на одной волне, в чем сейчас не было никакой уверенности. И это злило. Нет, скорее расстраивало. Было очень обидно. Как бы оба не пытались идти медленнее, вскоре они дошли до многоэтажного дома и вошли в подъезд. Квартира Ньюта располагалась на седьмом этаже, однако ни один из них не подумал воспользоваться лифтом. Пеший подъем был, своего рода, последним шансом подумать перед разговором, который ещё неизвестно, куда заведет. Парни поднимались так же медленно, как до этого шли к дому. Томас пытался успокоиться, старался усмирить нервную дрожь в руках – получалось плохо. В груди засело странное чувство, говорящее, вероятно, что вскоре всё изменится. Он не хотел думать об этом. Но что-то глубоко в его сознании настойчиво повторяло одно и то же – ничто уже не будет как прежде. Строить догадки на этот счет не хотелось, так как мысли, стоило задуматься об этом, приводили его к совершенно нежелательным заключениям. Том не заметил, как они добрались до седьмого этажа, из мыслей его вывел щелчок замка и тихий голос Ньюта. - Заходи. Он переступил порог и оказался в квартире, что уже довольно давно стала для него вторым домом. Хотелось, чтоб так было и дальше. За спиной вновь щелкнул замок, и вскоре Ньют направился в свою комнату, а Томас, торопливо разувшись, последовал за ним. Его друг снял на ходу спортивную сумку с плеча, осторожно опустил её на пол, а сам безмолвно подошёл к своей кровати и сел на её край. Лишь теперь Томас заметил, как понуро выглядел Ньют: его плечи - широкие и крепкие, обычно расправленные и расслабленные, - поникли, голова склонилась, отросшая чёлка скрыла лицо, локти тяжело уперлись в колени, а кисти рук повисли так, будто парню перерезали сухожилия в области запястий. И он молчал. Том по привычке закрыл за собой дверь и тоже скинул сумку на пол. Воцарившаяся тишина пугала и нервировала. Он подвинул ближе к себе офисное кресло Ньюта и сел, не зная, что сказать. Так прошло около трех минут. Томас лихорадочно обдумывал, с чего бы начать разговор. Даже такая мелочь отчего-то вдруг стала такой сложной. Раньше ему ничего не стоило начать разговор – для этого сгодился бы любой, даже самый глупый вопрос. Теперь всё как будто висит на волоске и любое неверное движение может привести к ужасным последствиям. - Что ж, - тихий голос Ньюта в воцарившейся тишине прозвучал слишком неожиданно, Томас даже вздрогнул. – Ты хотел поговорить, - Напомнил он. – Начинай. Сердце Тома заколотилось, как бешеное, пальцы снова задрожали, и он с силой сжал руки в замок. Он нервничал так, будто сидел перед экзаменатором, лихорадочно подбирая слова для осмысленного и выразительного ответа на неожиданный вопрос. Молчать стало совсем тяжело, и он решил начать с того, что первое придёт в голову. Вздохнув и прочистив горло, он посмотрел на Ньюта – тот приподнял голову, выжидающе глядя на него из-под чёлки – и произнес: - Ты знаешь, я не люблю разводить истерики, - ему тут же захотелось врезать себе посильнее в наказание за откровенную глупость. – Но иногда хочется. – Чуть помедлив и глубоко вздохнув, он продолжил: - Скажи, почему вдруг ты начал избегать меня? Ньют хмыкнул, тихо и неопределенно, и, вперив взгляд в пол, сказал: - Почему? Ну, я подумал, что больше не нужен тебе. Его голос звучал печально и мягко, в нём не было ни капли осуждения. Это сбивало с толку. - С чего ты это взял?! – нахмурился Томас. Ньют вновь поднял на него взгляд. - Не догадываешься? Том нервно мотнул головой: - Понятия не имею. Ньют вздохнул, что-то для себя решая, и пояснил: - Девушка. Я видел тебя с девушкой. Около месяца назад. - С какой?.. – Томас осекся. Перед мысленным взором вмиг возникло лицо подруги, с которой он встретился в институте как раз около месяца назад, и его тут же захлестнуло недоумение и смутная обида. – И тебе этого хватило, чтобы отказаться от нашей дружбы? Все его эмоции чётко отразились на лице, в глазах. Ньют виновато посмотрел на него, грустно улыбнулся и сказал, так же мягко: - Ты просто не представляешь, как меняются отношения друзей, когда у одного из них появляется девушка. Том недоуменно нахмурился. - Представляю. Вот только с чего ты взял, что я с ней встречаюсь? - А нет? – невесело усмехнулся Ньют. – Ты держал её за руку. У Тома возникло парадоксальное желание отрицать и оправдываться. - Нет же! Это Тереза, - затараторил он. – Мы с ней состояли в одной группе на курсах по выживанию в экстримальных условиях. Она, кажется, больше мужик, чем все, кого я когда-либо знал. И думает она лишь о том, как бы обосноваться дикарём где-нибудь в горах, подальше от цивилизации. Серьёзно! Мы с ней год не виделись. Я взял её за руку только для приветствия… - И не отпускал минут пять, - добавил Ньют. Томас не совсем понимал сложившуюся ситуацию. От роящихся в голове мыслей, не желающих складываться в приличную логическую цепочку, стало почти физически больно. Он вновь вздохнул, шумно и тяжело, и обреченно произнес: - Можешь мне не верить, но она сжимала мне пальцы, чтобы проверить, как долго я продержусь. А хватка у неё стальная. И она так делала со всеми парнями на курсах. Ньют что-то тихо простонал, зажмурился и уронил голову на руки. Оба ненадолго замолчали. - Что ж, - произнес Ньют. – Это всё равно случилось бы. - Что случилось бы? – устало спросил Томас. Эта ситуация ему совсем не нравилась. Ньют выпрямился. Теперь он выглядел более напряженным, хотя и старался сохранять спокойствие. - Если ты надеешься вернуть нашу дружбу, какой она была раньше, то скажу сразу – не получится, Томми, - сказал он, и на этот раз мягкие интонации разбавились сталью. Совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы от этого голоса душа Томаса рухнула в пятки, а внутри всё заледенело. – Не потому, что ты якобы стал мне противен или что-то в этом духе. Нет. Дело не в этом. Губы и горло мгновенно пересохли. Том нервно сглотнул. - А в чем? – почему-то страшно было задавать этот вопрос. Ньют посмотрел на него с огромным сожалением и произнёс: - В том, что я больше не смогу изображать твоего друга. Томас побледнел. Что-то внутри него оборвалось и рухнуло в бездонную пропасть. Это было жестоко. Он был так привязан к человеку, который, оказывается, всё это время лишь играл роль. Колючие мысли запестрили, порождая домыслы один хуже другого, и свелись к выводу, что с ним общались из вежливости до поры, пока не появился мало-мальски удобный повод это прекратить… Ньют, наверное, просто устал от него. Теперь Томасу казалось, что те эмоции, что он разглядел на лице Ньюта сегодня утром в раздевалке, он истолковал совсем неправильно. Не просто казалось, он был почти уверен в этом. Почти. Какая-то его часть всё еще не верила, отказывалась верить в столь болезненное предательство. Может, поэтому он не испытывал злости. Он чувствовал себя беспомощным. - В смысле?.. – голос охрип, Томас снова сглотнул. Он говорил, не поднимая головы. – Значит, до этого изображал? – Слова давались тяжело. – Но на кой, вообще, чёрт тебе это было нужно? Если это корысти ради, то я откровенно не понимаю: я не богатенький наследник, не гений какой-то, не сын преподавателя по биофизике и вообще не тот, с кем кому-либо было выгодно со мной дружить. Так, скажи мне, на кой черт это было надо? - Корысти ради – это точно, - задумчиво кивнул Ньют. Томас совсем обессилил. К такому он не был готов. - Что?.. – произнес он, поднимая измученный взгляд на парня. - Просто я люблю тебя, Томми, - произнёс Ньют, улыбаясь нежно и грустно. – Уже давно, и совсем не как друга. И рано или поздно мне надоело бы изображать твоего друга. Особенно, если бы ты продолжал так же тянуться ко мне, как раньше. Сердце Тома забилось, как сумасшедшее. Парень утратил дар речи, оцепенел и совершенно растерялся. И не знал, чему он теперь может верить. Он вновь опустил глаза, уставившись в пол. Несколько минут ушли на то, чтобы просто осознать до конца смысл сказанных Ньютом слов. Он в корне ошибся в своих выводах относительно поведения человека, которого считал лучшим другом. Он ошибался с самого начала. Выходит, Ньют мастерски внушал ему мысль о крепкой дружбе на протяжение многих лет, если верить его словам. Он вдохновлял Томаса свои примером, поддерживал, давал дополнительный стимул, чтобы двигаться вперёд, раскрывать потенциал… И всё лишь бы оставаться рядом с ним и не давать повода для расставания. Если подумать, это ведь благодаря его стараниям они так много времени проводили вместе. А Томасу, по сути, просто удобно было думать, что они всего-то навсего лучшие друзья – и ничего более. - Лю… бишь?.. – выдохнул он, пораженно и рассеяно. - Да, Томми. Очень. Люблю, - ответил Ньют, четко проговаривая слова. – И ты просто не представляешь, как сильно я тебя хочу. Просто. Не. Представляешь. Последние слова он произнёс таким глубоким и проникновенным голосом, что у Томаса побежали мурашки по коже. Вмиг нахлынуло смущение, пульс участился, лицо запылало. Он не нашёлся, что сказать. - Утром… - сказал Ньют, и Томас вздрогнул от звука его голоса. – Ты хотел знать, чем провинился передо мной, и собирался исправить это любой ценой. Так вот… Ты виноват только в том, что оказался человеком, которого я полюбил, с которым хотел быть рядом всегда и не хотел ни с кем делить. И этого уже не исправишь. Я не смогу вновь стать тебе другом, да и ты уже не сможешь относиться ко мне так, как раньше. И у этой ситуации может быть только один из двух возможных исходов. Первый – ты уходишь отсюда, и мы больше никогда не видимся, не разговариваем, стараемся не попадаться друг другу на глаза, - Эти слова заставили Томаса вскинуть голову и беспомощно, с немой мольбой посмотреть Ньюту в глаза. – И второй, - Парень остановился, чтобы глубоко вздохнуть, и продолжил: - Мы… становимся парой. Со всеми вытекающими последствиями. Томас ошарашено замер и беспомощно уставился в пол. Сердце в груди болезненно сжалось, из глаз чуть не брызнули слёзы, водная пелена заволокла взор. Юноша почувствовал себя загнанным в угол. На секунду ему показалось, что это до жути реалистичный сон. Шутка разума. Но это был не сон, и никто тут не шутил. Он не был готов к такому, мысли о том, что ситуация сложится подобным образом, ни разу не приходили ему на ум. Он никогда не допускал мысли о том, что Ньют уйдёт из его жизни, покинет его. Впрочем, он ведь никуда не уходил, но поставил перед сложным выбором – либо навсегда прекратить общение с ним, с самым близким и дорогим человеком на Земле, либо… стать ещё ближе. - Томми, решать тебе, - произнёс Ньют мягко, без давления. – Для себя я уже всё решил. Но, пока ты не сделал свой выбор… - Он глубоко вздохнул, решаясь на что-то, и спросил: - Можно мне тебя поцеловать? Всего один раз. Том вздрогнул от его слов, и почти не удивился тому, что дрожь эта была приятной, а не такой, какая бывает от страха или отвращения. Он и не испытывал отвращения. Может, немного страха, но это само собой. Ведь это так ново и необычно. Но это же Ньют, и от мыслей о поцелуе с ним внутри всё сладко сжалось, а к щекам прилила кровь. Томас понял, что это, по сути, его последний шанс и, вероятно, последняя просьба Ньюта. Это может стать их прощанием, после которого они, возможно, сами не захотят попадаться друг другу на глаза… А может стать первым шагом для развития новых отношений. Попробовать стоило. - Хорошо, - кивнул Томас через несколько долгих секунд, не оставляя себе больше времени на раздумья. Ньют встал с кровати и медленно подошёл к нему. Тому отчего-то было страшно поднять глаза. Его проняла мелкая дрожь. Тёплые длинные пальцы мягко обхватили его предплечье в немой просьбе подняться с кресла, Томас повиновался и теперь стоял очень близко к Ньюту, который не спешил отпускать его руку. Том неуверенно посмотрел на его лицо, заглянул в его любящие и всепрощающие глаза, и тут же смущенно зажмурился, стараясь не дышать. Восприятие времени исказилось. Казалось, что оно существенно замедлило свой ход. Томас почувствовал тёплое дыхание на своей щеке и нервно облизал губы, а в следующее мгновение их накрыли губы Ньюта, осторожно и нежно, и замерли на пару секунд. Том коротко выдохнул через нос и сильнее зажмурился, борясь с желанием убежать. Не оттого, что это было неприятно – всё как раз наоборот. Оттого, что это ужасно смущало. Все попытки отступления зачахли на корню, стоило только Ньюту сместить свою руку на талию Томаса, пододвинув его ближе к себе, и слегка углубить поцелуй. Том и сам не заметил, как начал отвечать. В животе будто запорхали треклятые бабочки, а тело онемело от ласки. Ньют, не встретив сопротивления, прижал его к себе обеими руками, продолжая целовать со всей страстью, что не давала ему покоя многие годы. Томас не оттолкнул его. Нет. Вместо этого он тихо простонал ему в губы и обнял за шею, прижимаясь теснее. Прикосновение тёплых широких ладоней Ньюта к спине, его поцелуи, заставляющие тело трепетать… Кажется, теперь всё встало на свои места. Ньют напоследок сжал губами нижнюю губу Томаса, завершая поцелуй, но отстраняться не спешил. Он прижался подбородком к его плечу, обнимая ещё крепче, и тихо спросил: - Что выбираешь, Томми? Для Томаса всё стало очевидно. Ему не придётся прощаться с самым дорогим человеком. Он прижался горячими губами к шее Ньюта и жарко прошептал: - Чёрта с два теперь ты от меня куда-то денешься! Ты мой… Стоило вытерпеть всё это, чтобы наконец понять себя. Ньют счастливо фыркнул и потёрся носом об его плечо. - Это ты теперь никуда от меня не денешься, - выдохнул он ему в шею, касаясь её губами. – Я всегда был только твоим. Томас на секунду утратил связь с реальностью. Всё произошло так быстро, при том, что к этому они шли так долго. Это было сродни щелчку резинового жгута, который постепенно натягивали, а потом резко отпустили. «Щелчок» оказался в меру болезненным, довольно неожиданным, шокирующим и отрезвляющим. Не раздумывая над своими действиями, Томас потянулся за новым поцелуем и так увлёкся процессом, что не заметил, как оказался лежащим на Ньюте на его кровати. Ньют мгновенно перехватил инициативу, целуя то тягуче-нежно, то горячо и жадно, наслаждаясь реакцией Тома – тот охотно отвечал ему, млел и прижимался теснее. Расположившись поудобнее, они ещё долго не отрывались друг от друга, будто стремились за вечер наверстать упущенные часы незамысловатых ласк, объятий и поцелуев, которые нисколько не надоедали, хотя от них уже болели губы. Они почти не разговаривали, лишь постоянно соприкасались открытыми участкам кожи, будто по-новому изучали себя, прижимались друг к другу, цеплялись пальцами за одежду, переплетали ноги… В момент очередной передышки между поцелуями Томас прижался лбом ко лбу Ньюта, стянул маленькую резинку с его волос и осторожно запустил в них ладонь, слегка царапая кожу головы короткими ногтями. Как будто только этого и ждал. Эти волосы, если честно, уже давно не давали ему покоя – такие светлые, длинные, даже на вид мягкие, как пух. Всё время хотелось удостовериться, так ли оно на самом деле, а теперь для этого появились все законные основания. Томас, почти не понимая, что делает, надавил на плечо Ньюта, вынуждая его практически лечь на спину, и, нависнув над ним, зарылся носом в светлые пряди на виске. От них приятно пахло шампунем. Ньют всегда мыл голову после тренировки. - Чистюля, - выдохнул Томас с неопределённой интонацией, улыбаясь как в бреду. В отместку Ньют поцеловал его в шею, так опрометчиво подставленную под самые губы, и погладил пальцами участок кожи на пояснице, оголившийся, когда футболка слегка съехала. Это было приятно, и хотелось большего… И именно в этот момент Томас осознал некоторые вещи. При том, что Ньют сказал совсем недавно, он не спешит. Он ловко дразнит, как будто ничего не требует, но в то же время выжидает. И самое волнующее во всём этом то, что Том уже и сам хочет побыстрее зайти дальше. Хочет, чтобы Ньют бесцеремонно задрал на нём футболку, огладил горячими ладонями спину, а потом сместил бы их ниже, сжал пальцы… И это только самое начало. Всё, что Ньют говорил, все те чувства, что он вызывал своими словами, поведением и взглядами – всё это было частью его плана. Томасу оставалось лишь поражаться его хитрости. Надо быть хорошим психологом, чтобы сделать всё так незаметно и эффективно. Верно. Томас и не заметил, как стал зависимым от Ньюта. Точнее, не заметил, как Ньют сделал его зависимым от себя. День ото дня он всё глубже проникал в его мысли и сердце, изучал его, и в подходящий момент воспользовался знаниями, чтобы подвести план к логическому завершению. Даже тогда, когда он будто бы давал Томасу выбор остаться или уйти навсегда, он оставался в выигрышном положении, практически без риска. Ньют просто хотел присвоить его себе. И у него это получилось. Задумавшись над этим, Томас не заметил, как Ньют прижал его к кровати, а сам навис над ним, улыбаясь так же мягко, но в то же время хитро. - Понял, да? – спросил он, любуясь выражением восхищения на лице Тома. - Да ты… - пораженно выдохнул тот. – Ты просто жуткий манипулятор. Ньют тихо рассмеялся. - Серьёзно?! И все это было только ради того, что происходит сейчас? – спросил Томас. Ньют наклонился к нему, поцеловал в щёку и сказал: - Ради того, что происходит сейчас. И ради того, что было раньше. И ради того, что будет после. Ради того, чтобы быть с тобой. - Почему я? – непонимающе произнёс Том. Насколько он помнил, вокруг Ньюта всегда вились всякие красотки, одна из которых вполне могла составить ему достойную пару… - Ты и не знаешь, насколько уникален, Томми. Ох уж эта улыбка и глаза! - Ты меня с ума сведёшь… Больше не хотелось задавать вопросы. Отчасти потому, что уже надоело что-то выяснять, но в основном из-за того, что сильная рука Ньюта скользнула под футболку, огладив живот и грудь, а его губы вновь приникли к беззащитной шее. Том коротко простонал, когда горячие пальцы начали играть с его соском, в отместку запустил обе руки в светлые волосы, легонько потянул, вынуждая Ньюта приподнять голову, и поцеловал его нетерпеливо и жадно. Тот на секунду утратил контроль над ситуацией и вскоре сам оказался прижатым спиной к кровати. Томас медленно отстранился, оседлав его бёдра. Рука Ньюта, выскользнув из-под футболки, тут же легла на его бедро, а вторая несколько поспешно обосновалась на колене. В его взгляде промелькнул страх и напряженность. Парень будто перекрывал пути к отступлению, хотя никто отступать и не собирался. Томас просто хотел рассмотреть его так, как раньше не мог себе позволить. Близко и пристально. Уже давно он признался сам себе, что ему нравится тело его лучшего друга, и нравится в нём абсолютно всё от макушки до кончиков пальцев ног. На Ньюта было приятно просто смотреть, но иногда ещё хотелось дотронуться. Раньше это был, если можно так выразиться, «научный интерес» - просто хотелось потрогать его волосы, узнать, мягкая ли у него кожа, насколько крепки мышцы груди и живота… Хотелось прочувствовать это, но всё, что он мог позволить себе раньше, так это рукопожатия, дружеские тычки да похлопывания по плечу. Этого было недостаточно. Но с недавних пор всё стало возможным. Словно зачарованный, Томас рассмотрел Ньюта, насколько это позволяло положение. Он был красив, несомненно, и так по-своему, по-настоящему, не в пример парням, которые подражали штампованным поп-идолам с томными глазами, становились преувеличенно женственными, раскрашивали себя во все цвета радуги, увешивались бижутерией и новомодными одеждами. Ньют был самодостаточен. Он не красил волосы, не делал себе пирсинг, не покрывал тело татуировками. Он был интересен и без этого. Особенно его руки. Длинные пальцы, широкие ладони, запястья со слегка выпирающей округлой косточкой, светлые, едва заметные волоски… Просто любоваться ими можно было бесконечно. И Ньют, видимо, прекрасно это осознавал, и знал, как подчеркнуть – всего-то надо было закатать рукава свитера, да так, чтоб они собрались в гармошку у самых локтей, а потом ещё и нацепить эти часы… Чёрный широкий ремешок на светлой коже был как магнит для глаз. Засмотревшись, Том не сразу заметил, как эти самые руки несильно сжали его бёдра, надавив на кожу через ткань джинсов. От широких ладоней исходил приятный жар, поглаживания больших пальцев по внутренней стороне бедра вызывали табун мурашек по всему телу, расслабляя и погружая в негу. Томас, прерывисто вздохнув, осторожно прикоснулся к тыльной стороне ладоней Ньюта, медленно провёл пальцами по его жёстким предплечьям, перебрал складки ткани на локтях и огладил крепкие плечи, следя за движением своих рук. Смотреть и трогать было вдвойне приятней, не хотелось останавливаться. Ладони, будто самопроизвольно, скользнули по широкой груди и замерли в двух сантиметрах от сердца. Ньют не двигался, не сводил глаз с лица Томаса, ждал и старался скрыть напряжение и волнение. Но скрыть мелкую дрожь и частый пульс, как бы сильно ему ни хотелось, не получалось. Том прекрасно всё чувствовал и от этого сам волновался сильнее. Но нисколько не боялся, это волнение нравилось ему. И, если честно, самому захотелось большего. До дрожи. Внутри всё сладко замерло, а руки сами сползли вниз и скользнули под чудовищно белый пуловер, задирая его кверху. И, почему-то, от прикосновения к бархатистой горячей коже стало жарко, сердце начало отбивать сумасшедший ритм, а по телу вниз поползла сладостная истома. Теперь остановиться не получится – Том прекрасно это понимал. Он не сможет отказаться от Ньюта ни при каких условиях. Он будет желать его поцелуев и прикосновений, словно в трансе будет смотреть на него и восхищаться, а Ньют ни за что не позволит ему передумать. Он будет занимать все его мысли и владеть всеми чувствами, бесконечно смущая, провоцируя и заставляя наслаждаться каждым моментом, проведенным с ним наедине. *** - Вот ты ж засранец! – едва отдышавшись, заорал Минхо, отвешивая Томасу заслуженный подзатыльник. Том радостно рассмеялся и повалился на газон, раскинув руки в стороны. Ему казалось, что за спиной появились крылья, потому что, чёрт подери, ему хотелось летать, но спина болела так, будто из неё действительно что-то выросло. Что ж, на то были причины… вспоминая о которых, хотелось ещё и распевать, надрывая голос, «Как прекрасен этот мир». Дышать было тяжело, но он не мог перестать улыбаться, как выразился бы Минхо, «как кретин». Теперь он постоянно приходит к финишу первым, пусть лишь на доли секунды опережая капитана, и знает, что со временем этот отрыв будет становиться всё больше. Томас прикрыл глаза, улыбаясь и не реагируя на довольно ощутимые пинки Минхо, которые он сопровождал смачными ругательствами. - Учти, недомерок, я почти горжусь тобой, - с несколько злой радостью в голосе произнёс капитан, склонившись над Томом. – Только попробуй сбавить темп – живым зарою! Ответом ему была ещё одна сумасшедшая улыбка. Пора было идти в раздевалку и освобождать стадион, но Тому совсем не хотелось вставать с газона. Он действительно начал выкладываться на полную, однако пока не привык ко всему этому, и беготня стала отнимать много сил. - Пойдём, Томми, - послышался мягкий голос, вынуждая парня открыть глаза. Ньют склонился над ним, подавая руку, и тоже улыбался. Улыбался так, как мог только он. В этом обыденном действии в его исполнении было что-то ангельское. Такая же лёгкая счастливая улыбка озаряла его лицо, когда он проснулся, сжимая Тома в объятиях… В такие моменты Том понимал, что готов душу продать, лишь бы Ньют продолжал вот так и дальше улыбаться ему. - Пойдём, - согласился он и ухватился за широкую крепкую ладонь, чтобы в следующую секунду почувствовать, как мягкая сила поднимает его в воздух. - Сегодня ночуем у меня? – спросил Ньют так тихо, что никто, кроме Тома, при всём желании не смог бы этого расслышать. У Томаса по спине пробежали приятные мурашки, от которых кожа на несколько мгновений немела. Теперь он прекрасно понимал, что это предвкушение – тело, познавшее прикосновения Ньюта, откликалось мгновенно и требовало продолжения, и всё естество тянулось к нему, как росток к свету. А отказывать никто и не собирался. - Спрашиваешь ещё, - хмыкнул Том, смущенно отводя взгляд в сторону. Теперь-то он всё понимает. А ещё чувствует, что способен по меньшей мере на всё.