фetishist

Вновь вслепую запуская руку в открытый шкаф с каким-то неописуемым трепетом, Сунен вытаскивает очередную толстовку, на этот раз глубокого синего цвета и, наконец-то без этого едкого запаха стирального порошка. Наверно, это нехорошо — таскать чужие вещи втихаря, а еще хуже — таскать втихаря вещи Чихуна. Если он узнает, на что у Хоши хватило наглости, то голову ему откусит. И это еще в лучшем случае. Но еще ничей запах не рождал внутри Сунена подобных чувств. Он ощущает себя больным извращенцем каждый раз, когда пробирается ночью к шкафу, но никак не может избавиться от своей дурной привычки. И вот снова два часа ночи, и любой бы после изнурительного дня в это время повалился в сон. Любой, но не Хоши, который, по-детски путаясь в рукавах, натягивает синюю толстовку Чихуна на голое тело. Теплая и мягкая. Дарит ощущение уюта и спокойствия. В этой ночной тишине, в этом слегка ненормальном безмолвии, прерываемым лишь чужим храпом и тиканьем часов, в голову Сунена крадутся мысли, такие же глупые, как и он сам: «Вот было бы здорово, если бы это он обнимал меня сейчас…» Ему действительно хочется, чтобы Уджи обнимал его. Утыкаясь в грудь и даря настоящее тепло, человеческое. Шмыгнув носом, Хоши принимается разглядывать себя в зеркале. Он то натягивает рукава на самые пальцы, как это делает Вону, то задирает их выше локтей, заставляя ткань ложиться большими петляющими складками. Как обычно носит эту кофту Чихун? Он же надевал ее еще вчера — на дворе осень, а его вечно мучает холод. Возможно, он даже надевает под низ еще несколько таких же толстовок. Но каким-то образом Сунену, все же, удается уловить аромат его парфюма, почувствовать его кожу, словно легкие невесомые прикосновения к шее, заставляющие покрываться мурашками. Такие минуты наедине с самим собой и своими фантазиями сродни эйфории. Чуть ли не каждую ночь Сунен запирается в ванной с футболками, майками, кофтами, рубашками. Стискивает зубы, а иногда искусывает губы в кровь, потому что все его нескончаемые чувства и эмоции готовы в любое мгновение вырваться из горла. И это не любовь, это какое-то помешательство, психическое отклонение. Влюбленные люди не дрочат на шмотки, что уж тут. Шум воды прервает резкий стук в дверь. Вместе с возбуждением тут же накатывает волна паники. Не выключая воду, Сунен выдавливает неуверенное «Кто там?» и его гложет страх, что дрожащий голос сдаст его с потрохами. — Какого хрена ты там делаешь в два часа ночи? — М..м-моюсь? — А что тогда ты делал перед сном, когда мы приехали со съемок? Голос Чихуна заспанный и раздраженный, кажется, он готов выломать дверь, если Сунен продолжит швыряться своими глупыми отговорками. Хоши пытается восстановить дыхание, считает до десяти и выключает воду. Выключает воду и открывает дверь. Сейчас он просто вернется в комнату и забудет все как страшный сон. Он ведь не сделал ничего плохого, так? Но Чихун все равно не дает ему улизнуть, схватив за рукав. — …Что за нахуй, Сунен? — Выдает он после внушительной паузы, глядя на Хоши, смущенно натягивающего толстовку (ЕГО ТОЛСТОВКУ) как можно ниже. Пытается прикрыть свой гребаный стояк, который бы даже слепой заметил. — Блять… — это все на что хватает Чихуна, когда ему надоедает наблюдать, как Сунен сводит колени, сгорая от стыда, и смотрит в пол, как провинившийся ребенок. Он отпускает его руку и закрывает за собой дверь, а Сунен так и застывает, абсолютно не понимая, что ему теперь делать. С ума сойти можно. Толстовку он так и не возвращает. Но все утро преследует Чихуна в попытках извиниться. Хотя сам понятия не имеет, как объяснить ситуацию. Это все так странно. Но еще страннее то, что Уджи абсолютно спокойным голосом говорит: «Не извиняйся. Просто сделаем вид, что я ничего не видел», чем окончательно сбивает с толку. Сунен окончательно потерялся. Но никак не может сбежать от своих ненормальных желаний и спит в этой синей толстовке, вне зависимости от того, жарко или холодно. «Это же кофта Уджи-хена», – говорит как-то Чан, забираясь к Сунену на кровать. Он оттягивает ворот и трогает ткань так бережно и нежно, что в глубине души Хоши признается себе, что ревнует. Ревнует. Ревнует гребаную шмотку. «Он дал мне ее поносить», – почти неслышно отвечает он, обнимая Дино сзади и засыпая с мыслью о том, что однажды его таки заберут люди в белых халатах. А Чихун прекрасно знает, что он никому ничего не давал поносить, ему просто нравиться наблюдать за странными склонностями Хоши, а еще нравится нравиться кому-то. Он же определенно ему нравится. Просто Сунен из тех людей, которые не могут адекватно проявлять симпатию. В отместку Уджи просто отбирает у Сунена футболки, потому что свои бесследно исчезают одна за одной. И... он не понимает, что в этом такого. Он ничего не чувствует, надевая чужую одежду, его не возбуждают тряпки. И Квон Сунен так и остается для него загадкой. Иногда он тайком выходит за ним ночью и сидит у двери в ванную, слушает сдавленные стоны за шумом воды и усмехается. Наверное, ненормальнее, чем дрочить на чужую одежду, только умышленно наблюдать за этим изо дня в день. И вообще это все будоражит фантазию: в памяти все еще четко вырисовывается смущенный раскрасневшийся Хоши, которому не дали получить свою порцию наслаждения, которого застали врасплох. Та ночь теперь для них обоих — общая негласная тайна. Иногда Чихун сам отдает ему свои майки, не говоря ничего, не задавая вопросов. Сунен тушуется, ведь это самое прямое напоминание о том, что он помнит все произошедшее, прекрасно помнит, и специально подкармливает внутренних демонов Хоши. Вот что до безобразия неловко: все их общение последнее время заключается в обмене одеждой, и это задолбало. Когда Хоши кутается в его персиковый свитер, еще не успев запереться в ванной, Чихун тянет его за собой на кухню, мол, «Нет времени объяснять», на что тот недовольно мычит, но руку не вырывает. Чихун аккуратно прикрывает за собой дверь и прислушивается, никто ли не проснулся. Что у нас имеется: полуголый Сунен в одном только свитере, кухня и уже-почти-рассвет. — Нам нужно поговорить. Уже давно. — О чем? — Хоши делает вид, будто не понимает, но заводится еще сильнее от происходящего. От сурового тона Уджи, от колючего свитера, еле закрывающего зад или из-за того, что они одни на кухне. — Не прикидывайся дураком. Я тебе нравлюсь? — Мне нравится Чан. — Говорит он тихо, уткнувшись в пол и думает, что это подходящий ответ. Он правда привязан к Дино чуть больше, чем нужно. — Хер с ним, не переводи тему. Что такого особенного во мне, что ты тыришь мою одежду? Я конечно не отрицаю, что у меня отменное чувство стиля, но у тебя по-моему, другие мотивы? — У Уджи вид заебавшегося человека. Он переваливается через весь стол и поднимает лицо Хоши за подбородок. — Тебе же нравлюсь я, а не моя одежда. Что за фигню ты творишь? — Он улыбается, говоря эти слова. Сердце Сунена делает внутри тройное сальто и неудачно застревает где-то в районе горла, из-за чего становится невозможно сказать ни слова. И он делает самую дурацкую вещь, которую только мог сделать: он не отвечает, а лишь утыкается носом Чихуну в запястье и жадно втягивает воздух. Крышу снова сносит, и он не может оторваться от него. Это ужасно щекотно и неловко. — Может ты все-таки скажешь что-нибудь? — Почти серьезно выдавливает Уджи, еле сдерживаясь, чтобы не захихикать. — Ты вкусно пахнешь. Сунен смотрит прямо в глаза с лицом, все еще пылающим от стыда, но полным серьезных намерений аж полминуты. А потом их обоих пробивает на ржач, потому что ситуация чуть более, чем дебильная. Как итог, они оба сидят под столом (ничего необычного) и непринужденно болтают. Уджи старается не думать о том, что его собеседник до сих пор наполовину голый. Старается, но не может. Чертов Сунен сидит на полу голой жопой в сантиметре от него в его, блять, свитере. Чертов Сунен, который только что сказал, что ему нравится, как Чихун пахнет. Что за фигня происходит? — Сунен. Эй, — Сунен в это время вытирает выступившие от смеха слезы рукавом свитера. — Так тебе правда нравится мой запах? Хоши перестает смеяться и смотрит так, будто с ним говорят о сакральных истинах и смысле существования. — Правда. Чихун и сам знает, что правда, просто захотелось услышать это еще раз. Он вцепляется в плечо Хоши и утыкается в его шею, ведет носом за ухом, вдыхает аромат шампуня, который еще сохранился в волосах: — Ты тоже безумно приятно пахнешь. Он даже не врет. Ему правда в кайф. Сунен приятный и мягкий. И губы у него тоже мягкие, так что Чихун почти сразу отвечает на его почти ненавязчивый поцелуй. Спускается рукой с плеча ниже, но забраться под свитер так и не решается. Но зато решается на кое-что другое… — Знаешь, у меня есть идея.

***

Сегодня их вновь ждет толпа народу. Вновь сотни глаз. Все как обычно, мемберы будут развлекать толпу и веселиться сами, народ будет наслаждаться общением с айдолами. Потому что праздник. Хоши стоит и смотрит куда-то сквозь зал. Ему очень хочется сбежать, спрятаться ото всех и стереть все произошедшее в памяти. Нежно-розовые волосы стали слегка жесткими на ощупь, а еще он снова СНОВА в одежде Чихуна (по его собственной, кстати, инициативе). Чувства внутри спутываются в один большой комок, но привычную эйфорию перебивает тревога и паника. Навязчивый страх, будто бы все вокруг знают о его пороках и лишь выжидают удобный момент, чтобы кинуть в него камень. Но еще страшнее, что у него может встать на сцене. Вот с этой проблемой разобраться будет куда сложнее. Сунен оглядывается назад. Вот он, стоит и болтает о чем-то с Сынчолем. Хоши постепенно входит в состояние «очень не очень». От нервов он снова начинает ужасно потеть, и сейчас ему больше всего хочется закопать Чихуна за эту его идею.