Невозможное

      Ненавижу сюрпризы. Особенно когда мне известно о его существовании. Особенно если он касается какой-нибудь важной части моей жизни. Пустота. Вот, что я чувствую, когда узнаю, что от меня что-то скрыли. Разочарование на грани со злостью, если это сделали близкие мне люди. Потому что именно близкие мне люди знают о моем отношении к «сюрпризам».       Мы проехали Еловый лес, дальше по дороге находились только скромные оранжереи, старая заправка на последнем издыхании, амбар и кладбище рядом с ним. После — пять тысяч семьсот соров восемь километров пустоты, которая в конце концов упирается в глухую деревушку. Вот уже после деревушки, еще через пятьсот двадцать два километра, стоит город, древний, как мир, и я очень сомневаюсь, что мы поедем дальше кладбища. В зеркале заднего вида пугающе скептично поблескивали глаза Кейса. Все остальные просто затихли и старались как можно беспечнее смотреть по сторонам или с завидным любопытством высматривать что-то в окне или с интересом рассматривать гвоздик на крыше. Не смотря на негромко играющую мелодию Стинга, казалось, что мы едем в оглушающем омуте пустой звенящей тишины. Мне так и не ответили на вопрос, я так и не добилась ответа. Мы просто ехали. В какой-то момент глаза Кейса встретились с моими в зеркале. Это, наверное, выглядело как-то заговорщецки, потому как мы почти не моргая глядели друг на друга несколько минут. Это был немой разговор, в котором проскальзываи друг за другом укор, упертость, поддержка, злость на это молчание, мольба сказать все и мольба не просить этого. Он знал. Знал все: что ждет впереди, мою реакцию, оправдания ребят, о предстоящей неизбежной ссоре, и что, возможно, даже с ним мы на какое-то время прекратим общаться. По всей видимости, он хотел мне сказать о чем-то еще раньше, но ему не дали этого сделать. Но я не считаю это везкой причиной молчать, и он знает об этом. В конце концов он первый отвернулся и раздраженно посмотрел в окно.       Через минуту автомобиль замедлил движение.       Мы притормаживали около старого выцвевшего красного амбара, стоявшего неплдалеку от незаасфальтированной дороги, на которую мы прямо сейчас сворачивали. Я снова бросила взгляд на Кейса, но он упрямо смотрел в одну точку, не поворачивая головы. Я решила оглядеть остальных. Дэвид как-то виновато опустил голову и пустовато глядел в пол, Ксана не отрывала глаз от амбара. Рона уверенно, с видом танка, ехала вперед. Ну или пыталась выглядеть уверенно. Она боится, и я знаю это.       Двигатель устало замолчал. На несколько секунд мы замерли, будто в вакууме, будто вместе со временем замерли. Надоело. Я, пытаясь сохранять спокойствие, открыла дверь, но захлопнула, как Халк. Да простит меня джип. Не дожидаясь, пока мои попутчики вяло выпрутся из машины, ноги понесли меня к воротам в амбар. — Лина, постой! Я спокойна… Я… Спокой… — Выслушай снач… — В задницу иди, Рона! — К черту. Я резко развернулась на сто восемьдесят градусов, хлестнув волосами по лицу. — Слышишь?! Рона притормозила на пол пути ко мне, остальные остановились в нескольких шагах от нее. — Да я… — Мне плевать! Ты знаешь, ты лучше всех знаешь мое отношение к таким вещам! Пусть там, - я злостно указала на амбар позади меня, - хоть самолет, хоть двадцать Праймов, хоть Папа Римский! Я не-на-ви-жу, когда от меня утаивают что-то! Мне уже не хватало воздуха и сил кричать, в груди снова начинала орудовать тупая боль, а эмоции спутывались, но сейчас необъяснимая разрушающая ярость не оставляла путей к отступлению. Горло давили слезы, тело пробила дрожь, и я была рада рвать горло из-за чего угодно… Потому что я боялась даже шаг дальше сделать. Мне страшно заходить в амбар, мне не хочется узнать, что там. Я не могла контролировать происходящее, не могла узнать, что происходит в мире, да что уж в мире, элементарно в моём городе. А они знали. Они знали и знают. Сейчас они влавствуют надо мной! Они ведь знают, что за воротами, как оно там оказалось и почему. Я — нет. Я НЕ ЗНАЮ! — Я НЕ ЗНАЮ ЧТО ТАМ, РОНА! — ЗНАЕШЬ! Все оторопели и приковали внимание к Кейсу, ударившему меня своим выкриком, словно пощёчиной по лицу. Он провел рукой по волосам, издал нервный смешок и выстрелил в меня своими почти бешенными глазами. — Ты знаешь, Лина! Ты ведь поэтому боишься зайти, потому что боишься в это верить. В его глазах я увидела апокалипсис. Отчаяние.       Мольба.              Боль.              Ненависть.                         Безысходность. Что это? Я не могу произнести и звука, я боюсь утонуть в знании, которое могу получить от него и оказаться в том же апокалипсисе, что и он. И самое страшное, это он меня и утянет в него. Я знаю, что стоит лишь спросить, и он ответит, я вижу это в его глазах. Но я не спрошу. Эгоистка. — Рона не виновата. Молчание. — Это я сделал и я сказал им не говорить тебе. Как на такое реагировать? Как?! Я растеряла ту ярость при столкновении лобовым об его реальность. -…Иди, Лина. — ...Нет. — А чего ты боишься, Лина?! Я уверен, что ты обрадуешься своей находке! Кейс так вспелскивал руками, что становилось страшно. Почему из нас двоих виноватой чувствую себя я? — Кейс… Он опустил глаза, тяжело дыша. Волосы, будто опасаясь вызвать гнев хозяина, укрыли собой лоб стоящего предо мной парня. Никто не ожидал от него такой реакции. Такого поведения. Я знала, что он на такое способен. Но никогда бы не подумала, что этот шторм будет обращен на меня. Ветер сдул пряди волос на мои глаза, но я не хотела вестись у них на поводу и заставлять мышцы работать, освобождаясь от окаменения. Только сейчас мне в глаза бросилось, что мы с ним стоим в десяти шагах друг от друга, пока ребята оставались на прежнем расстоянии. — Ты думаешь, я смогу сделать тебе плохо? — не поднимая головы, мертвым голосом произнес Кейс. — Почему ты не идешь туда? Я не ответила. Даже не пыталась придумать ответ. Какой в этом смысл? Все равно ведь не найду его. — Я так старался, а ты даже посмотреть не хочешь. В этот момент я начала сомневаться в своей догадке. — Не обижай, Лина. Кейс поднял голову и посмотрел мне в глаза. И я пошла. Восемь, шесть пять… он ведь про себя говорил?.. три, два… кого не обижать? Скрип. Тугой, дерущий слух. Внутри темно. Дверь закрылась. Глаза отказывались привыкать к темноте, а сердце успокаиваться. Так хочется спрятаться в углу, обнять себя за колени… и еще выпить обезболивающее. Понемногу глаза стали различать очертания предметов. Этот амбар был, по видимости, превращен когда-то то ли в хлев, то ли в склад, но сейчас он заброшен. В углу стол с рухлядью, укрытой мешковиной. Балки. Сено в другом углу. Инструменты на гвоздях. Мешки, давно прогнившие. Виллы. Ещё инструменты. Деревянный подиум с черными пустотами. Видимо, в некоторых местах он был лишен досок. На нем валялась такая же мешковина, что на столе, только эта была измазана чем-то. Рядом с подиумом виновато ютилась груда металлолома. Нетвердым шагом я приблизилась именно к этой груде. У ее подножия валялся большой ржавенький авто-ключ. Я не заметила, как он оказался в моей подрагивающей руке. Хватит тянуть. Я сделала глубокий вдох и закрыла глаза. — Оптимус? Тишина. Но не глухая. — Ты здесь? Секунда, две, три, десять. Тишина. Видимо… — Тебе разве нужно это? Тихий, хриплый, низкий, такой знакомый голос. Голос, который ни с одним другим не спутать. — Что за вопросы? Он молчал. Долго молчал. Я не открывала глаза. — Ты не желала входить, Лина. А навязчивость — не в моем духе. Я открыла глаза. Легкое свечение исходило из-под подиума. Я подошла к нему и присела на самый край, опустив глаза на свои бледные руки. — Прости… Оптимус молчал. Ни он, ни я не знали, что сказать. Хоть я и слышала обиду в его голосе, больше в нем слышался холод разочарования. Кажется. Или обреченности. Возможно. Нет, моя вина. Я и должна говорить. — Я слишком сильно боялась за тебя, чтобы сейчас выслушивать твои обиды и чувствовать твое недоверие. Я сбежала из больницы только ради того, чтобы отыскать тебя, Оптимус… Я и представить боялась, что произошло тогда на шоссе. Я боялась зайти сюда, потому что боялась не услышать твоего голоса… Я не знаю, что еще сказать. Это все так странно, непривычно. Все эти переживания, эти эмоции, оправдания и эта игра молчанку… с тем, кто в природе не существует. Сейчас, несмотря на обдиду автобота, несмотря на общую давящую атмосферу, зависшую в пылинках тяжелого воздуха, я чувствую себя спокойно. Просто на своем месте и именно там, где мне быть должно. Какая-то невыразимая усталая легкость окутала мое тело, ровно как и мой разум. Будто моя сущность наконец-то присела после долгой длинной пробежки. И это одно из самых приятных чувств, испытываемых мной когда-либо. — Лина… — Да, Оптимус? — в ответ мне минутная пауза. — Привстань. Пожалуйста, не хочу навредить тебе. Меня насторожила эта фраза, даже сковала. Неужели он хочет, чтобы я ушла? Но я послушалась. В тот же момент доски подиума затречали и стали проваливаться вниз, друг за другом. Мешковина провалилась вместе с ними, а моему взору предстал покалеченный, измученный и очень разочарованный автобот. Его металлическое лицо находилось прямо на уровне моего, да настолько близко, что его светящиеся окуляры осветили мое лицо мягким голубым свечением. Он живой. Боже, он живой. В нем ведь… душа. Прямо в этом механизме, прямо в этих идеально сконструированных механичесеих глазах, в этой необъяснимой обиде, прямо в этой ситуации. И он не убит. — Лина, ты не должна мне врать. Никогда. Иначе о каком доверии можно говорить. — Я никогда не врала тебе, Оптимус. — Моя рука сама, словно самостоятельное существо, потянулась вперед и прикоснулась к железной щеке. Металл оказался теплым, а моя ладонь слишком миниатюрной, рядом могли бы поместиться еще пять таких же. — Ни разу за все это время. Слышишь? Ни одного раза. Он прикрыл глаза, а я не удержалась. Снова. Провела рукой вдоль скулы, огладила контур лица, приложила вторую руку ко второй щеке. Оптимус снова открыл глаза. Что-то не так, а я никак не могу разобрать, что. В этом взгляде, почти человеческом, были эмоции. Но я не могла понять, какие. Но говорить не хотелось. Рушить момент не хотелось. Это равносильно падению с башни. — Я… счастлив, что с тобой все в порядке, Лина. Я боялся, что… — Тщ-щ-щ. — Я прижала ладонь к его губам. А затем поцеловала. Просто так. Губы соприкоснулись с живым металлом, в уголке металлических губ. Я почувствовала, как он еле ощутимо встрепенулся и замер. А затем я просто прильнула к нему всем телом, ладошками, щекой, животом, чтобы как можно ближе соприкоснуться с ним. Потому что мне так хотелось. Мгновение спустя я ощутила прохладу на спине. Он прижал ко мне свою ладонь. И мы прикрыли глаза. Оба. Обостряя осязание. Чтобы прочувствовать это. Казалось, мы просто замерли в вечности. Слишком поэтично, но по другому и не скажешь, ведь время будто прекратило свое существование, или просто обходило мимо этот старый амбар. Но момент был нарушен.