Огоньки

Ему что-то снится. Ночная улица задымленного города, наряженная осенью в рыже-золотой наряд — раскидистые деревья немыми стражами стоят друг за другом. Кафешка на углу, колючий свитер и кожанная куртка поверх, на шее — зеленый вязаный шарф. По улице, не смотря на поздний час, снуют люди, у которых нет лица, на вывесках — бессмысленный набор букв, а под ногами не асфальт, а бушуещее море. Билл знает, что если задрать голову вверх — он увидит звезды, кровавые звезды, разбросанные чужими веснушками по чужому лицу, брызгами акварели на темном холсте, яркими красными лампочками в холодных стеклах фонаря. Билл не хочет на них смотреть, нет. Просто в какой-то момент остаются одни они. Перед глазами золотые вспышки, мелкие огоньки, ни капли не освещающие тьму вокруг, а лишь лениво висящие в пространстве. Они складываются в созвездия, в копию млечного пути, кисельной рекой тянущийся вокруг. Он оглядывается, раскидывая руки, и больно ударяется об шершавую стену. Выдох, краткое ругательство. Билл ощущает, как тыльная сторона ладони саднит. Человек вздрагивает — огоньки идут по кругу и складываются в очертания человеческой фигуры с книгой — журналом? — в руках. На груди у фигуры синим горит знак — дерево, и Билл откуда-то знает, что это конкретно сосна. — Не дергайся так, Сосновое Деревце — ничего смертельного. После этой фразы сон отступает окончательно. Человек ничего не отвечает — лишь перехватывает книгу поудобней, и Билл позволяет огонькам рассыпаться — они продолжают свой безумный хоровод. Вечный хоровод. Сводящий с ума. В последнее время ему лишь остается наблюдать за жутким танцем, что мертвым светом затапливает сознание, стирая остатки памяти — короткие и непонятные отрывки, которых с каждым днем все меньше и меньше. Это правильно — откуда-то знает Билл. Ему не надо помнить, как и не надо видеть, и как не надо говорить с тем человеком по ту сторону стеклянной стены. Ему вообще не надо жить, потому что это не жизнь, а чёртово существование — но Билл продолжает цепляться. — Эй, Сосенка. — Тянет Билл. Огоньки насмешливо замирают, и вновь любезно образуют фигуру — Билл с жадным интересом пытается представить черты Человека, которых никогда не увидит. Их нет. Есть безликие огоньки, едким ядом пробравшиесь в голову, выжженные на сетчатке глаза. Тишина давит на уши, тишина душит что-то внутри, и Биллу до жути не хочется признаваться самому себе, что он почти не дышит и хочет, невероятно хочет услышать голос Соснового Деревца, хочет пообщаться с кем-то, прервать тишину, позволить себе убедиться, что он тут не один — огоньки ведь могут врать, да? — Поговори со мной. Хватит притворяться, что тебя тут нет — я тебя чувствую. — Биллу кажется, что он попросту убеждает сам себя. И сказать «вижу» не поворачивается язык. В ответ тишина — Билл немного безразлично усмехается, осторожно протягивая руку вперед, пока она не натыкается на гладкое и холодное стекло. Ведет подушечками пальцев, прочерчивая абстрактные линии, которые возникают лишь в его воображении. Он не сразу понимает, что чертит Большую Медведицу — точнее, понимает это лишь тогда, когда огоньки, насмешливо мигая, образуют её. Огоньки — его личные тараканы в голове, злые демоны на левом плече, чьи противники-ангелы приказали долго жить. Человек, кажется, замечает это тоже — потому что отрывает глаза от книги и смотрит прямо — видимо, прямо ему в невидящие глаза. Билла это забавляет. — Как тебя зовут? — вновь попытка нарушить тишину — вновь провальная. Но Билл даже не обращает внимания, продолжая гнуть свою линию. — Я ведь, хоть убей, не помню. Догадываюсь, что мы были знакомы — в какой-то прошлой жизни, иначе почему ты ночуешь тут серой мышкой, думая, что я тебя не чувствую? — Не хочешь говорить? Ну ладно. Останешься в моей памяти лишь как «Сосенка» и «Человек», пока они и тебя не выжгут. — К концу фразы Билл срывается на отчаянный шёпот, который звучит даже слишком громко — и на последнем слове огоньки вспыхивают на пару секунд ярче, злобней, насмешливей, кружась вокруг с невероятной скоростью — Билл коротко выдыхает, закрывая глаза ладонями. Не помогает. Сквозь стекло Билл слышит лишь шелест страниц, и вдохи-выдохи Человека, дрожащие и частые. Билл строит выводы из этого факта, пока не надоедает — надоедает быстро. Он встает на ноги, отталкиваясь от пола руками. Бродит по пятачку, отведенному ему на жизнь — маленький мир, который во тьме кажется намного шире. На деле — три шага вправо, два шага влево, четыре шага назад, полшага вперед. Сзади и слева — стены, впереди и справа — стекло — магической, всплывает в голове — преграды. Это крохотное пространство — его единственная вселенная. А вселенная… -…голограмма, — заканчивает вслух мысль Билл, и смеясь непонятно чему, по инерции продолжает, — скупай золото, пока.

***

Когда он просыпается в следующий раз, Сосенки тут уже нет. В этот раз ему ничего не снилось — лишь красные искорки, что кружили вокруг и что-то повторяли, долго-долго, перед тем, как стать огоньками из золотой пыли, сгустками чистой энергии. Когда он остается один, ему становится невыносимо страшно. Он, возможно, никогда себе в этом не признается — потому что Билл Сайфер не может бояться, не может и не мог никогда, и не будет — потому что Билл Сайфер могуществен. А что делать, если по сути Билла Сайфера уже нет — осталась лишь тусклая тень и красочные огоньки. Билл видит их. Он не хочет их видеть. Сосновое Деревце приходит примерно через час — или через три, четыре, Билл теряется во времени — спешно сбегая по деревянной лестнице. Биллу сейчас отчего-то совсем не хочется давать ему понять, что он ощущает его присутствие — наоборот, Билл даже позиции не меняет, все так же прямо сидя, опёршись на стену. Перед слепым взором дрожат огоньки — противные, ужасные, ненавистные. Биллу хочется, чтобы они исчезли. Он на ощупь тянет руки к лицу, краем сознания замечая, как напрягается Человек. Ощупывает нижнее и верхнее веко, проходится по мягким и длинным ресничкам, касается глаза. Он на ощупь упругий, слегка влажный, и немного продавливается под нажатием. Билл чувствует, как человек за стеклом откладывает книгу — его тревога и страх ленточками огоньков идут через стекло. Билл, царапая длинными ногтями веко, начинает выколупывать глаз из глазницы. Аккуратно, так, чтобы ненароком не раздавить его — иначе будет не так зрелищно, не такое впечатление окажет на публику. Тревога и страх Сосенки сменяются настоящим ужасом как раз в тот момент, когда боль волной затапливает сознание Билла. Она топит в своей пучине чертовы огоньки, и Билл смеется. Когда его окружают люди — боги, как их много, Сосновое Деревце, Очки, Феска, выводящий из комнаты сдавленно всхлипывающию Падающую Звёздочку, Ледышка и Знак Вопроса, стоящие в отдалении — одного глаза у Билла уже нет. Раздавил в кулаке пятью секундами ранее. И сейчас он виртуозно избавляется от второго. Боль с радостью принимает его в свои объятья, не отпуская в забытье, не позволяя упасть в обморок от болевого шока — она держит его в сознании, и Билл чувствует себя стопроцентно счастливым. Когда боль уходит, одно время стоит непроглядная темнота — желанная, мирная, хорошая до невозможности. А потом в ней ехидным пламенем занимаются огоньки.

***

— Чёртов ублюдок Сайфер, сумасшедший, ты соображаешь, что творишь? — Говорит Сосенка, когда все уходят. Говорит, и Биллу кажется, что это — лучшее что могло с ним статься. Огоньки меркнут, теряя излишний блеск и лоск — но не уходя, а в голове цветными картинками начинают мелькать воспоминания, которые Билл, к сожалению, не успевает и не умеет ловить — и они утекают золотым песком прям из пальцев. Он молчит, улыбаясь искренне — и возможно чуток жутко, льнет к стеклу, кладя на него две ладони. Почему-то именно сейчас слов не надо. — Мне стоило потерять два глаза, и ты начал со мной разговаривать, как-то жестоко, не думаешь? — Ехидно выдает он через некоторое время. Человек упрямо молчит, не отвечая. Но это — как падать в пропасть. Оступился один раз, преступил свои принципы — и всё, и ты летишь, как бы не старался замедлить падение. Брыкайся, цепляйся — все равно же упадешь. На дно. И Билл великодушно позволяет Сосновому Деревцу держаться наверху чуть дольше — в душе понимая, что тем же самым спасает себя, потому что в пропасть летят они вместе.

***

Он держится чуть больше недели, не обращаясь к Человеку, что всё так же ходит к нему. Потом срывается. — Расскажи мне какую-нибудь сказку, Сосенка. — Вдохновенно говорит Билл, обхватывая руками колени. Человек сжимает пальцы на корешке толстой книги, и Билл продолжает: — Ты вечно читаешь, должен знать хотя бы одну. Он уже не уверен, что Человек ответит. Точнее, уверен, что Человек не ответит, а то и уйдет, оставив Билла в окружении одних огоньков — всё как всегда, дань традициям. Он не ожидает, что Человек отложит книгу, и, помолчав пару секунд, начнет рассказывать. — Однажды, — Билл наслаждается его голосом, слыша его лишь во второй раз, — в маленький городок к своему дяде приехали двое детей. История кажется смутно знакомой, но забытой, оставленной далеко позади. Словно любимая сказка из детства, которую выдается перечитать в далекой старости — вызывающая легкую улыбку и ностальгию, грусть и невероятную тоску. Билл не знал, что он может испытывать такой спектр эмоций — тоска накрывает его мягким одеялом с головой, и он чувствует, что, наверное, мог обронить пару слез, если бы не повредил слезные железы, когда вырывал себе глаза — как оказалось, напрасно. — Они пережили множество различных приключений, которые рассказывать пришлось бы слишком долго. — Спустя некоторое время продолжает Человек. — И самое увлекательное и опасное было связанно с одним единственным демоном. С желтым треугольником… Билл прерывает его, тихо шепча: — С одним единственным глазом, по три реснички сверху и снизу, я помню. — Он закусывает нижнюю губу, пытаясь ухватиться за ускользающий образ. Безуспешно. — Продолжай. Человек прочищает горло, шмыгая носом, и следует просьбе — продолжает: — Этот демон хотел сделать кое-что очень плохое, и у него даже почти удалось, но дети остановили его. Всё, хэпи-энд, конец истории, думает Билл. — Но демон остался в их мире, без возможности вернуться обратно в свое измерение. Остался потенциальной угрозой. Они решили, что умнее всех, и легко смогут сделать демона человеком, отрезав от источника его сил. — Человек запинается, отводит взгляд и рвано выдыхает. Проходят несколько мучительных секунд — огоньки беснуются, заполняя всё пространство, уничтожая темноту и Билла, он явно это чувствует, но молчит — перед тем, как Сосновое Деревце продолжает. — У них не получилось. Они создали новую личность, без памяти и сил, обреченную на вечные страдания бессмертной жизни. Создали собственного монстра Франкинштейна, монстра-под-кроватью. — Грустные сказки должны заканчиваться хорошо? — Шепчет Билл, чувствуя, как сгорает. Пожираемый искрами, злыми огоньками. Шепчет, зная, что это его последние слова. Шепчет, и вспоминает всё. — Должны. Но у этой нет конца. А потом Билл Сайфер умирает. Остается лишь кто-то, слишком на него похожий, но не тень и не отголосок. Остается совершенно белый лист, на который никогда не посмотрит не один художник. Диппер еще не знает, что это был конец — он продолжит считать, что в таких сказках не бывает конца. Он, наверное, никогда не читал Андерсона.