Глупейший из живущих

Эльфов встречали у самой границы Заграбы, и, судя по лицам высочайшей делегации Главных Домов и взглядам, какими они окинули выделенный для встречи элитный отряд из восьми человек, это проявление заботы и учтивости от короля севера их скорее оскорбило, чем принесло хоть толику удовольствия. Старший сотник, отправленный сопроводить высоких гостей до одного из приграничных городов, минуя, как ни странно, столицу Валиостра, и руководивший теперь непривычно крохотным отрядом, спрыгнул с коня, держась на расстоянии от всхрапывающих пепельных жеребцов эльфов. Погладил в нерешительности обтянутый вываренной кожей тугой куртки выпирающий живот, так и глядя в землю, на вытертые носки сапог. Остальные воины, последовав его примеру, тоже спешились, неохотно и только украдкой поглядывая на эльфов, прибывших в таком неожиданном количестве, что были похожи на маленький наемничий отряд, какие служили мелким графьям для охраны деревень, с коих собирали налоги. Неизбежный разговор начала тонкая эльфийка в тяжелом алом одеянии. Она выпростала руку из широкого, увитого по краю тонкой черной лентой рукава, скинула с головы капюшон, и в улыбке обнажился поломанный клык, создавший странное ощущение: ее левая половина лица, несмотря на странный, непривычный для людей разрез золотых мутных глаз и отдающую серым смуглую кожу, из-за этого обломанного клыка притягивала взгляд, и казалось, будто что-то исконно человеческое оттенялось в этом лице. – Мы рады приветствовать вас, – добавила она, поправляя тяжелый бархатный капюшон, по краю так же обитый лентой, и сощурила золотые глаза, – господа. На господ лучшие воины Валиостра походили мало. В неблизком пути из Авендума их застал дождь, сильный и непривычный для начала весны, шедший почти двое полных суток. Выполосканные полностью и еще не успевшие до конца обсохнуть, отдыхавшие последний раз незнамо когда, люди выглядели жалко. «Еще более жалко, чем обычно», – невесело усмехнулся про себя Сыч, вспоминая, как они чуть не прошляпили приход эльфов в их земли из-за небольшой разницы в календарных циклах, приятых в королевствах. То-то была бы потеха, не гони они без передыху и не подоспей сюда. Эльфы только показывают, что им неприятно человеческое общество, а поди вот так не встреть делегацию, сославшись на их вроде как полную самостоятельность, потом до конца времен припоминать будут королю, только на свою голову зла сыщешь. Лучше уж от усталости дохнуть, чем такого рода оплошности допустить. Сыч помялся, оглянулся на своих, все еще не смеющих глаз поднять от земли. Хотел было сплюнуть, да вовремя опомнился. Удержался. Откашлялся, еще раз огладил нажранный за последние полгода службы старшим сотником живот и улыбнулся все такой же бесстрастной (разве что уголки губ она старалась не кривить, дабы не выдавать презрение) эльфийской госпоже. – Рады приветствовать вас на землях Валиостра, – поклонился он низко и усмехнулся еще раз, когда мимо его лица проплыл конский бок с седельными ремнями и аккуратным сапожком, вставленным в стремя. Слушать их эльфы ожидаемо не стали дольше необходимого, то есть дальше короткого приветствия. Госпожа с обломанным клыком только коротко кивнула, проезжая мимо смотрящего на нее Шиана, и от движения ее головы всколыхнулись волнами упруго, коротко и мягко складки бархатного капюшона. Сыч улыбался, глядя, как Шиан поклонился эльфийке в ответ, а она только тогда отвела глаза, словно увидеть его ответное приветствие ей было так важно. – Это та самая Мааэсса? – шепнул ожидающему, когда эльфы проедут вперед, чтобы замыкать отряд, Шиану, Сыч, подведя осторожно своего коня. – Для престарелой правительницы она такая весьма… миловидная. – Уважение, мой друг, – покачал головой Шиан, только теперь посмевший отвести взгляд от спины госпожи. – Она правила Домом уже тогда, когда твои родители на четвереньках ползали и пальцы сосали. – Статная старушка, – хохотнул Сыч, отвешивая наигранный поклон последнему из проезжающих эльфов. И вскочил в седло, с неожиданной для человека его грузного сложения легкостью и ловкостью. – Замыкать, по двое, – скомандовал он своим людям, явно заметно оживившимся, когда больше их не окидывают полными презрения взглядами. – Две пары здесь, – он показал быстро рукой в хвост отряда, – остальные по бокам. Ни в каких беседах гости не нуждались. Они ехали, даже между собой не перекидываясь и парой слов, и дорога ложилась под копыта многочисленных коней словно бы неохотно. Сыч насчитал двадцать шесть эльфов. Из них почти половину составляли женщины, и это ему особенно не нравилось. До самой границы теперь не выяснится, пока они не начнут переговоры с посланником короля, сколькие из них отправятся к Рачьей Лапе. Но Сыч твердо знал одно, усвоенное за многие годы службы в снегах: женщины, пусть даже и хорошо обученные, почему-то всегда были к беде. Он наблюдал, как эльфийки правят лошадями, когда выезжали из леса. Они все держали спины, словно в пути были первый день, все ехали так, словно вовсе не устали. Показная стать отнимала силы и наверняка немалые. Такая стать в снегах не нужна. Сыч сплюнул, поднял голову, глядя сквозь редеющие на границе леса ветви, неровными росчерками закрывающие все еще темное, грязное после дождя небо. – Многовато, – хмыкнул еле слышно под ухом Шиан, ехавший рядом по правую сторону от отряда, и Сыч повернулся к нему, придерживая поводья. – Слишком большой отряд, – повторил Шиан. Вместе они еще раз внимательно оглядели эльфов. В дорогих накидках, на запряженных драгоценными сбруями и седлами конях, в кольцах прямо на перчатках (а Сыч думал, эта жуткая мода пришла из Империй), они не выглядели как боевой отряд. Как делегация, отправляющаяся торговать или чесать языком – вполне. Даже рукояти кривых с’кашей, видневшиеся у мужчин за поясами расшитых камзолов, были сплошь в камнях и золоте. – Король отправляет тридцать человек наших, – тихо посетовал Сыч. – Это уже целая армия будет, видит Сагра. – Не знаю до сих пор, как мы пройдем, – в тон ему ответил Шиан. – Отряда больше десяти человек к Лапе лично я еще не водил. – Лично никто еще не водил, – скривился Сыч. – Попробуй там пройти, когда на каждой лиге по сотне Раков-постовых. – Невесело, – кивнул Шиан. – Король чудит, – обернулся на замыкающих Сыч. – И эльфы чудят. Непонятно отчего и зачем. До ближайшего города было полдня пути. По дороге к эльфам Дикие преодолели его по окольной дороге, даже не свернув к воротам. Теперь сбывалось желание каждого из тех, кто глядел из седел, погоняя выбившихся из сил коней на огни, раскинувшиеся за высокими крепостными стенами, и думал о крыше над головой, тепле очага и спокойном сне в удобной постели. Иселина текла по правую руку так далеко, насколько хватало взгляда. Ее казавшаяся густой темная вода широкой лентой тянулась за самый горизонт на погружавшейся в ночь равнине. Городские ворота были закрыты; горели факелы, и тени несущих стражу постовых были видны меж зубцов высоких стен. Отряд остановился и слово взял Сыч, вспоминая, что он все-таки сотник, пусть господа эльфы и не желают с ним даже разговаривать. Так из хвоста отряда и крикнул, откашлявшись, зычным и резким своим голосом, к которому даже его собственные люди все никак не могли привыкнуть. – Отворяй! – усмехнулся, разглядев, как резко обернулись на него несколько эльфов. – Королевская бумага имеется, кто мы и почему у нас право на вход есть! Он еще не закончил, когда тяжелый мост, грохоча цепями, стал опускаться над крепостным рвом и заскрипели железные створки ворот в город. – Неужто на бумагу не посмотрите даже, – удивился Сыч. Эльфы удивились тоже. Подали на лошадях заметно назад, так, что несколько людей смогли выехать перед ними. Рядом с Сычом оставался один только Шиан, сбоку от которого пристроилась в своем тяжелом бархатном плаще госпожа Мааэсса. – Рано открыли, неужто? – тихо спросила она, уже не таким тягучим голосом, каким говорила накануне. Из-за такой маленькой странности в ее голосе слышалась явная напряженность. Вслушивающийся Сыч, размышляющий над тем, какого ляда это их так просто впускают в город, где никто об их визите не предупрежден, даже не сразу понял, что эльфийка с ним заговорила. Только когда чуть осознал, мотнул головой в сторону и встретился с блестящими в тусклом свете стенных факелов темными глазами, дошел до этого умом и чуть было снова не отвернулся, удивившись еще больше. – Мож, вас вон увидели, – собрался он, – эльфов поди не пусти в город, потом кровь будешь ведрами с улиц собирать. Гордая ваша порода. – Наглая ваша порода, – шикнула эльфийка в ответ, и Сыч опешил окончательно. – Извольте говорить. И показала острым подбородком на идущего по совсем уже пролегшему над темной водой мосту человека. Напряжение вмиг выросло невероятно, словно бы подкрепленное тем, что человек был не вооружён. Разобрать лица его не получалось: в спину ему и в глаза смотрящему отряду бил свет из-за ворот города, свет факелов и ламп, горящих на стенах в узком стенном проходе. Но человек шел легкой, даже на вид бесшумной походкой, и свободная его одежда не походила даже на кожаный, самый тонкий из всех, доспех. Он был в рубахе и простых штанах. Изо рта его вырывался густой пар, вырисовывающийся седыми яркими вензелями в этом свете, но когда он подошел ближе, стало видно, что, несмотря на промозглую, еще пахнущую зимой ночь, ворот рубахи расшнурован и открыта чистая, белая шея, на которой тени ярко очертили вены и кадык. – Сучий потрох, – рявкнул Сыч, дернув поводья, и эльфийка от его резкого выпада едва снова не зашипела, давая ему проехать вперед, к мосту и воротам. Человек не подал виду, что услышал его; но стоять остался, даже когда Сыч на своей кобыле подъехал почти вплотную к нему. Только голову поднял, и светлые волосы, тревожимые ветром, рассыпались по плечам. – Солнце село добрые три часа назад, – негромко сказал он. – Где вас носило? – Мы плелись, как сопровождающие гроб правителя Султаната, медленно и печально, – зло отозвался Сыч, направляя лошадь вперед. – Но мы здесь вполне ожидаемо. А тебя Азарак какого хера собачьего сюда притащил? Да еще так быстро? А, Горлопан? – Я лошадь едва не загнал, – Горлопан взялся за сбрую озябшими тонкими своими пальцами, мозолистыми и покрасневшими на холоде, – Сталкон решил, что эльфам надо к нему явиться перед тем, как ехать в Великан. Явно сбитый с толку отряд после некоторого промедления последовал за Сычом и ведущим его лошадь в город Горлопаном. Теперь эльфы замыкали: люди, узнавшие своего, нарушили строй. Только Шиан остался рядом с Мааэссой, ехавшей в хвосте, и уже за его спиной со скрежетом закрылись городские ворота. – Это крюк будет, – снова скривился Сыч, спрыгнул на землю. За воротами было ощутимо теплее. Чадили факелы, пахло сыростью и гнилой древесиной, тягучим печным дымом. Словно в другой мир въехали. Даже звуки изменились, тишина уступила место низкому мягкому гулу, шорохам и шелестам, и то шелестел уже не ветер в траве и ветвях, а человеческие голоса, человеческая же возня. Ощущение безопасности приятно грело. Недалеко от ворот Сыч заметил отпущенную запряженную лошадь, печально объедающую полезшие по стене редкие и куцые паутинки какой-то сухой лозы. – Твоя, что ль? – кивнул он Горлопану и получил ожидаемый утвердительный кивок. – Так ты когда прибыл-то, горемычный? – Незадолго до вас, – уклончиво ответил он и растер пальцами шею, тоже пятнами покрасневшую на холоде. Подошедшего Шиана заметили, только когда он накинул свою, нагретую теплом тела и уже совсем сухую куртку Горлопану на плечи и, приложив широкие ладони, запахнул ее у него на груди. – Окоченел весь, – неодобрительно сказал он, и Горлопан чуть отвернул голову, не одевая куртку в рукава. – Тут гостиница рядом, – после того, как все трое они наблюдали за спешивающимися и коротко переговаривающимися эльфами, наконец нарушил молчание Горлопан. – Нас там ждут, я после приезда справился об этом. Король распорядился, чтоб нас там приняли. По узким улицам впереди шли четверо Диких, и они же замыкали отряд, ведя в поводу лошадей. Эльфы длинной вереницей удивительно быстро и бессловесно следовали в середине, даже не поднимая голов, словно боясь отвести глаза от дороги. Мааэсса прошла всего пару кварталов, держась ровно за спиной Шиана; после в ее мягкие сапоги словно прыснула горсти мелких камней. Шага больше ступить не получалось. Она кивком пропустила попытавшихся было помочь ей сыновей дома Черной воды, и дождалась Миралиссы, идущей плечом к плечу со своим к’лиссангом. Ее Мааэсса без лишних слов взяла под локоть, так, чтобы опереться надежно и твердо, и сделала шаг, сжав губы от боли. – Вам не стоило ехать, – шепнула Миралисса, придерживая ее горячую руку в тонкой перчатке. – Есть другие, кто мог бы… – В моем доме – нет, – беззлобно отрезала Мааэсса, как и до того, вовремя их нескончаемых споров еще в Листве, перед отбытием. – Вы все молоды, вы все не знаете и половины того, что вынуждена знать я. Ее дыхание сбилось и вырывалось клочками пара теперь из-под глубоко надвинутого капюшона. Улица становилась уже, и Элл, которого Миралисса чувствовала спиной остро и отчетливо, шепнул что-то Эграссе; в следующий момент они уже вдвоем следовали, едва не касаясь спин Миралиссы и Мааэссы, готовые перехватить госпожу дома Черного Пламени в любой момент под локти и взять помощь ей на себя. – Даже богам неведомо, что ждет нас в этих чудовищных землях, – медленно произнесла Мааэсса, следя за каждым своим шагом; под конец фразы говорить ей стало вовсе трудно: идущие впереди люди ускорили шаг, и слова ее перебивало трудное дыхание. Миралисса не нашла, что отвечать; впереди горели желтым, теплым светом окна дома в три этажа, и двери его были гостеприимно раскрыты, разлив через порог на холодную улицу прямоугольник теплого света. Люди уверенно вошли внутрь; через отряд, жутко испуганный, а оттого еще более неаккуратный и резкий, пролетел мальчишка, во все глаза глядя на эльфов. Этот же мальчишка забрал и увел коней за здание гостиницы. Мааэсса остановилась у самого порога, когда почти все уже были внутри. Все еще служащая ей опорой Миралисса остановилась тоже, рядом тут же замерли Эграсса и Элл, стоя в глубокой тени у двери. Холод сделался почти нестерпимым: промозглый, как обычно у рек, он был совсем зимним. Влажный воздух обжигал горло и ноздри, и Мааэсса только и думала, как бы не раскашляться здесь. – Там, куда мы направляемся, еще холоднее, – обратился к ней из темноты знакомый голос. Эграсса сделал шаг в сторону, тут же опустив руку на рукоять клинка; Элл вздрогнул, немедля выхватив с’каш из ножен; Мааэсса остановила его руку. – Думаю, и холод Безлюдных Земель я смогу пережить, – улыбнулась в темноту она, обнажив обломанный левый клык, убирая пальца с запястья Элла. Шиан бесшумно и медленно показался в прямоугольнике теплого света. Миралисса сощурилась: на миг ей почудилось, что его дыхание не дает пара, словно бы он не дышал вовсе. Но Мааэсса отвлекла ее, отпустив локоть и делая с трудом шаг в гостиницу. Словно ожидая, что теперь этот странный, несеверный человек поможет ей. Шиан только смотрел. Второй шаг Мааэссы был уже более твердым, и она перешагнула порог уверенно, оглядываясь через плечо и снимая капюшон. – Идемте, нужно уже представиться по всем приличиям и вашим людям, и моим подопечным. Шиан улыбнулся. Пропустил вперед себя скользнувшую внутрь Миралиссу и нарочито медленно прошедших Эграссу и Элла, недовольных произошедших, и закрыл дверь, чтобы не терять тепла. Невероятным образов Сыч просчитался: эльфов было двадцать пять. Мааэсса, старшая из всех, называла их по порядку, и названные поднимались. Сначала шли те, кого Сыч про себя окрестил «дворянами», с приставкой «треш» перед именем и с шипящей «сса» на конце. Первой встала сидевшая по левую руку от самой Мааэссы женщина и коротко поклонилась, уронив на грудь тяжелую толстую косу пепельных волос. Треш Миралисса. Все поклонились в ответ. Громкие титулы и звучные имена Черных Домов Сыч пропускал мимо ушей, как, явно, и остальные его люди. Им не было никакого дела до этой пустой болтовни, да и какое дело до нее может быть тем, чьи имена составляли одно-два самых простых, иногда оскорбительных слова и короткое звание? «В конце концов, – думал про себя Сыч, глядя на поднявшегося вслед за Миралиссой достаточно широкоплечего для этой хрупкой породы треш Эграссу, – кто из какого дома и кого как величают можно будет потом спросить у Шиана». Он, уже больше года знакомый с Мааэссой после собрания у Сталкона, проникся к эльфам уважением и слушал внимательно и сосредоточенно. Представителей домов вместе с самой Мааэссой оказалось семеро: Миралисса, Эграсса, Эаносса, Меранасса, близнецы Энсельсса и Экаальсса и, явно не уступавший самой Мааэссе в возрасте, открывшемся при хорошем освещении, чопорный треш Эмиросса. Остальные были к’лиссангами, но их Мааэсса представляла ненамного быстрее. Сыч, дивившийся до этого на кривые, нескладные и странные имена господ из Черных Домов, отрывистых имен к’лиссангов не запомнил вовсе. И снова пропустил момент, когда Мааэсса мягким своим, но уверенным голосом обратилась к нему с просьбой представить воинов. Все восемь присланных сопровождать их и примчавшийся в город к их приезду Горлопан были из Диких Сердец, хотя сначала король и думал отправлять кого-то из Бездушных егерей или Бобровых шапок. Сыч запнулся, когда предстояло называть их всех по именам. Глянул на наблюдающих за ним с вежливой внимательностью эльфиек. Подумал, что вряд ли дамам понравится слышать подобные имена после привычных им распевных, хоть и глупых для человеческого слуха, Миралисса, Эмиросса, Эаносса… Но усмехнулся про себя, встретился взглядом с синеглазым Шианом и начал, стараясь сделать это быстрее и спокойнее. Словно от этого представления так много зависело: эльфы все равно до самого конца будут звать каждого из них просто уничижительным для их рода «человек». – Дикие Сердца, – начал он, и каждый, названный далее, вставал под направленными на него взглядами и коротко кланялся. – Мое имя Сыч, я старший сотник этих охлам… молодцов. Это Огрызок, – рослый патлатый человек подскочил с лавки, неловко отвесил поклон, – Дядька, Мумр… Дядька по-доброму привычно улыбнулся в бороду, Мумр снял натянутую было по самые мочки ушей шляпу; Кот как стоял у стола, так и остался. Шиан поклонился чинно, и Мааэсса ответила ему теплой улыбкой. Медок и Седой неловко и долго вставали из-за стола, стараясь одновременно кланяться, и пока встали, от них уже отвернулись. Прислонившийся к перилам ведшей на второй этаж лестницы Горлопан даже локтей не оторвал. Кивнул, будто эльфы ему какие-нибудь рядовые, и продолжил глядеть скучающе. Собрание закончилось скоро: засыпали даже гордые, прямо держащиеся эльфы, что уж говорить о проведших несколько суток в пути людях. Пока Сыч устраивался, покряхтывая, на высокой господской койке в отведенной ему с Шианом как предводителям маленькой человеческой части отряда комнате с камином, устроившийся на шкурах у огня Горлопан уже заснул. – Чего ты расселся, – недовольно пробурчал улегшийся, наконец, Сыч, заметив, что на соседней кровати пусто, а Шиан сидит над Горлопаном, коленями в пол, и осторожно, кончиками пальцев трогает его то по лбу, то по вискам. Горлопан даже не шевелился от этих прикосновений: то ли ощущал, что это Шиан, то ли правда выдохся совсем. В другой раз – Сыч знал это не понаслышке – стоило бы к нему не то что прикоснуться, руку едва занести, и он взвивался моментально, как обычно ловкий и резкий. – Горячий весь, – озабоченно пробормотал Шиан, и Сыч шикнул на него. – Не подхватил ли хворь, пока носился как угорелый через страну. – Этот мальчишка еще нас с тобой переживет, – покачал Сыч головой и поманил Шиана пальцами. – Укладывайтесь, господин южанин, спать тут осталось всего ничего. Авендума маленький нестройный отряд достиг в рекордные сроки. На коротких стоянках люди разбивали маленький лагерь чуть поодаль, эльфы же прекрасно обходились без них. – Как-будто мы до войны Весны живем, – хмыкал раз за разом Сыч. Эльфы не говорили с людьми ни во время переходов, ни уж тем более на стоянках. Только Мааэсса неизменно оказывалась рядом с Шианом – или он рядом с ней – словно единственная встреча их у короля даже спустя полный год связывала их так крепко, что не играла роли и эльфийская нетерпимость к людям. Встречал их юный Маркауз с небольшим отрядом блестящих в парадных доспехах и скрипящих гвардейцев. Дело было ночью, и грохот, производимым вышагивающими вслед за отрядам гвардейцами, был таков, что эльфы предпочли отказаться от подобного сопровождения. Маркауз остался на площади у Собора, раскрасневшийся от горечи и стыда за произошедшее. К Сычу же обратился треш Эмиросса, поправляя перчатки. – Вы изволите идти дальше с нами или же присоединитесь к людям милорда на их пути во дворец? Сыч был почти польщен. Конечно, Дикие ни на шаг не отстали от доверенных им остроухих. До дворца они добрались скорее, чем Маркауз со своими громкими гвардейцами. Авендум весь еще помнил зиму, разве что снега на улицах почти не было. Воздух был холодный, и после наступления темноты улицы пустели сразу же, закрывались ставни на окнах и наглухо запирались двери. Только из щелей наружу, на холодную улицу пробивался из домов теплый свет, да из труб валил густой, почти осязаемый горячий дым. И пахло городом, и было в этом действительно что-то очень знакомое и нужное, почти забытое в пусть и человеческом, но таком холодном и далеком Одиноком Великане. Сталкон изволил встречать их утром, но вдруг выяснилось, что эльфы крайне спешат (неясно, впрочем, куда: к королю же ехали в любом случае и от королевского же указа зависели) и ждать столь долго не в состоянии. Аудиенцию провели едва ли не тут же и благом было только то, что присутствия Диких на этом сборище не требовалось. Хватило коротких отчетов: одного от Сыча, как от главного, другого, еще более сжатого, всего в несколько слов, от Горлопана. Этот Сыч и сам слушал с интересом, и когда Маркауз – на этот раз уже старший, по хищному прищуру явно успевший прознать о том, как обошлись с его отпрыском, – кивнул Горлопану, давая понять, что все необходимое услышал, Сыч не удержался от комментария. – За два дня успел из Авендума да до нас, ты точно на лошади был? Без крыльев? – поддел он, и Горлопан скривился недовольно и надменно. Но ничего не ответил. Сычу очень хотелось верить, что Сталкон, увидев сборище их превосходительств эльфов поймет, что такая куча народу вряд ли сможет спокойно, как предполагала задумка, попасть к Рачьему Герцогству. Это была ну чистая сказка – протащить столько людей к границам. О том, чтобы протащить даже половину такого отряда внутрь, в существующих реалиях даже и речи не шло. А с учетом ожидавших и полностью готовых к вылазке Диких в Великане, специально подряженных трех десятков, можно было надеяться разве на то, что сама Сагра, вдоволь нахохотавшись и сжалившись над своими подопечными, на ладони их за стены Герцогства перенесет, а потом так же оттуда и вынет. Однако Сагра не имела обыкновения исправлять чужие глупости, а король не имел обыкновения менять свои решения. Да еще и тогда, когда и он, и эльфы пребывали во всеблагой уверенности, что все должно получиться. И, к великому непониманию и удивлению, замешанному на досаде, Сыча, еще и обсуждали необходимость дополнительных десятков воинов. После собрания треш Мааэсса все-таки сочла нужным рассказать о его содержании Сычу и Шиану, и оба они слушали с настолько явно прописавшимся на лице разочарованием, что госпожа не удержалась от вопроса. – Вас смущает подобное решение? – удивилась она после того, как упомянула дополнительные два десятка из числа Бобровых шапок или Бездушных егерей, что Сталкон решил выделить. Сыч только и развел руками с коротким: «Ну это уж….» – Это военное дело, госпожа, – взял слово Шиан и тут же поправился. – Скорее даже, к науке военного дела отношения оно не имеет, тут говорит опыт. С этими десятками, милостиво выделенными нашим королем, отряд будет почти сотенным. Мааэсса слушала с нескрываемым интересом, и Сычу вдруг подумалось, что если убедить ее в глупости затеи, возможно, она и до короля смогла бы донести резонность уменьшения количества подряженных в отряд. – Количество людей в отряде и его крепость очень важны. Вы все опытные воины, как заверил милорд Сталкон, все, а прибывшие со мной, обучены… – Это кромешные снега, моя госпожа, – мягко прервал ее Шиан. – И Рачья Лапа стоит в такой местности, где с каждой из смотровых башен на стенах просматриваются ледяные долины на несколько лиг. Там нет скал, нет расселин, пещер, и никогда не было деревьев или хоть чего-то, за чем можно укрыться. Пересечь эти бесплодные земли незамеченными можно лишь выбрав белое одеяние, в цвет всего вокруг. Но и так невозможно быть полностью невидимым. Наша цель лежит за стенами Герцогства. Попасть туда пятерым людям – целое, очень опасное дело, и не всегда оно венчается успехом. А попасть туда сотенному отряду, без боя, который нам не выиграть, и стараясь сохранить свое проникновение в тайне, и вовсе кажется нам невозможном. – Это правда, – веско добавил Сыч. – Либо штурмовать, либо идти незамеченными, это вам и нашему королю нужно решить, что же вы все-таки хотите. И сотня – количество излишнее для одного исхода и незначительное для другого. Но король остался непреклонен. После полудня на следующий день, когда отряд вновь собрался вместе, было объявлено, что до Одинокого Великана им предстоит добираться таким составом. После Мааэсса и Маркауз раскрыли Сычу, что в Великане к ним добавится еще больше полусотни воинов, как и было оговорено, после чего отряд должен будет выдвинуться к Рачьему Герцогству, следуя плану, совместно установленному королем Валиостра и эльфами Заграбы. План этот заключался в проникновении в Герцогство и изъятии оттуда некоего важного предмета. Причем из самого Дворца Неназываемого, что в центре небольшого центрального городка. – С почти сотней народа за плечами? – на всякий случай еще раз уточнил отчаявшийся Сыч у Алистана Маркауза. Получил кивок, заглянул в глаза милорду, которого явно ничего не смущало, и почувствовал, что совсем упал духом. Раз даже такой человек, отлично понимающий в военной тактике, и сует в Лапу хренову тучу диверсантов… – Это похоже на приговор, – только и сказал он и заметил, как Мааэсса пожала плечами коротко и нервно. – Чистое безумие, – посетовал он Шиану, когда уже выехали за городские ворота. Совсем недавно опустилась ночь, и отряд выдвинулся к Одинокому Великану под сенью ее непроглядных ледяных крыльев. Ветер нес запахи степи и снега, звезды горели в черном небе сотнями, яркими соцветиями прямо над головами. – Нам еще нужно добраться до Великана, – невесело отозвался Шиан, и Сыч обернулся на него, никогда не унывающего, заслышав такую тяжесть в голосе. – Добраться – это меньшая из бед. – Не скажи, – Шиан смотрел на спины едущих впереди эльфов, переводя взгляд с одного на другого. – Они хорошие воины, я не сомневаюсь. Среди них есть хорошие маги. Возможно, лучшие из всей Заграбы. Но они совершенно не представляют, что ждет их в снегах. Что будет там, куда они едут. – Мы тоже толком не знаем, что там будет. Ну, кроме обычного холода, снега и рассыпанных по нему гроздей всякой невидали да падали. Шиан обернулся на доставшего флейту и тихо игравшего Мумра. На кутающегося в теплый плащ Горлопана, ехавшего от него по правую руку. – У меня ощущение, старик, – вдруг сказал он тяжело и веско, так, словно выражал что-то, давно его гнетущее, – словно я на смерть их всех веду. Сыч ответил только через несколько минут, когда Мумр уже получил затрещину от Огрызка и грустно прятал свою свистелку обратно. – Значит, они сами выбрали смерть, – спокойно сказал Сыч. – Сагра видит, Шиан, все знали, на что шли. Шиан оказался прав: добраться до Великана оказалось намного сложнее, чем думал Сыч. Причиной была не все ухудшающаяся погода, не шайки бандитов, опасавшиеся грабить столь хорошо вооруженный отряд, хотя лошади с поклажей и представляли для них значительный интерес, не говоря уже о дорогих украшениях и одеждах эльфов. На одной из ближайших к Авендуму стоянок, в небольшой деревеньке, один из эльфов – к’лиссанг треш Эаноссы – перерезал лошади Горлопана горло. Без объяснений или слов, он просто махнул с’кашем, и животное медленно осело, подогнулись тонкие длинные ноги. Эльф отер о шкуру вращавшей глазами и силившейся заржать кобылы клинок, убрал его в ножны, словно ничего необычного не произошло. Видевшее произошедшее эльфы поступили так же: кто-то нахмурился, кто-то сохранил непричастное выражение, но никто словно не обратил внимание. А вот Дикие замерли кто где был, пока погубленная лошадь подыхала, словно выискивая перед смертью глазами хозяина. Сыч сглотнул, поднимаясь с земли у костра, где сидел и стараясь скорее найти взглядом Горлопана и не выпускать из поля зрения эльфа. Судя по тому, как вертели головой Мумр и Шиан, они делали то же самое. Горлопан появился спустя несколько минут, неся за длинные задние лапы несколько освежеванных тушек крупных зайцев. Замер, глядя на то, как едва, но живая еще кобыла клацает зубами в предсмертной судороге, а из распоротого горла уже медленно льется темная, почти иссякшая кровь. Он оказался быстрее их всех. Он всегда был быстрее: когда-то давно Сычу сдуру не повезло разнимать драку между Горлопаном – тогда совсем еще зеленым новобранцем, года не отслужившим среди Диких, – и одним из матерых сотников. Так сильно ни он сам, ни тот сотник не получали еще долго. Вся их сила в грош не шла рядом с ловкостью Горлопана. Удержать его в руках, казалось, было невозможно. Он умудрялся вывернуться и словно не чувствовал боли. Сыч только рванулся вперед, а Горлопан, только что осевший на землю подле своей лошади и погладивший ее по длинной морде, уже взметнулся, почти как летящая стрела, и сбил с ног эльфа. Тут-то остальные остроухие уже не могли оставаться в стороне. Мумр перехватил его руку, прижался грудью к спине, заваливая на бок и свободной рукой срывая с Горлопана пояс и ножны с кинжалами. Шиан подоспел вторым, и Горлопан, успевший вывернуться из рук Мумра, тут же оказался вжат носом ему в шею; Шиан ловко вывернул ему руки за спину, ладонями крепко держа прижатые друг к другу запястья. Эльфа подняли с земли, ошеломленного и злого. Сыч встрял в самую гущу, стал между разнятыми и потребовал объяснений. Но эльф ничего не сказал, сплюнул кровь вперемешку со слюной на землю и отвернулся. Свои ему ничего не сделают, и Сыч это прекрасно знал; знали это и остальные. Хотя наверняка было за что: Горлопан однозначно был далеко не самым приятным человеком, но за что можно было убить лошадь-то? Сыч глядел в спину эльфа и думал, что он сильно просчитался. Лошади этой было уже четыре года, и она была Горлопану дороже, чем некоторые сослуживцы. Он ее выходил, когда как любой другой бросил бы в снегах, где она поскользнулась во время перехода, обессиленная и едва живая. – Энса, – позвал Горлопан, и эльф обернулся, скривившись так презрительно, что Сыч едва удержался от желания подправить ему кулаком это выражение лица. И только потом удивился, что Горлопан все-таки запомнил их мудреные имена. – Я тебя убью, – просто сообщил Горлопан. И в этой фразе, сказанной так коротко и беззлобно, угрозы почти не было. Но Сыч почувствовал, как дурно ему становится. Горлопан получил под дых – трижды, пока Сыч не успокоился. – Кого ты убьешь, выродок? – громыхал он, пока державшие Горлопана за руки Седой и Мумр отступали в сторону, а сам Горлопан оседал на землю, дыша хрипло и громко. – Попробуй тронуть этого клыкастого ублюдка еще раз, и я обещаю, я шкуру с тебя живьем спущу, – Сыч развернулся резко, пинком сбив Горлопана обратно на колени. – Ты меня хорошо слышишь, белобрысая морда? – рявкнул он, пригибаясь чуть ли не к самому его лицу. – Король подрядил тебя защищать их, напряги память и заруби себе на носу этот момент! Иначе тебе еще хуже придется, помяни мое слово. Сыч хотел добавить, что не знает, что такого Горлопан этому эльфу сделал, что так оно вышло, и виноватым его не считает, но новые неприятности наживать не надо; но промолчал, усилием воли заставил себя поостыть. – Пока вы все под моей ответственностью, будь добр выполнять приказы! И развернулся, напоровшись на стоявшего сзади Шиана. На лице у того было выражение такого удивления и, кажется, обиды, что Сыч только махнул рукой, скорее уходя обратно к лагерю. За ним скорее потянулись и Мумр с Седым, причем Мумр все оглядывался и тер ладонь о ладонь, словно не мог простить себе того, что Сыч приказал ему держать Горлопана, а он послушался. Через несколько шагов оглянувшись, Сыч увидел, как Шиан пытается помочь Горлопану подняться, но тот только убирает от себя его руки и встает сам, легко и быстро, как и обычно. – Ничего не сделал ваш человек, – качает головой Мааэссса и оглядывается на полыхающий ярко костер за спиной Шиана. – Я не знаю причин, по которым Энса мог совершить подобное. И она не врет. Ее взгляд прям, только в конце фразы она чуть поджимает губы, и Шиан в этом движении читает только сожаление. – Это нехорошо, но это лишь лошадь, – говорит наконец она, стараясь прояснить для себя произошедшее. Лагерь тихо укладывается спать за их спинами. Ни разговоров, ничего. Только шепот пламени да шорох тканей. – Горлопану была дорога эта лошадь, – стараясь подобрать правильные, веские слова и верно все объяснить, говорит Шиан. – Он ценит жизни иначе, нежели мы. Но Мааэсса хмурится от другого. – До чего имена грубые, – говорит она, выискивая глазами самого Горлопана среди прочих людей у их костра. – Горлопан. Так зовут людей, дерущих глотку, верно? Шиан кивает ей, тоже оглядываясь на греющего у костра руки Горлопана. – Ни слышала я еще ни разу, чтобы он голос повышал, – говорит она и пожимает плечами. – Только шепчет, этот ваш Горлопан. И то редко рот открывает. На эту странно неподходящую для почтенной эльфийской госпожи фразу Шиан улыбается в высокий ворот куртки; Мааэсса тут же обращает взгляд на него, одними губами говоря «что?». – История, из-за которой он получил эту кличку, вовсе не для таких нежных ушей, моя госпожа. И по тому, как удивленно она раскрывает губы и хмурит брови, Шиан видит, что причину, по коей он не может ей эту историю поведать, она поняла правильно. С каждым днем пути, вопреки логике, Одинокий Великан кажется Сычу все более и более далеким. Молчаливость эльфов сковывает привычных, казалось, ко всему, Диких и они становятся такими же вялыми и смурыми, как и их остроухие спутники. И это тяготит каждого из них, но царящее настроение безмолвия перебить никак не получается. Не помогают ни песни, ни шутки (даже самые соленые), ни попытки завести между собой разговор. И когда в очередной раз Мумр достает свою дудочку, никто и слова ему не говорит. Более того, даже Сычу кажется, что так хорошо Мумр еще ни разу на ней не играл. Хорошо, конечно, относительно обычной его игры на этой самой дудочке, явно существующей как орудие пыток через уши. Радует Сыча только то, что Горлопан и этот эльф, Энса, больше даже на десять шагов друг к другу не подходят. Энсу подле себя старается держать Эаносса, а Горлопан и сам не лезет. Сыч с трудом верит, что даже после взбучки Горлопан мог его послушать, но выглядит это именно так. Если эльфам и доставляет неудобства снег, какой начинается в трех днях пути от северной границы Валиостра, – они об этом никоем образом не дают знать. Холод, привычный и оттого еще более омерзительный, сковывает движения. Лошади плетутся еле-еле, и Сыч уже в прозрачном свете снежного дня предчувствует, как же медленно их отряд будет двигаться, когда они дойдут Гор Отчаянья, где постоянно бушуют снегопады, застилающие глаза и покрывающие снегом быстрее, чем успеваешь сделать шаг. И он не ошибаются в своих предчувствиях – снова. Тонконогие лошади эльфов одна за другой ломают колени и выбивают копыта. Скоро почти половина лошадей остается позади, остывшие и занесенные снегом. Оставшихся плетутся за отрядом в поводу, таща поклажу. И все равно еще две лошади ломают ноги. Дорога через переднюю часть перевала, занимающая один пеший дневной переход до крепости, растягивается едва ли не до полутора суток. Отягощает неимоверно то, что ночевать на перевале не получается. Необходимо идти, и даже ненадолго останавливаться нельзя. Пронизывающий ветер гонит волны снега, и пелена не спадает ни на секунду. Остановка подобна добровольной сдаче стихии. Только на середине хребта кто-то из эльфов оседает в снег, и тут же вокруг собираются остальные. Сыч, идя к ним и закрываясь от дующего в бок ветра, думает о том, что неясно, как теперь тащить этого раненого, если эльф повредил ногу. На лошадь не посадишь: ветер слишком силен, собьет из седла, перевернет, чего доброго. Но все оказывается хуже: на снегу, промерзшая, кутаясь в многочисленные меховые одежды, сидит треш Мааэсса и отказывается от любой предлагаемой ей помощи. Молодая эльфийка, которую Мааэсса постоянно держит подле себя, – кажется, ее имя Миралисса, - смотрит на Сыча с надеждой и кивает на остановившихся рядом с ними лошадей. Но Сыч только качает головой, и лицо эльфийки темнеет. Не выйдет. Лошади не годятся в таких переходах. Мааэссу поднимают на руки, наверняка слишком бесцеремонно для эльфийки такого статуса. Горлопан помогает ей ухватиться за шею держащего ее за плечи и под колени Шиана, подтыкает раскрывшийся рукав и пристраивается прямо за ними. Отряд медленно двигается дальше, и Сыч снова идет во главе, стараясь не думать о том, как Шиан собрался нести старушку всю дорогу. Они еще не прошли и половины пути, и солнце, которое застят метели, едва вышло из полуденной верхотуры. Но через какое-то время Сыч, редко оборачивающийся назад, чтобы свериться, все ли целы и идут, замечает, что Мааэссу теперь несет Горлопан. Эльфы даже не выявляют желания самим понести свою соплеменницу. Крепость вырастает впереди, когда тонкую Мааэссу несет Мумр. Маленький, занесенный снегом город, стоящий в небольшой горной долине, закрытый от ветров и обнесенный стеной с одной стороны и укрытый горным склоном с другой, – Одинокий Великан как и всегда светится кострами и огоньками окон, разбавляется холодную белую пелену теплым дымом печных труб. Появляются запахи, появляется цвет, отличный от белого и всех оттенком серого, от которых уже устали глаза за время бесконечного пути сквозь снег. Эльфы смотрят вниз, в долину, на кипящую жизнью громадную крепость, самую крупную крепость Севера, и наблюдающий за ними Сыч ухмыляется про себя: улыбаться не получается, слишком замерзли губы. До стен крепости Мааэсса идет сама, только держится рукой за локоть своей Миралиссы. Огромные, во много раз превышающие человеческий рост ворота распахиваются перед ними одной створкой, и этого довольно, чтобы они вошли в ощутимое тепло крепостных стен. Несущие караул воины скорее передают фляги с терпкой гномьей водкой. Встречать вернувшихся спускаются с верхних этажей стены, проверив, нет ли за ними слежки или погони. И когда все спокойно, и эльфы останавливаются, отдыхая от ветра и стягивая с голов и лиц занесенные снегом шали и шапки, Дикие устало оседают на каменный пол перехода во двор крепости. Им надо бы идти внутрь, в тепло, где можно будет, наконец, отдохнуть, но никто не двигается, словно ледяной ветер настиг их только сейчас и превратил в недвижные изваяния. Постовые относятся с пониманием и, уже сами пригубя передаваемые по кругу фляги с водкой, наблюдают за тем, как замершие и закрывшие глаза путники прислушиваются к промерзшему, уставшему, изможденному телу. Сыч открывает глаза, заслышав знакомый голос, с трудом размыкая веки. Со двора, стряхивая снег с коротко обстриженных волос, влетает Угорь, и, зацепившись рукой за угол стены, смотрит и ждет. Сыч переводит взгляд на Горлопана, ухмыляется, видя, как тот, обессиленный, приоткрывает глаза, чтобы отказаться от фляжки, и замечает гарракца. Угорь улыбается ему и делает короткий шаг вперед; Горлопан поднимется, на нетвердых ногах перешагивая через усевшихся на пол, и, наконец, Угорь дожидается его и утягивает за собой к переходу, почти подняв на руки, донельзя счастливый, с выражением лица человека, обретшего спокойствие после долгих месяцев жизни в постоянном напряженном ожидании. Сыч представляет себе, как они жадно целуются, едва скрывшись с глаз, где-нибудь за первым же поворотом, и смеется уже открыто, подмигивает Шиану, который тоже прекрасно осведомлен об отношениях этих двоих. – Ладно еще Угорь, мальчишка, – улыбается он, и Шиан опускается рядом с ним на выложенный камнем пол. – Но Горлопан-то взрослый уже мужик. – Ну да, ну да, – ухмыляется Шиан. Крепость полнится слухами. Тысячники и генералы, узнавшие о том, что король действительно приказал брать еще пятьдесят человек в сопровождение помимо заявленных ранее тридцати, и это не глупая шутка и недомолвки, приходят сначала в крайнее удивление, а затем свое берет злость. Егеря и Шапки отказываются давать людей. Совет похож на семейный скандал, и в большой зале, где обычно советы и проводятся и куда сейчас не допущен ни один из прибывших эльфов, дабы не ухудшать отношений из-за не умеющих подбирать слова генералов, все на ногах и ходят взад-вперед, то и дело обрушиваясь друг на друга с руганью. Шиан сидит у камина, привалившись плечом к плечу своего воспитанника, Сурка, и гладит пальцем в пушистый упругий бок разлегшегося на шкурах перед ними маленького линга. Горлопан, с наспех собранными в хвост волосами и припухшими губами, свешивается над картами, разложенными на столе, и явно даже краем уха не вслушивается в происходящие за его спиной споры. В конце совета остаются только Дикие. Это из числа их войск сам король сказал набирать отряд, и другие не дадут ни одного человека. Пусть Бобровые Шапки и могли бы очень неплохо помочь, если дело дойдет до боя. Сыч ходит за своим тысячником по пятам, и, когда зала значительно пустеет и из старших командующих остается один только этот тысячник да молодой генерал из числа Стальных Лбов, в залу неслышно вплывает треш Мааэсса в сопровождении двоих своих к’лиссангов и Миралиссы. – Женщинам не место на военных советах, мне это известно, – говорит она, а Сыч только и отмечает, что она выглядит неплохо для того, кто едва не умер, пересекая перевал. Быстро оправилась. Мааэсса просит рассказать о причинах спорах, но генерал только отмахивается от нее, словно от надоедливого ребенка. – Эта вылазка убьет вас всех, – говорит он, отвернувшись к столу, где все так же перебирает карты Горлопан. – Не волнуйтесь за моих людей. Вашему королю я лично сообщила, что за каждую потерю среди эльфов ни он, ни его воины не понесут ответственности. Генерал вздыхает, оборачивается, но слов не находит и только трет лоб, а лицо его отражает глубокую, горькую муку. К Мааэссе разворачивает от стола Горлопан. – О них и не было речи, – тихо говорит он, и Мааэсса подается вперед под взглядом его чистых серых глаз, чтобы слышать лучше. – Восемьдесят человек, которые вынуждении идти с вами, подвергаются неоправданному риску. И за их смерти отвечать нам, перед королем и перед богами. *** – Можешь поучаствовать в определении «добровольцев» на эту безумную вылазку, – горько шутит Сыч, хлопая по лавке рядом с собой и не отрываясь от списков на жалование. Горлопан послушно садится на указанное место, но в этой его покладистости Сыч еще больше убеждается, что в этот раз знает прекрасно, что Горлопану нужно. – Ты идешь, – говорит он, и Горлопан поворачивается к нему, медленно и выжидающе; выглядит он совсем недовольно. Но спорить Горлопан не будет. С чем угодно, но только не с вылазками. Как бы велико не было его недовольство, он пойдет, если так необходимо. В этот раз необходимо позарез. Сыч искренне не хочет брать туда своих самых толковых, самых привычных ребят, но правило таково, что чем больше опытных бойцов пойдут на дело, тем больше будет общее количество выживших. – Гарракца твоего брать или нет? – готовясь к реакции, спрашивает Сыч, обнажая собственную осведомленность об их отношениях. Горлопан не подает виду, даже в лице не меняется. Через только мгновение сжимает крепче бледные губы. – Нет, – говорит он и поднимается, упершись ладонью в списки. Оборачивается на Сыча, моргает и дергает уголком губ. – Он просил? – Нет, не просил, – ухмыляется Сыч, – требовал. Хлопает Горлопана по пояснице, куда дотягивается, но что-то Горлопана это совсем не успокаивает. *** Все и вся упорно пытаются убедить треш Мааэссу остаться в крепости, где ей не грозит ни голод, ни холод, ни опасность. Выход назначен через два дня, сборы идут на полный ход, выбранные воины готовятся, эльфы изучают карты и книги о Безлюдных Землях, и только треш Мааэсса, умудряющаяся ускальзывать из оборудованной специально для нее комнаты в лазарете, является единственной переменной из всего имеющегося спектра. Сыч раз за разом отмечает, что годы ей отнюдь не навредили. Особенно укрепляется в нем это ощущение, когда она во время очередного совета находит треш Мааэссу, спрятавшуюся за портьерой и усердно старающуюся не дышать, чтобы не выдать себя. Он сохраняет ее присутствие в тайне, но зато после, когда пытается завести с ней разговор на эту тему («Прятаться за шторой не очень достойное занятие для кого-то, к чьему имени прибавляют «треш», да, нет?»,), но добивается лишь чопорных извинений. Будто это не она только что стояла как шаловливый ребенок и подслушивала разговоры взрослых. Еще и босая! Но ее поведение и на возраст тоже списать можно, понимает Сыч. Старческое слабоумие и приступы детского поведения еще никто не отменял. Однако физическая резвость и острота ума, периодически ей являемые, позволяют усомниться в подобном. И все же решение о том, что треш Мааэсса пойдет с основным отрядом, было принято, к великому ужасу всех, за исключением ее самой. – Мы тащим древнюю эльфийку с собой к Рачьей Лапе, – вздохнул Сыч, выйдя к принимавшему стражу на стене ШИану. – Она еще вам всем покажет, на что способна, – улыбнулся ШИан, взвешивая в руке копье. – Очень неоднозначно так прозвучало, – попытался спошлить Сыч и хоть как-то повысить себе настроение, но Шиан пошлых шуток, как обычно, совсем не понимал. *** Но показала всем вовсе не треш Мааэсса. Первая, наиболее длительная часть перехода заключалась в том, чтобы пройти перевал и уже по равнине, держась горного хребта, выйти к берегу Моря Бурь. Там уже начинали встречаться посты Раков, и зона на несколько лиг от берега просматривалась с рассыпанных по побережью смотровых башен ясно и чисто, как нарисованное на холстине. Отряд собрался во внутреннем дворе крепости, и вооруженные, готовые к многодневному опасному переходу с неизвестным результатом люди разговаривали и смеялись; над площадью висел постоянных гул, напоминавший звук базарного дня. Накануне на последнем совете сотником был окончательно назначен Сыч, явной радости по этому поводу точно не испытавший, и теперь он ходил, вразброс проверяя снаряжение и физическое состояние у каждого из отданных ему людей. Эльфы теснились в уголочке и уже не выглядели такими уверенными. Книги ли помогли им осознать, во что ввязались и что на себя взяли, карты, рассказы воинов и просто людей, живших в крепости, или же все вместе это наслаивалось на первый переход до самого Великана, было неясно, но и спеси в них поубавилось. Отряд разделили на группы, над группами назначили главных, прозвали из десятниками, хотя Шиан, которому Сыч благоразумно отвел работать с эльфами, получил поголовье в двадцать пять особей. Перед выходом за стенами поднялась очередная буря, и если людей это никак не впечатлило, то эльфы даже подходили к Сычу с просьбой повременить с выходом. Мол, буря, как же идти. На что Сыч резонно заметил, что ждать в Горах Отчаяния безветренного дня – дело пустое и неблагодарное, и даже жизни на него не хватит. Затем он окинул взглядом грустно теснящихся остроухих господ и решил сделать пока последнее, что мог для них. По его инициативе отряд из почти восьмидесяти человек нараспев молился Сильне. Эльфы мяукали что-то, стараясь подбиться в общий хор голосов, но слов они не знали вообще, поэтому обошлось без них. Молитва стихла и загудел колокол: так провожали уходящих в рейды. Но было это слишком громко, и потому колокол звенел только по утра, объявляя восход солнца, хотя его спокойный, глубокий голос действовал скорее успокаивающе. Покидали крепость цепочками по четыре человека, и Сыч шел рядом с донельзя недовольным Горлопаном и еле сдерживался, чтобы не засмеяться. Он совершенно не удивился, более того- даже ожидал, что Горлопан будет просить включить Угря в отведенный ему десяток. И Сыч задумался было уже, насолить им обоим или все же исполнить эту несложную просьбу, но при пересчете вверенных ему людей понял, что с опытными воинами в этом сборище будет настоящая беда. И вместо того, чтобы отдать Угря в подчинение Горлопана, устроил его тоже десятником. И эта случайная ситуация очень, очень его забавляла. *** В переходе до берега Моря Бурь Сыч ожидал чего угодно. Истерик, новых убийств лошадей, драк, ужасного поведения эльфов. Единственно, теперь Горлопан держал лицо, чем было особенно полезно присутствие Угря, и за его выходки можно было не бояться. Но не проходило и часа, чтобы Сыч не ждал подвоха и какой-нибудь гадости, способной замедлить их передвижение или вовсе остановить. Однако они уже почти достигли берега, а ничего не случалось. И спокойствие пугало Сыча еще больше. Им не встретились огры или свены, Раки или еще какая дичь. Все было спокойно, только ветер и частые бури были их противниками и поджидали их на бесконечных заснеженных просторах. Море почувствовалось даже через несколько лиг: потянуло в стылом, ледяном воздухе пряным морским бризом, словно волна разбилась о берег не где-то там, далеко, куда еще взгляд не достает увидеть, а в паре шагов, и даже брызги, кажется, ощутимы. Эльфы вдыхали этот изменившийся воздух с видимым удовольствием, а вот десятников Диких он заставил собраться и напрячься. Судя по картам, было еще около двух лиг до первой смотровой башни Раков, но на тянувшейся в горизонт равнине, там, где предположительно было море, не виднелся даже и ее силуэт. На этом моменте, когда они приближались к башне и не могли определить, где же точно она находится, все и покатилось в никуда. Сыч так и не мог понять и вспомнить, каким образом они напоролись на патруль. Просто патрульных было четверо, а их – долбанных сто человек и нелюдей. И, естественно, их заметили. Естественно, на башне тут же зажглись огни, и как по цепочке они перекинулись сигнальным маяком на соседние башни, в трех лигах друг от друга торчащие, как тонкие лучины. Теперь башню, которую они искали, хотя бы было видно. Но подобное являлось крайне слабым утешением. Раки атаковали. Собрав силы из крохотного поселения у башни, атаковали отряд, превосходивший их в численности, и Сыч не помнил или отказывался помнить и понимать, как и каким образом их разбили. Эльфы с частью отряда отступили, несколько человек погибло, а их, почти два отчаянных десятка, уволокли в плен. Окончательно в себя Сыч пришел на ледяном полу клетки. Ощупал трещащую голову, наткнулся на корки смерзшейся крови на затылке и левом виске, ругнулся и принялся осматриваться плохо работающими глазами. Спиной они прислонялся к холодным железным прутьям, такие же прутья были напротив. На полу перед ним лежало еще несколько людей – его людей, – и Сыч, для контроля ощупав себя полностью и не найдя больше повреждений, кроме разбитой головы, принялся усаживать своих бойцов, осматривать и приводить в чувства, разбирая, кто как ранен. Это заняло немного времени, но в голове проясняться так и не начало. Очнувшиеся Дикие только пожимали плечами на его вопросы, и Сыч дал им время оклематься, сам пока поднявшись на ноги и, как какой-нибудь закрытый зверь, осматриваясь, обошел клетку вдоль решеток, глядя наружу в сероватую мглу, какая бывает в запертых комнатах, куда через щели ли высокие окна все же попадает дневной свет. Скоро звон в голове немного поутих, глаза привыкли окончательно, и он рассмотрел прикованных к стенам с другой стороны узкий комнаты людей. Судя по курткам это тоже были его люди. Лиц он пока разобрать не мог, как ни старался и ни щурил глаза. Мгла сжирал черты, сглаживала, сравнивала и делала всех схожими. Никто там не шевелился. Сыч сел на пол клетки, обернулся к тем, кто был заперт вместе с ним, и обнаружил, что они так же молча и безрадостно окидывают общее узилище взглядами. И, судя по выражению лиц, тоже не видят ничего, что могло бы помочь. – Не помню ничегошеньки, – пожаловался Огрызок, потирая расшибленный лоб и тут же ежась от холода. Сыч с сожалением посмотрел на него и кивнул. Царила тишина, изо рта вырывался густой пар, и в комнате было ненамного жарче, чем на улице. Кажется, на полу даже блестел густо намерзший иней. *** Мааэсса очень хорошо помнила, что произошло. Отряд двигался размеренно и ровно, словно все шли в ногу, и так было уже который день. Только море все не приближалось, его стойкий запах витал в воздухе, но ни шума волн, ни самих волн видно не было даже далеко вперед. Дозорная башня, первая на из пути к Рачьей Лапе, должна была вот-вот открыться глазу, но было пусто. Ни башни, ни моря. Все давно одели маскирующую под местность одежду поверх нескольких слоев теплых свитеров и курток. В белых плащах, надежно закрывавших их с головы до пят, отряд с дальнего расстояния должен был напоминать неровности пейзажа. Но Мааэсса еще в самом начале, когда закалывала плащ широкой фибулой, подумала о том, что целая передвигающаяся равнина неровностей запросто может вызвать некоторые подозрения. Она шла с мыслью, что их заметят, что их должны заметить. И оказалась полностью права. Башни так и не было видно. Это уже потом она подумала, что, возможно, не одни они были такими умными и использовали плащи, в которых Дикие совершают рейды, чтобы создать маскировку. Раки тоже умели спаять выделяющийся предмет с пейзажем воедино. Башня обнаружилась, когда прятаться или пытаться незаметно отступить было уже слишком поздно. Все принимало неверный, совершенно невозможный оборот. Нужно было достичь Герцогства, а они еще и до границ его не дошли, а уже… Думать о сражении и его успехе Мааэсса не могла: прекрасно знала, что сражаться сейчас, в таких условиях будет просто чересчур. И если на Диких она полагалась полностью, то в эльфов не верила вовсе. Постоянный ветер сбивал стрелы и заклинания, мешая атаковать на расстоянии, но даже и обнажив с’каши не умеющие вести бой в подобных суровых условиях эльфы вряд ли продержатся долго. Им была явно отведена роль обузы, обременяющей отряд людей с самого начала, и сейчас, когда к ним уже двигались враги непонятно в каком количестве, Мааэсса ощутила, что из двух оставшихся вариантов – сражаться или бежать, – она склонна выбрать второй. Но назвать его отступлением. Так и поступили. Пока люди готовились к обороне, проводили перекличку и быстрое боевое построение, в поднявшейся вновь белой пелене шеренга эльфов отошла назад и вильнула, укрываясь за первым попавшимся скальным выступом. Послали двоих разведчиков к перевалу и остались ждать исхода намечавшейся битвы. И никто не подал голоса о том, что отряд союзника был брошен в бою. На бой никто их них не подписывался. *** Люди увидели, что эльфы покинули поле битвы, много раньше, чем сами эльфы того хотели. Останавливать их никто не стал. Выстроившиеся и готовые наконец размяться в бою после стольких дней тупого пешего передвижения, Дикие ждали, охватывая взглядом каждый локоть бесплодной заснеженной пустоши вокруг них. Раки всегда предпочитали неожиданность в любых маневрах и хитростях, поэтому, когда заметили одного из них, перебежками направляющегося к отряду в маскировочном одеянии, припадающего к земле и мчавшегося бесшумней ветра, в цель полетели сразу четыре кинжала. Стрелы сносило тут же, арбалетные болты, судя по силе ветра, тоже могли не достичь цели. Как и три кинжала, впившиеся в смерзшийся снег там, где мгновение назад был враг. Четвертый же попал аккурат Раку в шею, и на белом маскировочном костюме стремительно расцвело широченное алое пятно, на белизне снега показавшееся почти черным. На ухом Сыча довольно хмыкнул Шиан, отродясь метанием кинжалов не промышлявший, и Сыч краем сознания понял, что попал Горлопан: раз Шиан так заинтересовался и оценил, больше было некому. Как только первый Рак преставился, десятеро других взвились из-за низких снежных барханов, но боя не вышло. Против свежих, явно очень хорошо обученных Раков Дикие шли с трудом, промерзшие и усталые. Это в целом было главной проблемой вылазок: после нескольких дней в снегах способности к ведению боя и возможности любого, даже самого незаменимого бойца настолько снижаются, что он может порой уступить и новичку. Уступать в такой момент было совершенно невозможно, но тем не менее Сыч помнил только первую атаку. А дальше уже была и клетка и вся в замёрзшей крови едва не раскроенная башка. *** Треш Мааэсса сидела на холодном полу камеры, перебирая пальцами кроткие волосы лежащего без сознания на ее коленях клиссанга Миралиссы и думала о том, кого же еще взяли в плен. Из эльфов их было трое: она, Элл и треш Эмиросса, тоже едва пришедший в себя. Мааэсса не боялась, оглядывая покрытые тонким слоем сверкающего инея стены, как это бывает только в самых аховых ситуациях. Все настолько плохо, что даже бояться уже не получается. По подсчетам до того, как остальные Раки, не занятые боем с Дикими, проследив нехитрые следы, обнаружили убежище ушедших с поля эльфов за скальным выступом, сбежать удалось многим. В основном за счет того, что нападавших было трое и двоих уложили моментально, и пока последний ждал скоро подошедшую подмогу, почти все успели скрыться. Остались только самые старые, бесполезные и медлительные эльфы. Да к’лисссанг Миралиссы, явно решивший не вовремя погеройствовать. Но Мааэсса была ему более чем благодарна: в бою он не помог, но зато теперь, в заточении он еще даже не проснулся, а уже скрашивает ей это ужасное пребывание. Склонная считать, что они единственные эльфы, попавшие в плен, Мааэсска раздумывала, сколько же успело уйти людей. Сейчас их помощь была эльфам крайне, без преувеличения смертельно нужна. *** Горлопан очнулся на полу комнаты, оборудованной под кордегардию. В очаге горел огонь, достаточно жарко, чтобы и высокий деревянный пол несколько прогрелся, словно под него подсыпали угли. В первые мгновения усталое тело отказалось повиноваться вовсе. Тепло, исходившее от досок, тепло, коим был напитан воздух, подействовало на него весьма однозначно. Глаза закрывались сами по себе, а запах горящих еловых дров еще больше усиливал этот эффект. Удержало Горлопана ото сна только то, что в этой кордегардии раньше он, кажется, никогда не был. Видел нечто похожее, но эту… Он только открыл глаза шире, рассмотреть стены и убранство, как понял, где находится. Все произошедшее несколько часов назад вспыхнуло, как вспыхивают магические огни, запущенные в небо. И пришедшая память ясно говорила, что вариантов его местонахождения не так уж много. Он прислушался. Если верить глазам – а он привык верить своим глазам, – в кордегардии он был один. Не было слышно, что и за дверью есть кто-то живой. Он медленно поднялся, повел скованными неприятной, болезненной тяжестью плечами и, бесшумно ступая, двинулся к двери. Вышел наружу – дверь на хорошо промазанных петлях даже не скрипнула – и скривился весь от контраста холодного воздуха в коридоре. Ежась и стараясь собраться с силами, минул короткий коридор и остановился у винтовой лестницы, выраставшей откуда-то снизу и уводившей куда-то вверх. Припоминая, сколько еще человек должны были попасть в лапы к Ракам, он осторожно начал спускаться вниз, помня, что пыточные и камеры, пригодные для содержания пленников никогда еще не делали на втором или третьем этаже, а вот в подвале такие комнатки – это уже классика, и должна быть у каждого. На поясе висели привычные двойные ножны с кинжалами, и Горлопан ощупал их еще раз, кладя ладони на рукояти. Было странно хотя бы уже то, что ножны с него не сняли. С логикой он не ошибся. Когда винтовая лестница кончилась и открылся очередной коридор, в этот раз проходивший вдоль узких пыточных, Горлопан вытащил левый кинжал, прижал его плоско к бедру и пошел вперед, касаясь стены, так, чтобы с другого конца коридора его тень и силуэт были как можно менее заметны. Он остановился у первой же комнаты. В пустом промозглом прямоугольнике каменных стен, прямо голой спиной на холодном полу, где иней хрустел под ногами, лежал Угорь. К его рукам тянулись цепи кандалов, но пристегнут он не был, как не был и закрыт в видневшуюся в другой стороне комнаты небольшую клетку. Крови на открытых участках кожи не было видно, и Горлопан, быстро пройдя вдоль других комнат и поняв, что там заключено еще шестнадцать человек из их отряда, вернулся снова к Угрю. Его кожа была непривычно холодной, хотя сердце еще билось и дыхание было ровным. Едва он потянулся привести Угря в сознание, хотя бы ударить по щеке, чтобы вернуть в чувства, тусклый серый свет в проеме без двери загородил силуэт. Густая темная тень, коротенькая и толстая, упала на половину лица Угря, скрыла в своей темноте почти всего Горлопана. – И сразу в подвал? – хохотнул Рак, и Горлопан изумленно поднял на него глаза. Даже в жутком освещении камеры он узнал его: его лицо, его фигуру, даже скупой жест, каким он погладил отрытую шею. Узнал, как в первую же минуту узнал и Угря, хотя увидел он это точно, только когда присел рядом с ним и принялся проверять у Угря пульс и дыхание. – Ужасно устроились, – посетовал вошедший и оперся спиной о край дверного проема. –Променять солнечный Ранненг на это… Горлопан осторожно повернулся так, чтобы висящих на поясе ножен видно не было, и опустил кинжал на пол рядом с Угрем, незаметно и тихо. – Но тебе явная выгода, дружище, как и обычно, везучий ты ублюдок! Не будь меня, кто бы тебя вытащил, а? Сам бы сейчас здесь сидел, прикованный, и мерз. Вошедший только теперь перевел взгляд на лежащего на полу Угря и чуть скривился. – Но вообще молодец, стольких Диких привел. И еще эльфы эти… Жаль только, многие все-таки изловчились убежать. Горлопан подложил ладонь Угрю под шею, приподнимая. Он был весь слишком холодный, и Горлопан подтянул его к себе на колени, облокотил спиной о собственную грудь и устроил его голову у себя на плече. Вошедшему Раку это явно не очень понравилось. – Брось уже, ну, – махнул рукой он рвано, – пойдем обратно, хоть поговорим. Я тебя сколько лет не видел. – Манна, – позвал Горлопан, уже зная, что нечего и надеяться. – Отпусти нас. Рак замер, вылупились круглые темные глаза. – Куда я вас отпущу-то, ты соображаешь? Он сделал шаг навстречу, наклонился, чтобы за ноги оттащить Угря из чужих рук, и когда коснулся только его, Горлопан взмахнул высвобожденной из-под шеи Угря рукой. Кинжал только раз сверкнул – и вошел в чужое горло по самую рукоять. У Горлопана вздрогнули пальцы, теперь ощутимо, почти больно. Стоило Манне коснуться Угря, как он зашевелился. Повернул уложенную на чужие колени голову, слабо выдохнул, приоткрыв губы. Рука Горлопана с зажатым в ней приготовленным к броску кинжалом задрожала, опасно и неизбежно. Только после того, как все кончилось, и они снова были вдвоем в камере, Горлопан выдохнул, ощущая, что секунда решила все. Еще немного, чуть ощутимее, чуть слабее его самоконтроль – и кинжал даже с такого близкого расстояния попал бы Манне разве что в плечо, а Манна был почти невосприимчив к боли и физически намного крупнее и сильнее Горлопана. А еще он был свежее: вон как горели румяные щеки здорового и довольного жизнью человека. Неужели такие бывают даже здесь? Угорь зашевелился уже отчетливо, и Горлопан погладил его пальцами по открытой шее, отмечая, что надо снять с убитого обшитую мехом верхнюю накидку. Угорь был совсем, слишком холодным, и контраст его смуглой кожи, какая представала взгляду, и ледяное ее прикосновение под пальцами давали странное ощущение, словно раздваивая восприятие. – Ты цел? – сразу спросил Угорь, едва прочистив горло и почувствовав, что снова может ворочать языком. Горлопан усмехнулся, погладил его снова пальцами по шее, чуть надавливая, чтобы снова прощупать пульс. – Так цел или нет? – снова спросил Угорь, пытаясь сесть ровнее. Прижатый к горячей спине Горлопана он выдохнул, устроил голову на его плече, но, так и не дождавшись ответа, начал поворачиваться. – Я цел, – сдался Горлопан, и Угорь слабо улыбнулся, положив ладонь ему на согнутое колено. Похлопал. – Холодно? – скорее утверждая, чем спрашивая, снова повернулся он. Через несколько минут Горлопан попытался завернуть его, уже самостоятельно севшего, в снятый с убитого Рака плащ. Угорь остановил его руки. – Я о тебе вообще говорил, – поправил он, стараясь притянуть Горлопана к себе. Его холодные руки прошлись по рукам Горлопана, до затянутых кожей куртки локтей. Все это походило на что-то среднее между привычным и чем-то совершенно непонятным и пугающим. Руки у Угря были слишком холодные. – Очень хорошо, – кивнул ему Горлопан, подаваясь вперед и позволяя накинуть себе на плечи едва окровавленную накидку. И тут же, едва Угорь мягко положил ему руки на плечи, он подался назад, перекладывая ее на Угря обратно, укутывая его и тут же отстраняясь. Он наклонился, быстрым ровным движения выдернул у Манна из шеи нож и, обтерев его о чужую штанину, обернулся к Угрю. – Все очень хорошо, но тут в каждой камере по трое наших, и эльфов нигде нет. – Не так уж хорошо, – улыбнулся тот, все же послушно запахиваясь и грея дыханием руки. – Сначала наши, потом эльфы; и мечи мои надо найти, пока суть да дело. *** Элл очнулся от очередного прикосновения. Осторожно поднял глаза на сидящую над ним Мааэссу, так же медленно осмотрел камеру, но не заговорил. Уже пришедший в себя, но сидящий с закрытыми глазами треш Эмиросса вздохнул глубже обычного и сложил на руки на согнутых коленях. – Шаги, – шепнул Элл, стараясь подняться. Эмиросса не отреагировал, Мааэсса же постаралась прислушаться, но собственное дыхание перебивало все остальные звуки. В ее руках Элл замер, потянувшись было к поясу, но ожидаемо все оружие вместе с дорогими ножнами давно было с него снято. Шаги Мааэсса расслышала за миг до того, как они замерли где-то совсем рядом, может быть, даже и за дверью их узилища. Снова повисла тишина, но в этот раз тяжелая и напряженная. В пустой голове обозначилась снова ставшая уже привычно мысль о том, что поход выходил у них каким-то совершенно странным: непутевым каким-то, бесполезным. Словно горохом об стену швыряли, а он отскакивал обратно и попадал больно им же по рукам. Бесполезно. Дверь отворилась вовнутрь, и приглушенный, мутный серый свет потек в камеру. Тишина, впрочем, так и осталась висеть. Напряженный Элл все же нащупал где-то неизвестно каким образом не вытащенный у него нож и осторожно сжал его короткую стальную рукоятку в ладони, отодвигая локоть, словно бы готовясь к броску. Мааэсса замерла, позволяя ему свободно и бесшумно возиться на своих коленях, но из-за приоткрытой двери никто не показывался. Голос подал треш Эмиросса, и Элл вздрогнул ощутимо. «Разозлился, кажется, – подумала Мааэсса, – на такую-то выходку». – Кто теперь явился? – зычный голос треша Эмироссы прокатился по маленькой камере, но эха не дал: затих так же быстро, как сорвался с его уст. Дверь распахнулась полностью, ударила о стену, так, словно бы кто-то ногой толкнул ее. – Тише! – послышалось снаружи возбужденное, и у Мааэссы отлегло от сердца. *** Горлопан прижался спиной к стене и высунул аккуратно зажатое в ладони лезвие широкого кинжала в соседний коридор, так, чтобы в отражении увидеть происходящее. Коридор был пуст, значит, шаги все же доносились с другой стороны. Глухие крепости искажали звуки, создавали эхо, блуждавшие не так, как бы оно слышалось в любом другом помещении. Привыкнуть к такому было сложно, а научиться воспринимать неискаженный звук здесь, где стены не отражали его, но словно бы впитывали, отчасти пропуская сквозь себя, – еще сложнее. Где-то сзади скрипнула очередная дверь: Угорь заканчивал с камерами, в которых были закрыты Дикие. Оставалось непонятным только, как выбираться и где, собственно, все остальные. Их было восемнадцать супротив неполной сотни, которой они дошли до крепости. И большинство тех, кого они с Угрем нашли в камерах, были ранены. Следующий коридор закончился очередной лестницей, и едва Горлопан успел ступить на первые ступени ведущего наверх крутого винта, как шаги – уже отчетливые – послышались над головой. Рак сориентировался быстро: едва увидев мелькнувшую тень под решетчатой ступенькой, он через перила спрыгнул вниз, грузно приземлившись на ноги, и двинулся на вжавшегося спиной в стену Горлопана, не очень-то ловко вынув из ножен тяжелый полуторный меч. На секунду он замешкался: видимо, был вместе с Манна, когда тот узнал в Горлопане своего, – на лице едва отразилась растерянность, но меч он все-таки занес. Через пару мгновений Горлопан уже взвешивал в ладони этот самый меч, сделанный как-то слишком неумело, не имевший хоть сколько-нибудь приемлемого баланса и украшенного до того грузным навершием, что затекала держащая его рука. Перешагнув через тело Рака, он медленно поднялся по лестнице наверх, прислушиваясь, не остался ли там еще кто. Но на верху было пусто; небольшая комната, освещенная холодными магическими огоньками, клубившимися под высоким потолком, выходила тройкой узких бойниц на снежную пустыню, и Горлопан осторожно прильнул к одной из них. И в ту же секунду отпрянул, едва успев рухнуть на пол. Огненный шар разбился самую малость выше этой бойницы, и каменная крошка вперемежку с раскаленными клочьями ударила во все стороны; комнату встряхнуло, дрогнула невысокая башня. Происходящее начинало странно походить на безумный сон. Сходства добавляли еще и повсеместная серость, словно все цвета затерлись на холоде. *** Сыч навалился на дверь клетки, и петли поддались, когда Угорь дернул за прутья со своей стороны. Обрушившийся на пол сотник хохотнул, закашлялся, попытался резво вскочить на ноги, но в итоге ограничился тем, что поднялся на колени и с благодарностью ухватился за протянутую ему Угрем руку. – Что, сколько наших? – кивнул он на ожидавших за дверью камеры людей. – Пока восемнадцать, с вами будет двадцать четыре, – Угорь окинул взглядом камеру, где были заточены Сыч и несколько Диких. – Эльфов нет. – Херово, херовее некуда, – скривился Сыч, ощущая, как ноет промерзшее тело, и понимая, что боец будет из него хуже некуда. Надо было раздобыть оружие: их всех обчистили, как липки, оставив едва ли исподнее и нехитрую одежонку. Даже обувь оказалась не у всех. Угорь отвернулся было к выходу, ничего не ответив, и тут башню тряхнуло. Потолок затрясся, обдав стоящих под ним столетней пылью. Мааэсса взвилась с пола так быстро, что опиравшийся на нее Элл едва не упал. Стены ходили ходуном, башня должна была рухнуть вот-вот, и если Мааэсса что-то понимала в магии, то густой тяжелый запах, струившийся снаружи и мешавшийся с духом гари, издавало ничто иное, как старое шаманское средство, дающее всегда замечательный разрушающий эффект. В простонародье этот вид магической атаки звали просто – огненными шарами или огненным кулаком. Замершая в дверном проеме Миралисса хотела было притянуть Мааэссу к себе, но та ушла от протянутых рук. – Уходить, нужно уходить! – подавляя взволнованную резкость голоса, она выскочила в коридор, к ожидавшему Эграссе. – Башня рухнет нам на головы! *** – Это что за дурачье такое писанное творит, мать их перемать! – гремел Сыч, когда они неслись, едва разбирая дорогу, по переходам наверх, к предполагаемому выходу. Внезапная атака застала врасплох, кажется, и Раков тоже, потому что двое, попавшиеся им на пути, были до того растерянны, что даже не додумались сразу до необходимости защищаться. Выход вел на узкую площадку второго этажа, где зубчатым бордюром был огражден сторожевой пост. Угорь выскочил было наружу, но тут же одумался и вернулся в комнату, осторожно уже выглядывая и стараясь хоть что-то рассмотреть. Снег у башни кое-где таял в темных прогалинах, оставленных отлетевшими раскаленными кусками каменной кладки. Атакующих видно не было ровно до того момента, как очередной шипящий шар не взвился в воздух, и, описав тяжелую, высокую дугу не ударил в стену справа от Угря. Там, откуда шар начал свой пусть обозначилась фигура, укрытая белым плащом. Одного взмаха освобожденных от перчаток темных рук хватило, чтобы видевший это Сыч разразился новым потоком брани. – Полоумные остроухие! – взвился он было в сторону, но Угорь удержал. – Лестница, – показал он наружу, где оплавлялся камень только что целой постовой площадки, – надо спускаться. – Куда спускаться? – выпучил глаза Сыч. – Этот полоумный выродок не разбирает, где свои, где чужие! Он нас к херам спалит! Но Угорь его уже не дослушал: внизу, на хорошо просматриваемой со второго этажа каменной площадке у башни появились из-за обломков несколько тонких, быстро двигающихся фигур. Эльф прекратил обстрел и этой спокойной неполной минуты хватило, чтобы Угорь узнал приближающихся, хотя и видно было всего-ничего. – Шиан, - удивленно выговорил он и пустился назад, в переход, уволакивая Сыча за собой. – Нужно найти нижний выход наружу. Сыч рявкнул что-то невразумительное, но ногами перебирал шустро, так что до лестницы они добрались в считанные минуты. *** Миралисса вскинула подбородок и вжала в грудь Горлопана наспех вытащенный с’каш, так, что чуть было не разорвала на нем куртку. Бежавшая чуть сзади Мааэсса рассмотрела его скорее, но руку Миралиссы отнять не успела: благо, что по груди человека клинок прошелся почти плашмя. Горлопан же отпрянул, выгнувшись назад и перехватил Миралиссу за запястье резко и – заметно – больно, стиснув бледные от холода и усилия пальцы так, что она едва не выронила с’каш. – Не признала, – скривившись, выдавила Миралисса, но Горлопан отпускать ее не спешил. – Сколько вас? – прошелестел он, задержавшись на миг взглядом на привалившейся к стене, уставшей от бега и наглотавшейся холодного воздуха Мааэссе. – Пятеро, – Миралисса рванула руку и шарахнулась назад, оглядываясь на тут же ставшего рядом с ней Элла. Коридор был не в пример остальным широким, и шаги здесь, на первом этаже не отдавались таким зычным эхом. – Выход через тот поворот, – показал подбородком Горлопан и первым пошел в указанную сторону, крепче перехватив прижатые к боку парные ножны с явно тяжелыми клинками. Его собственные ноженный ремень был при нем, как и полное снаряжение, в каком его Мааэсса видела в последний раз, еще до нападения. Если бы не широкая полоса пореза, рассекшего ему лоб и бровь, – можно было бы подумать, что он вовсе непричастен к происходящему. *** За ворот накидки насыпалось каменного крошева, но времени выгребать его не было. Угорь едва не сбил с ног вынырнувшего из-за угла Шиана, и они отпрыгнули друг от друга, попадая спинами на следовавших за ними. Угорь вскинул руки, показывая, что это он и оружия у него нет, и Шиан резко опустил уже взведенную руку с арбалетом, направляя спущенную стрелу в каменный пол, в щель кладки, чтобы она застряла и не срикошетила. – Где остальные? – в тон одновременно спросили они, и Шиан улыбнулся, скидывая с головы белый капюшон. – Вас должно быть двадцать четыре, и трое эльфов, – сказал он, пробегая взглядом по столпившемся в коридоре Диким. – Эльфов не нашли, – Угорь оглянулся тоже и, когда башня вздрогнула в очередной раз, пусть и слабее, но ощутимо, снова обернулся к Шиану. – Горлопан ушел их искать. Морщина пролегла меж бровей нахмурившегося Шиана, и Угорь явно прочел в его лице невысказанный вопрос «Почему один?», на который не нашел бы, что ответить. – Что эти ополоумевшие доралисссцы заграбские творят? – встрял озлобленный Сыч, стряхивая с лысой башки каменную пыль, щедро насыпавшуюся с потолка. – Угробить всех решили? – По их мнению, они отвлекают Раков, – хмыкнул Шиан. – На самом же деле, грохот стоит такой, что здесь будет сборный гарнизон Герцогства быстрее, чем они прибыли бы просто на уже зажженный сигнальный огонь. Несколько секунд оглядывались, Шиан пересчитал Диких, кивнул сам себе и поманил всех пальцами, приложив палец к губам и показывая, что идти надо тихо. – Кто здесь сотник, интересно, – пробурчал Сыч и увернулся от руки Угря, хотевшего хлопнуть его по плечу. *** Мааэсса заслышала его еще за несколько поворотов. Такая маленькая с виду, башня внутри оказалась целым лабиринтом, и, не наткнись они на Горлопана (хотя в случайности этого Мааэсса отчего-то сомневалась; ей скорее верилось, что он-то как раз их и искал, тем более в одиночку), заблудиться не составило бы труда. Тем более, что проход, по которому Миралисса и Эграсса пришли, завалило после первой же атаки. Шиан показался из-за угла и тут же остановился. Абсолютно спокойно повернулся и, улыбнувшись из-под капюшона не то Мааэссе, не то стоявшему прямо перед ним Горлопану, кивнул на коридор слева от себя. – Выход на улицу, – шепнул он, и Миралисса, перехватив с’каш, первая устремилась в указанную сторону. *** На улице они оказались через несколько мгновений, и воздух гремел от странного, протяжного гула, ни с чем несравнимого. Оглушенная Мааэсса огляделась на бегу, но ничего не поняла. Фигура эльфа, ткущего далеко перед ними из воздуха и слов огненный шар, все приближалась, и по выбившимся из-под капюшона волосам, заплетенным в несколько тонких кос, Мааэсса узнала молодого Энсельссу. Каждый шаг давался нелегко, но о том, чтобы остановиться, думать было невозможно. Шиан подхватил Мааэссу под локоть, увлекая за собой вперед, и она отстраненно подумала, что, когда они добегут даже до Энсельссы, что дальше? Спрятаться было некуда. В белизне расстилающейся пустоши казалось, что шаман один стоит посреди бесконечных, бесприютных просторов. Грохот рухнувшей башни перекрыл давящий на уши гул. Он улегся странно быстро: они все еще бежали, а сзади уже было тихо. Тик тихо, что Мааэсса вдруг услышала шелест, который знала очень хорошо. В следующий момент Шиан дернул ее вперед, закрывая собой. Стрелы падали на промерзшую землю, жаля, но не вонзаясь. Их спас ветер: порыв был несколько сильнее, чем рассчитали стрелявшие. Впереди Энселльса согнулся, зажимая простреленное плечо. – Блядство окаянное, – взвыл где-то совсем рядом Сыч, и Мааэсса собиралась оглянуться на него, но руки Шиана, державшие ее, разжались, и она, испуганная, подняла глаза. Он шептал, упиравшись ладонью в ледяную корку земли. Мааэсса слышала, как гудит тетива, снова. Она сжалась, прижимаясь спиной к чужой широкой груди, глядя на лежащие впереди на земле стрелы и понимая, что они прошьют их насквозь, каждого из них. На ее открытую шею из-за ворота наклонившегося Шиана выбился тяжелый горячий кулон. Внутри серого, мутного кристалла метались сверкающие искры. Подошедшее караульное войско Раков выпустило стрелы. И тут же поднявшийся, словно отделившийся от земли буран вскинул надвигавшееся облако стрел, раскидывая их в стороны, как травинки из едва собранного стога раскидывает налетевший ветер. Мааэсса ошарашенно задрала голову; белая пелена стремительно затягивала все вокруг, так, будто на пустошь проливалось молоко. Белизна заполняла все. Шиан поднял ее, стремительно, рявкнул назад: – Не останавливаться! – и рванулся так, что в хватке его сильных рук Мааэсса стала ношей и уже не касалась даже носками сапог земли. *** Они нескоро достигли скального склона, за одним из выступов которого их ждали успевшие отбиться при первом нападении. Буря осталась позади, словно была прикована к месту, где выросла словно из смерзшейся земли. Шиан поставил Мааэссу на ноги, и она огляделась, радостно замечая бегущую к ним большую часть отряда, избегнувшую заключения. Только многие из тех, кто пришел из крепости, были ранены. Миралисса и Эграсса помогали хромающему Эмироссе продвинуться вперед, Элл уверенно шел за ними, словно не замечая распоротого бедра, из которого по продранным многослойным штанам текла кровь, и следы его ступни алым оставались на снегу. Энсельссы видно не было и Мааэсса оглянулась резко, не веря произошедшему. *** – Нас пятнадцать, считая эльфов, – глухо сообщил Шиану подошедший Сыч, которому стрелой едва не отсекло ухо. – Больше никто не приближается даже. – Двенадцать человек, – шепнул тот, оглядываясь на башню. – Надо возвращаться, – Сыч выпрямился, перетягивая ремни на наспех накинутой куртке. – Все провалилось, так можно и доложить его светлому королевскому высочеству. *** Разведчиков отправляли вперед по двое – так было принято, –но Горлопан резко вскинулся, когда Шиан сказал ему, что идти им придется вместе. – Меня одного недостаточно, что ли? – скривился он привычно. Надвигающаяся ночь шелестела ветром над головами. Скальный утес тонул в отблесках серого северного заката, и ближайшие часы были самыми ценными, терять их было нельзя, иначе, затей все-таки Раки погоню – а они от нее не откажутся, - оторваться было бы уже никак невозможно. – Тем более, ты не в лучшем виде, – Горлопан ткнул костяшками пальцев Шиана в грудь, перевязанную под слоями теплой одежды. – Я бы предпочел и вовсе не отправлять разведчиков, – пожал плечами Шиан. – Раки могли подойти к перевалу еще раньше, – резонно озвучил Горлопан, – если путь перекрыт, сломя голову лезть туда нельзя. Точно все попередохнем. – Мы теряем время. Горлопан оглянулся на тянущиеся впереди скалы. За одной из каменных складок, меж которых бродил, облепляя выступы снегом, ветер, лежал перевал, ведший к Одинокому Великану – к безопасности и теплу. В долине, плоской и холодной, состоявшей лишь изо льда и мертвой земли, в то, что где-то может гореть огонь и не грозить опасность, верилось очень тяжело. Все словно только нагнетало тревогу и усталость: и выцветающее перед ночью небо, и пронзительный ветер, и доносимый от рухнувшей крепости шелест голосов. – Значит, надо идти, – наконец кивнул Горлопан. Сидевший до того на согнутых ногах рядом с ними Сыч поднялся, покряхтывая, и отряхнул потертый зад. – Так бы сразу, детвора, – откашлялся он. – И если решено подохнуть, так уж и подохнем. Он выразительно посмотрел на Горлопана, сжавшего и без того белые губы в тонкую линию. – Не жить же вечно, в самом деле, – Сыч хохотнул неожиданно искренне весело и посеменил к поредевшему отряду, отдавать приказ о немедленном выдвижении к крепости. Горлопан поплелся за ним, хромая на раненную во время бегства ногу. *** Мааэсса подкралась к Шиану, когда только двинулись в путь. Вцепилась окоченевшими даже в перчатках пальцами ему в ворот и, запустив под него руку, скользнув по шее, попыталась ухватить шнурок кулона. – Госпожа! – обалдело дернулся Шиан, но Мааэсса, уже нащупавшая, что искала, шагая задом наперед на самых носочках, и шикнула на него. – С шага не сбивайтесь, господин, – и выудила, наконец, тяжелый кристалл наружу. Камень обжег ей ладонь, но не привычным острым и колким жаром неживых магических предметов, нет. Это был пульсирующий жар живого, словно внутри плавал настоящий, пусть и тусклый огонь, отсвечивая через искажающие грани осколками искр. – Мне очень много лет, – протянула Мааэсса, сжимая через ставшую острой боль кристалл в ладони. – Но о таких украшениях я читала лишь раз. А видеть уж и не мечтала. Даже не знала никого, кто бы видел. Шиан смотрел выжидающе, не враждебно, не испуганно, хотя Мааэсса знала, как хранят подобные тайны и как боятся, что они будут раскрыты. Но в Шиане читалось лишь ожидание дальнейших ее слов, не замешанное ни на каком ином чувстве. – Откуда у простого воина и слуги такая вещь может быть, если он не лжет о своем происхождении и призвании? – Я ничего вам о происхождении своем не говорил, – отметил Шиан, и Мааэсса с улыбкой выпустила кристалл из ладони, рассматривая теперь, как покраснела ее кожа. Идти быстро, как двигался отряд, даже теперь, когда она шла, глядя вперед, получалось не очень, и Шиан привычно взял ее за локоть, позволяя опереться. – «И есть далеко от берегов могучего Валиостра Остров, и злые волны ледяного моря бьются о крутые, скалистые берега его», – припомнила слова одной из книг Мааэсса, и Шиан широко, непривычно широко, обнажив по два заостренных клыка сбоку верхней челюсти, улыбнулся, глядя впереди себя. – «Остров этот сер, и нога ни единого непосвящённого существа Сиалы не ступала на него испокон веков», – продолжил он, и голос звучал резко, иначе. Словно теперь это был его голос, настоящий, острый и жалящий, не скрываемый и не переиначиваемый, чтобы не доставлять неудобства тем, кто слушал его. Мааэсса смотрела, как сверкают под прядями рассыпавшихся светлых волос глаза Шиана, и улавливала каждое мизерное изменение в его облике: как растянулись еще шире губы, обнажая теперь почти при каждом слове до того спрятанные клыки, вырезавшиеся в глубине челюсти, дальше, чем росли клыки у животных или у эльфов. Как пролегли на лбу и меж бровей злые, глубокие морщины, как морщины обозначились и в уголках его глаз, сухих губ. Прорезались ямки на щеках. – «И нет никого, кто мог бы поведать о тех, кто рожден там, о тех, кому принадлежит эта глухая, далекая земля», – Шиан усмехнулся. – «Лишь есть у них имя, да знак, коим является камень, взятый из кристаллов, что пронизывают серые скалы острова». – «И в кристалле этом бьется осколок живой души каждого ребенка острова, кто осмелился взять ответственность за силу на себя и кто обличил себя властью править справедливый суд на Сиале», – снова взяла слово Мааэсса, чувствуя, что Шиан, каким он стал, внушает уже не спокойную уверенность, ощущение, что он изначально друг и иначе быть не может. Теперь это был совершенно чужой, холодный и злой человек, чего в Шиане некогда не было. Его Мааэсса, кажется, не знала вовсе. – «И каждый носит единое имя, и сам определяет, как и где ему вершить то, что было избранно», – этих строк Мааэсса не знала, и потому слушала уже намного внимательнее. – «И имя это носит и их остров, затерянный далеко в море. Зовут их…» Шиан обратил на нее сверкнувший холодно глаз, и Мааэсса поежилась, ощущая хватку чужих цепких пальцев у себя на предплечье. – Серые, – закончила она. – Какие глупости, правда? – усмехнулся Шиан, и непривычное выражение мигом стерлось с его лица, исчезли морщины и злой оскал. – Этот камень – просто украшение. – О да, – скривилась тут же отошедшая от удивления и восхищенная Мааэсса, – а я тогда младшая дочь Сталкона, а не глава Дома Черного Пламени! И Шиан засмеялся, покрепче перехватывая Мааэссу осторожно ладонью, увлекая ее вперед за собой. *** Перевал был пуст. Ни засады, ничего. Уже почти преодолев его, сделав всего пару коротких стоянок, подгоняемые в спину ветром и неуступным ощущением погони, люди и эльфы наткнулись на нескольких огров, и вышедший бой стоил им почти часа. С ног до головы обрызганный быстро схватившейся на морозе орочьей кровью Сыч ругался еще больше, пока вовсе не лишился голоса. И весь оставшийся путь только хрипел, умудряясь даже хрипом передать всю степень своего недовольства. *** Удивленные и испуганные дозорные открыли перед ними ворота крепости и тут же, едва первые из отряда шагнули внутрь, со стен сорвалось несколько стрел, одна за другой пропадавших за одной и той же складкой породы, обозначивший узкий лаз. – Выследили все-таки? – обернулся удивленный Сыч, и тут же зашелся в кашле. Спрашивали непосредственно со стрелявшего. Сурок, воспитанник Шиана, резво сбежал по лестнице вниз, придерживая испуганно вцепившегося в край воротника его куртки куцего маленького линга, и только и сказал, что нужно отправить кого-то к месту, куда он только что стрелял. Шиан улыбался тепло, гладя по волосам прильнувшего к нему юношу, а к лазу отправились двое Егерей, несших службу на крепостной стене, и с ними пошел Горлопан, к удивлению умиравшей от усталости Мааэссы, уверенной, что все остальные вернувшиеся также не могут и шагу сделать. Они притащили два тела, и пришлось еще возвращаться за двумя другими, которых уже у самого входа в перевал нагнал Горлопан. Точнее, брошенные им ножи нагнали, и ветер не снес их даже на пядь; оба угодили в убегавших Раков. *** Крепость гудела об их возвращении, новость была нерадостной. Тысячники и генералы задумали новое собрание, но Сыч, первом делом пошедший к ним, уже успевшим сбежаться в привычную главную залу, даже своим севшим, то и дело вовсе сходившим на нет голосом, поминая чужих матерей и невесть какие части тел и органы, богов и королей, доходчиво объяснил, что собрание ни вернувшимся Диким, ни эльфам ни в зуб ногой не сдались. А нужен им – отдых. Собрание состоялось только через день, но пришли на него только Сыч и Шиан, да Мааэсса, единственная из эльфов, упорно увязавшаяся следом и никаких доводов о причинах нецелесообразности ее присутствия слышать не желающая. На входе в залу она под взглядами почти двух десятков генералов и тысячников вздернула острый подбородок, чем сделалась похожа еще больше на юную девушку, и напомнила хорошо поставленным голосом и тоном, каким говорят монархи со слугами, о том, кем она является. И если с взбалмошной, хрупкой эльфийкой, допускавшей людей до общения с собой, могли не считаться, то с главой Дома Черного Пламени и одной из Первых Шаманов Заграбы не считаться было вовсе невозможно. Мааэсса заняла место во главе стола, но более никто даже не думал садиться. Привычной ругани не было: то ли генералов отрезвило присутствие эльфийской госпожи, то ли такой грандиозный провал операции, намеченной самим королем, благо еще, что с небольшими потерями. Обсуждения как такового тоже не случилось. Выслушали, не перебивая, Сыча, потом Шиана, коему он передал слово. Затем вежливо попросили поведать о произошедшем Мааэссу, и она рассказала то же самое, но в более длинных и витиеватых выражениях. Все трое умолчали лишь об одном. Эльфийский отряд по их словам оставался с людьми до последнего: и в неожиданный бой в тот первый, злополучный раз вступали они вместе, и отступали после него тоже вместе. Сеять продолжение вражды никому не казалось необходимым. На лицах генералов ясно читалось горькое осознание собственной правоты; но король, не прислушавшийся изначально к их словам, и теперь, после провала собственного несостоятельнейшего плана не признает собственной ошибки. Виноваты будут генералы, потому что не смогли правильно проработать все детали, все мелочи, не предусмотрели и еще сотня «не», обличающих лишь их просчеты. И каждый это понимал, однако делать было нечего. Эльфы остались еще на десять дней, залечивая раны и оплакивая погибшего треш Энсельссу, расквартированные в главной башне крепости. Когда подошло время им отправляться обратно, Мааэсса пришла к первому генералу Диких с просьбой. Вызванные через четверть часа к ним Шиан и Сыч оба, как по команде, нахмурились удивленно и недоверчиво, когда генерал озвучил им эту просьбу, уже выросшую, в его устах, в приказ. – Вы будете сопровождать госпожу Мааэссу в Авендум, к его величеству, – генерал сделал паузу и скупым жестом приказал заткнуться открывшему было рот для возражения Сычу. – С Госпожой более никого не будет, поэтому вам необходимо отделиться от основного отряда, сопровождаемого десятью воинами нашего гарнизона на подъездах к главному тракту, и оттуда держать путь в столицу. На этих словах Сыч все же не выдержал. – На кой ляд? – рявкнул он. – Не правильнее ли всем им вместе тогда уж будет ехать к королю? Генерал засопел от возмущения, но слово взяла улыбающаяся Мааэсса. – Меня и одной вашему королю за уши хватит, можете поверить, – развела руками она, вновь переодетая в привычное, богато украшенное платье. – Тем более, что такие невеселые вести лучше сообщать с глазу на глаз. Дальше разговор не пошел. Все еще недовольный Сыч только махнул рукой, поклонился и вышел следом за Шианом. – Стар я уже столько мотаться, да так глупо еще, – возмутился он, когда они миновали второй лестничный пролет. – Зря, что ли, на эту лямку старшего сотника соглашался? Все равно отсылают куда попало, как пацана зеленого. Шиан засмеялся в ответ. *** Обратная дорога через Валиостр была куда как приятнее. Накануне выезда несколько эльфов пришли к Сычу с просьбой подрядить для их обратного сопровождения тот же отряд, что встречал их. В этом обращении было сказано слова «привычные», и Сыч не сдержался, хохотнул, хлопнул кого-то из молодых, чье имя включала «треш» и «сса», по плечу. Ему-то было не знать, как сближают совместно пережитые вылазки. Да тем более такие провальные и дурные, как нынешняя. *** Они минули перевал и вышли к долинам, пока еще лежавшим в дымке холодного тумана: весна никак не вступала в свои права, и даже молодая трава не начинала проклевываться под лежалым снегом и валежником. На первой настоящей стоянке был разведен единый костер, эльфы устроили лежанки рядом с людьми, вместе отрядили смотрящих за лошадьми, и Сыч сам кашеварил, напевая донельзя соленую песню над кипевшим в котле варевом, вгоняя в краску отдыхавшего у огня треш Эграссу. На утро, когда поклажа была собрана и все готовились продолжить путь верхом, к все еще не отошедшему от полученного в рачьей крепости ранения Горлопану подошел уверенно Энса, к’лиссанг треш Эаноссы. – Ты обещал меня убить, человек, – хмыкнул он, обнажив крупные клыки, и стоявшие рядом Дикие снова замерли. Мумр обратил умоляющий взгляд на Горлопана, Сыч осторожно пододвинулся ближе, чтобы в этот раз успеть. Но Горлопан только вскинул светлые брови. – За лошадь, – напомнил Энса, и теперь поближе подобрался и Огрызок, стараясь подойти к Горлопану сзади, чтобы удержать его наверняка. Оставила поводья своей лошади треш Мааэсса и вместе с Шианом направилась к уже обозначившемуся полукругу людей и эльфов. – Ну все, труба, трубее не придумаешь, – схватился за лоб Сыч. – А все только пошло не через задницу. Энса же вдруг вскинул руку, но Горлопан даже не дернулся: в пальцах эльфа была зажата длинная, вся в россыпи камней и сверкающая вышивкой попона. – Прими мои извинения, – сказал он. – И вместе с ними прими моего коня. И Горлопан заулыбался, опустив голову и прикрыв пальцами губы. А потом и засмеялся тихо. – Я предпочту сломать вам, высокородный господин, нос, чем брать вашу кобылу, – наконец сказал он, все еще давясь смешками. – Это принесет мне больше удовлетворения. Удивленный Энса моргнул глазами раз, другой и наконец выдавил с трудом. – Я не стану с вами драться, – и добавил, в ответ на выгнувшего брови Горлопана. – Я видел, каковы вы в рукопашном бою и с людьми, и когда дело касается огров. Тут уже усмехнулся Сыч и покачал головой. Привлек внимание Огрызка, жестом показывая ему, что можно расслабиться. Горлопан пожал плечами. – Никто не предлагал драться, – сказал он непривычно весело. И взмахнул рукой, так, что Энса отпрыгнул испуганно на добрые два шага назад. Тут уже смеха не сдержали и Сыч с Шианом, до того ошарашенно и глупо выглядел напыщенный обычно эльф. Горлопан же отвесил изящный, совсем дворянский поклон и повернулся к своему косматому коньку. Мааэсса, отвернувшись, засмеялась в кулак, когда Энса, вжав голову в плечи, проходил мимо нее. – Чем он тебя обидел так, что ты, мой мальчик, на лошадь сорвался? – наконец совладав с дыханием, спросила она, в два шага догнав обернувшегося с гримасой непередаваемой боли на лице Энсу. – Он, – начал Энса, взглянул на Мааэссу, но все же решился продолжить, хотя взгляд отвел. – Он носит на шее подаренный мужчиной перстень, как носят супружеские кольца иные воины, – тихо пожаловался он. – Да ты что? – удивилась Мааэсса. – Да, госпожа, – Энса кивнул удрученно. – Я видел. – Какая… мерзость, – с трудом сдерживая смех, ляпнула Мааэсса и погладила Энсу по волосам. *** – Чье кольцо? – обернулся в седле Шиан, и Мааэсса закивала ему из-под капюшона, предчувствуя скорое разрешение этой загадки. – Отчего вам интересно? – улыбнулся Шиан, и Мааэсса закатила глаза. – Ну, он необычный человек, – скучно потянула она, сгорая от любопытства. – Хороший воин, сильный мужчина, – сделала паузу, решив подобрать еще слов. – И мне, как женщине, пусть и не вашей расы, интересно, почему же он предпочел для себя другого мужчину. – И это глава благородного Дома Черного Пламени, которой лет больше, чем… – язвительно промурлыкал Шиан, но Мааэсса перебила его. – Чем кому бы то ни было из здесь присутствующих, – и, безмерно удивив Шиана, по-девичьи ткнула его острым локотком, скрытым складками плаща, в ребра. – Это сплетни, женщины любого возраста любят сплетни. Чье кольцо? – Вряд ли вы его запомнили, – сдался Шиан и Мааэсса навострила уши, потянувшись ближе, притираясь на лошади к Шиану почти вплотную. – Его имя Угорь, это… – Гарракец! – охнула она и прикусила губы, сделав страшные глаза. – Какой скандал! Засмеявшийся Шиан опустил голову. – Ладно, согласна, – Мааэсса сделала задумчивый вид, – такого мужчину, наверняка, можно предпочесть, ну… многим вашим человеческим женщинам. Она с достоинством провела рукой перед собой, как бы обращая на себя внимания. – Но именно человеческим. Шиан давился хохотом. – Кто еще знает? – снова ткнула его Мааэсса. – Или у вас такое совсем приемлемо? – Сыч знает, – шепнул в ответ Шиан, наблюдая, чтобы близко к ним никого не было. – Да и все, наверное. И вы теперь еще. – О, ну я-то дааа, – Мааэсса впилась взглядом в спину едущего впереди Горлопана и потеребила тонкими пальцами уздечку. – Так приемлемо это? У нас за такое повесили бы без права на помилование. Их обогнал один из к’лиссангов, извинился витиевато перед Мааэссой, и та отпустила его дальше коротким движением руки, тут же снова оборачиваясь к Шиану. – Ясно теперь, отчего ваш Энса так взъелся, – хмыкнул Шиан. – Нет, у нас это не считается чем-то обычным. – Убивают за такое? – с неподдельным интересом спросила Мааэсса. – В некоторых местах – да, – пожал плечами Шиан. – Ооо, смелый человеческий мужчина, – вздохнула Мааэсса, – оба смелые. Едущий впереди Горлопан обернулся через плечо, словно мог слышать их разговор, и сделавшие самые непринужденные выражения лиц, на какие были только способны, Шиан и Мааэсса, едва он отвернулся обратно, не сдержали веселого смеха, одновременно пригнувшись к лукам седел и прикрыв рты ладонями. *** Король выхаживал по Большому Залу Советов взад-вперед, непрерывно громыхая окованными металлом каблуками тяжелых сапог по каменному полу там, где кончались сшитые в громадный ковер шкуры. В кресле, обращенном к пылающему ярко камину, сидела глава Дома Черного Пламени, прокручивая на изящном пальце широкое, скорее подходящее мужчине кольцо, и смотрела в огонь, улыбаясь уголком губ. – Какой провал, – наконец сказал король, мучительно сдвинув брови. – Я сожалею о погибших, – подала голос Мааэсса, оборачиваясь к нему. Ее распущенные по плечам волосы переливались, словно расплавленное серебро, и Сталкон задержал взгляд на прядях, рассыпанных по тонким плечам. – Излишне, – покачал он головой. – Вашей вины в их смерти нет вовсе. – Моя вина уже в том, что я, как Глава Дома, одобрила этот поход, – вздохнула Мааэсса. – Такое непродуманное предприятие было обречено на провал, а я надеялась непонятно на что и свято верила в невозможное. Сталкон положил ладонь на спинку ее кресла и смотрел сверху вниз на хрупкую, словно бы совсем еще юную, не отмеченную морщинами возраста эльфийскую госпожу и хмурился, понимая, что своими словами она ловко делит вину за провал на них двоих. – Мне многое открылось, – значительно сказала Мааэсса, чуть поворачивая к королю голову. – И многое я унесу с собой в могилу, как то угодно Богам. Иначе, кроме как в неразберихе этой опасной драмы, я бы не смогла узнать столь ценных вещей. Они помолчали. Король прошел еще раз-другой по зале, выстукивая каблуками и, наконец, опустился в кресло рядом с Мааэссой. – Вернуться необходимо, – снова подала голос она, и Сталкон кивнул, словно надеясь, что она сможет рассмотреть это его движение. Огонь трещал весело и раскатисто, пожирая целый сосновый ствол, уложенный на стальные прутья. – Мне потребуется немного времени, чтобы определить, каким составом целесообразнее будет выдвинуться в следующий раз, – размеренно проговорила она, и Сталкон обернулся, и встретился взглядом с ее темными, золотыми глазами. – Я прошу возможности самой определить, кто из старших чинов ваших людей будет подряжен для выполнения этой задачи во второй и, надеюсь, последний раз. Сталкон кивнул, Мааэсса спокойно продолжила. – После произошедшего благодаря помощи друзей, являющихся вашими подчиненными, я располагаю копиями карт перевала Гор Отчаяния, побережья Моря Бурь, с отмеченными постами и постовыми башнями, Д’сан-Дора… – она остановилась на миг. – Будучи теперь знакома с местностью лично, я разработаю план самостоятельно. В этом было только твердое, уверенное утверждение. Она не спрашивала у Сталкона и не просила его помощи, по факту она говорила ему, что он должен просить о помощи ее теперь. Словно только она могла составить беспроигрышный план проникновения в Рачье Герцогство после произошедшего. И если бы Сталкон не знал, сколь великого ума женщина сидит рядом с ним, он счел это издевательством. – Мне нужно ваше одобрение, – мягко улыбнулась Мааэсса. – И люди, способные помочь в исполнении задуманного. Иначе, вы знаете, беда грозит нам всем. – Я обещаю вам свою помощь, – хрипло отозвался король и прочистил горло. – Какой срок вам потребуется? – Не больше семидесяти лун, – Мааэсса разгладила складки бархатного платья на своих коленях. – После мы прибудем сюда, в Авендум, представить вам план действий. И, заручившись вашими одобрением и поддержкой, отправимся в Одинокого Великана. Большая часть заявленного времени уйдет только на возвращение в Заграбу и разбирательства по поводу смерти одного из наследников Дома Черной Розы во время этого в высшей мере неудачного похода. – Если это даст хоть какой-то толк, – потянулся за бокалом король и украдкой взглянул на расслабленно наблюдающую за пламенем эльфийку, – я бы пожелал нам всем удачи и просил благословения у Богов. Мааэсса улыбнулась на эти слова. – Боги с нами, ваша светлость, – уверенно сказала она. – Иначе же с кем им быть. *** Гонца прямо с доставленным им письмом под локти приволокли к генералу. Сыча приволокли следом, и он бестолково озирался, выпучив глаза и шаркая ногами по каменному полу, все ожидая, пока же полковник дочитает. Гонца отпустили, и Сыч приготовился слушать. Генерал почесал подбородок с жидкой бороденкой, явно подбирая слова, и уже это было куда как плохо. – Вас велено подрядить для подбора отряда из тридцати человек, – коротко сказал он, и Сыч нахмурил брови. – Для каких целей? – Это королевский приказ, – вздохнул генерал. – Целей пока не раскрывают. Написано только: «Подобрать наиболее умелых воинов для трудной миссий, коя будет раскрыта позже». – Какая красота, – ядовито прошептал Сыч. – И еще, – продолжил не расслышавший генерал. – «В числе которых должны быть обязательно нижеперечисленные…» Уже на имени Шиана, шедшим первым в списке, Сыч понял, что дело дрянь. Генерал упорно зачитывал, и все становилось только хуже. Были перечислены все те, кто отправлялись тридцать лун назад в тот злополучный поход к Рачьей Лапе, когда едва дошли до первой постовой башни, которой после этого похода больше не существовало. Сыч потрогал ладонью взмокший лоб, поскреб короткими ногтями шею и подумал, что к херам собачьим он соглашался на старшего сотника, если толку от должности нет никакой. Словно прерывая его невеселые рассуждения, генерал с явным удивлением повысил голос. – Помимо прочего, – развернул он запечатанную по сургучу крупным королевским гербом бумагу и ахнул, – еще приказ. И тут Сычу сделалось вовсе плохо. – Пожаловать нижеследующим указанные должности, – медленно зачитал генерал с листа. *** Такого ошарашенного выражения лица Сыч у Горлопана отродясь не видывал. Он сложил втрое листок, на который переписал себе королевский приказ, и сунул его в карман. В комнате, где он зачитывал своим подчиненным пожалование новых должностей, повисла полнейшая тишина. – Сотник? – рявкнул наконец Горлопан. – Старший сотник?! – Королевский приказ! – помахал у него перед лицом ладонью Сыч, сам весь обозленный до предела. – Мне пожаловали тысячника, и это куда хуже, так что не надо тут лопаться от праведного гнева! Удивленный Шиан нервно жевал хлеб, усевшись прямо на стол. – Какая невероятная щедрость, – тихо выдавил он. – И правда, невероятная! – переключился на него Сыч. – А все знаешь почему, горемыка мой южный-вьюжный? – и он снова полез, напряженно сопя, в карман за переписанным приказом. – Потому что приписка стояла с именем одной небезызвестной полоумной эльфийской старушки, явно очень хорошо нас всех запомнившей. Шиан удивленно раскрыл глаза, и Сыч ткнул криво записанным приказом ему в лицо. – «За свидетельством заслуг госпожою куча-всяких-титулов Мааэссой», – на память проговорил он. На несколько секунд повисло напряженное молчание, только было слышно, как скрипит зубами Горлопан, добрых три года избегавший повышения на пост сотника. – Услужила, госпожа, как вожжой под зад! – Сыч рванулся в еще один истеричный забег по комнате. Шиан с трудом проглотил напиханный в рот хлеб и задумчиво пожал плечами. – Ну, зато жалование будет больше. Если бы взглядом можно было прожигать в людях дыры, Шиана бы испепелили за несколько мгновений, столько злобы излучали впившиеся в него две пары глаз.