〣〣〣
Под конец дня Чанёль оказался в большом доме, хозяина которого (как и большинство из тех, кто вообще там был) он не знал. На языке чувствовался горьковатый вкус, под языком – шипучая таблетка, а в голове дикий беспорядок. В кармане, естественно, нет ничего кроме изорванных пачек от презервативов и многочисленных чеков. Вокруг стоит дикий шум, глухо бьющий по органам будто сквозь воду или плотные затычки. На диване рядом его подающая надежды в учёбе одноклассница занимается непотребствами с широкоплечим атлетом. Чанёль усмехается, сопоставляя её развязные действия со смущением, которое появляется на её лице в школе, когда этот парень со своими дружками расточительно хвалят её зад через весь холл. Пак, однако, ловит себя на мысли о том, что это вызывает у него даже своеобразное отвращение, и переводит взгляд на лестницу. Девушки сидят на широких ступеньках, с предвкушающим видом крутя бутылку из-под пива перед собой. Чанёль снова ухмыляется; все они, как одна, считают глупую игру лишь поводом и неким аспектом приличия, мол, я не такая развратная, чтобы сразу же переходить к делу, а поцелуи между собой, явно показывающие, что их компания совсем не зря исключительно женская, для них просто разогрев и прелюдия перед весельем в спальне хозяина, которых даже и не догадается о минувших лесбийских игрищах на его ложе. За секунду Пак успевает ухватиться и тут же с резко отрицательными ощущениями откинуть мысль о том, что он, пожалуй, самый невинный из всех здесь присутствующих, но расширенные зрачки ловят фокус сначала на Мёнджун, с которой он, вероятно, пришёл сюда, а затем на паре, сидящей напротив него на широком пуфике. Наблюдательность, несмотря на гадкое самочувствие, обострилась как никогда. Лишь на третьем цикле осмотра особы, на которой сидит молодой парень, Чанёль понял, что это далеко не юноша. Он с точностью определил, что перед ним мужчина лет тридцати пяти, и что парень, сидящий на его коленках, при этом смущенно сомкнувший свои, младше его минимум на пятнадцать лет. Пак разглядывал сначала нелепое положение юноши, который сидел почему-то боком к тому, с кем развлекался, а затем ту часть джинсов мужчины, которая неестественно оттопыривалась и от которой сам парень сидел на приличном расстоянии. Его волосы растрепаны, вероятно, очень мешающая чёлка неоднократно убиралась на затылок, но безуспешно падала обратно на глаза. Его руки медленно ходили по спине мужчины, комкая рубашку, и вязкий неторопливый поцелуй, в котором он играл не самую последнюю роль, заставили Чанёля столкнуться с резким внутренним толчком пружины возбуждения. Глаза сцепились с длинными накрученными на тонкое запястье чётками с крестиком, Чанёль почувствовал смятение, борясь с чувством отвращения и возбуждения от одной и той же вещи. - Чанёль, - приторный женский голос мурлыкнул ему в ухо. – Как хорошо, что ты меня сюда привёл, мне так нравится. Мёнджун как никогда раздражала, прикосновения её пальцев порождали неприятные колкие мурашки. Чанёль чувствовал себя слишком скверно, чтобы воспринимать её ухаживания как подобает. - Ты должна быть дома через сорок минут, Мёнджун, - лёгким взмахом руки он стряхнул её ладонь со своего бедра и, в первый раз потерпев небольшую неудачу, всё же встал с места и выпрямился. – Собирайся. Он снова осмотрел место. Теперь воспринимать действительность было на порядок тяжелее, полушария испытывали судороги от недостатка кислорода, вызванного непонятными веществами, которые Чанёль успел в себя употребить. Суставы скрутило, двигаться было также удручающе. Нижнюю часть тела он не чувствовал совсем, поэтому препятствия на пути пришлось преодолевать больше инстинктивно, чем тактильно. Местность, вопреки протестам мозговых процессов, Пак смог узнать молниеносно: квартал, и он уже дома. Правда оценить, что будет лучше – уснуть на лавке у супермаркета и загреметь в обезьянник, или же пойти домой – он не мог. И правильнее, пожалуй, было бы заблудиться, замерзнуть и умереть, чем прийти к дому, разбудить всю семью попытками открыть дверь и своевременно очистить желудок на порог перед отцом, получив после смачную пощёчину.〣〣〣
- Просыпайся, мерзкий грешник! Сверху на полуживого Пака посыпалась груда одеял, пледов и подушек. Громкий стук босых пяток об пол оповестил его о том, что с верхнего яруса спрыгнул брат в весьма хорошем расположении духа. Сей факт показался Чанёлю очень подозрительным, и он же послужил первым отголоском огромных неприятностей, пнувших грешного под зад впоследствии. - Свали, - рука Пака машинально, отдельно от временно бездействующего мозга, схватила подушку и отправила её точно в живот торжествующего Минсока. - Возлюби ближнего своего, как самого себя, - прыснув, парень натянул штаны и направился прочь из комнаты. – Просыпайся и иди за стол. Тебя ждёт сюрприз. По обыкновению все члены его семьи молча сидели за столом, держась за руки с прикрытыми глазами; отец знойно отчеканивал заезженную благодарную речь тому, кто наградил их пищей (Чанёль подметил, что он бы за такую пищу не благодарил, а совсем наоборот). По завершении процедур он протиснулся на свободное место, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Словив злобный взгляд матери, Пак попытался состроить гримасу раскаяния, но, судя по её реакции, получилось что-то очень злобное и непривлекательное. Трапеза продолжалась в непоколебимом молчании; братья перекидывались лукавыми ухмылками. Наконец мать, манерно вытерев губы салфеткой, сложила её у себя на коленях и спокойно сказала: - Пак Чанёль. Чанёля передернуло. Её тон был настолько взмыленным, что он готов был взвыть. Милой беседы о его поведении ждать не приходилось. - Ты ведешь себя недозволительно. Посему мы отправляем тебя в монастырь до тех пор, пока ты окончательно не искупишь все свои грехи. Без права на выбор. Пак кинул безысходный взгляд на запертую дверь. Сейчас он чувствовал себя беззащитным и слабым, будто смысл существования ускользнул от него сквозь слова матери. - Прямо сейчас ты идешь в комнату, берешь зубную щётку и спускаешься вниз. Мы будем ждать тебя на улице, - подытожил отец, не пытаясь скрыть своей злости. – И только попробуй сбежать.〣〣〣
Чанёль окончательно растерял свою мнимую неуязвимость у входа в священный монастырь. На рассыпавшемся пороге их ждал аббат*, - тот самый епископ, которому мать Пака, по её же словам, благодарна за просвещение её золотых верующих детей (всех, кроме Чанёля, конечно же). Это был мужчина лет пятидесяти, опрятный, гладковыбритый, в длинной белой рясе и накидке, закрывающей всю спину и часть груди. Поверх неё блестел большой золотой крест. Чанёль поднял глаза. Крест на круглом грязно-сером куполе, крест над входом, кресты на дверях и даже на массивной ручке, кресты на кирпичных колоннах, на витражах и рамах. Здание выглядело неброско и заброшенно. Парня заметно передёрнуло. Его родители раскланялись, поцеловали священнику руки, выразили очень долгую и вычурную благодарность за все поступки и помощь его, за то, какой он хороший и славный. Чанёль хотел было ретироваться, но мать мёртвой хваткой вцепилась в рукав его рубашки. - Это наш Чанёль. В последний раз вы видели его лет пять назад, помните? Пак выдавил подобие улыбки, не пытаясь даже скрыть подрагивающий от обиды подбородок. Выглядел он весьма жалко. - Он полностью осознал свои поступки и готов искупиться, да, Чанёль-и? – мать еле заметно ткнула его между рёбер. - Дааа, - театрально протянул Пак, вовремя не найдясь, что ответить. – Я готов возлюбить себя и ближнего своего, ведь все мы созданы по образу Божьему, все мы должны служить Господу Богу за то, что он дал нам эту жизнь. Чанёль никогда не имел более сильного желания, чем предотвратить это всеми способами до того, как они зайдут внутрь. Ему казалось, что вся жизнь кончена, и он всерьёз грезил о побеге. Невероятные идеи проносились перед глазами бегущей строкой, в каждой из них он находил лишь одно заключение: «Бежать». Но, покуда он под опекой ненормальных родителей, в полной мере осуществить мечту не выйдет, потому что его найдут и сожгут заживо. Казалось, отец уже хотел этим заняться, посему Чанёль предпочёл молча отдать должное матери, которая наверняка отговорила его от такого рода поступка. Ну почему бы и нет? Детей в семье много, а Чанёль там играет лишь роль биомусора, поганящего репутацию примерных религиозных людей. Пак так бы и сделал. Собрал бы всю семью за уютным столом, вышел бы на пару минут, покурить, к примеру, и тут же сжёг бы весь дом дотла. Все эти подлые и бесчеловечные вещи представлялись ему настолько живо, что за пару секунд мозгового штурма он пришёл к выводу: невера в Бога у него только оттого, что «нормальный Бог в такую семью человека бы не поселил». В конце концов, при рождении он ничего противозаконного не совершал, и повода так над ним издеваться не было. Всё честно. Господь невзлюбил Чанёля - Чанёль, по всем нормам морали, отнёсся к нему так же. - Вот здесь ты будешь ночевать, - мать положила на кровать полупустой рюкзак и присела рядом. Чанёль вздохнул. Он стоял посреди холодной комнаты с серыми стенами, с висящими керосиновыми лампами на потолке и одноместными кроватями, расставленные в два ряда. Между ними – ковёр, в конце комнаты объемный деревянный крест. - Ты зашёл слишком далеко. Нельзя вести такой образ жизни, как ты не можешь понять? – на последних словах мать повысила голос, но быстро успокоилась, встала и нежно взяла Пака за руки. – Стань наконец взрослым. Ты поймёшь, что так жить намного лучше. Чанёль тихо простонал и решил воздержаться от ответа.〣〣〣
Чувство было самое скверное из возможных. Вставали в шесть утра, ели всего два раза в день, восемь часов работы, восемь часов на молитвы, Богослужения и послушания, никаких лишних разговоров и слишком вычурная любовь и доброта друг к другу. Паку казалось, что он сходит с ума, слыша везде перманентные славословия. Попытки сбежать впоследствии были закреплены за ним дополнительными часами поклонений Богу, поэтому рисковать он больше не стал. Ему было действительно тяжело, хотелось курить, пить и трахаться, но даже мысли об этом возвращались бумерангом в виде добавочных работ или часов обучения. Непорочность сего места для любого неподготовленного человека, думал Чанёль, должна была казаться невероятным грузом на его плечах. Он всё ещё лелеял наивную надежду о том, что сможет найти человека, который будет способен разговаривать с ним хотя бы по-обыденному, не говоря уже о разделении его вкусов и предпочтений. Однако в лице каждого здесь живущего, к огромному сожалению Пака, читалась фанатичная и слепая любовь к божеству и великое уважение к высокопочтенному аббату, поставившему на путь истинный. Но всё оказалось куда проще. Чанёль никогда не мог подумать, что ему нужно лишь смачно выругаться, чтобы найти здесь того, чья порочность едва не догоняет его собственную и тщательно скрывается за невинным лицом и чистой неприступной верой. Он не считает себя виноватым. Как говорится, в тихом омуте черти водятся. В тот вечер Чанёль действительно нашёл что-то мистическое в этом месте, потому что, сидя в пресловутой келье для обучений, никак не мог отойти от мгновенной кармы, постигшей его на дворике для хозяйственных работ. Он лишь вышел на пустой огород, чтобы покурить, заранее убедившись, что за ним нет хвоста, но тут же, как только очень неприличным словом выругался на последнюю переломанную сигарету в своем кармане, на неограждённом дворе монастыря близ сада появился высокоуважаемый настоятель, который, как бы не старался (так думал Чанёль), не мог скрыть свою неприязнь к такого рода засранцу. Пак наивно надеялся, что всё кончится на высокоморальных причитаниях, но, как уже оговаривалось, в последующий момент он мог лишь с иронией вспоминать свою наивность, сидя в тихой каменной келье с деревянными столами и лавками для учащихся. - Мало того, что вы не имеете понятия о том, как себя вести в священных местах, так ещё и основных молитв не знаете, - лицо аббата на секунду стало сердитым, но, не дав воли эмоциям, он вернул себе обычное расслабленное и снисходительное выражение. Чанёль кивнул с виноватым видом. Он прекрасно знал и молитвы, и то, как тут себя нужно вести, но ничего не хотел делать, надеясь, что так его наказание станет хотя бы на йоту мягче. - Двадцать раз, - лаконично вынес мужчина, – С вами посидит мой сын. Не смейте даже разговаривать с ним на посторонние темы, это запрещено. Никаких лишних действий, только исполнение наказания. В противном случае оно ужесточится, - и, вальяжно взмахнув накидкой, он скрылся за дверью. Чанёль закрыл лицо ладонями и раздосадовано вздохнул. Где-то вдалеке послышался быстрый, едва уловимый шелест стоп по каменному полу, затем дверь со скрипом открылась. Сквозь пальцы Пак увидел длинные полы чёрной сутаны**, облегающей выше пояса статную точёную фигуру. Он оторвал руки от лица и вгляделся в вошедшего. - Доброго вечера, брат, - спокойным голосом проговорил юноша, не глядя на Чанёля. Тот прыснул в кулак и замешкался. - Доброго. Парень выглядел очень невинно с убранными назад тёмными волосами и в той самой сутане с белой вставкой на стоячем воротнике. Чанёль хотел было сплюнуть от неприязни. Слишком по-ангельски. Слиш-ком. Юноша в тот момент запер дверь, расстегнул одну из белых пуговиц и манёвренным движением сунул ключ куда-то во внутренний карман. Затем он присел рядом, скрупулёзно поправив одеяние, и наконец взглянул на Пака. Тот уловил в парне черты епископа Бёна: те же острые очертания губ, такие же добрые глаза, намного меньше, чем у Пака, слегка впалые щеки и острый подбородок. Чанёль уловил едва поднявшуюся бровь. - Иисусе Христе, - мягким голосом начал юноша, тут же записывая свои слова на бумагу. - Сыне Божий, явивший нам Отца Небесного… - Как тебя зовут? – перебил Чанёль, улавливая сконфузившееся выражение лица собеседника. Он явно был удивлён тоном. - Бэкхён, - на сей раз парень не отводил взгляда от своего листа, порываясь продолжить читать. - Мы не могли видеться где-то? В глазах Пака горела заинтересованность, и он определенно помнил что-то, связанное с Бэкхёном. В тот момент он не считал это абсурдом, а вот сидящий рядом – наоборот. На этот раз обе брови поднялись выше. - Нет, - Бэкхён коротко мотнул головой и поморщился, выражением подмечая нелепость ситуации. По всем правилам, вероятность их встречи ровнялась одной тысячной, - ведь он, прилежный верующий, практически не выходивший за пределы монастыря, никак не мог столкнуться в таком большом городе с таким аморальным бунтарём, как Пак Чанёль. Однако Бэкхён не на шутку занервничал. - Хорошо, - Чанёль скривил губы и пожал плечами, снова поворачиваясь к листу. Разговаривать на посторонние темы нельзя. Он физически ощутил, как сидящий рядом расслабился. Ему показалось, что тот совсем абстрагировался и теперь является крайне непривыкшим общаться. - Да будем мы учениками Твоими… - монотонно продолжил Бэкхён, погрузившись в молитву. Чанёль чувствовал рассеянность вкупе с разочарованием оттого, что эту ересь придётся проконспектировать, а затем продублировать ещё девятнадцать раз. Внезапно захотелось спать, но порыв был секундным, потому что снующие по столу (по всему, кроме листа с молитвой) глаза уловили знакомый атрибут на костлявом запястье. Чанёлю будто чем-то тяжёлым приложились к голове. В ногах внезапно почувствовалась тяжесть, преследовавшая его в тот день, а в голове появились развратные образы. - Ты обещал даровать мир душам нашим… - Любишь постарше? – вопрос сгенерировался как-то сам собой, и Чанёль снова заметил плохо контролируемую (на этот раз совершенно перекрывшую спокойствие) тревогу. - Что? – Бэкхён совсем нехило раздражался, сразу по нескольким пунктам. В первую очередь хотя бы оттого, что его бесцеремонно перебивают непонятными вопросами в весьма сомнительной интонации. - Ну, я помню тебя, ты был на какой-то из вечеринок с кучей свингеров, лесбиянок и наркоманов, - последние три слова Чанёль с издёвкой выделил. - Ты меня с кем-то путаешь. - Ох, прости, - Чанёль снова дёрнул плечами и выдержал паузу, – Но разве у святош происходят приступы паники и тряски, - он наклонился чуть ближе к Бэкхёну. - когда их спрашивают о предпочтениях относительно партнёров? Его рука ложится на подрагивающую ладонь Бэкхёна, а Бэкхён слишком заметно дёргает её к себе. Чанёль подпирает щёку ладонью и распластывается перед парнем, выжидающе и как-то умилительно глядя на замешкавшегося юношу. - Дай нам силы стоять на страже и бодрствовать, - Бэкхён хотел начать уверенно, но сбился, пытаясь выдержать стойкий тон голоса. - Я никогда даже не подумал бы… - Чанёль продолжал смотреть на парня, рассуждая. – Что сын благочестивого аббата первой в стране католической церкви вечерами развлекается ёрзая на коленках у какого-то папочки. Бэкхён слегка вздрогнул плечами и застыл, медленно сглатывая накопившуюся слюну. - Всё-таки нравятся постарше, - заключил Чанёль, с упоением наблюдая за чужой реакцией. – Весьма извращённо. - Не говори отцу, пожалуйста, - Бэкхён покрылся красными пятнами и опустил голову, вперяя взгляд в строчки. - Это слишком скучно, - Чанёль выпрямился и тут же наклонился обратно, чуть ближе к уху парня: – Какой антагонизм: примерный верующий любит, когда его нагибают. Он палил наугад, но видел, что во всем был прав. Бэкхён никак не ожидал, поэтому крайне плохо скрывал эмоции. Его лицо исказилось и стало ещё более пунцовым. - Такого не было, - голос звучал уже не так уверенно, как прежде. Он потупился. - Что-что? – Чанёль открыто издевался, радуясь искомой забаве. - Такого не было, - теперь Бэкхён говорил чуть громче, и даже поднял глаза, пытаясь создать иллюзию уверенности. Он встретился взглядом с лицом Чанёля, который, в свою очередь, усмехался ему в лицо. – Прекрати это. Нельзя. - Нельзя – это то, что ты творишь вечерами в компании незнакомых людей. Не стыдно? Не боишься, что Бог накажет? Бэкхён резко встал и помотал опущенной головой. - Прекрати. - Ну ничего, не волнуйся, я помогу тебе, - Чанёль встал за ним и, обойдя со спины, ободрительно похлопал по плечу. – Как там говорится? Клин клином вышибают? - Не трогай меня, пожалуйста, - Бэкхён мелко задрожал, и просьба его звучала больше как стон мольбы. - Молодец, Бэкхён, ты начал своё искупление именно с того. Пак положил руки на чужую талию и нерасторопно, ощупывая, провёл ими снизу вверх, ощущая, как плотно ткань сутаны прилегает к телу. Голому телу. Его ладони остановились чуть ниже подмышек, пальцы нащупали слегка выпирающие соски. Руки Бэкхёна легли поверх рук Чанёля и требовательно оттолкнули их, но это лишь спровоцировало Пака резко спустить их обратно к талии, выпрямляя складки на жёсткой ткани. Бён испустил выдох. Одна из больших ладоней продолжала поддерживать дрожащего Бэкхёна за талию, другая легла на поясницу и с усилием надавила, заставляя его прогнуться. С движением руки сила, прилагаемая Чанёлем к спине Бэкхёна, усиливалась, и вскоре он упёрся выпрямленными руками в стол. Чанёль наклонился к нему. - Пиши. Бэкхён издал непонятный звук и окончательно сломался, слыша требовательный тон хрипловатого голоса: - Бери ручку и пиши. Пальцы Пака с силой сжали чужое плечо, что заставило Бэкхёна наклониться ниже и упереться в стол теперь уже локтями. Он взял ручку дрожащей рукой. - «Прости, папочка», - слащаво произнёс Чанёль. – Сто раз. Бэкхён подался мгновенному порыву и закатил глаза, ёрзанием пытаясь утихомирить напряжение в паху. Одежда теперь давила на все чувствительные места и раздражала кожу. Корявым почерком он вывел диктуемые слова, краснея с каждым неуверенным движением стержня ручки. - Хорошо, продолжай, - удовлетворённо проговорил Пак. – Девяносто девять. Он опустил обе руки на бёдра Бэкхёна, кропотливыми движениями скомкивая его рясу и закидывая её наверх. По его губам скользнула довольная ухмылка. Бён стоял с выгнутой спиной, подогнув одну ногу, в неприлично обтягивающих его джинсах. Чанёль невооружённым глазом заметил отсутствие белья по тому, как броски были очертания бэкхёновых ягодиц, и от этого его лукавая улыбка засияла шире. Он с нетерпением наклонился вперёд, проверяя исправность провинившегося и поглаживая его по бёдрам, тут же резко перевёл ладони на внутреннюю сторону, а затем на ширинку. Бэкхён жалобно проскулил. - Молодец, Бэкхён. Девяносто. Пальцы Пака скользнули за пояс, ловко расстегнули ширинку и нащупали член, подрагивающий от внезапных прикосновений. Чанёль резко дёрнул джинсы вниз и под судорожные выдохи Бэкхёна смачно шлёпнул его по ягодице. Рука Бёна дрогнула, ноги подкосились, голос обрёл весомое звучание. - Наверняка твой папочка наказывал тебя так, да, Бэкхён? Тебе нравится? Чанёль шлёпнул ещё раз, не отнимая руки, чтобы остался след. Он присел на корточки и, снова ухмыльнувшись, облизнул горящую от ударов кожу. Бэкхён подался корпусом вперёд и принял почти ровное положение, с жалобным скулением встречаясь щекой со столом. Его почерк с каждой дублируемой фразой становился непонятнее, он неаккуратно выводил её, сквозь постанывания проговаривая написанное, пока Чанёль старательно остужал ушибленную ягодицу уверенными движениями языка. - Сядь на стол, - как можно более серьёзно проговорил Пак, вставая и разминая затёкшие ступни. Бэкхён непозволительно медлил, за что получил очередной грубый шлепок по другой ягодице. Рука с громким хлопком скользнула по разгорячённому месту, Бён вскрикнул и покорно залез на стол, по пути сбрасывая джинсы. Он жутко покраснел от принятой им позы: голова и грудь полностью лежали на столе, зад, за счёт спины, резко оттопыривался вверх, оголяя возбуждённый член и промежность. Теперь медлил Чанёль. Бэкхён робко промычал, вызывая у Пака крайнее удовлетворение. - Ты чего-то хочешь? – пальцы Чанёля крепко сжимали и сдвигали правую ягодицу, заставляя Бэкхёна чувствовать, как натягиваются мышцы. - Пожалуйста, Чанёль, - Бэкхён облизнулся и зажмурил глаза. - Ты не выполнил наказание. Бён без лишних слов схватил ручку и продолжил выводить приевшуюся фразу. Он громко выдыхал через ноздри и ожидал, пока не понял, что от него чего-то ждут. - Пожалуйста, - запинаясь, прошептал он. – Пожалуйста, папочка. Он закатил глаза и почувствовал очередную волну кипучего возбуждения, отдающейся в напряжённый сочащийся смазкой подрагивающий член. Ощущение усилилось втрое, как только чужой холодный язык коснулся напруженных мышц. Бэкхён издал сорвавшийся стон, не справляясь с подкашивающимися ногами. Чанёль старательно водил языком по промежности, едва надавливая им на кольцо мышц, затем обильно смочил пальцы и как можно медленнее сунул один из них в Бэкхёна, внимательно наблюдая, как мышцы плотным кольцом обвивают его. Бён, не прикасаясь к себе, кончил, сжимая палец глубоко в себе. - Бэкхён готовился к подобным шалостям? – Чанёль привстал и наклонился, кусая Бёна за спину и вырывая из него повторный стон вторым пальцем. Он двигался рьяно и неаккуратно, с хлюпким звуком, едва перебивающим скулёж Бэкхёна. Чанёль водил языком по копчику, прикусывая кожу, затем резко вытащил пальцы, наблюдая за расслаблением мышц. Одной рукой он надавил на поясницу, другой приспустил свои штаны, тут же пристраиваясь пульсирующим членом в чужую промежность. - Ох, Бэкхён, - его ладонь плавно скользнула от копчика до шеи, затем пальцы схватили чужие волосы и притянули Бэкхёна, призывая выпрямиться. – Кто твой папочка? Может быть, священник? Или тот, об чей член ты тёрся на той вечеринке? Бэкхён извивался, скрипуче мычал, промежностью пытаясь плотнее соприкоснуться с чужим членом. - Ты мой папочка, - он шипел от боли в висках, вызванной оттянутыми волосами. – Чанёль мой папочка. Прости меня. Пак, не прерывая трения и громко дыша, одним движением расстегнул пуговицы на сутане, вытащил белый воротник, отбросил его в сторону и, в контрасте с предыдущими действиями, медленно спустил ткань с чужих плеч, достал из внутреннего кармана ключ от двери и выкинул его туда же, куда и воротник. Его язык бороздил бугорки позвоночника, зубы впились в основание шеи и оттягивали кожу. Бэкхён запрокинул голову назад, кладя её на плечо Чанёля, и продолжил плавно двигать бёдрами, пока чужой член, постепенно расширяя его, не вошёл почти до конца. Бён тяжко мычал и приподнимался, ожидая разрешения, которым послужил очередной громкий шлепок. Он, раздвинув собственные ягодицы, медленно опустился, а потом снова столкнулся щекой со столом, но более жестоко: Чанёль надавил на него и наклонил, начиная быстро вбиваться. Бён непрерывно стонет, чувствуя, как его член трётся о жёсткую поверхность деревянного стола, член Чанёля метко вбивает его в эту поверхность, а его рука оставляет почти фиолетовые отметины на ягодицах. Пак играет, выходя до конца и выжидая мольбы, грязно отвечает и ещё более грязно вбивается в Бэкхёна. Раздаётся стук. Чанёль резко прерывается и прислушивается. - Бэкхён, вы всё еще там? Открой. Бён онемевает и тут же чувствует ладонь на губах. - Не смей выдавать себя, - в самое ухо шепчет Чанёль. Бэкхён кидает испуганный взгляд на ключ в углу кельи и медленно проговаривает: - Отец, я не могу найти ключ. Подожди чуть-чуть, хорошо? - Мне принести свой? - Принеси, пожалуйста, я не помню, куда положил, - он дёргается вперёд, но Чанёль оттягивает его обратно за бёдра, и, выйдя, разворачивает к себе лицом. Бён оробело смотрит на него, не понимая, почему его не отпускают. Он невольно запрокидывает голову назад, снова чувствуя Чанёля в себе. - Прекрати, он же сейчас придёт, - Бэкхён, казалось, до смерти напуган, но его глаза слегка закатываются от накрывших ощущений. - Попроси меня, - Чанёль подтягивает его к себе и восстанавливает темп, отчего стол начинает громко скрипеть и шататься. Он вовлекает Бэкхёна в поцелуй, с восторгом слушая, как тот пытается что-то промямлить, мажа своими губами по его губам. - Пожалуйста, папочка, быстрее, пожалуйста, - в исступлении шепчет Бэкхён, застёгивая пуговицы на рясе и постанывая в чужие губы. Чанёль с остервенением вбивается в Бёна, бесконтрольно сжимая пальцы на его бёдрах, затем резко выходит и, сделав пару движений пальцами по члену, кончает на стол с ощущением приятного спазма и окончательного самозабвения. Бэкхён сползает со стола и поспешно натягивает джинсы и воротник. - Тут все в таких вызывающих джинсах под церковными одеждами ходят? – Чанёль уже сидит с обыкновенным надменным лицом, с интересом наблюдая за Бэкхёном. Бён заливается краской, поднимает ключ и собирает бумагу со стола, тут же скомкивая её в руке. Раздается пара щелчков, и в келью заходит священник. Бэкхён вовремя замечает ухмылку Пака и приглаживает волосы. - Он отработал? – аббат выглядит уставшим. - Да. Я решил усложнить задачу, поэтому он писал одну строчку сто раз. Так лучше запоминается, - Бэкхён взглянул на Пака и получил одобрительный кивок. - Идите спать. Благословит вас Господь. - Спокойной ночи, - Бэкхён поклонился. – Папочка. Он встретился сначала с непониманием со стороны отца, а затем с еле сдерживаемым ликованием Чанёля. Пак встал и вышёл вслед за Бэкхёном. Он не считает себя виноватым. Как говорится, в тихом омуте черти водятся.