Индийская княжна

— Она такая красавица, Джон, — мой добрый мистер Трелони по обыкновению коротал время за пасьянсом, пока ждал визита портного. Тот уже запаздывал, и я был готов дать руку на отсечение, что мы услышим немало отговорок. — Ваша племянница, сэр? — почтительно поинтересовался я, поскольку перед этим он рассказывал о вчерашнем приеме у баронета Ли. — Племянница? — он удивленно взглянул на меня, и я поторопился долить ему бренди в серебряную стопку. — Да, она, несомненно, тоже прекрасна. Но я говорил об индийской княжне. — Индийская княжна была на балу? — Да нет же! — мистер Трелони сделал в мою сторону нетерпеливый жест и смел пышным рукавом игральные карты со стола. Хозяин чертыхнулся, и я поспешил поднять их, пока он не схватился за трость. Две бабочки на двойке сердец, нарисованные умелой рукой, приземлились прямо ему на туфлю, и мой господин резво, будто был на десять лет моложе и тридцать фунтов легче, наклонился и поднял карту. Я протянул ему те, что подобрал, ожидая выволочки за пропавшую игру, но он не глядел на меня, пристально рассматривая картинку. — Я встретил ее сегодня, во время утренней прогулки, — наконец ответил он. — Она была очаровательна. Другие женщины по сравнению с ней — как репа рядом с ванилью. — Но вы ведь не можете питаться одной ванилью, сэр, — неосторожно заметил я. Он не ответил мне и положил карту на стол. — Слишком ты дерзок на язык, — с осуждением заметил мистер Трелони, но я не услышал гнева в его голосе. Шелковая шапочка, которую он носил дома, съехала набок, придав ему комичный и залихватский вид, и я впервые увидел, что мой хозяин постарел. За последнее время на него свалилось немало несчастий. Война отняла у него немало денег, которые он на свою голову вложил в торговлю; друзья умерли или постарели; каждая новая возлюбленная требовала все больше подарков. Мой хозяин устраивал шумные приемы и балы, с удовольствием посещал все места развлечений Лондона: Бедлам, Тиберн, Королевский театр и кабаки на Друри-лейн, но всякий раз это доставляло ему все меньше удовольствия. Он ни разу не жаловался, но я видел, что его ранит, как богатенькие юнцы перебегают ему дорогу и со всей жестокостью молодости сочиняют эпиграммы о его лености и вольном образе жизни холостяка, который все еще думает о блестящем будущем. Он все больше предпочитал проводить время дома, стал реже отвечать на письма и уже даже не мечтал каждую весну отправиться в путешествие, в которое все равно ни разу не ездил. Грешным делом, каюсь, я призывал чудо, чтобы он женился на хорошенькой женщине, которая смогла бы приструнить его, но уж точно я не желал ему никакой индийской княжны. Этим вечером он сидел над картой Индии, старательно выписывая отрывки из книг пятидесятилетней давности. На мои осторожные вопросы мистер Трелони многозначительно пыхтел, и я отступал, не решаясь настаивать. Мне не нравилась его внезапная симпатия к незнакомке. По моему опыту, такая любовь всегда кончалась плохо — в моей деревне примеров было пруд пруди! Лишь через пару вечеров он расчувствовался настолько, что рассказал мне об их первой встрече, и мне оставалось лишь удивляться, как он — человек, известный своими любовными похождениями, — мог настолько ослепнуть. *** Серые, рваные облака затянули солнце, и холмы нашего графства, такие живописные в ясные дни, точно выцвели. С неба спустился холодный ветер, и Джон Трелони плотней запахнул плащ. Сильно пахло сырыми прелыми листьями, и хоть большинство деревьев еще сохранили свои кроны, шуршащая желтизна уже устилала узкую дорогу, вилявшую по холмам. Места здесь были уединенными, тихими; иной раз на тропе чаще встречались лисьи следы, чем человечьи, и редко когда проезжал всадник из ближайшего поместья. Тем удивительней было увидеть впереди двух слуг в расшитых ливреях. Потные, уставшие, мрачные они несли богато украшенный портшез, и Трелони приподнял от удивления бровь. Он снял треуголку на случай, если знатная персона решит приоткрыть занавеси, и отошел в сторону, наступив в грязь. Слуги прошли мимо него, обдав Трелони крепким запахом табака, и смуглые девичьи пальцы изнутри портшеза скользнули по красной бархатной занавеси на широком окне. Они были так изящны, что невольно рождали в душе самые приятные фантазии, и Трелони замер на обочине, воображая себе прекраснейшую из незнакомок. Он хотел было окликнуть слуг и уже набрал воздуха в грудь, но холодный ветер отрезвил его, напомнив о возрасте, слишком позднем для таких авантюр, и Джон Трелони лишь проводил их взглядом. В подавленном настроении он прошел до поворота, размышляя о тщете всего сущего и прежде всего — о тщете собственного существования, укоряя себя за трусость, но внезапный выстрел позади и женский крик заставили его встрепенуться. Он развернулся, нерешительно сжимая в пальцах трость, и все-таки бросился назад. — Я помогу вам, — крикнул он, задыхаясь, но крик вышел чересчур тихим, неуверенным. На месте преступления беспомощно валялся портшез с открытой нараспашку дверцей. Занавеси и позолота были безжалостно сорваны, и лиловая бархатная подушечка валялась в грязи — именно она невольно тронула сердце Трелони. Слуг нигде не было видно, лишь только беспорядочные следы туфель и сапог отпечатались на дороге. Джон Трелони прищурился, пытаясь разглядеть отпечаток женской ножки, но в этой мешанине его бы не нашел и искусный следопыт. «Опоздал!» — с тоской подумал он и опять пожалел, что не осмелился остановить портшез. Кусты зашуршали, и, навострив уши, серой молнией через дорогу промчался заяц. Трелони вздрогнул и не сразу заметил, что из-за дерева выглянула смуглая незнакомка. Она опасливо глядела на него черными глазами, похожими на два темных камушка в оливковом масле, и молчала. Трелони уставился на нее, и его мысли смешались. Почему женщину не украли? Или это не она ехала в портшезе? Незнакомка отступила на шаг. Походка у нее была непривычной, не такой, как у англичанок, и алое платье она носила точно с натугой. Черные волосы блестели даже в сумрачную погоду, и Трелони решил, что женщина смазывает их маслом. Та сделала еще несколько шагов, а затем неловко наступила на ногу и, легко вскрикнув, упала на мокрые листья. Трелони взял трость подмышку и заторопился к ней, но она глядела на него с таким ужасом, что он остановился на полпути, будто уперся в стенку. — С вами все в порядке? — как только слова сорвались с его уст, Трелони понял, что они были лишними — так глупо они прозвучали. Женщина не ответила, и он добавил: — Я хочу помочь вам. Не бойтесь. Вы говорите по-английски? Она настороженно смотрела на него, и Трелони уже было задумался, где найти толмача, когда смуглая красавица отозвалась: — Да, я знаю английский. Помогите мне встать, если вы джентльмен. Выговор у нее был, как у уроженки Девоншира, и Трелони опешил, но все же заботливо поднял ее с земли. От женщины дивно пахло — не привычной миртовой или апельсиновой водой, но чем-то сладковатым: ванилью или корицей с легкой ноткой острого перца. — Джон Трелони, эсквайр, — спохватился он и галантно поклонился. — Они могут вернуться, эсквайр, — совсем не по-женски отрезала незнакомка и тут же виновато заулыбалась. — Простите, я слишком резка к вам. — Это ничего, мисс… — он вопросительно приподнял бровь, но красавица не глядела на него, и вопрос повис в пустоте. — Вы волновались. Мы обязательно найдем ваших слуг и ваши драгоценности. Важно, что вы не пострадали. — О да, — рассеянно ответила та. — Они выскочили из лощины и напали на моих людей, чтобы ограбить. Меня же спасло мое красное платье. Осенью оно не так заметно на листве. Скажите, это в порядке вещей здесь? В Англии, — пояснила она. — А вы не…? — Нет, — она опять улыбнулась, ответив на незаданный вопрос о происхождении, и Трелони почувствовал себя уверенней. — Что ж, тогда, разумеется, отвечу — такое у нас редко случается. Возможно, это была шайка бешеных юнцов, которые любят напроказить. В любом случае, теперь вам нечего бояться. Я провожу вас, куда вы прикажете. — Надо выйти отсюда поскорей. И найдите мне после карету, прошу вас! Они могут вернуться, и нам не поздоровится. Трелони повиновался. Он осмелился предложить безымянной красавице навестить его дом, но она взглянула на него так, что он смутился собственной глупости. Странное чувство, говорил он потом, в последний раз смущение рядом с женщинами накатывало на него еще до совершеннолетия, а здесь: каждое слово казалось не к месту, а каждый жест — оскорбителен. Впрочем, она тепло поблагодарила его за помощь и перед тем, как сесть в карету, когда они вернулись в город, отдала ему на память платок… *** — Встретимся ли мы с ней еще раз? — хозяин глядел на платок, будто тот мог вызвать свою хозяйку. Из вежливости я промолчал. Девонширский говор, отказ искать грабителей, чрезмерное спокойствие — я бы ставил на то, что девица сама была разбойницей. С чего мой господин решил, что она из Индии, мне было неясно, но спрашивать об этом я не стал. Он взял платок в руки и разгладил его на столе. — Как думаешь, если я расспрошу о ней знакомых? Она была богато одета. Не может быть, чтобы ее появление осталось незамеченным в свете. Я шумно вздохнул, и хозяин хмуро взглянул на меня. — Не понимаю, как я тебя еще не выгнал, — сварливо заметил он. — Налить вам кофе, сэр? — Э! — он махнул рукой, и я принял жест за согласие. Пусть рука у него была порой тяжелой, но он был щедр, и порой я ловил себя на мысли, что испытываю к хозяину почти отцовские чувства, хоть он и был старше меня. *** О красавице никто ничего не знал: знать больше интересовалась скандальной историей с борделем герцога Бриджуотера и акциями Ост-Индской компании, которые ползли то вверх, то вниз, как только приходили новые известия с далекого континента. Я аккуратно складывал вырезки об акциях в кабинете, но хозяин точно перестал ими интересоваться. Управляющий поместья слал длинные письма с требованиями денег; по его словам, надо было изыскивать средства, чтобы вложиться в проект кирпичного завода, который планировали построить на земле хозяина, но для этого необходимо было выплатить крестьянам, живущим там, компенсацию… «Все ерунда!» — легкомысленно говорил Джон Трелони и пропускал мои скромные возражения мимо ушей. С того дня, как хозяин встретил загадочную незнакомку, он сильно похудел, став равнодушным к самым любимым блюдам, и иногда мне приходилось умолять его поужинать. Я забеспокоился и попытался найти девицу сам, но, что я мог, простой слуга? Круг моих знакомств тоже был узок — лавочники и прочие слуги, и никто из них не мог раскрыть секрета индианки. — Забудьте о ней, — хотелось сказать порой, но я видел, с каким безразличием он теперь ходил развлекаться, и понимал, что хозяин предпочел забыть обо всем прочем. Племянницы, женщины и друзья больше не радовали его, будто вместе с платком незнакомки он получил проклятье. С неохотой он теперь принимал гостей, и предстоящий визит его старого друга, доктора Дэвида Ливси, выбил хозяина из колеи. В письме доктор упоминал о помощи, которую может оказать только мой добрый сквайр, и тот был не слишком доволен тем, что его уютный и одинокий мир пытались пошатнуть. Доктор приехал на неделю и не один: он привез с собой помощника, юношу левантийской красоты, красневшего, как девица, да и похожего на девицу – лицом, манерами, тонкой костью челюстей и запястий. Шпага на его боку смотрелась странно и висела, будто игольница на цепочке. Признаться, такая компания совсем не подходила доктору, и я растерялся, когда встретил их у порога. У меня была еще одна причина для возмущения, через слугу доктора я намеревался передать весточку и деньги домой, но разве мог я обратиться с этой просьбой к джентльмену или его юному фавориту? Юнец казался неприступным и хмурым, он почти не открывал рта, и мой хозяин, по-моему, так и не понял, как его зовут. На второй день после приезда сквайр и доктор уединились в кабинете, пока юноша делал вид, что читает книгу. Не знаю, зачем он всякий раз садился за «Опыты» Поупа, ни разу он не перелистнул и страницы и, уверен, вряд ли прочел хотя бы одну страницу – настолько отсутствующим был его взгляд. Джентльмены позвали меня к себе набивать трубки, и, как я ни старался отвлекаться от их разговора, мне все же пришлось быть ему невольным свидетелем. — Мне странно, Трелони, — заметил Ливси после того, как они обменялись незначащими любезностями. — Вы, против обыкновения, нисколько не любопытны и не поинтересовались моим делом, ради которого я прибыл. — Вряд ли я смогу помочь вам, друг мой, — кротко ответил хозяин. — Нынче я стеснен в деньгах. Вы сами понимаете, что творится в южных морях, а все мои основные капиталы связаны с колониями. — Разве я просил у вас когда-нибудь денег? — Все когда-нибудь случается в первый раз. Доктор внимательно поглядел на него и выпустил колечко дыма. — Я замечаю в вас признаки черной меланхолии, Трелони. Вы переменились. В вашем возрасте это скверно. — Послушать вас, Ливси, так жить вообще скверно! — хозяин вспыхнул, точно порох. — Когда я кутил — вы говорили, что это неправильно, теперь я виду образ жизни аскета, достойный святого, но вы опять недовольны! — Тихо, друг мой. У вас расстроена душа. — Кому есть до этого дело? Давайте лучше о ваших планах, Ливси. Зачем вы приехали? — Ого, — тихо сказал доктор. Он кинул на меня быстрый взгляд, и я пожал плечами. — Мне нужны ваши связи. Уверен, вы можете замолвить слово, кому надо. — За кого? — безразлично спросил хозяин. Мне показалось, сейчас он бы замолвил слово и за самого дьявола. — В нашем приходе есть один юноша, которого несправедливо обвинили в присвоении чужих денег, — неторопливо начал рассказывать доктор. Терпеть не могу чужие тайны! Мой хозяин, видимо, подумал то же и нетерпеливо махнул рукой. — Если вы ручаетесь за него, Ливси, то я пойду хоть к самому Лорду-Канцлеру и заставлю его привстать с мешка, набитого шерстью. Как его имя? Это тот, что приехал с вами? Я что-то не расслышал за обедом, как его зовут. Доктор еле заметно улыбнулся, но совершенно серьезно заметил: — Я пришел просить не за него. С юным Хэзлоком уже все ясно — есть доказательства, что он не виновен. Беда с его возлюбленной, которая решила отомстить по зову своего сердца. Хозяин насупился и исподлобья поглядел на него. — Ох, уж эти возлюбленные, — пробормотал он. — Она милая девочка. Несколько необузданная, но и ее отец отличался буйным нравом. Хорошие манеры у нее не прижились, как не растет плодовое дерево в засоленной почве. — И что она сделала? Покапризничала в гостиной? Зачем нужно мое заступничество? — Для начала она убежала из дома с помощью верной служанки. Надо сказать, что отец выпорол ее, когда услышал, кто ей по сердцу. В ответ верная дочь украла у него деньги… — И за такую — вы хлопочете? — Погодите, Трелони. Я нисколько не оправдываю ее. За деньги она наняла нескольких бравых молодцов, чтобы отомстить обидчику своего возлюбленного. — Час от часу не легче! — Мой хозяин так разволновался, что чуть было не вскочил с кресла. — Женщина должна быть милой, красивой, покорной и умной, а не пиратом в женском обличье. — Жизнь судит иначе, друг мой. Не забудьте, что ее вело доброе чувство. — И что она сделала? — со слабым интересом спросил мой хозяин. — Упаси Бог, если бы такая женщина меня бы полюбила. — В дом обидчика приехала прекрасная иностранка со слугами, — ответил доктор, и мне показалось, что он нарочно тянет слова. – Ее хорошо приняли, одолжили денег под залог несуществующих индийских алмазов, дали портшез, когда она собиралась уехать… В дороге на девушку напали те самые молодцы и унесли ровно ту сумму, на которую был обвинен возлюбленный нашей героини. — Портшез? — тихо спросил Трелони. Он неловко повернул трубку, и пепел просыпался на ковер. Я бросился убирать его, и хозяин невидяще взглянул на меня. — Именно так. Его легче грабить, как призналась мне девица. В отличие от кареты. — И иностранкой была якобы знатная индианка? Доктор кивнул, и я похолодел. Бешеную девку надо было отправить в заточение, в тюрьму! — Погодите, Ливси… — мой хозяин потер лоб. — Индианка… Она ведь была настоящая? — Боюсь, что нет, друг мой. Они замолчали. Хозяин раздосадовано хмыкнул и осел в кресле, как опавшее тесто в кадушке. — Она притворялась! — оскорбленно заявил он. — И такую змею вы собрались защищать? — Ее отец сейчас при смерти. Она раскаялась и желает вернуть награбленное владельцу, но, разумеется, не хочет оказаться перед судом. Я верю ей. — Я хочу поговорить с ней, Ливси! Как можно быстрей! — хозяин швырнул трубку на столик, на драгоценное тиковое дерево, и я еле успел смахнуть ее на пол вместе с рассыпавшимся пеплом, пока он не испортил работу искусного мастера. — Что ж, я приведу ее. Доктор Ливси встал, и я заметил на его лице выражение недоумения, столь нехарактерное для этого человека. Хозяин потребовал бренди, как только гость вышел за дверь, и залпом выпил три стопки, одну за другой, не говоря ни слова. Пальцы у него дрожали, и он точно постарел еще больше. — Что это? — спросил он у меня, глядя в потухший камин. — Скажи мне, что это? — Должно быть, грязь на решетке, — осторожно предположил я, не совсем понимая, о чем твердит мой хозяин. — Грязь? Возможно. Но я не о том… Не прошло и получаса, как доктор вернулся и привел за собой молодого человека, вцепившегося в книгу. Он испуганно поглядывал на джентльменов и, казалось, готов был дать деру в любой миг. — Зачем вы его привели? – резко спросил Трелони. Юнец покраснел и умоляюще посмотрел на доктора. — Вы же хотели увидеть виновницу и заговорщицу, — ответил тот спокойно. — Но это не та девушка! От возгласа моего хозяина юноша вздрогнул, и я явственно увидел в нем девицу, нарядившуюся в костюм джентльмена и накрашенную, как джентльмен. С моих глаз будто спала паутина, и я понял, почему она сторонилась меня… Долго раздумывать я не мог и, повинуясь требовательному жесту, подал хозяину еще одну стопку бренди. — Нет-нет, — доктор властно взял ее из моих пальцев. — Не стоит пить, Трелони. Что значит «не та девушка»? — Я… — мой хозяин растерялся и замкнулся в себе. Я его понимал: он не хотел рассказывать о произошедшей истории, ведь трудно признаться, что ты гонялся за фата-морганой. — Достопочтенный мистер Трелони, должно быть, думает, что я дурила мистера Пикеринга, — девица неожиданно заговорила, и это была самая долгая тирада, которую я от нее слышал доселе. — Это была моя… служанка, мистер Трелони. А вы, наверное, тот забавн… милый джентльмен, который так напугал ее на дороге. Хозяин угрюмо фыркнул и махнул рукой в сторону кресла, предлагая ей сесть. — Можно говорить прямо, — сказал он мрачно. — Я, знаете ли, привык в своей жизни ко всякому. Дурак — так дурак. Но я не понимаю: где были вы, и почему ваша служанка осталась одна на дороге? Девица потупилась. Доктор смотрел на нее с веселым любопытством. — Она отвлекала вас, пока мы делили добычу в ближайшей роще, — неохотно призналась наконец девушка. — Стоило бы вам чуть больше поинтересоваться следами, и вы поймали бы нас вместе с переодетыми лакеями. Хозяин воздел руки к небу, и следующие полчаса мы слушали разгневанную тираду о несправедливости мира, о легкомыслии людей и о бесплодных надеждах. Он говорил так пылко, что составил бы конкуренцию Эсхину и Демосфену, как позже заметил доктор Ливси, кем бы ни были эти джентльмены; он нападал на пороки так страстно, будто юный фехтовальщик, полный задора; его мизантропии позавидовал бы пессимистичнейший из философов, а ругательствам — завсегдатай кабака. Признаться, меня начало клонить в сон, пока он разглагольствовал; доктор то и дело отворачивался, а девица задремала. Наконец, горло у мистера Трелони совсем пересохло, и он замолчал, запнувшись на полуслове. Я налил ему вина, и он жадно схватил бокал. — Я замолвлю за вас словечко, мисс… — хозяин вопросительно посмотрел на девицу, и та встрепенулась. Со сна она выглядела мило и невинно, будто ягненочек, и припухшие веки придавали ей очарования. — Анна. Анна Уиннингтон-Финч. — Да-да, а теперь чувствуйте себя, как дома… А мне, кажется, нужно выпить и полежать. Скажите мне, Ливси, почему вам доверяют красивые девушки? Они в вас даже влюбляются, в то время как я… — он спохватился, что чуть было не проговорился, и замолчал. — Я останусь с вами, - спокойно заметил доктор, но уголок его рта опустился, точно мой хозяин ткнул пальцем в незажитую рану. Сплошные секреты у этих господ, поди их разбери! *** Они прогостили еще несколько дней, и мой хозяин, окончательно утративший иллюзии о своей любви, постепенно оттаял. Он встретился со служаночкой, которую столь давно и страстно искал, но теперь, в привычном образе, она перестала быть недосягаемой незнакомкой и ничуть не напоминала индианку, и мистер Трелони был раздосадован тем, что собственное сердце подвело его. Мисс Уиннингтон-Финч почти без потерь вышла из истории, которую сама затеяла, помирилась со своим жестоким отцом, и ходили слухи, что после Рождества будет объявлена ее помолвка. К утренним прогулкам в одиночестве мой хозяин охладел и теперь частенько коротал время за перепиской со старыми друзьями, намекая всем вокруг, что весной обязательно соберется в дальние края. Удивительно, но он так никому и не рассказал о своей несчастной влюбленности, словно стыдился ее. — Есть люди, Ливси, которые созданы для счастья, — заявил он как-то утром, когда доктор зашел к нам после завтрака. — А есть такие, вроде меня, — куда ни плюнь, так везде вляпываются в какую-нибудь грязь, и фортуна захлопнет двери прямо перед носом! — Вы полагаете, что все внешне счастливые люди счастливы на самом деле? — осведомился доктор. Он пил кофе маленькими глотками, и на блюдце перед ним лежал тепличный ананас, который мне никогда не доводилось пробовать. Счастье — это крыша над головой, сказал бы я им. Это деньги на завтрашний день. Это знание, что в твой дом не придет война. Но они были господами, а я был и останусь слугой, и мое мнение ничего не значит. — Конечно, — с жаром уверил его мистер Трелони. — Зачем бы им притворяться счастливыми? Только такие неудачники, как я, остаются на краю жизни, позабытые, бесталанные, зря тратящие свое время!.. Пальцы у него потемнели от винограда и блестели от жира свиных отбивных с яйцами пашот, которые подавали на завтрак. Мой хозяин разрумянился, пока жаловался на жизнь, и доктор, похоже, тоже отнесся к его словам скептически. — Вам не идет философствовать, Трелони, — сказал он просто. — Прекратите это делать и почувствуете облегчение. Ваша беда в том, что вы с детства возомнили себя баловнем судьбы и не желали прикладывать усилий, чтобы добиться хоть чего-нибудь. Вы словно решили остановить время, надеясь, что оно послушается вас. — Отстаньте, Ливси, - буркнул мой хозяин. — Вы — зануда. Стоит мне только заикнуться о собственных бедах, и вы пихаете мне словесный снег за шиворот моей души, словно мстите за наши детские забавы. Он ополоснул пальцы в чаше и вытер их салфеткой, недовольный тем, что ему не удалось пожаловаться на жизнь. Да, все-таки он во многом оставался ребенком, в этом доктор был прав. Взрослый не мог пускаться в такие авантюры, как путешествие на остров сокровищ — не ради денег и выгоды, но ради приключений; взрослый бы не тратил денег с такой легкостью, не печалясь о голодных днях; взрослый думал бы не только об удовольствиях и о том, что будущее приносит исключительно радость. Я долил ему молока в кофе, стараясь, чтобы напиток стал нужного цвета и не потерял вкус. — Это не беды, друг мой, — заметил доктор. — Дай Бог вам никогда не знать настоящих. Мистер Трелони нахохлился и насадил на двузубую вилку кусочек ананаса с блюдца доктора. — Я много страдал, — обиженно сказал он и замкнулся в себе. За окном пошел густой снег, таявший почти сразу, как только касался окна, и унылый серый день посветлел, как по волшебству. Мой хозяин быстро сменил гнев на милость, но доктор почти не слушал его, погруженный в свои мысли. Внизу хлопнула дверь, и послышался голос нашего дворецкого, который почтительно интересовался у незваного гостя, как его представить. Мистер Трелони вытянул шею, превратившись в слух, потому что снизу донесся звонкий женский голос. Даже доктор вышел из своего оцепенения и выжидательно приподнял бровь. Дверь отворилась, и мы увидели Анну Уиннингтон-Финч, которую сопровождала смуглая, но сильно набеленная, как это было модно, девушка. Они улыбались и щебетали, как две райские птички, нарядные, хорошо одетые, и тощая служанка несла за ними большую корзинку, накрытую холстиной, на которой таял снег. Улыбка на лице спутницы мисс Финч померкла, когда она заметила доктора Ливси, и я увидел, как ложечка выскользнула из пальцев мистера Трелони и со звоном упала на блюдце. Анна недоуменно моргнула, сбитая с толку внезапной пантомимой узнавания, а доктор Ливси, наоборот, приподнялся в кресле. — Френсис! — укоризненно сказал он, и неизвестная гостья опустила глаза. Из-за ее спины выглядывал растерянный дворецкий. — Откуда ты здесь? Твоя мать уверена, что ты сейчас в Эдинбурге! — Так получилось, дядюшка, — скромно ответила девушка, но в ее голосе не было ни смирения, ни раскаяния. — Анна пригласила меня повидаться после долгой разлуки, и я… э-э-э… не могла отказаться. — И солгала отцу с матерью. Это моя племянница, Трелони, Френсис Сьюард. Вы, кажется, видели ее несколько лет назад. Сущее наказание для всех родных! — Сущее спасение, мистер Ливси, — поправила доктора Анна. Она сияла, как новенький шиллинг. — Так-так, - доктор наклонился над столом, разглядывая девушек. — И давно ты тут гостишь, Френсис? И как это я тебя не приметил? Племянница доктора Ливси бросила быстрый взгляд на окно, точно могла там прочесть ответ, а затем потупилась. — Уже несколько месяцев. Я бы все вам рассказала, дядюшка! — с жаром добавила она. — Просто мне надо было вас подготовить. Доктор щелкнул пальцами, и я поспешно налил ему вина. Мистер Трелони безмолвно сидел на месте и не сводил глаз с девицы. — К чему? — устало спросил мистер Ливси. — Тут так много рассказывать… — начала было Френсис, но они с Анной переглянулись, и девица вздохнула, — Признаться, мы пришли к мистеру Трелони. Извиниться. — И поблагодарить, мистер Ливси, — вставила мисс Уиннингтон-Финч. — Мы с Френсис связали этому прекрасному и великодушному человеку семь ночных колпаков на каждый день недели. Мистер Трелони издал горлом жалобный звук, и доктор наконец-то повернулся к нему. — Простите, Трелони, — на этот раз от его зоркого взгляда укрылось состояние моего хозяина. — Эти молодые девушки! Я начинаю думать, что наши предки поступали правильно, когда не давали женщинам воли. Чего доброго, они еще наденут штаны и начнут голосовать на выборах в Парламент… — Не преувеличивайте, дядюшка, и не злитесь на меня. Если бы я не помогла Анне, то как бы смогла жить? — Легко и беззаботно! — впервые я видел, как сдержанный мистер Ливси сердится. — То есть, как помогла? — Она посоветовала мне обратиться к вам за помощью, — заступилась за подругу Анна. — И я притворилась индийской гостьей, — обреченно призналась Френсис. Анна взяла ее за ладонь и умоляюще взглянула на доктора. — Вы же говорили мне, что это была служанка! — в голосе у мистера Ливси послышался отдаленный гром. — Мы боялись, что вы откажетесь помочь и запрете меня на год в какой-нибудь дыре… — Мне ничто не мешает сделать это сейчас! На год, на два, на десять лет! — Не сердитесь на нее, Ливси, — от слабого голоса моего хозяина все вздрогнули. — Я не сержусь. Я все простил. — Вы сразу показались мне таким милым! — от избытка чувств Френсис бросилась к его креслу, низко присела во французском реверансе и поцеловала ему руку. Мистер Трелони задержал ее за ладонь, и взгляд у него стал, как у старого пса, неожиданно увидевшего хозяйку. — Так-так, — еще раз сказал доктор и нахмурился, глядя на эту умилительную сцену. — Френсис, поди сюда. Нам придется серьезно поговорить. Надеюсь, мисс Уиннингтон-Финч пришлет твои вещи сегодня же. Простите, Трелони, но мне придется вас сейчас покинуть. — Приходите на обед, — выпалил мой хозяин, не сводя глаз с мисс Сьюард. — И на ужин. Я позову гостей, будут шарады… — Разве вам уже не мало шарад, Трелони? — доктор встал и отряхнул камзол от крошек. Он решительно взял племянницу под локоть и поклонился моему хозяину. — Я думаю, мы вскоре встретимся. Но вначале я разберусь с этим чертенком в юбке. — Будьте к ней милосердны, Ливси. — Я буду справедлив. Они вышли вон, и мисс Уиннингтон-Финч с реверансами вручила моему хозяину корзинку. Она волновалась и без лишних слов распрощалась, по-видимому, намереваясь уговорить доктора не наказывать подругу. Когда мы остались одни, мистер Трелони подошел к окну, на котором виднелись крупные капли от растаявшего снега. Дорогу к дому немного развезло, и мы видели, как по узкой наезженной темной полосе среди припорошенного снегом луга, идут две маленькие фигурки. — Как я несчастен, Джон! — воскликнул мой хозяин, и я удивленно взглянул на него. — Я думал, не будет ничего хуже разлуки… Но она - племянница Ливси! Легче сразу прыгнуть в жерло вулкана, чем рассказать ему о своей любви и заручиться его пониманием. И все же она так мила… Я покачал головой. Как по мне, так стоило подумать, каково будет жить с такой женой и вести хозяйство, чтобы не оказаться на развалинах усадьбы с одной лишь разбитой тачкой и кучей ребятишек. Но я был всего лишь слугой, а потому – не сказал ни слова.