Железнодорожная ветка древа миров

Так уж вышло, что город любил его, а он любил свободу. Город, конечно, прощал: пока он был мал настолько, что можно было повесить его себе на шею и не бояться потерять, пока разговор не клеился просто потому, что не о чем говорить при такой огромной разнице в возрасте. Город цвел, блестел плиткой и улыбался граффити – пока на что-то надеялся. Он – не хотел замечать, а потом не хотел и видеть. С родителями было проще: неделя постоянных скандалов – все, что потребовалось, чтобы отвоевать право гулять самому по себе, но как быть, если тебя опекают асфальт под ногами и стены домов? В тринадцать он ушел из города – за вольным звуком гаммельнской флейты, ради первой в жизни попытки поверить и покориться. Не утонул, против ожидания, – всего лишь круто сменил уклон среднего образования, учился в одном городке, ночевал в другом, друзей находил в третьем, стихи посвящал четвертому. Стихи эти жадно читал в редких письмах домой его родной город – выбивал трещинами на асфальте, носил ветром в темных проулках – и ждал. Действительно, в шестнадцать он вернулся и пришел здороваться – не один час бродил по знакомым улицам, что-то рассказывал, что-то вспоминал – старался держаться вежливо, старался помочь чужой беде, готов был дать какой-то шанс… Потом задумался, забрел в незнакомый район – и, очнувшись, с какой-то радостью поглядел по сторонам: если ты и так можешь, старый приятель, может, тебя и стоит узнать поближе. Шел, касаясь стен, шепча про себя какие-то стихи – и вышел прямо к дому родителей. Сплюнул: «И тут опекаешь, старая развалина», – и уехал поступать. Следующие несколько лет о нем слышали мало – только слали украдкой в сообщениях: «Город без тебя грустит», «Городу плохо», «Поговори с городом». Он отвечал на все, кроме этого. Сам себя иногда ненавидел, но вернуться не мог. «Покажи мне свой город», – просили друзья из мертвых промзон, шумных столиц и чопорного архитектурного великолепия. Их-то родные края, казалось им, неспособны были, не могли быть способны так кого-то любить. Он влюблялся во все их города по очереди, сбивчиво, лихорадочно доказывал, как неправы они были, но на свою родину никого не возил. Однажды, запутавшись в собственной дороге, он попросил очередного друга купить билет и доехать дотуда, куда сам клялся не ездить никогда. Тот на следующий же день сошел с поезда и был сбит с ног вопросом: «Как он?» Много, много лет ездили его друзья болтать с тем городом. Редкий из них не любил без памяти эту усталую станцию, мудрую мостовую – редкий из них не был осмеян, вернувшись из поездки и зайдя передать привет. Такие, как он, не умирают, только растворяются во времени, выпав из электрички на отсутствующей в маршруте станции. В день, когда его не стало, город застыл, лишился напрочь жизни и разума. Из его ворот выехал на скрипучем велосипеде худощавый, небритый и хмурый парень в капюшоне и покатил вдоль шоссе, лишь из человеколюбия не падая ни под чьи колеса. Кажется, ездит до сих пор, плодя легенды и целые культы. Но на что ему все эти люди – теперь?