Тени собрались и пляшут

Мы нашли великолепного шута, – он совсем еще юн, но проворен, как обезьяна, и остер, как дюжина придворных. Он жонглирует, загадывает загадки, показывает фокусы и чудесно поет на четырех языках. Мы выкупили его на свободу и надеемся привезти домой. Роберт будет от него в восторге – быть может, он даже Станниса научит смеяться. Мейстер Крессен улыбнулся и отложил письмо в сторону. Лорд Стеффон и леди Кассана скоро будут здесь и привезут этого парнишку. Кто знает, если он и впрямь так забавен, то глядишь, и Станнис не устоит перед его ужимками… «Горделивая» горделиво покачивается на волнах, подумал юный шут, осторожно ступив на трап. Двухмачтовая галея, принадлежащая лорду Стеффону Баратеону, стояла в порту вольного города Волантиса, куда лорд с супругой прибыли по поручению короля Эйериса. Юный шут понятия не имел, в чем заключалась миссия лорда Стеффона и леди Кассаны, но не сомневался в ее чрезвычайной важности. Статные и величественные лорд и леди неведомого Штормового Предела – отныне его новые хозяева; их земли, лежащие за водной границей – его новый дом. Палуба под ногами шута оказалась куда устойчивее, чем ожидалось. – Это пока мы в порту. Дальше будет качать как младенца в люльке. Шут обернулся. Один из моряков отложил швабру и приветливо осклабился, показав темные щербатые зубы. – Впервые на корабле, это по всему видать, – продолжал он, – стоишь на полусогнутых да локти оттопырил, будто по канату идти собрался. Шут торопливо выпрямился. – Меня зовут Тормил. А ты – новый шут милорда. – Шуты не носят имена, решать тебе, как звать меня. Матрос засмеялся. – Да ты забавник. Но вот что если каждый станет звать тебя по-своему? – Ну значит, так и быть тому, – шут подмигнул, провел рукой по волосам и вытащил оттуда обглоданный рыбий скелетик, который с поклоном протянул Тормилу. Тот попробовал взять подарок, пару раз ухватив воздух мощной лапищей. Наконец ему удалось поймать костяной хвостик, но шут проворно махнул ладонью, и вместо скелетика в кулаке моряка зажужжала жирная навозная муха. Вокруг них сгрудились другие члены экипажа, оставившие свои дела и собравшиеся поглядеть на диковинного гостя. А посмотреть стоило: лицо шута ото лба до подбородка было разукрашено татуировкой в красную и зеленую клетку, что делало его и без того уморительную мимику еще смешнее. Тормил добродушно смеялся вместе со всеми. – Давай еще, забавник, – приговаривал он. К тому времени как шут завершил свое маленькое представление, прозвище Забавник намертво пристало к нему. Шут понемногу привыкал к плаванию – в Волантисе он наслушался об опасностях, которые таят в себе морские глубины, и оттого первое время плеск волн за бортом галеи рождал тревогу в его душе. Но постепенно Забавник осваивался. Из разговоров с матросами он узнал, что галея никогда не уходит далеко в море, и что штиль может стать губительнее иного шторма. Паренек частенько проводил время с моряками – лорд Стеффон и леди Кассана ни разу не высказали своего недовольства этим, и шут, как мог, пользовался их молчаливым согласием. Вечерами он пел для лорда и леди Штормового Предела и их свиты; шут действительно знал песни на четырех языках и с удовольствием исполнял, что прикажут. Это была благодарная публика, но подлинную радость Забавник находил на нижней палубе, в кругу своих новых приятелей. Там он мог не только развлекать, но и быть слушателем. Истории о русалках и морских чудовищах волновали его воображение. Особенно нравилась ему последняя, рассказанная Тормилом, о любви русалки к утопленнику, которого она нашла после крушения судна. Она поцеловала его мертвые губы, и открыл он глаза, и стал двигаться и говорить, как живой. И моряк остался, потому что русалка покорила его, а морское царство оказалось самым прекрасным, что он когда-либо видел. Там, на дне морском, все иначе, чем на земле. На дне морском всегда стоит лето. Русалки вплетают водяные цветы в свои косы и носят платья из серебристых водорослей… Страшная сказка полюбилась шуту, и он частенько подумывал сложить песню. Печальную песню, ведь влюбленные недолго были вместе, – однажды мертвый моряк пожелал возвратиться домой. Тоска по дому оказалась сильнее русалочьих чар, и однажды он выскользнул из ее холодных объятий и выплыл на поверхность. Но земля не приняла его. Тормил говорил, что сам видел место, где похоронен русалочий возлюбленный. Иногда там видят девушку в прозрачном платье, с мокрыми волосами, она плачет и зовет своего ненаглядного. Встреча с ней сулит беду, и потому редко кто рискует выйти на берег ночью … Я бы ни за что не бросил любимую, думал шут, слушая тихий голос рассказчика, я бы остался и был с нею – всегда. Ночами ему грезились бескрайняя зелень подводных лугов, рассеянный солнечный свет в толще воды, бледные лица русалок, серебристые, как и их платья. Настал день, когда галея лорда Стеффона вошла залив, и резкие очертания Штормового Предела появились на горизонте, становясь все отчетливее. Забавник завороженно глазел на утес, восстающий из моря, на мощные стены замка, раскинувшиеся вдоль скалистого обрыва. Издалека белый и серый камень сливались, и оттого казалось, что родовое гнездо штормовых лордов поднимается из морских глубин. Резкий порыв ветра швырнул соленую пену шуту в лицо, он заморгал, протирая глаза, а когда отнял ладонь, то увидел, что небо над ними почернело. Губительные Валы вновь оправдали свое имя. Шквал обрушился на галею, захлестнув ее. Шут ухватился за что-то твердое, судорожно сжав пальцы, волна толкнула его в спину, сбила с ног, накрыла с головой, раз, другой, ослепляя, лишая возможности дышать. Но он держался сколько мог, пока силы не оставили его. Галея шла ко дну. Собравшиеся на стенах Штормового Предела с отчаянием смотрели, как гибнет судно их лорда. Спасательные шлюпки, торопливо спущенные на воду, были вмиг сметены бушующими волнами. Какое-то время обломки «Горделивой» держались на вспененных волнах, затем пучина поглотила их. В тот день шторм забрал жизни лорда Стеффона Баратеона, леди Кассаны Эстермонт и более сотни гребцов и матросов. Вместе с ними пошел ко дну мальчишка-шут, бывший раб из Волантиса, чье лицо, согласно местному обычаю, было татуировано в красную и зеленую клетку. Нежные девичьи руки обхватили его шею, и шут открыл глаза. Девушка с серебряными волосами и серебристой кожей улыбалась ему, обнажая мелкие жемчужные зубки с заостренными кончиками. Русалка из снов. «Поцелуй меня», – попросил шут. Рот, горло и легкие были полны воды, и ему удалось лишь беззвучно пошевелить губами. Но она поняла его, тихо и мелодично рассмеявшись, а потом подалась вперед, слегка приоткрыв темные губы. Что-то толкнуло его, отбросило назад, закружило, подняв мутную взвесь со дна. А когда вода очистилась, русалки рядом не оказалось. Не было никого – только бескрайняя зелень воды кругом, да шелковистые водоросли под ногами. Вот и все, подумал шут, погружаясь в сон, вот и все. Когда он очнулся, было светло. Солнечные лучи проникали под воду, где отражались от искусно вырезанных зеркальных цветов, свободно плавающих над головой, и рассыпались на миллионы блестящих искорок, дарящих мягкий рассеянный свет. Забавник огляделся – он лежал на широком ложе, устланном тяжелой тканью, а над ним не было ничего, кроме воды – плотной и бесконечной. Шут почувствовал движение и обернулся. Перед ним стояла девушка, одетая в длинный зеленый хитон. Лицо девушки до самых глаз скрывал платок того же цвета. – Пойдем, – произнесла она и осторожно коснулась обнаженной руки Забавника, – госпожа ожидает тебя, а еще столько предстоит сделать. Голос ее звучал странно, приглушенно, речь была невнятной, словно девушка произносила слова не разжимая губ. Прислужница ловко стащила с шута его лохмотья, обтерла тело прохадной шершавой губкой и обмотала туловище чем-то плотным и невесомым. Закончив, она взяла его руку и повлекла за собой. Медленно, как в полусне, преодолевая сопротивление воды, Забавник покорно брел за гостьей. Перед его взором проплывали огромные, роскошно обставленные залы, разноцветные стены с прозрачными вставками, открывающие взглядам живописные картины морского дна; диковинные цветы-светильники самых причудливых очертаний. Дойдя до широкой резной двери, украшенной коваными кольцами, девушка остановилась и сделала приглашающий жест. Шут протянул руку и застыл. Полированная поверхность отразила перекошенное от изумления красно-зеленое лицо, волосы, точно водоросли облепившие голову. И глаза – мутные, неподвижные, подернувшиеся пленкой. Я мертв, понял шут, прижав ладонь к груди в тщетной надежде различить биение сердца. Но прислужница вновь коснулась его плеча, напоминая, зачем он тут, и шуту ничего не оставалось, как толкнуть тяжелую створку – и войти. Еще один сверкающий зал этого подводного дворца. Шут начал находить своебразное очарование в передвижении по этим огромным, заполненным водой пространствам. Он слегка отталкивался от каменного пола, и тело послушно плыло в заданном направлении. Эта комната отличалась от ранее виденных, стены были отделаны массивными плитами из тусклого желтого металла, такими же плитами был выложен пол, и повсюду стояли искусно вырезанные статуи. Шут коснулся одной из них, пораженный совершенством работы скульптора. Изваяние изображало девушку с длинными, рассыпавшимися по плечам волосами, которая простирала руки в немой мольбе. Тонкие запястья и щиколотки были спутаны массивной цепью, свободный край которой был вмурован в пол. Поза статуи была просто пугающе правдоподобна, и если бы не безжизненный блеск металла, шут мог бы поклясться, что девушка перед ним – живая. – Добро пожаловать, – произнес глуховатый женский голос. Шут вздрогнул. Высокий золотой трон в центре зала, на котором восседала хрупкая женская фигурка в блестящем наряде, он также поначалу принял за скульптуру. Он торопливо преклонил колени, кляня себя за невнимательность. – Приветствую, госпожа… Ваше Величество, – в последний миг шут разглядел изящную тиару с тремя зубцами на голове женщины-статуи. Женщина удовлетворенно кивнула. – Встань, шут. Забавник поднялся, с любопытством разглядывая незнакомку. Лицо золотистой женщины было закрыто, как и лицо его провожатой, а платье – соткано из тонких металлических колец, оставляя обнаженными стройную шею и тонкие руки. Кожа женщины была выкрашена золотистой краской и украшена мельчайшими чешуйками, блестевшими, как драгоценные камни. Золотые волосы были уложены в конусовидную прическу. Золотая Королева взмахнула рукой, и двери отворились, впуская вереницу прислужниц с подносами и раскладным столиком. Споро управившись с сервировкой, девушки, кроме одной, беззвучно удалились. Сойдя с трона, владычица подводного дворца удобно расположилась на подушках, разложенных предусмотрительными служанками, после чего позволила присесть и шуту. – Я знаю, ты изумлен, – сказала она, подождав, пока ее кубок будет наполнен. – Спрашивай, шут, и я отвечу на все твои вопросы... В ту ночь шут спал плохо. Слишком много всего свалилось на его голову. Он ворочался с боку на бок, тревожа сонную воду, и перебирал в памяти все, что узнал от Золотой Королевы. На дне морском все иначе, чем на поверхности, шут. Все возможно, даже то, чего не бывает в сказках. Ты умер и все же живешь. У моря свои законы, помни об этом. Он даже не мог понять, что чувствует – радость ли, горечь ли. «Ты спасся, так смейся же! – нашептывал тайный голос и тут же прибавлял. – Теперь ты мертвец, так плачь!» Я жив, упрямо твердил себе шут, теперь мое место в здесь, под водой – и завтра я буду петь для Золотой Королевы. Одна из Сестер, следуя за галеей, слышала твое пение, слышала, как радовались люди твоим забавам, и потому ты здесь, в нашем дворце, а не гниешь на дне гавани на радость рыбам. Мы тоже хотим твоих песен и трюков. Шут вспоминал прекрасное лицо русалки и гадал, кто же из Сестер – его спасительница. Все, кого он видел во дворце – носили покрывала, и он не осмеливался просить их показать лица. Так проходили дни и ночи шута в подводном дворце. Королева была добра к нему, окружая его почестями и роскошью, взамен требуя лишь одного – развлечений. Каждый день шута звали в тронный зал и там, в присутствии Королевы и ее свиты, шут пел или показывал фокусы. Лишь одно условие было поставлено ему – он не должен был повторяться в своих представлениях. Песня, загадка, фокус, трюк – что угодно, но лишь единожды. Это условие не испугало шута – раб, с детства воспитывавшийся, чтобы развлекать и смешить господина, он мог петь на нескольких диалектах Вольных Городов, ему были знакомы тягучие лхазарянские напевы и гортанные песни дотракийцев. Он был обучен множеству фокусов, загадок и шуток, в совершенстве владел мастерством комической пантомимы. Но время шло, публика становилась все требовательнее, и многообразие его шутовского арсенала понемногу начало истощаться. В тот вечер шут был в ударе – он исполнил новую песню, которую написал сам, ту самую, о любви моряка и русалки. Слушая пение шута Королева взволнованно отбивала ритм узкой ладонью, и тонкий звон чешуек на ее запястьях невольно аккомпанировал ему. Когда песня окончилась, Королева не отпустила шута с учтивыми пожеланиями, как поступала обычно. Она предложила ему разделить трапезу с ней и избранными Сестрами, что, понял шут, было великой честью. – Мне понравилась твоя песня, – начала Королева после первой перемены блюд. – Кто научил тебя ей? Двое Сестер, сидевшие по обе стороны от Королевы, промолчали, но шут видел как внимательно они ожидают его ответа. – Никто, с вашего позволения, – шут уважительно наклонил голову, – я написал ее сам, специально для вас. Женщины обменялись быстрыми взглядами. – Но ведь ты не просто так сочинил ее? – спросила Сестра, сидящая по правую руку. Шут замялся. – Мы заметили, что до того ты не исполнил ни одной песни о морской пучине и ее обитателях. Судя по всему, в надводном мире они не в почете, – это сказала вторая Сестра. – Мне рассказали историю, которая понравилась мне и показалась достойной, я сложил стихи и подобрал музыку, как смог. – Как интересно, – Королева ободряюще кивнула, – и кто же был этот рассказчик? – Один моряк с галеи лорда Стеффона. Его звали Тормил, не думаю, что он еще жив. – Вот как? – казалось, Королева утратила интерес к разговору. Повернувшись к одной из Сестер, она завела длинный разговор на незнакомом наречии. И тут шут не выдержал. – Ваше величество, позвольте… Золотая Королева удивленно взгянула на него, словно недоумевая, почему он все еще здесь. – Ты хочешь что-то спросить, шут? – Я хотел бы узнать, кто из Сестер нашел меня тогда, на дне. Я так и не смог поблагодарить ее, а ведь это она спасла мне жизнь и… Блестящие темные глаза на золотом лице сердито сверкнули, но голос прозвучал спокойно: – Это была леди Д’Алианна, если это так важно для тебя. – Сидящая слева Сестра наклонила голову в знак согласия. – Можешь поблагодарить ее и ты свободен. Я прикажу подать остальное в твою комнату. Смущенный шут промямлил слова благодарности и поспешил уйти. Он явно коснулся запретной темы и это обеспокоило его. В ту ночь шут снова спал плохо, пытаясь соотнести скрытое за вуалью лицо Сестры Д’Алианны с серебристым личиком русалки. Но как ни старался, ему это не удалось. Утро шута всегда начиналось с появления ловкой прислужницы, приносившей свежую одежду и умывальные принадлежности. Последнее поначалу очень смешило шута, который никак не мог взять толк: зачем мыться, если и так постоянно находишься в воде. Но со временем он стал понимать необходимость утреннего ритуала. Под непрерывным воздействием морской воды его кожа отвердела и стала маслянистой на ощупь, а вода, которую приносила Ирея, служанка, была пресной, как и та, что использовалась для питья, кроме того, содержала в себе освежающий экстракт морских трав. Покончив с утренним туалетом, шут обыкновенно готовился к вечернему выступлению, сочинял или выходил прогуляться. Иногда он задерживался, чтобы поболтать с Иреей – она была прислугой, а значит, шут мог не бояться задеть или оскорбить ее своим обращением. К тому же это было полезно, благодаря их беседам Забавник узнавал много нового про обычаи и традиции подводного королевства. Взамен он показывал девушке нехитрые фокусы, от которых она приходила в восторг, пряча улыбку под привычной завесой из плотной ткани. Вот и на этот раз шут с серьезным выражением лица продемонстрировав Ирее пустую ладонь, высыпал на ее поднос горсть фруктовых леденцов. После чего спросил: – Скажи, тебе знакома одна девушка – миловидная, очень длинные серебристые волосы, бледное лицо, большие светлые глаза. И она не носит платок. Если бы он не смотрел на служанку с таким вниманием, то возможно, и не заметил, как она вздрогнула. – Не знаю такую, – довольно уверенно ответила Ирея. – Впрочем, у леди Д'Алианны как раз длинные серебристые волосы. Наверное, речь о ней? – Нет, у Сестры волосы прямые, пепельного оттенка, и всегда уложены в тугой узел. А у той, кого я ищу, они цвета расплавленного серебра, и она носит их свободно… — шут ласково улыбнулся. – Я только хочу поблагодарить ее за спасение, понимаешь? Но я не могу найти ее здесь, ведь у вас принято прятать лица. Ирея учтиво поклонилась. – Мне жаль, что я не смогла помочь господину. Крепко сжав руку служанки, шут вложил в ее ладонь золотую монету. Одну из тех, которыми щедро награждала его Королева. – Если вдруг ты встретишь эту девушку, Ирея, я буду очень признателен, если ты скажешь мне об этом. Договорились? Легкий кивок, и прислужница скрылась за дверью. Минуло еще несколько дней. Ирея выполняла свои обязанности как ни в чем не бывало, ни взглядом, ни намеком не давая понять, что помнит о его просьбе. На всякий случай шут каждый раз оставлял золотую монету на постели, и каждый раз служанка брала ее, не говоря ни слова. На десятое утро, когда шут уже начал отчаиваться, Ирея шутливым жестом прикоснулась к уху, подражая манере Забавника показывать фокусы, – и протянула ему медный ключ с филигранно выточенной двойной бородкой. – Ключ? Зачем ты даешь мне ключ? Девушка покачала головой, приложив палец к губам. Шут перешел на шепот: – Он приведет меня к ней? Ирея бросила быстрый взгляд на двери и тихо ответила: – Сегодня ночью. В саду, возле оранжереи. Выходи осторожно и возьми все деньги, что у тебя есть. И ушла, оставив недоумевающего, но полного надежд Забавника. Когда темнота сгустилась, превращая воду вокруг него в непроглядную чернильную мглу, шут встал с постели и зажег свечу. Свеча загорелась неярким синеватым огоньком, пустив вверх узкую струйку пузырьков. У моря свои законы, помни об этом… Подводное пламя тоже было особенным – оно не согревало, не чадило, лишь светилось синим или красным светом. Ирея как-то упомянула, что бывает черный огонь, но рассказать больше не захотела. Шут двигался осторожно, стараясь следовать за подводными течениями, чтобы не потревожить застывшие в сонном покое пласты воды. Он спустился по широкой лестнице, ведущей в оранжерею, прошел через нее, прикрывая ладонью дрожащий огонек, и вышел сквозь неприметную дверь, полускрытую водяными лианами. Ирея не обманула. Укутанная с ног до головы в длинную накидку, она отделилась от стены оранжереи и поманила шута за собой. Так они шли какое-то время – друг за другом, в полном молчании. Несколько раз Забавник порывался задать вопрос провожатой, но каждый раз натыкался на многозначительный жест. Наконец Ирея остановилась. – Дальше пойдешь один, – глухо сказала она. – Ключ у тебя есть. Только посмотришь – и сразу уйдешь. Иначе мы оба умрем. Ты понял? Шут кивнул, забыв, что слабого света свечи недостаточно, чтобы она это увидела. – Ты все понял? – настойчиво повторила служанка. – Давай сюда. Забавник послушно вложил в ее руку тяжелый мешочек. Само собой, он был не настолько глуп, чтобы отдавать девице все золото, полученное им от Королевы. Тихо скрипнул потайной механизм. Ирея посторонилась, пропуская шута. Он сделал шаг в темноту и оказался перед дверью, запертой на массивный замок. Шут нащупал замочную скважину, вставил ключ, повернул – и увидел клетку – с толстыми, гладкими, точно выточенными из отполированного камня, прутьями. И тут у него перехватило дыхание – в клетке, на полу, привалившись к стене, сидела девушка из его снов, печально понурив изящную головку. Ее серебристые волосы мерцали, разметавшись непродвижными нитями в стоячей воде. Тонкие запястья, безжизненно скрещенные на коленях, были спутаны прочной металлической цепью, соединяющей ручные и ножные оковы. Казалось, она спала, несмотря на неудобную позу. Словно околдованный, шут смотрел и смотрел на нее, не в силах вымолвить хотя бы слово. Возможно, его пристальный взгляд потревожил русалку. Она подняла голову, и ее глаза открылись. Очень осторожно русалка встала и, насколько это позволяли ее путы, приблизилась. В ее взгляде светилась надежда. – Ты пришел за мной? – тихо спросила она. – Я… – шут не знал, что ответить. – Я хотел поблагодарить тебя. – Поблагодарить? – девушка прикусила губу. – Но тебе не за что благодарить меня, я не смогла защитить тебя от Сестер. Она бледно улыбнулась и подняла скованные руки, словно говоря: видишь? Повинуясь внезапному порыву, шут просунул кисть сквозь прутья клетки и крепко сжал ее хрупкие ладони. В этом жесте таилось некое обещание, и русалка поняла это – потому что ее щеки слегка порозовели. – Я еще приду, – пообещал шут, оглянувшись на дверь, за которой его поджидала Ирея. – Назови свое имя. – Нилисса. Меня зовут Нилисса. Не забудь, я буду ждать тебя. Ее пальцы отчаянно стиснули протянутую руку, слегка оцарапав острыми ноготками. Бросив прощальный взгляд на Нилиссу, шут поспешил возвратиться к Ирее. Он не видел, как из крохотной ранки вытекла капелька крови, превратившись в едва заметное розоватое облачко, а Нилисса жадно заглотнула его. Обратный путь шут и служанка также проделали в молчании. У входа в оранжерею девушка удержала шута за локоть и потребовала: – Ключ. Так я тебе его и отдам, подумал шут, а вслух сказал: – Сейчас. – И принялся нарочито старательно шарить в складках своего одеяния. – Кажется, я потерял его… – после непродолжительной паузы добавил он. – Наверное, выпал на обратном пути. Скорее, нам надо вернуться. Ирея что-то пробормотала сквозь сжатые зубы. – Прости, – огорченно прибавил шут, – это моя вина. Я возмещу тебе, обещаю. Прислужница взметнула подолом и ушла, подняв небольшой, но резкий вихрь. Забавник удовлетворенно усмехнулся и отправился к себе. Он и не рассчитывал, что Ирея поверит в байку о пропаже, и позаботился о надежном тайнике для своего сокровища. Жизнь шута превратилась в череду испытаний. Днем он ломал голову, чем бы еще поразить воображение Золотой Королевы и Сестер из ее свиты; ночью его разум был поглощен Нилиссой. Шут понимал, что не должен приходить к ней, не должен испытывать судьбу, но полный мольбы серебристый взгляд вновь и вновь вставал перед него глазами, и он не в силах был противиться его зову. Три дня и две ночи потребовалось шуту, чтобы решиться вновь навестить Нилиссу. Вздрагивая от малейшего колыхания воды, он прошел через сад к замаскированной двери, ведущей в темницу, долго наощупь искал потайной механизм, подражая движениям Иреи, и наконец один из камней подался под его прикосновением. На этот раз Нилисса ждала его. – Ты пришел! – воскликнула она, радостно улыбнувшись. – Я же обещал. Шут вынул из-за пазухи сверток с фруктами, которые предусмотрительно стащил с королевского стола и протянул русалке. Та отрицательно покачала головой. – Ты не голодна? Нилисса кивнула, огромные светлые глаза наполнились слезами. – Тогда что с тобой? – озадаченный, шут протянул руку и погладил волнистые волосы. – Тебе не стоило приходить сюда, – сказала она, нежно взяв его ладонь и поднеся к губам, – я не могу требовать от тебя так много. – Но я готов! Скажи, что я могу для тебя сделать. – Только это, – мягко ответила Нилисса и впилась в его запястье долгим сосущим поцелуем. Очнулся шут на рассвете, тихо покачиваясь в розоватой воде. Кровь, отрешенно подумал он, и тут же сообразил, что это солнечные лучи, отразившись в лепестках подводных цветов придали воде такой оттенок. Он находился в саду, неподалеку от входа в оранжерею. Бросив взгляд на запястье, шут отметил, что оно цело, не считая едва заметного рубца под ладонью. События вчерашней ночи завертелись в его голове: улыбающаяся Нилисса, прильнувшая к прутьям клетки, слезы в ее глазах, губы, прижатые к его запястью. Кто ты такая, подумал шут, и понял, что боится узнать ответ. Возвратившись в свою комнату, он едва успел улечься в постель до прихода Иреи. Их отношения со служанкой совершенно разладились с той ночи, и сколько бы шут заискивающе ни предлагал ей сладостей и ни оставлял монет – она упрямо отвергала все его попытки к примирению. Вот и сейчас Ирея ограничилась сухим приветствием, даже не взглянув на него. Ну и пусть, решил шут, поворачиваясь на другой бок и плотнее укутываясь в одеяло. Его знобило. Шут заболел. Его губы стали сухими и горячими, кожа на щеках шелушилась, а сам он все время мерз, покрываясь гусиной кожей. Встревоженная Королева присылала к его ложу новых и новых лекарей, которые поили его снадобьями и прикладывали компрессы из толченых трав ко лбу и вискам. В липком, сковывающем веки бреду, Забавник различал Ирею, которая ловко растирала его согревающей мазью и укутывала в одеяло. «Где Нилисса?» – спрашивал шут, но саднящее горло не пропускало звуки, и слова превращались в каркающий кашель. Порой ему казалось, что она здесь, рядом с ним, когда сквозь багровую пелену он различал серебряный блеск ее волос. Но открывая глаза, он видел лишь бесконечную зелень воды над собой. Что будет, если я просто поплыву вверх, спрашивал себя шут. Тогда ты умрешь, отвечал внутренний голос, земля больше не примет тебя, как того моряка. И шут знал, что это правда. Иногда ему снилось, что он не спит, лежа в кровати и всматриваясь в плотную темноту. В этих снах Нилисса говорила с ним, для этого ей даже не нужно было быть рядом. Порой ее голос звенел совсем близко, словно она стояла у него за спиной. «Иди ко мне», – звала русалка. И шут знал: он придет. Как только сможет. Снадобья ли, компрессы, а может, и время – излечили шута. Новый рассвет придал ему сил, и он встал с постели. Золотая Королева пришла в восторг, прислав записку, где выражала самые теплые пожелания и надежды, что ее любимец скоро поправится и возобновит представления в Зале Статуй. «Видишь, ей нужны только твои представления. Что будет, когда ты больше не сможешь ее развеселить?» Шут упорно гнал от себя эти мысли. «Как она поступит, когда ты надоешь им?» Наступления ночи шут ждал, считая мгновения. Наконец он сполз со смятой постели, сжал в кулаке заветный ключ, прокрался к выходу. Дорогу он помнил наизусть, до последнего шажка; ночи болезненного беспамятства всегда возвращали его сюда. Знакомым путем он добрался до сада, знакомая тропа привела его в конец заброшенной аллеи, знакомый камень привычно сдивнулся по его рукой, знакомым движением ключ скользнул в замочную скважину, знакомый серебряный блеск ослепил его. И знакомый голос прозвучал за спиной: – Я знала, что ты возвратишься к этой твари как только сможешь. «Ирея!» Шут обернулся. – Что ты здесь делаешь? – Жду тебя, – служанка беспокойно поправила плотный плащ, скрывавший фигуру. – Ты думаешь, я не поняла, что с тобой происходит? Я сразу распознала ночную лихорадку. – Это существо, – Ирея указала на Нилиссу, – из Ночных Дочерей. Проклятое создание, которое питается кровью и жизнью несчастных, угодивших в ее смертельные сети. Шут перевел взгляд на Нилиссу. Русалка спокойно сидела на полу своей клетки и улыбалась, обнажая ровные заостренные зубки. – Проклятое создание? – она рассмеялась серебристым смехом, так подходившим к ее глазам и волосам. – И кто говорит об этом? – Посмотри же, – Нилисса обратилась к шуту. – Посмотри, что она – все они – прячут под своими платками. Взгляни, и ты поймешь, кто из нас отродье. Ирея метнулась к выходу, но шут оказался проворнее. Прижав отчаянно сопротивлявшуюся служанку к стене, он сдернул с нее платок – и отшатнулся. Верхняя часть лица Иреи, покрытая гладкой смуглой кожей, со слегка раскосыми глазами и широкой переносицей – была даже красива; в сравнении с ней нижняя часть, пергаментно-желтая, в ороговевших чешуйках – выглядела жестокой насмешкой. Плоский костяной нос раздваивался, переходя в твердый безгубый рот, полный редких черных зубов. Подбородок казался вросшим в складчатую шею, а чуть ниже багровыми ухмылками зияли жабры. – Видишь?! Теперь ты видишь? – торжествовала Нилисса. – Они называют себя Сестрами, потому что их мать-амфибия была сестрой Глубинного Бога. Но предала его, и он наказал ее чудовищным уродством, которое передалось ее дочерям. А теперь спроси ее – что они делают с такими как ты, шут. – Не верь ей, – в темных глазах Иреи плескалось отчаяние, – она лжет. Не смотри на нее, не поддавайся чарам. – Отвечай! – шут встряхнул прислужницу. – Как вы поступаете с теми, кого подбираете с затонувших судов? Ирея молчала. – Мы убиваем их, – пропела русалка, подражая ее голосу. – Мы лишаем их жизни, когда они надоедают нам. А потом заливаем их тела расплавленным золотом. Шут вспомнил Зал Статуй с его пугающе живыми скульптурами и понял, что Нилисса говорит правду. – Вы и меня собирались убить? – Ты бы и так умер, – возразила Ирея. – Если бы не Сестры, ты бы уже давно был мертв, с того дня, как затонула твоя галея. А так ты живешь. – Живешь, пока твое мастерство прельщает их. Сколько еще у тебя в запасе трюков, шут? Десять, три дюжины, сотня? На сколько их еще хватит? Сколько времени ты сможешь купить своим искусством? Нилисса прижалась к прутьям клетки, ее кожа была белее пены, а глаза сверкали, словно драгоценные камни. Рядом с ней уродство Иреи выглядело еще более отвратительным. Шут поморщился. – Отчасти Ирея права, – неохотно cознался он. – Отпущенный срок моей земной жизни истек. И кто знает, где бы я был сейчас… – Ты бы сейчас был жив! Вспомни, я ведь пыталась тебя спасти, и я бы вытолкнула тебя наверх, к солнцу и воздуху – если бы они не помешали мне! Они заперли меня в клетку, а тебя забрали, чтобы ты потешал их скучающие сердца, разгонял рыбью кровь в их жилах. – Нет! Ты не можешь ей верить! – отчаянно выкрикнула служанка. – Эта тварь хотела выпить твою жизнь, это мы спасли тебя от нее! Она цеплялась за его плечи, причиняя боль, темный провал ее рта омерзительно шевелился, выплевывая слова, точно могильных червей. Шута замутило. Он брезгливо оттолкнул Ирею, прислужница отлетела назад, ударившись спиной о клетку Нилиссы. Но не упала. Две тонкие белые руки удержали ее. Одна обвилась вокруг талии, вторая обхватила горло. Нилисса оскалилась, но в следующее мгновение на лицо вернулась улыбка. – Все можно исправить, шут, – ласково сказала она, – еще не поздно. Узкий черный язычок облизал губы. В горле у шута пересохло. – Что именно не поздно? – Я все еще могу помочь тебе вернуться домой. – Земля не примет меня, я знаю. Ирея судорожно царапала пленившие ее руки, но тщетно. Казалось, русалка даже не замечает ее усилий. – Примет, если я возвращу тебе дыхание. – Что я должен сделать? – Сделаешь, как я скажу. Но сначала… сначала оставь мне девчонку. Ирея вскрикнула лишь один раз, после чего умолкла, но шут еще долго стоял, прислушиваясь к тишине, прежде чем прикрыл за собой двери. Подготовка к вечернему выступлению заняла у шута целый день. Когда начало смеркаться, он переместился в Зал Статуй, испросив перед этим позволения у Королевы. Узнав о новой забаве, она даже выделила двух прислужниц ему в помощь. Вскоре все было готово. Когда Сестры во главе с Королевой заняли свои места, шут дал знак погасить все светильники в зале, оставив освещенной одну лишь импровизированную сцену, на которой был закреплен огромный холст, изготовленный из тончайшей полупрозрачной кожи. Сам он укрылся в нише под сценой. – Как интересно, – заметил кто-то из Сестер, – что это такое предложит сегодня нам шут? – Это называется Танец Теней, – ответил шут из-за занавеса. – Мне рассказывали, это очень распространенное развлечение на Востоке. И я решил, что вы достойны увидеть его – пусть лишь в моем скромном исполнении. Ответом ему были одобрительные возгласы. – Ну что ж, – сказал шут, дождавшись, когда все поутихнут, – начинаем. – Тени собрались и пляшут, чтобы поведать нам историю… На подсвеченной поверхности холста появилась темная фигурка в короне с высокой конусовидной прической. – … о злой королеве, Рядом с первой фигуркой появилась вторая – девушка в длинном платье с распущенными волосами. – … прекрасной деве, Третья фигурка, присоединившаяся к предыдущим, изображала маленького человечка в шутовском колпаке. – … и шуте. По залу пронесся взволнованный шепот. Фигурки исчезли, на их месте появился замок с остроконечными башнями. – Однажды злая королева приказала заточить прекрасную деву в темницу. Она завидовала ее красоте и молодости, потому что сама была стара и уродлива… На холсте поочередно появились гротескно искривленный профиль королевы и изящные очертания лица прекрасной девы. – … и оттого королева всегда скрывала свое лицо под платком. И вся ее свита была столь же отвратительна, как и она сама… Изображение королевского профиля сменилось очертаниями закутанного в покрывало лица. Шепот в зале превратился в возмущенный гул. Как ни в чем не бывало, шут продолжил. – А еще у королевы был шут, который должен был развлекать ее, чтобы жить. На холсте возник силуэт пляшущего человечка в остроконечном колпаке. На шее у человечка красовалась петля. Из зала доносились возгласы, требующие прекратить глумливое представление. Но королева молчала, и шут продолжал, зная, что осталось недолго. Его чуткие уши уже уловили скрип открывающейся двери. – Шут ненавидел злую королеву и ее ненасытную свиту. И однажды ночью он спустился в темницу, где томилась прекрасная дева. Следующее изображение явило зрителям лежащую на полу деву. А шут расслышал первый сдавленный вопль и заговорил еще громче: – Дева просила шута помочь ей – в обмен на его жизнь и свободу. Голос шута звенел, разносясь по Залу Статуй, будь у него дыхание, его легкие бы уже лопнули от натуги. Но он не дышал, и оттого звук его речи подчинялся законам подводного мира. – И шут согласился отомстить королеве! До него доносились звуки борьбы и стоны умирающих Сестер, но он не останавливался. – Шут отдал деве ключ от темницы и приготовил злой королеве прощальный подарок. Язык шута ощутил соленый привкус, но то была не морская соль. – В ту ночь Тени пришли сплясать для королевы и ее свиты… Нилисса внезапно оказалась за его спиной и с тихим смехом положила ему руки на плечи. – … и не ушли, пока не собрали все души! – Ты молодец, – сказала русалка, разворачивая шута к себе лицом. – Ты все сделал, как надо. – Ты возвратишь мне дыхание? – спросил шут, пытливо всматриваясь в серебряные глаза. – Вернешь меня на поверхность? Он поцеловала его в лоб, тихо вздохнула и обвила его тело руками и ногами. – Ты получишь свою награду, – промолвила она, устремляясь вверх. Ей было жаль его, но она дала обещание. *** Двое мужчин брели вдоль кромки воды. После крушения галеи лорда Стеффона прошло два дня, но море продолжало возвращать свою добычу. Мейстер Крессен велел вылавливать тела утонувших и складывать на берегу, чтобы совершить похоронный обряд. – Смотри, еще один, – хмуро произнес один из обходчиков, тот что повыше. Они приблизились к лежащему на отмели телу. Высокий перевернул его на спину носком сапога. – Похоже, шут, – заметил второй, глядя на сморщенное лицо утопленника, разукрашенное красно-зеленой татуировкой. – Ишь какой… Пестряк. – Ладно, бери его за ноги. Морщась от прикосновения к холодной и слизкой коже покойника они совсем было собрались поднять шута, как тот внезапно закашлялся, изрыгнув фонтан вонючей воды, и сел. Пришедший на зов мейстер Крессен долго дивился, осматривая шута. – Надо же, – приговаривал он, – тот самый шут, о котором писал лорд Стеффон. Несчастный выжил, но явно повредился умом. Вряд ли бедолага сможет теперь рассмешить хоть кого-то… Но Семеро милостивы к тебе, живи, пестрый юноша. Шут что-то пробормотал, и мейстер наклонился, чтобы разобрать его слова: – На дне морском всегда стоит лето, я знаю, я-то знаю…