Naviget, haec summa est

За обедом они говорят на итальянском. За ужином - на французском. Для завтрака правил нет, потому что Уилл утром в принципе тяжело коммуницирует с миром и предпочитает общаться без слов. В итоге, решено было лечь на дно в Праге. Чешского они оба не знают, но это и хорошо - Джек первым делом отправится в Италию, перешерстит Францию, а когда всё уляжется, вступит в силу договор купли дома в Палермо, и заработает безопасный счёт в Швейцарии. А пока - весна в Праге. Пока всё, что Уилл может сказать по-итальянски без ошибок - это "Восхитительно", и "Я принесу десерт", но с каждым днём становится всё лучше. Окна их съемной квартиры выходят на улицу, ведущую к Староместской площади, и под окнами вечно плывет ленивый поток туристов, в любую погоду. Уилл был бы согласен на всё, что угодно, но безопасные квартиры друзей Ганнибала - это дорогие квартиры. Ганнибал же предпочитает места менее людные, поэтому Уилл удовлетворяется беглым взглядом на Церковь Святого Николая и несмолкаемым восторженным шепотом, окружающим это место. В Европе Уилл чувствует корни Ганнибала гораздо лучше: его родная Америка, что младше этого города, всё торопится жить, а здесь Уилл может остановиться. Вздохнуть. Взглянуть в лицо человеку, которого любит, и продолжать изучать его, не опасаясь того, что шторм за спиной все ближе и ближе. Из Праги они переезжают в Ййночани, и в нем нет ни-че-го. Одиноко белеет церковь, вот и все достопримечательности. Вдохнув воздух этого места, Уилл чувствует, что попал в ловушку времени - и за её пределами осталось всё лишнее. Это обитель мира - и грохот прошлого не сможет больше его отвлечь от самого главного. Мир отстраивается у него внутри - все тлеющие обломки скрылись в безбрежном море. Волны этого моря качаются в такт дыханию Ганнибала. А доктор быстро идёт на поправку, но с тростью не расстаётся - идёт она ему больше, чем Чилтону, разумеется. Ганнибал выглядит так, будто и носит её исключительно в качестве изящного аксессуара. И Уиллу нравится, как быстро любое место, куда бы они ни приехали, становится обжитым. Строится их общий дворец Памяти, а значит, дом - везде, если они вместе. На кухне они говорят по-французски вперемешку с английским, в залах галереи Уфицци, к которым ведет дорога через воспоминания о старом замке в Литве - молчат. Посреди серой провинциальной общины они отстроили свой собственный город, и с течением времени он все разрастается и крепнет. К стенам города льнёт мирное северное море. Здесь холоднее, чем хотелось бы, но Уилла это мало волнует. Ганнибал готовит глогг из того, что находится на местном рынке, читает Уиллу вслух классику мировой литературы, и Уиллу кажется, что за все прожитые им чужие жизни вселенная наградила его счастливой мирной старостью. Ганнибал целует его так, что время из вязкого сиропа становится звенящим вечным горным потоком, и так возвращается его молодость, которую Уилл давно позабыл, а теперь - заново переживает. Правильно. Есть бабочки, что спят в коконе целую зиму, в холоде набираясь сил и нового цвета. Холодная Чехия свернулась вокруг Уилла прочным коконом - и оберегает его и Ганнибала покой. И Уиллу радостно наблюдать, что и Ганнибал становится собой настоящим. Иногда он говорит по-литовски, всегда с улыбкой - Уилл знает, что Ганнибал много лет ненавидел этот язык, но не теперь. Но когда земля Чехии наконец согрета летним теплом, и настоящие бабочки с треском коконов делают первые взмахи крыльев, Ганнибал говорит по-итальянски, и по-французски, и его акцент становится всё сильнее в английском, потому что в постели вечно у них мешанина языков; Флоренция - это страсть и кровь, их признали погибшими, и dance macabre по древним улицам идёт на троих - Смерть, Уилл, Ганнибал. Агнец Божий, Дьявол, Санта Муэрте. Их сушит солнце и морская вода, и живительную влагу приносят только кровь и вино. Внутри Уилла навсегда мирное море, и всепожирающее пламя ему больше не страшно. Теперь он сполна может оценить его красоту.