В себя ли заглянешь? — Там прошлого нет и следа: И радость, и муки, и всё там ничтожно... Михаил Лермонтов
Серый вагон метро остановился, обдавая ждущих свой поезд легким ветерком. - Станция «Площадь восстания», — донесся из-за еще закрытых дверей поезда женский голос, и тяжелая стена, отделявшая светлый вагон от душного перрона, сдвинулась в сторону, пропуская наружу множество вечно куда-то спешащих людей. Цокот тонких шпилек, шуршание резиновых кед, трели мобильных телефонов, тихие разговоры заполонили подземный коридор. Жители Северной столицы сейчас походили на букашек, что готовы были пойти на все ради свободной ступеньки на эскалаторе. Именно об этом, не скрывая ехидной усмешки, размышлял темноволосый юноша, спрятавшийся в глубоком капюшоне кашемирового пальто. Дмитрий Долгодушев не считал себя таким же, как и все эти прохожие. Нет, он был лучше. Он ведь Долгодушев. И пусть в последнее время эта фамилия не радовала самого парня. Здесь сын не последнего человека в городе оказался совершенно случайно. Кто же знал, что отец так разозлится из-за небольшой аварии? Тем более та Хонда сама выскочила из-за поворота, и плевать, что Долгодушев-младший летел на красный. Как итог: серый вагон метро, глубокий капюшон и тихие аккорды Наутилуса из белых наушников. А впереди длинный разговор с отцом о том, насколько его сын бесполезен. А наверху уже забрезжил теплый солнечный луч, столь разительно отличавшийся от отстраненного света фонарей подземки. Еще несколько секунд, и стеклянная дверь под напором сильных мужских рук отходит в сторону. Красивый молодой человек скидывает с волос, цвета темного каштана, тяжелый капюшон и, подняв голову навстречу редкому северному солнцу, делает глубокий вдох. А в голове пустота. Он не хочет сейчас думать. Ни о чем. Да и незачем. Шаг вперед, второй… Что-то бросается под ноги. Парень нехотя опускает голову вниз и, поморщившись, откидывает носком ботинка маленького щуплого котенка. Тот с жалобным писком падает к ногам пожилой цыганки, что гадает доверчивым девушкам. - За что ж ты так с ним? — наклонившись к дрожащему мохнатому комочку, сжавшемуся подле нее, громко обратилась женщина к юноше. Долгодушев-младший в ответ лишь фыркнул, даже не взглянув в сторону странной парочки. - И тебя однажды так отшвырнут, парень, — подобно тем самым гадалкам из старых фильмов, загадочно произнесла женщина, не сводя пристального взгляда со спины уходящего молодого человека. - Я не отребье, чтобы меня швыряли, — лениво бросил парень, не скрывая горькой усмешки. Обернувшись, юноша встретился взглядом с глазами темнее ночи. Лишь на мгновение, но парню стало не по себе. Казалось, что в этих глазах таилась сама вечность со всей своей мудростью и тяжестью. Помотав головой, Дмитрий моргнул, и, стоило ему открыть глаза, как и котенок, и его странная защитница исчезли. Решив, что все это — плод его уставшего воображения, молодой человек направился в сторону небольшого торгового центра, где и находился офис Виктора Долгодушева.***
- Ты опоздал, — низкий голос встретил юношу, не успел он закрыть дверь кабинета отца. - И я рад тебя видеть, отец, — хмыкнув, парень удрученно упал в кожаное кресло, стоящее против отцовского. - Какие мы вежливые, — оторвав тяжелый взгляд от очередного договора, ехидно заметил Долгодушев-старший. — Собираешься ли ты, мой дорогой сын, начать, наконец, заниматься чем-то стоящим? — с толикой злой иронии в обращении поинтересовался бизнесмен. - Я учусь, я преподаю. Что тебя не устраивает? — устало ответил Дмитрий. - Да что ты там преподаешь? А учишься на кого? Архитектор он! Где ты потом работу нормальную работу найдешь? В подворотне наколки рисовать будешь? — чем больше мужчина говорил, тем громче становился его голос, тем сильнее вжимался в спинку кресла его сын. — Ты живешь на мои деньги, учишься в университете, где Я являюсь главным учредителем. Ты разбил машину, купленную на чьи деньги?! Статный мужчина тяжело дышал, возвышаясь над сыном. Громко сглотнув, Виктор Николаевич Долгодушев тяжело устроился в кресле и устало прикрыл глаза, того же оттенка, что и карие вишни сына. Взглянув на этого человека, мало кто назовет его точный возраст. Высокий, широкоплечий — он определенно был красив. Тонкие аристократичные черты лица, прекрасно дополняли образ властного бизнесмена. И совсем не удивительно, что молоденькая секретарша постоянно поглядывала в сторону кабинета начальника. - Отец, — наконец собравшись с мыслями, выдохнул Дмитрий, — я ценю все, что ты для меня делаешь. Правда. Но я не хочу всю жизнь сидеть в офисе и ловить похотливые взгляды секретарш. Не хочу. И не буду. Мне жаль, но ЭТИМ, — парень взмахнул руками, указывая на окружающее его пространство, — я заправлять не буду, как бы ты не просил. Пока сын приводил дыхание в норму, его отец лихорадочно размышлял о том, где же он допустил ошибку. Почему его чадо совсем не такое, как он сам? - Уходи, — еле слышно все же выдохнул одно единственное слово Виктор Николаевич. - Что, прости? - Ты все прекрасно слышал. Уходи, — вновь повторил страшное слово мужчина. - Прекрасно, отец! Просто прекрасно! — завелся молодой человек, не сумев сдержать эмоций. — После ЕЕ смерти ты меня совсем не замечаешь! Тебе это просто не надо! Нашел себе подстилку новую и счастлив! Ну и браво! — взорвался Долгодушев-младший. — Тебе и дела до меня нет! Деньги вкладываешь и доволен. Так вот, этот вклад оказался не выгодным. Ты уж извини! — громкий крик, и оглушительный хлопок закрывшейся двери. Длинного разговора, увы, не вышло.***
А солнце, как бы ни было жаль, уже скрылось за свинцовыми тучами, и вот-вот должны были упасть первые капли осеннего дождя. Жители Северной столицы уже давно привыкли к подобным переменам погоды, только неопытным туристам приходилось туго. А молодой человек, тяжело дыша, мчался куда-подальше от торгового центра. Никого не замечая, он спешил спрятаться от себя, и в голове, как назойливые мухи, роились мысли. Мысли обиженного на родителей ребенка: на мать за то, что она оставила их с отцом одних, на отца за то, что тот совсем о нем забыл, с головой уйдя в работу. Сейчас, подобно тому самому маленькому ребенку, девятнадцатилетний парень винил во всем именно их. Хотя в чем он мог винить родителей? В том, что жизнь уже давно идет под откос? В том, что он не оправдал их надежд? Или в том, что он не может найти себя? И совсем не важно, что поиски эти проходят в табачном дыму и выпивке. Пнув ни в чем не повинный камень, парень с громким выдохом сел на скамейку, что притаилась в одном из самых отдаленных углов Летнего сада. Голова трещала. Холодные капли уже давно не щадили темноволосого юношу. Они зарывались в мягкие волосы, сбегали по подбородку и щекотали шею, исчезая за широким воротом пальто. Молодой человек закрыл глаза, пытаясь унять режущую боль, что пульсировала в висках. Казалось, еще мгновение и голова просто лопнет, но Долгодушев из последних сил сдерживал крик, рвущийся наружу. И тихий рык, вырвавшийся из сжатых в тонкую полоску губ, стал единственным свидетельством слабости юноши. А боль все усиливалась. Теперь пульсировала не только голова. По венам будто текло раскаленное железо, вместо крови. Тело немело. И впервые в жизни Дмитрий Долгодушев, сын Виктора и Елены Долгодушевых, чувствовал себя таким мелким и беспомощным перед силой, что сковала его от макушки до кончиков пальцев. А дождь все усиливался, уже не раз сверкнула молния, и глухие звуки грома заполонили все воздушное пространство над Финским заливом. Серое небо стало последним, что увидел молодой человек, прежде чем сознание поглотила тьма. Капли все также барабанили по окнам, а под той самой лавочкой, что спряталась в самом отдаленном углу Летнего сада, сжавшись в маленький комочек, дрожал темный кот, чьи глаза напоминали карие вишни.