Колючие

У Ньюта что-то внутри ломается с громким треском. Больно. Резко. У Терезы голову сносит так, что мозг будто бы плавится. Головокружительно. Невыносимо. У обоих все мысли и чувства словно сорвавшиеся с цепи собаки — вперемешку, скомкано. Она хватается за него как за соломинку, от которой зависит вся чертова жизнь. Он сжимает ее худые плечи как будто это спасет от того сумасшествие, что поглотило мир. Губы поцарапаны песком и соленые от пота. В горле дерет жажда, а мышцы скованы усталостью. У них пара слов в диалоге и слишком многозначительные, понимающие взгляды. Ньют тащит девушку за собой волоком, удирая от шизов. Тереза промокает влажной тряпкой ссадину на скуле юноши. Ее взгляд оседает на нем, липким слоем оставаясь на коже. Его язвительные замечания режут по ней, задевая за живое. Столкновение их губ быстрое, испуганное, смазанное. Как запретная игра. У их поцелуев вкус неловкости и горечи. Тереза не выходит из него, как бы не старался. Словно репейник прицепилась и не отдерешь. Ньют засел в ее разуме и не покидает его. Будто заноза, которую никак не получается извлечь. Они прочно пустили корни в друг друге. У Жаровни смех-отчаяние, после которого смерть кажется не такой уж неприятной перспективой. У Ньюта странное раздражение, когда Томас лезет с заботой к девушке. У Терезы чувство вины двадцать четыре часа и пятьдесят шесть минут в сутки и всего лишь четыре минуты забытья. Может, оба уже давно заражены, просто не знают об этом. Каждое объятие как удушье, каждое прикосновение подобно ожогу. Каждое слово похоже на фальшивую ноту дурацкой мелодии. Они худшие музыканты, который только видела история. Они умеют играть только на нервах друг друга, доводя один другого до полного безумия. Съезжает крыша. У обоих. Напрочь. Друг от друга.