Серафим

— И правда любишь? Я слушал как бьется его сердце, найдя убежище на его теплой груди которую сейчас использовал как подушку. Мои колени были подогнуты и касались его бедер пока он, расслабившись, поглаживал мою спину руками. И хоть мой пах соприкасался с его телом я не чувствовал возбуждения, скорее, забытое мною спокойствие, которое я испытывал чувствуя его защиту и влияние над собой. — Ю, я задал вопрос. Он притворялся, что спит. Солнце уже давно возвышалось над домом, вещая о начале еще одного дня. Я с опаской касался кончиками пальцев его плеча, рисуя круги вдоль смуглой кожи. Её цвет разительно отличался от моего, что приводило меня в неописуемый восторг, ведь он был намного горячее меня. Во всех смыслах. — Я знал, что ты вырвешь из меня подобное признание, но, если тебе станет от этого легче, то да, я не врал. — И как теперь быть? — я вздохнул и губы коснувшись кожи на его груди привели тело в нервную дрожь. Юи по прежнему поглаживал меня, словно успокаивая, убаюкивая мои размякшие от переживаний нервы и каждая клетка моего тела отзывалась на его ласку. Он мог этого не признавать, но все же, он был нежным, а не грубым. Грубость проявлялась в нем тогда, когда он не знал, что ему делать, и если сейчас он спокоен, значит, я помог ему удовлетворить его желание. Впрочем, свое тоже. — Если об этом узнают, нам конец. — Нам? — я поднял свой взгляд и столкнулся с его удивительными глазами. «Словно морское дно просвечиваемое лучами полуденного солнца» — подумал я и возвысившись над ним сел на его живот. — Я бы не бросил тебя в таком случае, но, Мика, прошу… — Что? — Никому и никогда не говори об этом, даже своей любимой Осаке. — Ты думаешь я настолько глуп, что стал бы делится этим с окружением? — взбесился я сильнее надавливая на него весом своего тела. Он очевидно почувствовал нарастающую в моем голосе угрозу и сжал руки на моих бедрах. — Я не хочу чтобы что-то, хоть самая маленькая пушинка осуждения крутилась перед глазами. Ты меня понимаешь? — Да, Юи. Мы теперь оба в заточении запретных желаний. Он не ответил и закрыл глаза. Я стал думать о том, что он чувствует в этот момент, но открыто озвучивать вопрос не стал. — Мне тяжело осознавать, что я больше не принадлежу себе, — сказал он едва слышно обращаясь ко мне. — Мне больно от того, что я чувствую, но еще больнее будет расстаться с тобой, теперь, когда мы стали близки. Мика, ты должен знать одну вещь. — Какую? — я наклонился и поцеловал по очереди каждое веко. — Мы приехали сюда не просто так, у нас тут дела. У меня, у меня здесь дела. — И что с того? — я не мог уловить ход его мыслей, но тон которым он их озвучивал заставил меня насторожится. — Много лет назад в моей жизни произошла трагедия повлиявшая на ход всех грядущих событий и на меня в том числе. Убили моих родителей. Они попали в аварию и сгорели в машине. Я точно знаю, что все было подстроено, даже знаю зачем, но человек, который это подстроил, сбежал, и я потратил много лет, чтобы найти его. — И ты знаешь кто это? — я не скрывал любопытства, хоть это был не подходящий случай для подобного проявления эмоций. — Я знаю имя, внешность неизвестна. Я знаю, что он в этой стране, скорее всего в этом городе. И я должен найти его. — И с какой целью? Юичиро напрягся и сжав руки в замок на моей шее резко опустил к себе. — Что бы ответить на зло справедливостью. Он озвучил это и мы принялись дышать друг другу в лицо. Очевидно, что это должно было вызвать последствия, но он лишь хитро улыбнулся и его губы приподнялись в опасном оскале. Он смотрел на меня так, как кот наблюдает за загнанной в угол мышью: с изощренным удовольствием и неприкрытой радостью в глазах. Да, пожалуй после такого, одно из последствий было необратимо. — О какой справедливости речь? — я сжал его плечи и он лизнул мою шею.  — А ты как думаешь? На удивление, мне не было страшно, я словно не слышал его признание. Все, что я сейчас видел, это затуманенный взгляд зеленых глаз и мое собственно отражение в них, словно мы были одним целым, неразделимым и единым. Музыка играла в его взгляде и я слушал её примерно теми же ощущениями, которые обычно используют, чтобы проникнуть в глубины человеческого сознания. Я знаю, что я видел в нем. Пропасть. Пропасть которая засасывала и меня, поскольку я был больше не властен над собой, своими мыслями, желаниями. Все теперь сместилось в одну точку, в одно единое ощущение, которое мне дарило его касание. Так невозможно любить, такая любовь запретная и все же… — Скажи мне, — я коснулся зубами его подбородка, чувствуя на языке его влагу, — чего ты хочешь? Руки жадно касались его там где могли достать и черный кашемировый свитер который он непонятно зачем одел стал для меня слишком ненавистным. — Ты боишься открыться мне? Дать прикоснутся к запретным желаниям… — Ты стал слишком смелым, Мика. Это любовь так опьянила тебя? — Я бы желал упиваться ею до краев, каждый день, чтобы только ты был счастлив. Это было уже слишком. — Я хочу взять тебя, — я шептал в его открытый рот нисколько не касаясь его губ, —, но я хочу, чтобы и ты желал этого. — Я хочу, — он потянулся за поцелуем, но я продолжал дразнить его, убегая каждый раз когда он хотел схватить меня. — И как мне это сделать? — губы вели свое дыхание ниже, скользя по мягкой ткани вниз, пока я не приподнял край своими зубами. Я так и продолжал вести край вверх и он приподнялся, чтобы облегчить мне задачу. Он смотрел на меня, но я не хотел, чтобы он видел все, что я делаю. — Слово «люблю» давно обесценилось и стало синонимом слова «хочу», — сказал я задерживая ткань на его глазах и крепко держа его запястья в руках, — и когда неожиданно ты чувствуешь что-то большее, тебе хочется удержать это, пленить, заставить подчинится и всеми силами покорить. Ты же не сломаешься, правда? Мой смешок заставил его елозить на кровати и я стал вести влажную дорожку на его груди, прижимая шершавый язык крепче к соленой плоти. Он был очень вкусным, соленым, на противовес моей сахарной коже. Белое рядом с темным. Небо в объятиях земли. Игра в кошки-мышки с плотью и страх перед этой близостью. Что победит? Кто сломается первым? Кто из нас будет больше нуждаться в этих чувствах, кто будет просить, умолять, приказывать и забирать побежденное? — Юи, — я гладил натянутую кожу на ребрах, с закрытыми глазами восхищаясь его податливости и тяжелым стонам, которые он даже не скрывал, — Юи… «Возьми мою кровь, утони в моем желании, напейся моего вожделения и наконец, все о чем я могу умолять тебя…» — мысли в беспорядочном хаосе, что даже не давали дышать, осознать… — …будь только моим, — я озвучил то, что не успел закончить и выругавшись про себя потянулся руками ниже. — Если хочешь, — он снял свитер и перехватив мою ладонь, что уже почти добралась до его свадебного набора и прижал к груди, — я буду верен, потому что только ты будоражишь во мне подобные чувства. — Я боюсь, — он вновь обнял меня за талию и я прижался лбом к его лбу, — боюсь, что ты оставишь меня. — Незачем терзать себя такими рассуждениями, — он не отрываясь смотрел на меня и я чувствовал себя загнанным в клетку, — просто дыши вмести со мной, дыши мной, а я буду только с тобой, Мика. Теперь ты знаешь, я доверю тебе все что смогу и даже больше. Я верю тебе, и это делает тебя бесценным в моих глазах. Повалив меня назад он развел мои руки, придерживая меня за локти и с утонченной медлительностью всосал кожу на моей шее, грубо схватив её зубами. Я тяжело дышал, предвкушая, что же будет дальше и когда его улыбка остановилась на солнечном сплетении я заволновался и откинул голову назад, чтобы не видеть его и победить свой страх. — Действительно сладкий, — тихо прозвучало в воздухе когда его язык коснулся розового бугорка на груди, — даже слишком… Когда он втянул его, покусывая зубами я дернулся и его рука придержала мою ногу. — Полегче, Ю-чан. — Что? Я думал только девушки кончают когда им покусывают грудь. — Нервы и так на пределе, давай без сарказма, — я тяжело дышал и все меньше контролировал себя. — Я могу кончить даже от одного твоего присутствия в моей голове. Зря я это сказал. Его руки тут же опустились ниже и я сам того не желая закинул ногу на его плечо. Когда его ногти сжали мое колено я вскрикнул и он тут же погрузил мой член в свой горячий рот. Едва не задохнувшись от сладкого оцепенения я перестал что-либо соображать. Свободная рука поглаживала внутреннюю сторону бедра, задевая касаниями самое начало моего основания. Я чувствовал себя между его разведенными пальцами и поглаживая меня между ними он опускался губами ниже, пытаясь взять глубоко и дойти до самого конца. — Не надо… — слова путались в ощущениях и он взял член в руку, опускаясь языком ниже, делая меня абсолютно беззащитным и уязвимым. — Я не могу дышать… — Прекращай сопротивляться, Микаэла, — каждый миллиметр напряженного тела вынуждал меня гореть и терпение становилось невыносимым. — Твое упрямство даже забавляет… Вобрав в себя как можно воздуха я приготовился к тому, что было неизбежно, и когда его зубы слишком сильно сжали меня я взорвался и выгнув спину выпустил свою боль в его теплый, обволакивающий меня жаром рот. Я не слышал свой крик, но характерный звон в ушах дал понять, что шума от меня было достаточно.