Уик-энд

Вечером пятницы, 20 января 1893 года, Эраст Петрович Фандорин возвращался домой в превосходном настроении. День он провел Королевском институте, где профессор химии Джеймс Дьюар представлял свое удивительное изобретение: стеклянный сосуд с двойными стенами, покрытыми слоем серебра, из пространства между которыми был откачан воздух. Хрупкая посуда была подвешена внутри металлического кожуха на пружинах и, несомненно, поражала даже своим внешним видом, но еще большее впечатление производило ее предназначение. Таинственный сосуд мистера Дьюара обладал свойством сохранять температуру налитой в него жидкости. Многочисленные зрители имели возможность убедиться, что кипящая вода в одном таком сосуде часами оставалась горячей, а лед, плавающий на поверхности в другом, – не таял. Сам профессор утверждал, что его вакуумная колба послужит, прежде всего, дальнейшему развитию химии. Фандорин, будучи вольнослушателем Королевского института, был прекрасно осведомлен, что энергичный пожилой шотландец занимается исследованиями по получению жидких газов и изучению их свойств, иные сферы, в которых можно было бы применить его изобретение, естествоиспытателя не волновали. Эраст Петрович, размеренно вышагивая по улицам зимнего Лондона навстречу сырому, пробирающему до костей, ветру, налетающему со стороны Темзы и швыряющему в лицо комья мокрого, слипающегося снега, напротив, размышлял о том, какое широкое распространение мог бы получить сосуд Дьюара в повседневной жизни, особенно здесь, на туманном и промозглом Альбионе. Вряд ли во всей Великобритании отыщется джентльмен, который, отправляясь на охоту, речную прогулку или просто в дальнюю поездку, отказался бы прихватить с собой флягу, наполненную горячим, неостывающим чаем или грогом. В этих несомненно приятных размышлениях о новых победах человеческого гения над неуступчивой природой Фандорин незаметно для себя добрался до дома на Тайт-стрит, в котором снимал угловую квартиру на первом этаже. В Лондон Эраст Петрович перебрался по совету мисс Палмер – деятельной старой леди, у которой он квартировал в Бристоле в первый месяц после своего вынужденного переезда в Англию. Пожилая дама, которой он помог осуществить давнюю мечту о собственном домике в Эксмуре, обладала ясным умом и исключительно практическим подходом к жизни. При расставании она дала своему бывшему квартиранту подробные наставления о том, как ему следует устроить дальнейшую жизнь: – Поезжайте в Лондон, мой друг. В столице ваши дедуктивные способности найдут достойное применение. В сердце Империи ежедневно разыгрываются нешуточные страсти и совершаются темные злодеяния, так что вашему острому уму всегда отыщется применение, впрочем, как и везде. Но именно в Лондоне вам удастся зарабатывать себе на жизнь своим талантом: вы уже имели возможность познакомиться с нравами нашей аристократии и сами можете судить, насколько неприглядно могут выглядеть почтенные джентльмены при разделе наследства, сколько грязных тайн скрывается за фасадами фамильных особняков и как высоко готовы платить титулованные лорды за помощь в распутывании внутрисемейных дрязг без привлечения полиции. Работа не слишком приятная, но вряд ли намного неприятнее той, которой вы занимались на родине. А платить за нее будут лучше. Езжайте в Лондон и снимите квартиру в Челси. Это шумный, богемный район, куда съезжаются художники, писатели, поэты, актеры, музыканты со всего мира в надежде покорить Старый Свет. Там вы и ваш японец не будете привлекать к себе излишнее внимание досужих соседей, что для вашего деликатного занятия как нельзя кстати. – На этих словах мисс Палмер ласково улыбнулась Масе, который в ответ сощурился и низко поклонился. Между старой леди и верным слугой Фандорина установились крайне теплые отношения, несмотря на языковой барьер: Маса полюбил пить чай, который мисс Палмер подавала на английский манер с молоком и крекерами, и почтительно сопровождал ее на прогулках и за покупками. – По приезду в Лондон заводите знакомства, – продолжила старушка. – О вас должны узнать, вас должны начать рекомендовать друг другу. Ступайте к Беркли, пусть даст вам письма к своим лондонским знакомым. Если не хотите связываться с этим негодным отпрыском славного рода, посещайте театры, научные общества, клубы – не губите себя одиночеством. Помимо полезных связей, вам нужны будут и друзья, – неожиданно заключила она и кротко улыбнулась. – Мне жаль, что наши пути расходятся, но старость и молодость – плохие попутчики. Меня манит покой, вам же, мой друг, рановато думать об уединении на берегу моря. Проживите свою жизнь ярче, чем я свою. Поднимаясь по лестнице к своей квартире, Фандорин снова с сожалением вспомнил миг расставания и слезы, застывшие в уголках глаз пожилой дамы, старавшейся сохранить достоинство и улыбаться. Вот уже две недели как не писал ей, укорил себя Эраст Петрович. Нужно будет обязательно изложить в подробностях недавнее дело об отравлении. Интересно, удастся ли ей догадаться о том, что мышьяком были пропитаны свечи, до конца письма? Отряхивая тяжелый мокрый снег с ботинок и пальто, он прошел в прихожую, где уже ожидал Маса с таинственным видом, означавшим, что в гостиной ждет посетитель. – Кто? – коротко спросил Фандорин, пока верный камердинер помогал ему разоблачиться. – Дзеньчина, – ответил Маса по-русски. И добавил, подумав: – Куросивая, торько худая. Фандорин вздохнул. В женщинах Маса ценил прежде всего красоту, но представления о ней имел совершенно японские, так что, вероятно, ожидающая его посетительница на европейский вкус дурна собой и, должно быть, несчастна в любви. Дело, которое привело ее к частному детективу, скорее всего, деликатного семейного свойства, из тех, которые Фандорину были особенно не по душе и за которые он старался без крайней необходимости не браться. Внутренне собравшись и приготовившись выслушать слезную историю, чтобы ответить вежливым отказом, он вошел в гостиную. Женщина, стоящая у окна с тонкой дамской сигариллой в длинном янтарном мундштуке, кутаясь в легкое меховое манто, вопреки предожиданиям Фандорина оказалась удивительно хороша собой: густые каштановые волосы волнами спадали на плечи, из-под челки, скрывающей лоб, глядели жгуче-черные, чуть раскосые глаза, опушенные длинными ресницами, на высоких скулах играл румянец, не уступающий по яркости алым приоткрытым губкам, высокую обнаженную шею обвивала нитка жемчуга, оттеняя смуглость кожи. Крылья точеного носика трепетали, высокая грудь тревожно вздымалась. Даже Фандорин, сохраняющий хладнокровие и твердость Духа в любой ситуации и равнодушный обычно к женским чарам, не мог не отметить, что нынешняя его гостья чудо как хороша собой. – Мистер Фандорин? – неуверенно спросила она, и он невольно заслушался. Голос у посетительницы был низкий, глубокий и певучий. Фандорину показалось, что никогда прежде его имя не звучало столь мелодично. – К в-вашим услугам, сударыня, – ответил он, откашлявшись и жестом предлагая даме одно из кресел, дождался, пока она присядет и занял свободное кресло рядом. – Могу я поинтересоваться, что вас привело ко мне? Она молча впилась в лицо хозяину изучающим, пронзительным взглядом своих цыганских глаз. Выждав некоторое время, он прервал повисшее молчание: – Хорошо, позвольте, тогда начну я. Вас зовут Мэй Йохе… Вздрогнув, она вскинула брови в искреннем удивлении: – Но как?.. Откуда?! – Нет-нет, – улыбнувшись, откинулся в кресле детектив. – Это еще не дедукция, за которой вы приехали. Я всего лишь видел вас в музыкальном театре Вест-энда на прошлой неделе. Партия Мартины в «Магическом опале», вы были очень хороши. Уверен, вас ждет большой успех на лондонской сцене… Дверь гостиной растворилась, и на пороге явился Маса с подносом, на котором стояли чашки, чайник, сливочник и маленькие бисквиты. Широко распахнув глаза, актриса наблюдала, как экзотического вида слуга, храня молчание, довольно споро, но с большим достоинством сервировал чайный столик, а затем, поклонившись, удалился. – Мисс Йохе, – терпеливо продолжил детектив. – Я полагаю, что мой адрес вам дала одна юная особа, играющая с вами в спектакле. Я консультировал ее несколько недель тому назад, и, кажется, она осталась вполне довольна результатом небольшого расследования. – Да, Виктория рассказала мне, как вас найти, – кивнула актриса. – И я полагаю, что обратиться ко мне вас побудило дело чрезвычайной важности. Но поверьте, я не смогу вам ничем помочь, если вы не изложите мне обстоятельства. Гостья сидела, неестественно выпрямившись, напряженно обхватив двумя руками чашку с остывающим чаем, покусывая губы. Наконец она решилась и заговорила: – Мистер Фандорин, обещайте мне, что никому не расскажете о том, что я вам сейчас сообщу. Тот кивнул: – Хранить тайны – часть моей профессии, мисс Йохе. – Тогда слушайте. У меня есть… друг. Покровитель… Боже мой, ладно! Я расскажу все! Она вскочила из кресла и зашагала по комнате от столика к окну и обратно, заламывая нежные руки. – Я и Фрэнсис – мы любим друг друга. Любим уже давно – больше двух лет назад мы повстречались в Нью-Йорке. Я играла в Чикаго, на Бродвее, по всему западному побережью. У меня были друзья, поклонники… конечно, я не была ангелом, но я не заслужила такого обращения! Фандорин внимательно слушал, наблюдая за ее метаниями из своего угла. Будучи актрисой, Мэй Йохе, однако, не производила сейчас впечатление человека, играющего для зрителя. Напротив, она выглядела до крайности естественно и разговаривала не столько с детективом, сколько сама с собой. – Да, я не была ангелом. Но я бросила Чикагскую Оперу, бросила зрителей, которые меня любили и знали – и уехала сюда! На этот холодный, сырой, противный остров! С этой оценкой Фандорин про себя согласился. Он постепенно проникался все большим сочувствием к бедной девушке. – Понимаете, мистер Фандорин, – она наконец повернулась к нему. – Фрэнсис из очень высокородной семьи. Ох уж эти проклятые английские аристократы! – воскликнула она с неподдельной яростью. – Кичатся своим происхождением, а сами – просто гнездо гадюк, ожидающих чужой смерти, чтобы получить чертов титул или чертово наследство! Падальщики, – выплюнула она, брезгливо скривив рот. Спохватившись, она продолжила: – Но Фрэнсис не такой. Совсем нет, мистер Фандорин. Ему нет дела до того, что я – актриса и американка. Он любит меня. Плевать ему на их чертово мнение, будто я им не ровня. Она снова замолчала, переводя дыхание, и вдруг добавила с неожиданной нежностью: – Вот увидите, он еще женится на мне. Если только... – лицо ее омрачилось. – Если вы нам поможете, мистер Фандорин. Детектив пожал плечами: – Из того, что вы мне рассказали, мисс Йохе, я пока смог узнать только то, что у вас есть возлюбленный из местных аристократов, семья которого настроена против ваших отношений. Не вижу пока, чем бы я мог вам помочь. Боюсь, не в моих силах переменить это отношение. – Дело не в этом, – нетерпеливо отмахнулась она. – Мой Фрэнсис… Фрэнсис Хоуп, ведь вы знаете его? Фрэнсиса Хоупа, а точнее лорда Фрэнсиса Хоупа, наследника знаменитого состояния Хоупов и будущего герцога Ньюкасла-андер-Лайн, Фандорин знал из газет. В чопорных аристократических кругах Фрэнсис Хоуп не был желанным гостем, зато его просто обожала бульварная пресса, с жаром повествуя о его экстравагантных выходках после каждого уик-энда. Фандорин ни за что не подумал бы, что этот молодой человек способен на длительную романтическую привязанность. Заметив, как нахмурился хозяин дома, девушка горячо продолжила: – Вижу, знаете. Догадываюсь, о чем вы думаете. Да, он не святой, – проговорила она с вызовом. – Но и я не Дева Мария. Впрочем, – вспыхнула она, – это и не ваше дело! Можете осуждать меня, если хотите, но не отказывайте мне в помощи, прошу вас. – Я в-вовсе не думал вас осуждать, – как можно более ласково и успокаивающе проговорил Фандорин. – Продолжайте, пожалуйста. Я хочу услышать суть дела. – Дело в этом чертовом голубом бриллианте, – с отвращением проговорила девушка. – Его украли. Голубой бриллиант Хоупов – часть баснословного состояния, которое досталось Фрэнсису Хоупу в наследство по материнской линии. Невероятно крупный камень, размером с грецкий орех, великолепно ограненный, редкого голубого цвета, он сам по себе был сокровищем. Помимо уникальных ювелирных свойств, бриллиант обладал поистине замечательной историей. Огромный голубой алмаз привез из Индии к версальскому двору знаменитый Тавернье – охотник за драгоценностями, поставлявший в Европу лучшие самоцветы из копей Голконды. Он клялся, что прежде драгоценный камень был глазом у статуи какой-то индийской богини. Полученный бриллиант носили в качестве украшения французские короли, пока не случилась революция, после которой он был похищен из королевской сокровищницы вместе с многими другими драгоценностями. Говорят, это ограбление было спланировано самим Дантоном, и «голубой француз» вместе с другими сияющими безделушками стал ценой спасения революционной армии в битве под Вальми, когда пруссаки отступили по приказу подкупленного главнокомандующего. Все это и много других увлекательных, но совершенно бесполезных подробностей изложила Фандорину его гостья, лишь в самом конце добравшись наконец до сути: – А теперь он пропал! Исчез как не бывало! – она рухнула в кресло, с очаровательной непосредственностью подобрала под себя ноги и разрыдалась, закрыв лицо руками. Значит, кража, хладнокровно отметил про себя Фандорин, а вслух уточнил: – И аристократическая родня вашего возлюбленного обвиняет в похищении камня вас? Не прерывая всхлипываний, мисс Йохе утвердительно качнула головой, а затем прерывающимся от рыданий голосом проговорила: – Они не могут заявить в полицию, потому что камень принадлежит Фрэнсису. Но они грозят рассказать все газетчикам, если я не верну бриллиант до конца уик-энда. Представьте себе, вечером понедельника все будут знать, что Мэй Йохе – воровка. Меня освистают в театре. Выгонят из труппы. Но я не брала его! – снова горячо воскликнула она. – Мистер Фандорин, поверьте мне, я терпеть его не могу! Тяжелый, холодный и мрачный булыжник. А в полутьме он светится красным – проклятая вещь! Фандорин вынул из ящика стола коробку с сигарами, с разрешения мисс Йохе закурил и в задумчивости подошел к окну. За мутным стеклом, покрытым до середины морозным узором, безмятежно падал на серую булыжную мостовую снег, немедленно превращаясь в бурую жидкую грязь под ногами редких прохожих и колесами кэбов. – Почему вы не желаете оставить это дело полиции, мисс? – спросил детектив, не отрывая взгляда от окна. – Скотленд-Ярд найдет истинного похитителя, и ваше доброе имя будет спасено. В отражении оконного стекла он увидел, как изменилось ее лицо. Она замешкалась на минуту, а затем с усилием проговорила: – Полиция не поверит мне. – Отчего же? – почти равнодушно поинтересовался Фандорин, не отрывая взгляда от окна. Она в изнеможении откинулась, бледная, с покрасневшими от слез глазами и припухшим носом. Ее низкий, волнительный голос приобрел те же равнодушные, отстраненные интонации, что и у детектива: – В последний раз бриллиант видели на мне, вчера вечером. В доме Фрэнсиса были гости, он попросил, чтобы я вышла к ним в наряде из «Арабских ночей» и с этим проклятым ошейником. Фрэнсис… – она запнулась. – Фрэнсис любит, когда я выхожу в чем-нибудь ярком. Любит ловить восхищенные взгляды других мужчин, любит… он говорит, что любит наблюдать два своих сокровища вместе. Я не люблю этот камень, но ради Фрэнсиса довольно часто надеваю, поэтому у меня есть ключ от несгораемого шкафа, в котором хранятся драгоценности Хоупов. Вчера вечером я сама положила камень на место. Сегодня утром он пропал. – Кто обнаружил пропажу? – сосредоточенно поинтересовался Фандорин. – Сам Фрэнсис. Он… – мисс Йохе запнулась, но продолжила, – вчера вечером Фрэнсис ушел спать раньше, в свою спальню. Он жаловался на недомогание и выглядел нездоровым, после этого мы не виделись. Сегодня утром он собирался вынуть камень из колье, чтобы подготовить к выставке, а оно просто исчезло. – У кого еще есть ключи? – Только у меня и у Фрэнсиса. Понимаете? И никого чужого в доме не было. Гости уже разошлись, оставалась только семья и прислуга. И я. Утром я уехала в театр, а днем… Мэй бессильно уронила голову на сложенные руки и снова всхлипнула. – Беатрис пришла ко мне в гримерную перед самым спектаклем. Аристократка, – актриса выплюнула это слово, словно ядовитую колючку, – бранилась хуже бордельной девки, обзывалась последними словами, грозилась вызвать полицию. Сказала, что из театра меня выведут в наручниках. А я сказала, что не может быть, чтобы Фрэнсис на меня заявил. Тогда-то она прикусила язык. Сказала только, что дает мне срок до конца уик-энда, а затем все расскажет газетчикам. – Беатрис – это?.. – Старшая сестра Фрэнсиса и Генри. Замужем за одним баронетом, но с Рождества гостит у братьев в Лондоне. Без мужа, разумеется. Тот – где-то на материке. Ненавидят друг друга, но не разводятся, чтобы соблюсти приличия. – А Генри? – Генри – брат Фрэнсиса. Герцог Ньюкасла-андер-Лайн. Старше Фрэнсиса на два года, до сих пор не женат и, кажется, не собирается. Если так и не обзаведется законным наследником мужского пола, его титул перейдет Фрэнсису. – Мэй нервно вытащила из сумочки портсигар. – Можно мне тоже закурить? Фандорин кивнул и даже поднес даме спичку. – Беатрис из-за этого и злится, – произнесла она, затянувшись. – Если Фрэнсис женится на мне, а он женится, вот увидите! Если он женится на мне и станет герцогом, я стану герцогиней, – лицо ее просияло. – Представляете? Американка и актриса – герцогиня Ньюкасла? – девушка коротко рассмеялась и сразу сникла. – Не удивлюсь, если это она выкрала колье. – А лорд Генри не мог этого сделать? – поинтересовался Фандорин. Девушка задумалась и медленно покачала головой. – Генри, наверное, не стал бы. Он тоже не в восторге от наших с Фрэнсисом отношений, конечно. Он даже предлагал мне деньги, чтобы я уехала обратно в Штаты и больше не появлялась в жизни его брата. – Вот как? – О, да, – мисс Йохе усмехнулась, – я рассказала, что ему следует сделать с этими деньгами. Во что их, так сказать, вложить. Генри католик, но, судя по всему, меня понял. Больше таких предложений я от него не слышала. Фандорин на секунду смутился, но продолжил расспросы: – С-стало быть, лорд Генри состоятелен и в деньгах не нуждается? – Именно так. Понимаете, мистер Фандорин, Фрэнсис получил состояние Хоупа в наследство по материнской линии. А Генри как старшему сыну остался герцогский титул и отцовские долги. Поэтому Фрэнсис привык тратить полученные деньги, а Генри пришлось потрудиться, чтобы расплатиться с долгами и приумножить семейный капитал. Может быть, поэтому он такой замкнутый и необщительный – полная противоположность Фрэнсису. – А каково финансовое положение Беатрис? Мэй пренебрежительно махнула рукой: – Муж определил ей годовое содержание, которого ей вполне хватает на жизнь, содержание компаньонки и на благотворительность. Она даже хвасталась тем, что имеет некоторые сбережения. – А мог ли кто-то из прислуги каким-либо образом завладеть дубликатом ключа от несгораемого шкафа с сокровищем? – Вот этого я не могу сказать точно, но тоже вряд ли. Шкаф находится в кабинете у Фрэнсиса, на верхнем этаже, где находятся личные комнаты, ключи от которых есть только у самих хозяев и управляющего. Управляющий, Грэм Бейкер, служит у герцогов Ньюкасла уже больше сорока лет, как до этого служил его отец. Кабинеты и личные комнаты наверху убирают только в его присутствии… Ох, бедный Грэм… – вдруг прошептала девушка. – Я была так потрясена происходящим, что даже не подумала о нем. А ведь он считается ответственным за все происходящее в доме, могу представить, каково сейчас ему… – Он хорошо к вам относится, мисс Йохе? – Он никак ко мне не относится, – с неожиданной теплотой ответила девушка. – Вы не понимаете, мистер Фандорин, мистер Бейкер – истинно английский слуга. Он не имеет собственного мнения или отношения к происходящему в доме хозяев, он служит им, как служат старые добрые вещи, перешедшие по наследству. И ко мне он относился, как к вещи, которую хозяин принес в дом. Как к кошке, которую привели с улицы. – И вас не обижает подобное отношение? – удивился Фандорин. – Обижает? О, мистер Фандорин, старина Грэм заботился обо мне, – улыбнулась Мэй. – Безукоризненно и искренне, как о любой вещи, принесенной в дом. Я не встречала такой заботы, с тех пор как покинула родительский дом. – Тогда я должен задать последний вопрос, – Фандорин вздохнул. – П-прошу прощения, мисс, если он покажется вам неуместным. Но не может ли быть такого, что у лорда Фрэнсиса, помимо вас, есть другая женщина, столь же близкая, как и вы? В следующий миг кроткий ангел скорби превратился в разгневанную фурию. Девушка возмущенно вскочила на ноги и воззрилась на посмевшего выдвинуть такое предположение детектива испепеляющим взглядом: – Что за глупости! О, я знаю, почему вы так говорите – вы верите тому, что пишут эти отвратительные бульварные газетки, издающиеся на дешевой желтой бумаге. И знаете, что я вам скажу? Они правы! Да, Фрэнсис красив, молод, богат и холост! Поэтому к нему и липнут все эти девицы. А он – да, он не святой, – завела она прежнюю песню. – Он может начать уик-энд с одной девицей, а закончить его с двумя другими. Он приходил с ними даже ко мне на спектакли, и знаете что? Он заставлял их нести мне цветы, когда я выходила на поклон. Потому что я его звезда, его сокровище! Я единственная, кому он доверяет свои тайны. Единственная, кто может оставаться в его доме, даже если он ночует в другом месте. И единственная, у кого есть копия ключей от его кабинета. Во время этой тирады Фандорин подвел итог предварительного расследования и попутно рассеянно отметил, что в гневе оперная дива особенно прекрасна. – В таком случае, мисс Йохе, если позволите, мы отправляемся к месту преступления прямо сейчас. Постараемся успеть до конца уик-энда. Воскресное утро Фандорин, покончив с обязательными гимнастическими упражнениями и приняв, по обыкновению, ледяную ванну, посвятил, как и собирался, своей старой приятельнице, ожидавшей в Эксмуре вестей из столицы. «…Итак, моя дорогая мисс Палмер, я изложил вам многообещающую завязку дела о похищении знаменитого бриллианта Хоупа. Развязка же оказалась до обидного скучной. Уверен, это дело вы раскроете к исходу этой же страницы. Прибыв в дом Хоупов, первым делом я, разумеется, осмотрел место преступления. Ничего необычного в кабинете лорда Фрэнсиса я не нашел: ни следов взлома, ни иных улик, которые мог оставить предполагаемый похититель. Зато меня встретил обитатель дома, которого мисс Йохе забыла (а вернее – не посчитала необходимым) упомянуть. Стоило мне переступить порог кабинета, как откуда-то сверху на меня спикировала огромная черная птица. Я успел мгновенно отшатнуться – как вы понимаете, моя дорогая, не от испуга, а только от неожиданности. И вовремя. Если бы Тело не опередило Дух, меня ждал чувствительный удар крепкого клюва. – Карл! – воскликнула мисс Йохе. И в самом извиняющемся тоне пояснила: – Я совершенно забыла о Карле, поскольку он не нападает на домочадцев, а посторонние сюда обычно не заходят. Карл – большой ворон, живущий в кабинете у лорда Фрэнсиса Хоупа. Будущий герцог подобрал его в лесу еще птенцом, принес в дом, выкормил и вырастил. Обитатели родового гнезда Хоупов обращают на него не больше внимания, чем обращали бы на домашнего кота. Птица свободно разгуливает по всему дому, но ночевать предпочитает в кабинете своего хозяина, где Карл обустроил себе подобие гнезда на верху старинного наполеоновского комода, откуда он и устремился на незваного гостя, каковым посчитал меня. Полагаю, если бы похититель был кем-нибудь из посторонних, Карл непременно застал его врасплох и нанес ему серьезную рану. Но следов борьбы и кровопролития я тоже не отыскал. Затем, с позволения хозяина, я расспросил свидетелей. Вы знаете, мой дорогой друг, как я не люблю иметь дело с английской аристократией. Чем выше титул, на который претендуют представители фамилии, тем больше интриг вокруг него плетется. Первой я расспросил леди Беатрис Листер-Каус, старшую сестру лордов Хоупов. Эта зрелая статная женщина была бы по-своему красива, если бы не надменное и брезгливое выражение лица, так часто встречающееся среди дам высшего света, не слишком счастливых в замужестве и находящих своеобразное утешение в осуждении тех, кто нашел свое счастье вопреки общественному мнению. Леди Беатрис выразила полную уверенность, что драгоценный камень похитила «эта вульгарная особа», как она упорно изволила именовать мисс Йохе. Добиться чего-то сверх этого и других не особо лестных, но ничем, однако, не подкрепленных заявлений в адрес моей нанимательницы от нее не удалось. Алиби леди Беатрис обеспечивала компаньонка мисс Бишоп – совершенно бесцветная дама неопределенного возраста, которую та содержит при себе на деньги супруга, чтобы было с кем коротать вечера за бриджем, чаем и обсуждением мисс Йохе и других возмутительных особ. Спят компаньонки в одной спальне, вероятно, чтобы вместе оборонять свою дамскую честь от возможного (хотя, по моему скромному мнению, совершенно невероятного) на нее посягательства. Затем на импровизированный допрос был вызван лорд Генри Хоуп. Это бледный, болезненный мужчина, покинувший пору молодости, но не достигший зрелости, а словно бы заблудившийся по дороге. Как и отметила мисс Йохе, лорд Генри крайне замкнут и неразговорчив. На вопросы отвечал скупо и как-то нервически. Предположить личность возможного похитителя отказался, сославшись на то, что точных сведений у него нет, а бросать тень на кого-либо без веских оснований он не желает. На вопрос о том, может ли кто-либо подтвердить его алиби, смутился и отвечать отказался. Управляющий Грэм Бейкер оказался пожилым, но еще вполне крепким физически мужчиной с безупречной выправкой. Выглядел он несколько подавленным, но на вопросы ответы давал вежливые, краткие, ясные и совершенно бесполезные. Он ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знает и даже не предполагает. Добиться какого-либо иного ответа оказалось решительно невозможно. Не человек, а глухая скала: слепая, бесчувственная и практически безгласная! Допрошенная вслед за Грэмом Бейкером прислуга не сумела сообщить ровным счетом ничего полезного, кроме одного молодого человека. Молодого человека зовут Джон Вильямс, он служит в доме Хоупов садовником чуть более полутора лет. Если бы я не обещал каждому допрашиваемому сохранить полученные от него сведения втайне, Грэм Бейкер не дал бедному юноше проработать в имении и дня, поскольку, в отличие от старого управляющего, садовник оказался более наблюдательным и словоохотливым. После беседы с этим молодым человеком выяснилось, что у лорда Генри все-таки есть алиби, это раз. И хотя это не относится к делу напрямую, могу с большой долей уверенности предположить, что лорд Фрэнсис – следующий герцог Ньюкасла-андер-Лайн, это два. А три – садовник сообщил, что в ночь с четверга на пятницу он видел самого лорда Фрэнсиса садящимся в тайно заложенный экипаж. Разумеется, отъездом занимался наш слепоглухонемой управляющий. Лорда Фрэнсиса я попросил встретиться со мной в его кабинете, на месте «преступления». В жизни юный Хоуп, пожалуй, выглядит еще более привлекательным, чем на страницах прессы, хотя в изгибе губ и в углах глаз застыло скучающе-капризное выражение, характерно для баловней судьбы. – Куда вы возили свой алмаз прошлой ночью, милорд? – спросил я без обиняков. – В Лондон, – ответил он так же прямо, нисколько, кажется, не смутясь моим открытием. – Но если вы думаете, что я просто выкрал бриллиант сам у себя, вы заблуждаетесь. Я расскажу, как все было, но сначала дайте слово джентльмена, что сохраните мою тайну. Я с легкостью дал ему это слово, нисколько не погрешив против истины, ведь я знаю, что вы, мой друг, умеете хранить чужие секреты не хуже меня. Лорд Фрэнсис признался, что, вопреки устоявшемуся мнению, в отличие от брата находится в затруднительном финансовом положении: унаследованное состояние, казавшееся бездонным, постепенно истаяло. В надежде получить доход, Хоуп влез в несколько сомнительных денежных авантюр. Тем временем стали накапливаться долги. Деньгами будущего герцога и нынешнего владельца сокровищницы Хоупов ссужали охотно. – Той ночью я отвозил бриллиант надежному лондонскому ювелиру, из тех, кто нем, как могила, чтобы оценить возможность заложить драгоценность. Если бы об этом прознал кто-нибудь из моих кредиторов, это вызвало бы панику. Меня засыпали бы денежными исками, и мне пришлось бы объявить о банкротстве, – признался молодой человек. – Но клянусь, я вернулся с камнем домой тем же утром. Я лишь не успел вернуть колье на место – меня позвала Беатрис, чтобы обсудить со мной приготовления к воскресному обеду для сиротского приюта, который она опекает. Я оставил прямо на письменном столе и отошел буквально на двадцать минут, а когда вернулся – стол был пуст. Представьте мое отчаянье. Обращаться в Скотленд-Ярд нельзя – станет известно, что алмаз пропал – и я банкрот. Я попытался тихо допросить домашних, но Беатрис пронюхала об исчезновении и подняла скандал. Я буду вам очень признателен и щедро вознагражу, если вы найдете бриллиант. Должно быть, вы сейчас улыбаетесь, моя дорогая мисс Палмер. Ведь вы уже знаете, кто похититель, верно? Теперь, когда стало известно, что украшение исчезло не из надежно запертого несгораемого шкафа, а с письменного стола, я тоже был уверен, что знаю похитителя. – Позвольте ваш стул, – попросил я. – Он выглядит попрочнее моего. Удивленный лорд Фрэнсис уступил мне сей предмет мебели, который я придвинул к древнему комоду в углу. Карл настороженно смотрел на меня сверху, но я успокоил его при помощи того же «трюка», которым, если помните, усмирил свирепого леопарда Беркли. Конечно же, симпатичная блестящая вещица оказалась в гнезде у Карла. Там были и другие мелкие предметы, но их я оставил благородной птице. В конце концов, мне обещали заплатить только за одну». Эраст Петрович поставил точку, удовлетворенно потянулся, достал из ящика стола коробку сигар и закурил. Сквозь изморозь на оконных стеклах пробивались яркие лучи январского солнца. – Маса! – кликнул он слугу. В дверях возникла настороженная круглая и раскосая физиономия. – Собирайся, – велел ему Фандорин. – Мы едем в театр. Билеты в музыкальный театр Вест-энда принесли сегодня в нежно-сиреневом конверте, от которого пахло жасмином. Уик-энд еще не закончился.